Диверсионная команда

XI

Прошелестев в воздухе, мины взрывались приглушенными хлопками. Взрывы реактивных снарядов сопровождались визгом разлетающейся шрапнели.

Игорь Волин из своего укрытия бил короткими очередями по наседавшим душманам. Моджахеды, получив подкрепление, пытались обойти спецназовцев, охватить их с флангов. Но крутые края ущелья и смертоносный огонь со стороны диверсантов не позволяли моджахедам проделать этот маневр. А под огнем тяжелого вооружения ответный огонь спецназовцев постепенно слабел.

Укрывшись за валуном, Волин менял магазин в своем автомате. Несколько афганцев пристрелялись к нему, следовало менять позицию. Выставив перед собой ствол «АКМ», дал короткую очередь, затем перекувыркнулся через голову, укрылся за огромным осколком горной породы. Огляделся. Ныряя, как катер на волнах, мичман Лебедев то появлялся, то вновь скрывал свое грузное тело в камнях, направляясь к Волину. Сделав несколько немыслимых кульбитов, он свалился в укрытие капитана.

— Что-то случилось, Михал Михалыч? —спросил Игорь.

Положение диверсантов и без доклада мичмана было очевидно.

— По-моему, командир, дело худо. Задавили нас суки минометами, — сплевывая пыль, прохрипел Лебедев.

— Бесспорный факт, — согласился Волин, — что вы предлагаете?

— Пока всех не перебили, надо отходить. Соберите тех, кто уцелел, а мы с Гогой вас прикроем. Отходите...

— Отставить, мичман.

— Едва мы потеряем выгодную позицию, нам конец. Афганцы рождены в горах, им надо пару минут, чтобы оседлать ближайшие высоты. А тогда мы попадем в «огненный мешок», в каком они сейчас сидят.

— Так что делать? Умереть на выгодной позиции?

С ревом пронесся реактивный снаряд, его взрыв обдал двух диверсантов пылью и угаром взорвавшегося заряда.

— Дымовые шашки есть? — спросил Волин.

— Есть, у каждого по две, — не понимая, к чему клонит капитан, ответил Лебедев, — а зачем?

— Затем, что, пока мы держим «духов» на расстоянии, они нас лупят из «базук» и минометов. Надо войти с ними в «прямой контакт», чтобы тяжелое вооружение было неэффективно.

— Так что, отступать не будем? — удивленно спросил Лебедев.

— Нет, — отрезал Волин, — будем контратаковать.

— Тогда хорошо, — обрадованно произнес мичман.

Он вывалился из укрытия и, смешно переваливаясь, перебежал за ближайший валун.

Бой кипел вовсю, грохот взрывов прерывался автоматной трескотней. Крики раненых заглушал вой артиллерии. Отложив автомат, Волин достал из деревянной кобуры свой «стечкин», пристегнул кобуру к пистолету вместо приклада. Сняв оружие с предохранителя, поставил переводчик огня на «автомат».

Выдернув предохранительную чеку, Игорь бросил одну за другой две дымовые шашки. Оповещенные мичманом о предстоящей операции, диверсанты бросали свои шашки как можно дальше. Из банок с шипением вырывался густой грязно-желтый дым. Меньше минуты прошло, как позицию спецназовцев завалило стеной дыма. Подхватив свой «АПС», Волин бросился вперед, в сторону душманов. Рядом слышался топот других диверсантов.

Дымовая завеса ошарашила моджахедов настолько, что они прекратили стрелять. Затянутые густым дымом позиции спецназовцев навели их на мысль, что шурави под его прикрытием отходят. Это вызвало взрыв ярости. С дикими криками, подобно стаду зверей, они бросились к стене дыма, дабы не упустить неверных. Но едва первые достигли границы дымовой завесы, как тут же их сбил огонь. Подобно призракам, из дыма выскакивали спецназовцы, стреляя в моджахедов. Завязалась рукопашная. Сжимая двумя руками пистолет, Волин стрелял в бегущих на него душманов — бородатых, с перекошенными злобой лицами. Их рты были широко раскрыты в крике ярости. Поддавшись общему азарту боя, Волин тоже закричал. Оскалившись и рыча по-звериному, Игорь стрелял, стрелял и стрелял. Выщелкнув из затвора последнюю гильзу, «стечкин» замолчал. Перед капитаном вырос здоровенный афганец, он задрал двумя руками автомат и собирался обрушить на голову спецназовца приклад. Волин нанес удар на манер бейсбольной биты. Плоский приклад-кобура обрушился на лицо душмана. Колоссальной силы удар сбил бородача с ног, деревянный приклад разлетелся в щепки, превратив лицо моджахеда в кровавую маску. Он хрипел, бился в судорогах. Отбросив искореженный пистолет, Игорь выхватил нож и коротким точным ударом рассек артерию на шее душмана.

Рукопашный бой превратился в настоящую свалку, в ход пошли ножи, приклады автоматов, голые руки, камни из-под ног. Пистолеты и гранаты использовались как кастеты и свинчатки. Люди в рваных одеждах душили, резали, били, кололи друг друга. Вокруг стоны и крики раненых. Работая ножом, Волин рвался в гущу свалки. Где-то рядом мичман Лебедев махал саперной лопаткой на манер секиры. Левая сторона его лица была залита кровью, но старый морской волк дрался, не обращая внимания на ранение.

Под ногами кувыркались несколько тел, доносился отборный русский мат.

Волин из этой кучи подхватил моджахеда и вонзил широкий клинок ножа ему в грудь. И тут же отшвырнул тело в сторону, следующему он свернул челюсть, ударив в лицо рукояткой, прикрытой стальным изгибом гарды. Добить душмана ему не удалось. Неожиданно горло капитана сжала жесткая ладонь, его бока цепким движением обхватили чьи-то ноги, а на спине Игорь ощутил тяжесть чужого тела. Инстинктивным движением капитан выставил правую руку с ножом, раздался звон стали. Перед лицом Волина блеснуло лезвие восточного кинжала, который ударился о клинок ножа. Через сдавленное горло в организм не попадал воздух, от углекислоты горели легкие. Из последних сил капитан пытался оторвать левой рукой руку от своего горла, правой удерживая кинжал перед своим лицом. Чувствуя чужое дыхание у себя на затылке, Волин из последних сил наклонил вперед голову, а потом отбросил ее назад. Затылок врезался во что-то мягкое. За спиной раздался сдавленный крик, хватка на мгновение ослабла, а шея спецназовца покрылась теплой липкой жидкостью. Игорь успел набрать в легкие воздуха и тут увидел бегущего на него еще одного душмана. Перед собой тот держал у живота китайский «сорок седьмой «Калашников» с примкнутым четырехгранным штыком. Достигнув дистанции штыкового укола, афганец сделал выпад; уловив правильно момент, Волин круто повернулся к нападавшему спиной. Штык пронзил висевшего у него на спине душмана, тот закричал, выгнулся и, разжав конечности, рухнул на землю. Моджахед с автоматом сделал новый выпад, целясь в грудь капитана. Маховым ударом левой ноги Волин отбил ствол автомата и, сделав шаг вперед, сократил дистанцию. Левой рукой ухватил за полу халата, рванув на себя душмана, правой нанес удар ножом. Нанесенный снизу вверх удар был такой силы, что подбросил согнутое тело афганца. Он захрапел, уронив оружие. Волин отшвырнул его, бросившись дальше. В рядах моджахедов уже чувствовалось замешательство, еще усилие — и они дрогнут, побегут. Но живьем отпустить нельзя ни одного из них. Единственный уцелевший неминуемо оповестит ближайший отряд, а те свяжутся с другими отрядами. Достаточно одного слова — «шурави», чтобы вся округа начала охоту за диверсантами.

Вдруг загрохотал пулемет. Волин успел броситься на землю среди окровавленных трупов, над головой засвистели пули.

— Суки, ненавижу, суки, — стараясь перекричать грохот стрельбы, орал пулеметчик. Его огонь, обрушенный против спецназовцев, хлестнул в спину дерущихся моджахедов, но одурманенные гашишем глаза не видели разницы. Пули свистели, рикошетили от камней, с визгом проносясь над головами залегших.

Игорь Волин выглянул из-за валуна, чтобы разглядеть стреляющего. Непривычные для афганцев золотистые волосы, чалма, шаровары, из распахнутого халата виднелись бело-черные полосы тельняшки.

— Иуда, — скрипнув зубами, капитан сорвался со своего места и перебежками бросился в сторону предателя.

Боковым зрением капитан заметил, как из-за камней поднимаются окровавленные, ободранные люди и бегут на кинжальный огонь пулемета. Кто, срезанный очередью, упал, кто, раненный, застонал, другим же это придавало ярости.

Изрыгающий свинцовый огонь пулемет вдруг замолчал, «подавившись» лентой, заклинило. Одурманенный наркотиками, Назар Купчинский все еще продолжал давить на спуск, наконец сообразив, что случилось, начал неистово дергать затвор пулемета, но устранить перекос не удалось. Подобно волчьей стае набросились диверсанты на предателя, лишь замелькали клинки. Казнь изменника и убийцы была мгновенной.

Рукопашная схватка возобновилась с новой силой. Бросив минометы и безоткатное орудие, еще одна группа моджахедов ворвалась в ущелье. Кадыров и Воробьев швырнули в них по «лимонке», лейтенант успел укрыться за валуном, а бойца зацепил осколок его же гранаты. Схватившись за голову, Николай рухнул на спину.

Волин, проскочив через дерущихся, бросился по направлению к артиллерийской позиции. На ровной площади стояли, задрав стволы вверх, минометы, между ними, упершись в скальный грунт треножной опорой, — безоткатное орудие. Рядом лежали вьюки с реактивными снарядами, минами.

«Самое время это все уничтожить», — с восторгом подумал капитан, но тут же увидел направленный на него черный зрачок «кольта», из-за скалы вышел крепко сбитый моджахед с пистолетом на изготовку.

Увидев еще одного живого душмана, Игорь довольно оскалился. Он не испытывал страха, оказавшись с ножом против вооруженного пистолетом противника.

— Боишься меня, «дух»? — проговорил спецназовец, отбрасывая в сторону нож и сжав до белизны кулаки.

— Нэт, нэ боюсь, — по-русски проговорил моджахед. Он несколько секунд оценивающе смотрел на противника. Затем отбросил свой пистолет, расстегнув ремень с подсумками, сбросил его к ногам. Сжав кулаки, поднял их на уровень груди и слегка склонил голову в сторону Волина.

Несколько секунд ожидания, затем противники стремительно бросились друг на друга. Афганец атаковал мощными боковыми ударами ног и тяжелыми прямыми ударами кулаков, выставив согнутые фаланги средних пальцев. Такая техника называлась «лапа леопарда» и была опасна тем, что вмещала всю силу удара в одной точке. Неожиданно тычковые удары сменялись рубящими «рука-топор». Волин узнал этот стиль «киокушин» — самый жесткий из школ карате. Блокируя и отражая удары душмана, спецназовец выбрал момент и «зарядил» правой ногой левое колено противника. Фархад потерял равновесие, его руки инстинктивно скользнули вниз, и тут же в челюсть врезался кулак Волина. Афганец рухнул, но тут же, перевернувшись, выбросил вверх ногу, носок которой «пробил» солнечное сплетение русского. Волин согнулся пополам, давая противнику подняться на ноги. Расул Фархад вскочил на ноги и бросился добить врага. Подпрыгнув, он выбросил вперед ногу, целясь в затылок диверсанта. Волин в последнюю секунду совершил оборот вокруг своей оси и атаковал приземлившегося душмана короткой серией прямых ударов. Прикрывшись руками, Фархад попытался головой нанести удар в подбородок соперника. Но диверсант успел его схватить за затылок и дважды ударить коленом в голову. Фархад снова рухнул на землю, но, падая, он успел схватить Волина за ноги. Противники начали кататься по земле. Фархаду удалось оседлать Волина, он всей своей массой навалился на диверсанта, пытаясь дотянуться до его горла, но Игорь, извернувшись, нанес мощный удар локтем в голову афганца. Удар был настолько сильным и точным, что Фархад на мгновение отключился. Мощным толчком Волин сбросил его с себя. Едва Фархад оказался на спине, как мозг его прояснился, рванув из-за пояса кривой кинжал, он взмахнул им, целясь в грудь Волина, но тот успел ухватить афганца ногами за шею и провернуть их. Раздался хруст, со звоном кинжал упал на камни.

Бой в ущелье закончился, возле капитана стоял и Ковалев и Кадыров, оба забрызганные кровью. Ватник на животе лейтенанта был прожжен в двух местах, вокруг прогоревших отверстий виднелись черные следы порохового нагара.

— Ты ранен? — тяжело дыша, спросил Волин.

— Я? — удивился Кадыров. — А, это пришлось с одним «духом» поиграть, здоровый оказался, сволочь, пришлось стрелять из кармана бушлата.

Игорь все никак не мог восстановить дыхание, легкие горели от недостатка кислорода, ноги дрожали от напряжения, руки возбужденно тряслись.

Присев на вьюк с реактивными снарядами, он произнес:

— Что там с «духами»? Нельзя ни одного упустить, тогда самим хана.

— Все будет путем, командир, — опираясь на трофейный автомат, промурлыкал Ковалев.

Барханы пустыни Регистан остались позади, впереди лежали земли, поросшие чахлой растительностью, а дальше горы, горы и горы до самого Кабула.

Джеймс Фишер, хорошо помнивший этот маршрут, знал, что в предгорье их ждет оазис с вечнозелеными деревьями, родниковой водой и теплым маленьким озером, где можно будет искупаться и отдохнуть после пустынного перехода.

Американский резидент взглянул на своего спутника. Самир Баш ехал на своем скакуне точно так, как тогда, когда отряд покинул Пакистан. Лишь его одежда покрылась серым налетом пустынной пыли, он все так же был безмолвен, как и его люди. Кочевые наемники пересекли пустыню и теперь жили ожиданием приезда в столицу Афганистана. Их американский наниматель обещал в Кабуле им еще заплатить. Звон монеты — это единственное, что радовало по-настоящему душу кочевника.

— Скажи, Самир, — обратился к нему американец, — твой младший брат большим человеком стал у генерала Дустума, командует батальоном, а почему ты все кочуешь, как двадцать лет назад? Ты ведь тоже воевал против шурави и их приспешников, почему тебе надо кочевать? Ты достоин быть большим начальником, как Ахмад Шах Масуд или сам Дустум.

— Э, — как потревоженный ворон, вскрикнул Самир Баш и вскинул правую руку, растопырив пальцы, — мой брат Ахмед много учился: и в Кабуле, и в Москве, и в Тегеране. Он может писать, как мулла, и долго говорить без отдыха, как дервиш. Он бывал в разных странах и видел много людей. Ахмед большой человек у Дустума, у него большой отряд. Но завтра надоест он генералу, и его выгонят, как шелудивого пса. А я вольный, как пустынный ветер, и мне никто не смеет указывать. Все зло от знаний, кто много знает, тот еще большего хочет. Пророк учит мусульман терпению и воздержанию на этом свете. Но шайтан соблазняет правоверных на грех, предлагая им все новые и новые бесовские выдумки.

Слушая проповедь Самира, Фишер получал настоящее удовольствие: «Терпение и воздержание» — эту фразу кочевник понимал по-своему. В дни Рамазана, когда мусульманам надлежит весь день поститься, Самир покидал кочевничью стоянку, уезжал в Исламабад и, переодевшись в европейский костюм, селился в гостинице для иностранцев, где вместе с белокожими проститутками предавался «терпению и воздержанию». Кроме того, через свою агентуру резидент знал о пристрастии вожака кочевников к азартным играм. Западные наемники, зная об этом его недостатке, не раз пользовались карточным шулерством, чтобы проигравшийся Самир был вынужден участвовать в нападениях на конвои шурави.

Впереди показалась зеленая полоса оазиса. Самир пришпорил своего скакуна, Фишер ткнул каблуками под ребра своего. И уже через минуту весь отряд галопом несся в сторону оазиса. Зеленая стена стремительно приближалась, уже можно было разглядеть отдельные деревья, небольшое озерцо, в мутной воде которого разноцветным блеском отражается солнце. Сквозь зеленую стену зарослей в горы вела узкая грунтовая дорога, покрытая толстым слоем пыли, которую из пустыни гнал сюда ветер. Узкий проход в «зеленке» перекрыли два джипа, возле которых стояли полтора десятка вооруженных афганцев.

Джеймс Фишер еще издалека распознал солдат Раб-бани, эмблемы, нарисованные на дверцах машин, говорили, что они принадлежат ИОА. Рука резидента соскользнула с повода к седлу, где был приторочен самозарядный карабин «мини», но, вспомнив, что это проблема сейчас Самира и его людей, Джеймс снова крепко взялся за повод. От группы афганских солдат отделился один человек, в отличие от других, он не был вооружен автоматом, зато его грудь крест-накрест перетягивали ремни портупеи, а сапоги блестели как зеркало. Вышедший вперед повелительно поднял руку, жестом приказывая всадникам остановиться.

Постепенно лошади кочевников сбавили темп, перейдя на шаг, и остановились, громко фыркая. Сейчас Фишер смог внимательно рассмотреть стоящего впереди офицера. Плотно сбитая фигура в хорошо подогнанном мундире из дорогого шерстяного материала. Физиономия, выбритая до синевы, над верхней губой жесткая щетка черных усов. Глаза прикрывали большие солнцезащитные очки.

Самир Баш и Джеймс Фишер узнали его, несмотря на то, что виделись очень давно. Мансур Хектим, офицер госбезопасности Наджибуллы, был заклятым врагом Баша, много пленных кочевников нашли свою смерть в казематах афганской контрразведки. Да и на самого Самира дважды покушались агенты ХАД. Но Аллах милостив.

За Фишером тоже охотился Хектим, но тот обходил капканы полковника. Правда, однажды им довелось встретиться лицом к лицу. Резидент ЦРУ приехал в Кабул под видом швейцарского представителя Красного Креста, чтобы встретиться с представителями исламского подполья. Во время одной из облав Джеймс попался. Вот тогда и произошла его встреча с Хектимом. В тот раз Фишеру удалось доказать, что он не шпион, а теперь? О коварстве Хек-тима американец был наслышан. Когда власть Наджибуллы была не в состоянии себя защитить и доктор Наджиб подписал отречение за свободный вылет во Францию, полковник Хектим — ярый враг исламистов — встретился с представителями доктора Раббани и предложил свои услуги. А в качестве гарантии своей лояльности приказал своим людям перекрыть дорогу в аэропорт. И уже бывшему президенту Наджибулле пришлось укрыться в миссии ООН. После прихода к власти новый президент Афганистана Раббани сделал полковника Мансура Хектима советником по безопасности.

— Самир Баш, — громко заговорил полковник на языке пуштунов, — в Кабуле был недавно мятеж. Тебе и твоим людям, Самир, президент не разрешает появляться в столице и требует, чтобы ты вернулся обратно в Пакистан.

— Не тебе, собака, указывать мне, — произнес старший кочевник (слишком слабый заслон стоял на пути его отряда), — у тебя не хватит собак, чтобы напугать моих барсов.

— Не хватит? — усмехнулся полковник. Он не спеша снял с головы фуражку и погладил коротко остриженные, влажные от пота волосы.

В ту же секунду с ревом из «зеленки» выскочили два рыже-коричневых танка, за ними бежали несколько десятков солдат с оружием наперевес. С другой стороны через озерцо, поднимая брызги, неслись несколько БТРов, из пересохшего арыка торчали десятки автоматных и пулеметных стволов. На скалах, прикрывающих дорогу в горы, тоже появилось множество солдат Раббани. Наемники, ежась, смотрели на черные зевы танковых пушек, на стрелков, сидящих на башнях и сжимающих рукоятки крупнокалиберных пулеметов.

— Ну что, Самир, хватит у меня собак, чтобы спустить с твоих барсов шкуру? — насмехаясь, спросил Хектим.

Самир лишь тяжело дышал.

— Чего ты хочешь, Хектим? — скрипнув зубами, наконец спросил главарь кочевников.

— Я хочу, чтобы ты и твои люди убрались обратно в Пакистан. — И помни, — добавил он, — кому обязан жизнью.

Ничего не ответил Самир Баш своему врагу, поднялся на стременах и закричал подобно карканью ворона. Отряд сорвался с места и, описав дугу возле грозных танков, помчался обратно в сторону пустыни Регистан, подняв за собой облако пыли.

Лишь не двинулся с места Джеймс Фишер. Когда кочевников скрыло с глаз пыльное облако, он обратился к Хектиму.

— Господин полковник, — стараясь говорить как можно уважительней, произнес он, — я не имею никакого отношения к кочевникам Баша, разрешите мне проехать в Кабул. Мне необходимо побывать там по делам.

— Очень рад буду вас туда проводить, господин Фишер, — снова усмехаясь, произнес полковник Хектим. Сделка с англичанином нисколько не мешала ему заключить новую сделку —с американцем. Мансур всегда считал, что две кормящих руки лучше, чем одна.

Резидент ЦРУ, услышав свое подлинное имя, с облегчением подумал: «Вот и хорошо, что он признался, что знает, кто я такой. Нам легче будет договориться. Тем более возможностей у советника президента куда больше, чем у разбойника...»

Чарльз Мортимер Д’Олэнторн, узнав о приезде Фишера в Кабул, бушевал целых десять минут. Когда же ярость английского эмиссара немного приутихла, советник президента вкрадчивым голосом сообщил:

— Вы ведь сами велели без крови, а раз так, то мне удобней держать американца возле себя. Под присмотром моих людей он вряд ли что-то сможет сделать. А если бы он вернулся в Пакистан, кто знает, что еще задумал бы. И смогли ли мы его снова перехватить, большой вопрос.

— Да, действительно, — нехотя согласился англичанин.

— А для большего вашего спокойствия, — продолжал полковник, — я вам для охраны пришлю полк моего брата. У него опытные солдаты, есть танки, броневики, он вас защитит во время любого мятежа или даже войны.

Держать резиденцию Д’Олэнторна в окружении своих солдат он решил сразу, как только привез Фишера в Кабул. Если кому и будет уплачено за убийство англичанина, то только ему. Хорошо, что Д’Олэнторн оплатил смерть янки.

— О’кей, — как будто отгадав мысли советника, безразличным голосом произнес сэр Чарльз...

Вставив в чехол на груди свой нож, Волин направился обратно к ущелью. Он шел, качаясь, как пьяный, в голове шумело, тело было словно чужое. За спиной капитана Кадыров и Ковалев склонились над трупом афганского начальника. Гога быстрым и ловким движением снял с ремня кожаную кобуру от «кольта» и позолоченные ножны кинжала, который еще был зажат в руке Расулэ. После этого он обыскал труп, вытащив из-за пояса большой кошелек, расшитый арабскими письменами. В кошельке оказалась крупная сумма в афгани. Все банкноты были помятые и прилично засаленные. Ковалев удивленно присвистнул. А потом с безразличием бросил деньги на труп.

— Почему не берешь? —удивленно спросил Кадыров.

— Что я, мародер? — пожал плечами Гога.

— В другие времена на этот вопрос смотрели совсем иначе.

— Когда это было, — хмыкнул отставной курсант, извлекая из-под халата расшитый бисером замшевый кисет. В кисете оказался душистый табак и курительные принадлежности. Ковалев широко улыбнулся.

— Это — другое дело.

После тщательного обыска убитого оба, подобрав свое оружие, направились вслед за капитаном. Волин вошел в ущелье, и его глазам предстала жуткая картина недавней рукопашной схватки. Повсюду лежали в самых невероятных позах убитые. Их рваные одежды были залиты кровью, у некоторых были раздроблены черепа, обезображены лица, другие лежали в лужах крови, их пальцы намертво вцепились в обломки горной породы.

«Ну прямо-таки картина Васнецова «После битвы с половцами», — подумал капитан, перешагивая через труп душмана.

Он лежал кверху лицом и смотрел в небо остекленевшими глазами. Его заскорузлые руки были прижаты к распоротому животу. В самой гуще недавнего побоища виднелась фигура мичмана Лебедева. Подобно стервятнику, он сидел перед изуродованным трупом того душмана, что всех без разбору дерущихся крыл пулеметным огнем и отборным русским матом. Руки Лебедева были в крови, но он, не обращая на это внимание, продолжал рвать на теле убитого тельняшку, отбрасывая лоскуты в сторону.

— И зачем тебе это надо, Михал Михалыч? —удивленно поинтересовался Волин.

— Не хер позорить символ славы нашего флота, — продолжая свое занятие, буркнул мичман.

— А чего же ты с того «хачика», которого в крепости снял Чечетов, не рвал тельник?

— Тот парень, конечно, враг, он взял оружие и воевал против нас за свою какую-то идею, за свои убеждения. А убеждения следует уважать, даже если они ошибочны. Да и к тому же, может, он на флоте срочную служил. Одним словом, враг — не худшее из зол. Самое страшное — это предатель. Тем более что этот не только присягу нарушил, но и веру предал, — ткнув ногой труп, мичман брезгливо сплюнул. — Тьфу, мать твою, христопродавец.

Волин дошел до того места, где бросил свой пистолет. «Стечкин» с расколотым прикладом-кобурой валялся между корней. Капитан поднял оружие, отстегнул от рукоятки обломки приклада. У подножья горы, где располагалась засада спецназовцев, он увидел своих бойцов. Одни лежали, другие помогали перевязывать друг другу раны. Среди темно-серых красок ущелья неестественная белизна бинтов резала глаза. Сунув «стечкин» в карман брюк, он направился к раненым.

Уже издалека Игорь заметил, что у пятерых из лежащих среди камней руки сложены на груди, а лица прикрыты какими-то лохмотьями. Лицо Сергея Назаренко было запачкано пылью и пороховым дымом, на оттопыренных ушах запеклась кровь —явный признак контузии. Рядом с пулеметчиком сидел снайпер. Сняв рваный бушлат и разорвав левый рукав, Иванников с трудом бинтовал правой рукой простреленную левую. Бинт быстро пропитывался кровью, делая белоснежную марлю алой. Возле ног Ивана полулежал Астахов. У него была перевязана голова, плотная повязка закрывала лицо от макушки до левого глаза. Голый живот был плотно обернут бинтом, на правом боку выступала кровь. Подойдя к трупам, капитан спросил:

— Кто?

Продолжая перевязывать руку, Иванников перечислил фамилии погибших:

— Исаев, Воробьев, Назаренков-младший, Цыганенко, Колычев, Бесчаснов, — на минуту снайпер замолчал, зубами разрывая конец индивидуального пакета надвое, делая из него концы для завязки. Волин помог ему, а он продолжал: — Воробьева и Назаренкова накрыло при минометном обстреле. Володька Исаев попал под пулемет того придурка, что крыл нас матом. Эта сука и меня зацепила. Серегу Цыганенко ткнули ножом в спину, а потом перерезали горло. Сашку Колычева — штыком в сердце. Валик Бесчаснов напоследок покуражился, вокруг него восемь трупов валялось и еще пятеро раненых пытались уползти, но и его достали, весь порезанный, — в голосе снайпера слышалось восхищение мужеством товарища.

— Это кто? — спросил Игорь Волин, указывая на лежащего рядом с трупами. Грудь раненого нервно вздымалась, лицо залито кровью, а верхняя часть головы была превращена в кровавую кашу.

— Воробьев, — тихо проговорил Иван и тут же, сплюнув себе под ноги, со злостью добавил: — Попал Колян под взрыв собственной гранаты, мать ее так, «лимонки».

— Что с Назаренковым? — как можно спокойнее спросил капитан.

— Мина угодила прямо под их «утес». Ваську наповал осколком в висок, Серегу контузило и засыпало щебенкой. Он в беспамятстве выбрался, откопал брата, а тот мертв. В таком состоянии мы его и нашли у разбитого «утеса».

— А с тобой что, Костя? — спросил Игорь, обращаясь к Астахову.

— Да понимаете, товарищ капитан, что-то мне не повезло. «Духи» кодлой на меня накинулись, думал, совсем кранты. Одного я замочил финкой, уже хотел второго навернуть кулаком, как-никак мастер спорта по самбо, а он меня, сволочь, автоматом по кумполу. Хорошо, что стволом. А если бы прикладом, расколол бы, как грецкий орех. А другой, паскуда, в брюхо нож сует, едва увернулся, зацепил по касательной. Хорошо, Гога подскочил, вдвоем мы их быстро заделали.

Подошли Кадыров, Лебедев и Ковалев. Тяжело вздохнув, мичман грузно присел на камень возле умирающего Воробьева.

— Что будем делать, командир? — прохрипел своим прокуренным голосом Лебедев.

— Прежде всего, надо похоронить наших мертвых, — произнес Волин.

— Это после, — буркнул мичман, — пусть преставится сперва Воробьев, недолго ему осталось мучиться.

Игоря покоробило это ожидание смерти еще живого человека. Но он признал, что в этом есть жесткая необходимость.

— Надо найти место под захоронение, — произнес он и, немного подумав, добавил: — И наверное, вывести из строя брошенное душманами оружие.

— Что могилу рыть, без толку. Ночью ее шакалы все равно разроют. — Мичман огляделся, увидев отколотый от утеса большой кусок скалы, и добавил: —Уложим покойников под той скалой и шашками ее подорвем. Никакой трупоед оттуда их не достанет. А с оружием тоже все ясно. Соберем его в кучу и рванем.

— А как насчет «духов»? — спросил Волин.

— Если бы кроме этих, — Лебедев указал на заваленное трупами ущелье, — были другие группы преследования, они бы давно подошли.

— Ну а другие отряды? Шум от боя наверняка далеко разносился. Какой-нибудь другой отряд не мог выступить сюда? — не унимался Волин.

— Да нет, капитан. Если кто и слышал нашу стрельбу, наверняка решил, что это очередное выяснение отношений между полевыми командирами. Это касается лишь тех, кто схватился за оружие, — деловито пояснил Кадыров. Переводчик провел в Афганистане не один год и знал, о чем говорил.

— Ладно, — вздохнул Игорь, — пошли собирать трофеи.

Через два часа кропотливой работы была сложена большая куча из автоматического стрелкового оружия. Среди нагромождения стволов и прикладов виднелись подсумки со снаряженными магазинами, различных конструкций гранаты. На самом низу лежали артиллерийские боеприпасы.

— Отходите в ущелье, к раненым, — присев возле минометных зарядов, приказал Волин.

Трое спецназовцев не спеша двинулись обратно. Дождавшись, когда они скрылись в горловине ущелья, капитан снял предохранительный колпак со взрывателя мины. Затем достал из своего подсумка брусок пластика. Облепив взрывчаткой головную часть мины, Игорь вдавил в пластик трубку детонатора с метровым отрезком бикфордова шнура, конец которого был залит серой. Чиркнув концом о спичечный коробок, Игорь наблюдал, как вспыхнула сера, а затем, услышав знакомое шипение, бросил шнур и со всех ног помчался к ущелью. Добежав до горловины, он, укрывшись за каменным выступом, прикрыл уши руками. В следующее мгновение земля содрогнулась. Через минуту Волин выглянул из своего укрытия: над бывшей минометной позицией еще клубился сизый дым, а все вокруг было усеяно железным ломом. Капитан поспешил догнать своих подчиненных. Держа на перевязи левую руку, к нему двинулся Иванников. Он тихо произнес:

— Все, Воробьев кончился.

— Отмучился, бедняга, — за спиной капитана прохрипел мичман.

...Отвернув крышку фляги, Волин приложил ее к губам. Холодная жидкость обожгла пересохший рот. Он только что проснулся. Спал тревожно, беспокойно.

На фоне расщелины четко виднелся темный силуэт часового, по грузной фигуре капитан узнал мичмана Лебедева. Он последним нес охрану стоянки диверсантов.

До рассвета оставалось несколько часов — самое время для выхода группы.

— Подъем, за Россию ответчики, — тихо скомандовал Волин. — Нас ждут в Кабуле...