Диверсионная команда

VII

«Джип», подобно лодке на волнах, прыгал на ухабах горной дороги. Сидя рядом с водителем, Расул Фархад поминал всех своих врагов, левой рукой держась за переднюю панель, а правой поддерживая автомат, лежащий на коленях.

Узкая приграничная дорога змеей вилась вдоль склонов гор. Появилась она недавно, изрытая канавами от гусеничных траков и мощных колес грузовиков, была почти непригодна для легкового транспорта. Разве только джипы могли прыгать на этой полосе препятствий.

Каждый раз как головная машина выскакивала из-за поворота, Фархад оглядывался и считал машины своей охраны. Три грузовых «ЗИЛа» и еще три полугрузовых «Тойоты» с безоткатным орудием и двумя минометами. Все.

Расул носил национальную одежду. От скромных сельских тружеников его отличали подсумки с боеприпасами, огромный американский «кольт» в кобуре на поясе, «Калашников» с откидным прикладом да кривой йеменский кинжал. Крепко сбитый детина был правой рукой «непримиримого» полевого командира Мухамеддина. Он, как и его лидер, поклялся до самой смерти мстить русским — шурави. Выросший в семье богатого землевладельца-помещика, Расул Фархад получил хорошее образование в Лондоне. По окончании Оксфорда в начале восьмидесятых поддался пропаганде повстанцев и увещеванию отца и старших братьев, которые воевали в отряде Мухамеддина, и тоже решил воевать под зеленым знаменем ислама. Полгода в тренировочном лагере в Пакистане, а затем с караваном возвратился на родину. Отец был главным советником Мухамеддина, старший братХалах командовал артиллерией мятежного полковника, представляющей собой дюжину легких минометов и пусковых установок для реактивных снарядов. Средний брат—гигант Мансур —был личным телохранителем и палачом, именно он приводил все приговоры в исполнение. Отрубал головы неверным и предателям.

Война для Расула запомнилась длинными изнурительными переходами, минированием дорог и бомбежками советской авиации. За пять лет войны Расул прошел путь от простого бойца — носильщика противотанковых мин до командира диверсионного отряда. К этой войне он относился спокойно, как к обычной работе, убийство русских и гибель его людей Фархад относил лишь к особенностям этой работы. Когда же русские решили убраться из Афганистана, многие полевые командиры согласились их выпустить без боя. Один из немногих, кто не собирался делать это и сидеть сложа руки, был полковник Мухамеддин. Он собрал все свои силы и перекрыл дорогу к советской границе, укрыв боевиков в горных пещерах так, чтобы дорога была под перекрестным огнем. Русская колонна плотно завязла в бою с повстанцами, одно время Расулу казалось: еще немного — и всем шурави конец. Но иллюзия длилась не долго: как только были засечены все огневые точки моджахедов, на них тут же обрушился шквал огня. По входам в пещеры ударили советские огнеметчики. Подобно огненным смерчам, воспламененные струи сгущенного бензина и напалма врывались в подземные галереи и пожирали все на своем пути.

Фархаду еще при жизни довелось увидеть ад, это когда жутким фейерверком начали взрываться боеприпасы, когда горная порода раскаляется до рубиновой красноты и повсюду мечутся люди-факелы, оглашая штольни нечеловеческим душераздирающим криком.

Отец и Сапах заживо сгорели в одной пещере, средний брат Мансур тоже выполнил свой долг до конца, встав на пути огненного вихря, прикрыв своим большим телом своего повелителя — полковника Мухамеддина. Расулу повезло больше, он лишь сильно обгорел. В бессознательном состоянии его выносили из пещеры, в тот момент над дорогой «висели» советские вертолеты и почти в упор расстреливали из крупнокалиберных пулеметов всех, кто выбирался наружу. Ему и тогда повезло. Через неделю в Карачи, в госпитале Красного Креста, французский хирург совершил чудо, спас жизнь наполовину обожженного и начавшего заживо гнить молодого человека. Французский врач не только спас жизнь Расулу Фархаду, он вернул ему прежние функции, афганец ходил, почти не хромая, левая рука действовала так же, как и до ранения. Уцелевший чудом левый глаз видел так же зорко. Полковник Мухамеддин оплатил пересадку кожи Расулу на пораженные участки. Год после ранения афганец восстанавливал силы, занимаясь спортом и заодно обучаясь в пакистанском тренировочном лагере. По окончании курса лечения и подготовки Фархад вернулся в Афганистан. Поклявшись пожизненно мстить шурави, Расул стал «правой рукой» Мухамеддина, возглавил отряд «неистовых», самое боевое подразделение его войск. Все в этом отряде не один год воевали, у всех на этой войне погибли родственники. И каждый из бойцов не задумываясь мог отдать свою жизнь, они жили ради мести.

Когда в Таджикистане вспыхнула гражданская война, Фархад с небольшой группой своего отряда перешел границу и, прорвавшись в Душанбе, помогал людям Абдулхана. А когда стало ясно, что сейчас повстанцам не победить, Расул со своими людьми захватил дюжину грузовиков, нагрузил их припасами из разграбленных магазинов и складов и под прикрытием боевиков Абдулхана прорвался обратно в Афганистан.

Сколько его «неистовые» совместно с боевиками Абдулхана провели боевых операций против таджикских правительственных войск и российских пограничников! И всегда удачно. Не одна старуха-мать или молодица-вдова заплачет в бескрайней далекой России.

Вот и сейчас Мухамеддин задумал провести операцию по прорыву границы с одновременным уничтожением нескольких пограничных застав. Все это надо было закончить до наступления зимних холодов. Для такой операции необходимо было много людей, поэтому Расул ехал к Абдулхану на переговоры.

Солнце перевалило за полдень, Расул размышлял о будущем разговоре с Абдулханом. Таджик был умным, изворотливым и всегда выяснял все детали совместных операций, стараясь не подставлять своих людей под пулеметы пограничников. Старался, чтобы «грязную» работу выполняли афганцы. Не один раз из-за этого с ним ругался Расул, и только когда все решалось и обговаривалось, Абдулхан брался за выполнение задания, которое всегда выполнял в рамках договора. Он был надежный партнер и союзник. Развалины старинной крепости Фархад увидел издалека, но чем ближе колонна с ««неистовыми» приближалась к руинам, тем сильнее билось сердце афганца в предчувствии беды.

— Остановись, —приказал он водителю.

Джип замер, а вслед за головной машиной стала вся колонна. Выбравшись из машины, Расул приложил к глазам бинокль. Лагерь таджикской оппозиции казался брошенным, возле палатой никого не было, даже часовых. Ветер гонял пыль, пепел давно потухших костров. Полевая кухня сиротливо стояла посреди лагеря с откинутой крышкой котла.

— Махмуд, Ильхом, -- позвал Расул своих телохранителей. В ту же секунду перед ним как из-под земли выросли два гиганта, заросшие до глаз черными волосами. Оба увешанные гранатами, пулеметными лентами, с ручными пулеметами в руках. Глаза обоих боевиков излучали собачью преданность и волчью кровожадную ярость.

— Проверить лагерь, — приказал Фархад. — Если какая-то опасность, сразу отходите, не вступая в бой. Если на вас нападут, мы прикроем. — Моджахеды, ничего не ответив, двинулись в сторону крепости. Чем ближе они подходили к развалинам, тем ниже гнулись к земле, держа оружие на изготовку. Через несколько минут они скрылись за крепостной стеной, Фархад подал знак своим подчиненным. Из грузовиков посыпались моджахеды. С опаской поглядывая по сторонам, они нё отходили далеко от машин. Приученные опытом, старались держаться поближе к какому-нибудь укрытию. Из-за громоздких «ЗИЛов» выехали малоразмерные «Тойоты», став шеренгой к крепости. Возле безоткатного орудия начала суетиться прислуга, наводя его на крепость. Прошло еще несколько минут, длинных томительных минут, когда в центр лагеря вышел Ильхом. Сняв с головы чалму, он поднял ее вверх, замахал ею.

— Поехали, — садясь в джип, приказал Расул.

Колонна двинулась в сторону лагеря, ощетинившись

стволами оружия. Несмотря на то, что двое телохранителей стояли, облокотившись на оружие, мертвая тишина лагеря наводила всех присутствующих на мрачные мысли. Что-то здесь не так. Когда джип остановился возле охранников, Фархад выбрался наружу и тихо спросил:

— Что случилось?

— Они все мертвы, — за двоих ответил Махмуд, — их зарезали как баранов. Никто не сопротивлялся.

— Обыскать все, — приказал Расул, — может, кому-то удалось спастись. Я хочу знать, чьих это рук дело. Пусть Фатима осмотрит окрестности. Остальные чтобы сидели в машинах. Ни один след не должен быть затоптан.

Один из охранников бросился к машинам сообщить приказ старшего, а другой пошел следом за Расулом, который быстрым шагом направился в сторону подземелья.

Ближе к вечеру майор Чечетов, присев на камень, объявил:

— Привал полчаса. Астахов, Цыганенко в охранение.

Спецназовцы снимали тяжелые рюкзаки и валились на

землю. Волин, опустив рюкзак, размял затекшие плечи и, садясь рядом с Чечетовым, мечтательно произнес:

— Сейчас бы в сауну.

— В сауну, — хмыкнул майор, — тут хотя бы ноги в таз с холодной водой — и то слава богу. А ты — сауна.

Многие бойцы, рассевшись, потянулись к своим сухим пайкам, в воздухе повис запах вяленого мяса и хлебных лепешек. Игорь Волин обратил внимание, как бойцы теми же ножами, что несколько часов назад резали людей, сейчас нарезали ломтиками мясо и прямо с этих ножей ели. Сперва он внутренне содрогнулся...

Открыв свой ранец, капитан достал завернутый в фольгу кусок вяленого мяса и стал аккуратно его нарезать.

Жалко, что Босяга ушел, толковый боец, и как он не хотел идти. А вот Дубинин странный какой-то. Капитан вспомнил высокомерного снайпера. Этакий супермен. И тогда на совещании в штабе таджикских сепаратистов заявил, дескать, «всегда мечтал посмотреть на Кабул через оптический прицел». А как появилась возможность вернуться назад, на границу, так он сразу к Чечетову: «Товарищ майор, разрешите мне сопровождать с Босягой «языка».

А Чечетов вроде как и обрадовался, говорит:

— Отлично, а то я Ковалева собирался откомандировать.

Чечетов объявил подъем.

— Проверить амуницию и вперед. Отдыхать будем днем, а сейчас вперед.

Надев ранцы и оружие, диверсанты один за другим цепочкой двинулись вниз по склону горы. Сумерки сгущались, и вскоре ночь накрыла плотным темно-фиолетовым покрывалом горы Афганистана...

Сложив руки на груди, Расул Фархад стоял в центре лагеря таджикских повстанцев. Некогда это был лагерь, а теперь город теней, город мертвых. Кто-то изрядно постарался, учинив здесь резню, Расул догадывался, чьих это может быть рук дело. Это мог учинить любой из лидеров оппозиции, чтобы получить больше авторитета, а заодно избавиться от более популярного конкурента, каким являлся Абдулхан Юсуф Нурадин. Сейчас Фархад ждал ответа от главного следопыта, он скажет, кто пришел, откуда и куда ушел. Когда следопыт изучил территорию лагеря, а затем ушел в заросли «зеленки», Расул приказал своим людям выносить трупы из палаток и штабелем складывать с подветренной стороны у крепостной стены.

— Шайтан, какой шайтан, — услышал причитания одного из своих телохранителей Фархад.

— В чем дело, Ильхом?

— Не человек здесь был, а шайтан. Воинов убил, а оружие их сломал. Все сломано — и автоматы, и пулеметы, и пушки, все.

— А мин нигде не находил? — поинтересовался Фархад, не веря в безопасность «города теней».

— Аллах милостив, мин здесь нет.

— Ну хоть это отрадно, — буркнул руководитель моджахедов, левой рукой он поскреб щеку, пересаженная кожа всегда начинала зудеть перед большой дракой. А в том, что драка будет большая, Расул не сомневался. Как только он узнает, кто убийца и где его искать. Он его найдет и покарает. Даже если это будет стоить ему самому жизни.

Штабель под крепостной стеной все рос и рос. Моджахеды по двое носили мертвецов. И как заметил Фархад, почти у всех были открыты глаза и они остекленевшими зрачками смотрели в бледно-голубую бездну неба. Сперва мертвецов носили с чувством скорби и уважения к покойным, аккуратно укладывали. Но по мере увеличения числа трупов их уже тащили едва ли не волоком и, как следует раскачав, забрасывали на верх штабеля.

— Ильхом, — позвал телохранителя Фархад.

— Да, хозяин.

— Скажи Махмуду, пусть сольет весь бензин с ремонтирующихся машин и обольет трупы. Бензина пусть не жалеет.

— Я сейчас же передам, хозяин.

Мимо Расула двое молодых моджахедов пронесли труп Мустафы Рахимова. Лицо начальника штаба Абдулхана посинело и было похоже на гипсовую маску. Длинная борода, торчавшая кверху, колыхалась в такт движениям. Рядом со штабелем мертвецов стоял высокий худощавый парень с золотистыми вьющимися волосами. Одет он был как все: чалма, шаровары, халат, из-под которого на груди выглядывала бело-черная тельняшка. Это был русский перебежчик Назар Купчинский. Десять лет назад служил в Афганистане срочную службу. Прослужив год, он перебежал к моджахедам, объявив себя борцом с коммунизмом. Несколько месяцев провел в отряде Ахмада Шаха Масуда, там принял ислам, воевал с советскими войсками как одержимый. Его приметили американцы, забрали в Пакистан, долго готовили из него шпиона, но потом бросили это дело. Из Назара не мог получиться агент ЦРУ, и всему виной был хаш, которым он обкуривался каждый день иногда до беспамятства. После того как его бросили американцы, Назар блуждал по разным отрядам и провинциям, время от времени возвращаясь в Пакистан, где у него была якобы усадьба с особняком и большим гаремом. Затем снова возвращался в Афганистан, чтобы воевать и курить хаш. Вот и сейчас, положив руки на автомат, висевший на груди, Назар дымил огромной самокруткой, зрачки у него были такие остекленевшие, как и у мертвецов, что носили моджахеды.

Вынужденная заминка стала раздражать Расула, он уже собирался послать кого-то за проводником. Но тут из-за крепостной стены показалась тонкая черная фигура. По мере приближения этого силуэта яснее становились детали наряда. Самодельные сапоги на армейской каучуковой подошве, широкие черные шаровары, подпоясанные солдатским ремнем с брезентовым подсумком. Поверх шаровар была надета черная безрукавка из грубой кожи. Голову следопыта венчала чалма из черного материала, часть материи, свисавшая с головного убора, прикрывала до глаз лицо следопыта. Командир «неистовых» в который раз с любопытством разглядывал своего проводника. С виду вроде бы и фигура как у тростника, а рюкзак такой же, как у всех, руки тонкие, но жилистые, как корни саксаула. Все: и амуницию, и оружие (Расул взглянул на короткую кривую саблю арабской работы с золотой рукояткой, в потертых ножнах болтающуюся на бедре, громоздкий автомат с деревянным прикладом и подумал: «Сколько раз предлагал заменить «сорок седьмой» на портативный «узи», нет, не хочет») несет сама...

Фатиму Расул Фархад знал давно, ее родители погибли от бомб русских вертолетов. Оставшись одна, девушка с пуштунами ушла в Пакистан. Но в чужой стране она прижиться не смогла, снова вернулась в Афганистан, чтобы с оружием в руках бороться с оккупантами. Пытливый молодой ум схватывал сразу все премудрости военного ремесла, а молодое тело быстро привыкало к тяготам и лишениям кочевой партизанской жизни. Через несколько лет Фатима стала настоящим следопытом-проводником. Подобно дикой собаке, она могла без устали целый день бежать по горам, несмотря на тяжелый рюкзак и оружие. Стремительная, как волчица, Фатима не знала жалости ни к советским солдатам, ни к приспешникам Наджибуллы, убивая хладнокровно и никогда об этом не вспоминая.

Несколько лет назад отряд кочевавших повстанцев, в котором находилась Фатима, вышел на территорию Пакистана. На отдых повстанцы остановились в большом учебном лагере, где европейцы-наемники готовили недовольных коммунистическим правлением дехкан. Кроме пуштунов-кочевников, был еще отряд повстанцев из афганских узбеков под предводительством кувейтского шейха, которого почему-то называли Синдбадом. Начальник штаба этого отряда был огромный толстый узбек Камиль. Человек-гора, как его называли, носил громоздкую длинноствольную английскую винтовку «бур» с мощным оптическим прицелом. На поясе между подсумков с патронами у него по бокам висели два автоматических пистолета «маузер», а под огромным животом сверкала золотом рукоятка короткой кривой сабли, которую Камиль носил на манер кинжала. Огромная курчавая борода, вечно влажные толстые губы и маленькие поросячьи злые глаза. Вот что запомнила Фатима. Толстый узбек, видя девушку, громко цокал языком, подмигивал ей, а затем очень выразительно чесал свой огромный живот. Фатима, потупившись, убегала, Камиль в ее глазах был большим начальником. Но однажды вечером ей убежать не удалось.

Человек-гора, не говоря ни слова, набросился на девушку, оглушил и бесчувственное тело унес в конец стрельбища. Фатима очнулась от пронизывающей боли. Когда девушка открыла глаза, на ней лежал толстый Камиль. Рот узбека оскален, на губах и бороде — пенистая слюна, глаза закрыты, а по лбу на кончик носа стекали струйки пота. И с носа капали на лицо девушки. Фатима задыхалась под тяжестью мужского тела, но продолжала лежать неподвижно. Неожиданно Камиль зарычал, его глаза широко открылись, и он расслабленно повалился на бок. Девушка поднялась, ноги ее плохо слушались, болел низ живота. Поправив одеж-ду, она хотела уйти (рано или поздно это должно было случиться), но тут взгляд девушки упал на разбросанное вокруг узбека оружие. Золотая рукоятка сабли призывно поблес-кивала. Слепая ярость овладела Фатимой, подняв саблю, она занесла ее над головой Камиля и, размахнувшись, изо всей силы опустила кривой клинок на шарообразный живот узбека. Дикий крик поднял на ноги всех обитателей лагеря. Уже через несколько минут на стрельбище собралось множество народу. В центре на небольшой площадке стояла Фатима с окровавленной саблей, а у ее ног сидел на коленях Камиль. Из огромного живота все время вываливались бледно-фиолетовые внутренности, а Камиль своими окровавленными руками пытался всунуть их назад. Когда Фатима сочла, что собралось достаточно народа, она продолжила экзекуцию. Ударом ноги в грудь она повалила узбека на спину, склонившись между его неестественно толстыми ляжками, снова взмахнула саблей. И вновь раздался нечеловеческий крик. Девушка поднялась во весь рост, держа в левой руке над головой то, что в простонародье называется «мужской гордостью». Бросив окровавленный комок к ногам шейха Синдбада, который стоял впереди своего отряда, Фатима снова повернулась к Человеку-горе, медленно занесла над его головой саблю...

Девичьей силы не хватило, чтобы напрочь отсечь голову от туловища, но Камиль уже замолчал навсегда. Тишина длилась не больше минуты, а затем заклацали затворы оружия, узбеки хотели отомстить за позорную смерть своего начальника штаба, пуштуны им в этом не мешали. Расправа наступила бы незамедлительно, если бы не вмешался начальник лагеря. Двухметровый седеющий детина, «ландскнехт» из Швеции, ни слова не говоря, левой рукой из-за спины схватил Синдбада за горло, а правой приставил пистолет к его виску.

Через несколько минут прибыло несколько колесных броневиков и взвод пакистанских солдат из охраны лагеря. Ослепленные ярким светом фар и прожекторов, испуганные черными зрачками скорострельных пушек, душманы отказались от своей затеи.

Фатиму доставили в Исламабад, а через несколько дней наемники переправили девушку в отряд полковника Мухамеддина. Здесь ей не грозила опасность кровной мести узбеков.

С тех пор Фатима носила лишь черную одежду и прятала лицо за повязкой чалмы. Сабля с золотой рукоятью была у ее пояса как напоминание... За черную одежду и свирепость в бою девушку прозвали Черная Волчица. И она целиком соответствовала своему прозвищу. В отряд «неистовых» Фатима попала давно, здесь она чувствовала себя равной.

Расул Фахад подождал, пока следопыт подойдет к нему вплотную, и тихо спросил:

— Что скажешь?

— Это шурави, — прозвучал неожиданный ответ.

— Что?

— Большая группа, пришли с границы. Пытаются изобразить из себя воинов Аллаха, носят разную обувь, но большинство ногу ставят, как шурави в сапогах. По-видимому, они не нашли то, что искали. Несколько человек ушли обратно к границе. Остальные пошли в глубь страны.

— Шурави, — медленно произнес Фархад, ему все еще не верилось в удачу. Русские сами сунули голову в пасть тигра, и тигр их сожрет. Похлопав девушку в знак поощрения по плечу, полевой командир повернулся к своему телохранителю.

— Махмуд, свяжись по радио со штабом Мухамеддина и скажи полковнику, пусть перекроет границу, несколько русских пташек хотят упорхнуть домой.

— Слушаюсь, хозяин, — проговорил Махмуд, направляясь к джипу, где была радиостанция.

— А ну, живо поджигайте мертвецов, — закричал Расул своим подчиненным. — Снимайте с машин тяжелое вооружение, готовьтесь к походу. Скоро штаб полковника я украшу новыми головами.

Группа моджахедов снимала с «Тойоты» безоткатное орудие и минометы, остальные вынимали свои пожитки из кузовов грузовиков, нагружались цинками с патронами, ящиками реактивных снарядов и мин. Они готовились к полномасштабной охоте.

Пока все готовились, щелкая затворами, громыхая ящиками с боеприпасами, ругаясь между собой, косматый моджахед в рваном халате с автоматом на шее поднял с земли сухую ветку орешника, обернул вокруг нее лоскут грязной материи, оторванный рукав тельняшки у одного из убитых таджиков. Окунул самодельный факел в ведро с бензином, сделал несколько вращательных движений, вытащил факел, поднес к нему зажженную спичку. Пропитанная бензином ткань вспыхнула. Увидев огонь, лицо косматого моджахеда оскалилось каннибальской улыбкой. Завертев факелом над головой, швырнул его в кучу трупов. В мгновение ока огонь охватил весь этот жуткий штабель. К небу потянулся черный столб дыма. Расул наблюдал за приготовлениями своего отряда. «Неистовые», возбужденные предстоящим боем, где заранее известно, что преимущество будет на их стороне, веселились, шутили, громко смеялись, предвкушая, как будут резать головы шурави.

— Ильхом, — позвал телохранителя Фархад.

— Слушаю, хозяин.

— Мы уходим преследовать шурави. С тобой останутся десять человек. Как догорят трупы, развеешь их пепел. Все имущество загрузить в машины. За счет павших мы укрепим живых воинов Махмуддина.

Команды полевого командира были короткими и четкими. Отряд делился на две группы. Полсотни человек двигались вслед за Фатимой, которая шла по следам шурави. Остальные, возглавляемые самим Расулом Фархадом, взвалив на свои плечи тяжелое вооружение и боеприпасы к нему, не спеша двинулись вслед за первой группой. Дождавшись, когда отряд удалится на значительное расстояние, Ильхом ощутил себя большим начальником, наделенным вселенской властью над этой горсткой жалких червей, доверенных ему.

— Что расселись? — закричал бывший хозяйский телохранитель на моджахедов, сидевших в ожидании, когда сгорят трупы таджикских фундаменталистов. — Живо за работу. — Ильхом махнул рукой водителям машин, те, заведя моторы, медленно подъехали к палаткам.

Водители, забравшись в кузова своих машин, принимали у носильщиков и укладывали матрасы и одеяла, цинки с патронами и ящики с консервами, разбитое оружие и ском -канный брезент палаток. Работа кипела, новый десятник был доволен. Вот только возле штабеля со снарядами прогресса не было что-то видно. Двое моджахедов подавали ящик на кузов «ЗИЛа», а водитель один тащил его в конец кузова.

— А ну-ка лезь в кузов, — грозно приказал Ильхом немолодому тощему афганцу. Тот послушно взобрался наверх, а телохранитель занял его место. Работа закипела. Один ящик, другой, третий... десятый... Уже половина штабеля была загружена, когда из-под взятого ящика раздался металлический щелчок. Ильхом заглянул туда, в щели между ящиками лежало зеленое рубчатое тельце осколочной гранаты-«лимонки», предохранительный рычаг был взведен. Проглотив подошедший к горлу пот, Ильхом прошептал сухими губами: «Аллах всемогущий».

...Издалека взрыв был похож на китайскую ленточную петарду. Цепочка взрывов в какое-то мгновение превратилась в огненную волну, покрывшую развалины старой крепости. Огромный клуб черного дыма устремился к небу. Отряд моджахедов как по команде рухнул на землю, прикрывая руками головы. Только Расул Фархад остался неподвижен, скрестив руки на груди, он прикрыл веки. А когда он снова их открыл, взору афганца предстала жуткая картина. Вместо стен старинной крепости осталась лишь куча щебня, вокруг гигантской воронки лежали обгоревшие остовы машин и обугленные трупы. После гибели отца и братьев Фархад считал себя бесчувственным воином. Но мысль о том, что его телохранитель Ильхом и десяток других воинов, которые еще час назад смеялись и шутили, теперь обугленные, как головешки костра... К горлу горца подступил ком, глаза налились кровью, и изо рта вырвался нечеловеческий рев:

— Аллах всемогущий. Клянусь бородой пророка, никто из этих шурави не умрет легкой смертью. Шакалы и птицы сожрут их внутренности и выклюют их глаза. Долго еще будут содрогаться пограничники на той стороне после того, что им покажут... Клянусь памятью своих предков.

...Звук в горах при разреженном воздухе разносится очень далеко, Игорь Волин это помнил еще из школьной программы по физике. Дальние раскаты грома ему почему-то напомнили среднюю полосу России, теплый весенний дождь...

— Слышь, командир, —донесся голос Лебедева.

Сейчас на привале мичман, подложив под голову плоскую паншерку, дремал. Далекие раскаты его разбудили.

— Что такое, Михал Михалыч? — спросил Чечетов, сидящий возле Волина.

— Сдается мне, кто-то в гостях у наших «жмуриков».

— Твой «сюрприз»?

— А то ж.

— Вот мать твою, — прикусив губу, выругался майор, — я же говорил, никакой самодеятельности.

— Ну да, — усмехнулся Лебедев, — а как бы мы узнали, кто после нас пришел. И как скоро?

— Однако скоро, — согласился Чечетов, — думаешь, пойдут за нами следом?

— После фейерверка, если кто живой остался, обязательно кликнет подмогу, и пойдут по следу, — задумчиво произнес рыжий мичман. Надев на голову плоскую, как блин, афганскую шапочку, добавил: — Если раньше не кинулись в погоню.

— Так, ясно, —сказал майор. Поднимаясь на ноги, скомандовал:— Подъем, мужики, Зульфибай, ко мне.

Через минуту прапорщик Зульфибаев стоял перед командиром группы, поправляя лямки рюкзака.

— Значит, так, группу поведу я, ты останешься здесь. Займи где-то на возвышенности себе место и посмотри как следует. Может, кто-то за нами тащится?

— Лады, — кивнул головой прапорщик. — Рюкзак мой возьмите, без него мне сподручнее.

— Можно, — кивнул Чечетов. — Астахов возьмет рюкзак прапорщика. Уходим.

Группа диверсантов вытянулась в цепочку, двинулась на юг к Кабулу. Зульфибаев пошел к вершине горы.

...Острые пики памирских гор сверкали блеском базальта в лучах уходящего на другую сторону земного шара солнца. Через час начнет смеркаться, через два часа можно будет подать световой сигнал на заставу Фадеева. Часа через три пограничники обеспечат безопасный проход. Поправив на плече автоматный ремень, Андрей с наслаждением подумал о сухом теплом ночлеге и горячей пище. После сухомятки и ночевки в горах, где промерзаешь до костей, что может быть лучше. Обернувшись, Босяга посмотрел на следующего за ним таджикского компьютерщика. После долгого перехода «студент» еле ноги волочил, замыкающему Дубинину приходилось то и дело толчками автомата подгонять доходягу.

«Ничего, скоро все это закончится», — мысленно утешал себя младший сержант.

До границы осталось всего ничего. Двигаясь по едва заметной тропе, диверсанты обогнули крутой холм, поросший сухим колючим кустарником. Неожиданно на противоположной стороне холма Босяга увидел моджахедов. Их было трое — в халатах, чалмах, с автоматами на изготовку. Прослуживший не один день на границе, Босяга знал пограничников генерала Дустума. Те были одеты в советскую форму и вооружены «Калашниковыми», а у этих — американские «М-16». Андрей замер и поднял вверх левую руку, предупреждая шедших за ним об опасности. Дубинин среагировал мгновенно, заткнув рот компьютерщику одной рукой, а другой надавил ему на ключицу. От боли таджик был вынужден присесть. Босяга вытащил из ножен кинжал и, спрятав блестящий клинок в рукав бушлата, присел, готовясь к прыжку. Но в душе надеялся: обойдется. Нет, не обошлось.

Автоматная очередь ударила грохотом по ушам как предупреждение, как команда к действию. Не оглядываясь назад, Босяга выскочил из своего укрытия. Просвистевший кинжал еще не успел пробить горло ближайшего душмана, а рука диверсанта скользнула к бедру, сжала рукоятку автомата, и указательный палец надавил на спуск. Длинная очередь сбила троих афганцев. Сбросив автомат с плеча, Андрей бросился вперед к границе, к своим. За спиной тяжело топал испуганный насмерть компьютерщик, за ним бежал Дубинин. Проскочив открытое пространство, диверсанты залегли, огляделись.

— Чего стрелял? — наконец спросил Босяга.

— Да двое «хачиков» зашли с тыла, — буркнул Дубинин, —чего это они тут делают? Хорошо, что нас не увидели, автоматы у них за спиной были, а то неизвестно, кто бы первый нажал на курок. На пограничников не похожи, может, контрабандисты?

— Может, — согласился Андрей, закончить свою мысль он не успел. Из ближайших кустов появилась новая группа моджахедов, эти уже шли с оружием на изготовку, готовые открыть огонь в любую минуту. Слева из-за холма появилась еще одна группа, и еще одна, и справа —тоже.

— Мать твою, да это же облава, — выругался Дубинин. Крайние группы душманов перебежками направлялись к Пянджу, собираясь отрезать диверсантам отход к границе.

— Отходим, — прошептал Босяга, машинально ощупывая подсумки.

Дубинин толкнул впереди стоявшего пленного. Тот, понимая, что преследователи могут в любую минуту открыть огонь, согнулся едва не пополам и побежал в направлении реки. Дубинин, выставив плечевой упор автомата, бежал следом за ним, мысленно проклиная себя за то, что поддался на уговоры прапорщика Зульфибаева и отдал ему свою «драгуновку». Вроде каша заваривается крутая, а он с обычным «Калашниковым», нехорошо. Бегущий следом за снайпером младший сержант то и дело оглядывался на растянувшихся в цепь афганцев. Те не спеша дугой охватывали беглецов. Что-то было неестественное в поведении моджахедов, потерявших только что нескольких своих товарищей. Дубинин с гортанным криком: «Ложись!» бросился на спину пленного, уже в падении разряжая свой автомат в ближайший куст, где замелькали фигуры афганцев. И тут же молчавшая цепь моджахедов превратилась в безумно орущую и бессистемно стреляющую во все стороны бегущую орду.

— А чтоб вам, — зло выругался Босяга, сделав по преследователям несколько неприцельных выстрелов из подствольного гранатомета.

Реактивные гранаты, с шипением пробив заросли камышей, негромко хлопнули взрывами. Крик преследователей не ослабевал, а трассирующие пули уже сбивали мохнатые шапки камышей прямо над головой диверсантов.

— Во блин, влипли, — присев на колено, бурчал себе под нос младший сержант, вставляя в подствольник новую гранату. Он огляделся, слева была большая поляна с пологим холмом, вершину которого венчал большой поросший травой валун.

— А ну, Олежа, гони «языка» к границе, — в неуставной форме приказал Босяга Дубинину, — я вас прикрою.

— Да, ты чё, Андрюха, мы вдвоем, да мы...

— Какой, бля, вдвоем, — взорвался Босяга, — бегом с «хачиком» к границе, мать... перемать.

Не говоря ни слова, Дубинин подхватил за шиворот насмерть перепуганного таджика и потянул его, как тряпичную куклу. Встав во весь рост, младший сержант от плеча «прошил» камыши длинной автоматной очередью. Затем бросился в сторону холма, где наметил для себя последний рубеж обороны... Близость смерти придала пленному электронщику прыти. Все время оглядывающийся Дубинин едва успевал за таджиком. За его спиной деловито стучал автомат Босяги. Младший сержант экономил патроны, стреляя короткими очередями. Пяндж открылся беглецам. На той стороне застава майора Фадеева, там свои. Но сперва надо перейти реку, где же этот чертов брод? Неожиданно как будто из-под земли перед беглецами выросли три коренастые фигуры в бело-зеленом камуфляже, утыканном увядшим камышом. Одна из фигур метнулась к таджику зажав ему рот, двое других набросились на Дубинина, но прежде чем ему заткнули рот, он рявкнул во всю мощь своих легких:

— Отставить, я свой.

— Что ты сказал? —спросил заваливший снайпера здоровяк с лицом, поросшим недельной щетиной и густо перепачканным речным илом.

— Свой я, Дубинин из группы майора Чечетова.

Фамилия командира диверсионной группы произвела

должное впечатление, хватка сразу ослабла, пара крепких рук оторвала снайпера от земли, он встал на ноги.

— А этот? — спросил здоровяк, указывая на таджика.

— «Язык». Компьютерщик сепаратистов. Его надо госбезопасности передать.

— Лады, — буркнул пограничник, считая, что спрашивать об остальных из группы Чечетова не имеет права, козырнул,—старший лейтенант Петров. Ну что, двинули?

Двое в камуфляже, подхватив под руки пленного, потащили его через бурный речной поток. С противоположного берега из «секрета» выбрались еще двое пограничников. Петров и Дубинин зашли тоже в реку, студеная горная вода сковала холодом ноги. За спиной по-прежнему стучали автоматы, хлопали взрывы ручных гранат, младший сержант все еще сражался. Дубинин на мгновение замер, прикусил губу и, махнув рукой, развернулся и бросился обратно на афганскую территорию.

— Ты куда? — прохрипел старлей.

— Та надо подсобить Андрюхе, — стараясь говорить как можно будничнее, дрожа от возбуждения, произнес Дубинин, бросаясь в заросли камышей.

— Детский сад, мать твою, — плюнув, выругался Петров.

Несколькими прыжками достиг таджикского берега. Пленного уже затащили в ход сообщения, еще один из пограничников последовал за ним, другой готовился прикрыть отход командира. Но вместо того, чтобы карабкаться в нору хода сообщения, Петров вырвал у бойца автомат из рук и снова большими прыжками устремился вслед за Дубининым.

— Товарищ старший лейтенант, — басил за его спиной боец, — мне особист за автомат яйца оторвет. Товарищ старш...

— Отставить, — не оборачиваясь, крикнул Петров, — Кузин, бегом к командиру заставы, скажешь, что я пошел помогать группе Чечетова. Пусть застава поддержит «огоньком».

На кирзовые обычные солдатские сапоги налип ил, превратив их в два больших кома грязи. Тяжело топая, Петров неожиданно вспомнил свои парадные хромовые сапоги, которые блестели как лакированные. В тот день курсант Петров получал из рук начальника училища свои первые офицерские погоны. (Как давно это было.) Забросил свой автомате подствольным гранатометом на левое плечо. Вытащил из ножен штык-нож, примкнул его к стволу автомата Кузина.

По мере сближения стрельба становилась все громче и отчетливей. Натренированный слух пограничника определил ход боя.

«Живьем хотят взять, мерзавцы», — подумал старлей, представляя, что ждет диверсанта в этом случае. Моджахеды были мастерами мучительной смерти.

Впереди показалась спина Дубинина. Тот, сидя на корточках, лихорадочно разжимал «усики» предохранительных колец на гранатах.

— Спокойно, боец, — положив руку на плечо снайпера, произнес Петров, — будем действовать в паре. — Оглядевшись, пограничник быстро принял решение. — Обходишь холм слева, я справа. Начинаем считать до ста. При счете «сто» бей их со своей стороны, а я со своей. Если опрокинем «духов», будем отходить, если нет... пополним гарнизон «Осажденной крепости». Ферштейн?

— Ферштейн, — улыбнувшись, кивнул Дубинин.

В каждой руке он зажал по гранате, еще две висели у него на поясе, а автомат болтался на шее — счет пошел. Держа перед собой автомат с примкнутым штыком, Петров огибал сражающийся холм, мысленно ведя счет. «Сорок два, сорок три, сорок четыре...» Дальше он считать не смог. Неожиданно перед ним возникли двое душманов. Один огромного роста детина в полосатом халате с завернутыми под ремень полами держал на плече «шайтан-трубу» — ручной гранатомет «РПГ-7». Другой был коренастый, в широких шароварах и в длинной рубахе до колен, перетянутой на талии брезентовым поясом с подсумком для «АКМа». Го-ловы обоих были покрыты чалмами из серой материи. За спиной у второго душмана висел автомат, а руки его были заняты подсумком с реактивными гранатами... Петров атаковал первым. Бросив свое тело вперед, он сделал выпад, широкий блестящий клинок пробил халат. Смерть гранатометчика была мгновенной. Ударом ноги старший лейтенант сбил тело убитого со штыка и возвратным движением нанес сокрушающий удар прикладом в лицо «второго номера», когда тот бросил подсумок и пытался снять автомат. Раскинув руки, подносчик рухнул на спину. Развернувшись, Петров перехватил цевье автомата и взмахнул им как косой. Из рассеченного горла хлынула кровь.

Неожиданно на холме замолк автомат, несколько секунд длилась тишина, и тут же с левой стороны холма загремели взрывы. То ли Дубинин досчитал до ста, то ли на него подействовало так молчание автомата на холме. Взрывы ручных гранат ускорили переполох среди моджахедов. С криком они бросились бежать в противоположную сторону, прямо на Петрова. В горячке боя пограничник потерял свой счет, неожиданная атака Дубинина, взрывы гранат, толпа обезумевших душманов... Петров едва успел рухнуть на землю среди трупов и одной длинной очередью расстрелять весь магазин автомата. Несколько душманов упало, кто-то истерически закричал, остальные бросились в глубь камышей. Подхватив гранатомет, Петров взглянул на рифленый корпус ромбообразной гранаты.

«Осколочная», — радостно подумал он, устанавливая гранатомет на плечо.

Выстрел — и в следующую секунду взрыв смешался с душераздирающими воплями, мелькающими конечностями людей в огне взрыва. Восторг победы и ужас... Возвратная реактивная струя подожгла заросли камыша. Налетевший с реки ветер поднял стену огня и погнал его по сухим стеблям. Об отступлении не могло быть и речи, бросив трубу гранатомета, Петров подобрал автомат Кузина и опрометью бросился к холму. На вершине его ждал Дубинин. Снайпер очень квалифицированно накладывал повязку на простреленную ногу Босяги. Бледный от потери крови, младший сержант пытался улыбаться.