Диверсионная команда

II

В тамбуре купейного вагона стоял офицер в черной морской форме, его отстегнутый, закрепленный за полу белоснежной гимнастерки галстук безжизненно болтался в такт покачиваниям вагона. Военный с погонами капитана, облокотившись на входную дверь, дымил сигаретой.

— До Москвы еще два с половиной часа, — сообщила выглянувшая в тамбур немолодая проводница в форменном кителе, — вы, товарищ офицер, еще успеете чайку попить.

— Спасибо, напился, сколько можно, — попытался отговориться Волин.

— Ну, как хотите, — не настаивала женщина.

Дверь в вагон закрылась. Игорь Волин тоже зашел в вагон. В узком коридоре людей почти не было, лишь проводница разносила чай, да ее сменщик — немолодой худосочный мужчина в противоположном конце вагона — вяло махал веником. В купе, в котором ехал Волин, расселось семейство, члены которого с аппетитом уплетали вареные яйца, плавленые сырки с хлебом, запивая чаем. Игорь не стал мешать их трапезе, повернувшись спиной к купе, он облокотился на перила, с любопытством стал рассматривать придорожный пейзаж. Утро только начиналось, под лучами восходящего солнца искрилась еще не высохшая роса. Деревья вяло шевелили листвой под легким дуновением ветра. Листья на верхушках некоторых деревьев уже пожелтели.

«Осень», — почему-то с сожалением подумал Игорь.

Поезд пронесся мимо небольшой деревушки с деревянными избами, сутулыми колодезными журавлями и небольшим магазином, над дверями которого висел голубой щит с белой надписью «Сельмаг». Примерно так и выглядела деревушка Таньково, когда капитан Волин разглядывал ее через окуляр бинокля, только там вместо жителей были солдаты, а вместо живности танки и броневики...

Аттестационные учения спецназа, разработанные умниками — стратегами и тактиками Генштаба и рассчитанные на трое суток, завершились немногим более чем через сутки, и виной этому — диверсанты из группы Волина. «Взрыв» на ракетной батарее, по мнению экспертов из аттестационной комиссии, полностью уничтожил «зону» и деревню Таньково вместе с охранными батальонами, боевой техникой и штабом ударной армии «противника», штабом корпуса ПВО и фронтовым узлом связи. По мнению экспертов, взрыв тактической ракетно-ядерной батареи обезглавил фронт «противника» и создал выгодные предпосылки для действий не только частей спецназа в тылу, но и общеармейских подразделений по фронту.

Группа Волина вышла к финишу третьей, это был неплохой результат. Игорь доложил председателю комиссии о выполнении поставленной задачи, на следующий день с утра надо было написать подробный рапорт, но не пришлось. Учения пришлось сворачивать, из сорока двух диверсионных групп главному «волкодаву» — генералу Хрящу — удалось нейтрализовать лишь семь. Остальные же после его героической «гибели» в штабе ударной армии беспрепятственно шли к финишу, громя цели. После того как все группы собрались на территории полевого лагеря, руководство решило через два дня провести разбор учений.

Но уже на следующий день капитан Волин был вызван к руководителю учений генерал-полковнику Еременко. Невысокий, широкоплечий, седой, как лунь, генерал-полковник Андрей Сергеевич Еременко почти был на пенсии, его служба в Генштабе была скорее символической, чем реальной. Он возглавлял всевозможные комиссии, делегации, выступая в них лишь «торговой маркой», а всю работу выполняли эксперты и аналитики. Волин о своем прибытии доложил по полной форме. Генерал пожал ему руку и, указав на стул перед столом, произнес:

— Присаживайся, Игорь Саныч.

И когда Волин сел, положив тяжелые кулаки на колени, добавил:

— Из Москвы поступило распоряжение откомандировать в разведку Генштаба самого перспективного офицера. Мы единодушно остановились на твоей кандидатуре.

— Но почему я? — удивился Волин. — Моя группа пришла лишь третья.

— Ну, первыми к финишу пришли боевые пловцы из отдельного отряда Северного флота. Они удачно высадились, установили радиомаяки, но после уничтожения объекта наткнулись на засаду. Десять часов они уходили от погони, когда пришли к финишу, их командира капитан-лейтенанта Храпова в предынфарктном состоянии отправили в реанимацию, а его людям еще не одна неделя понадобится, чтобы выжить, они выложились полностью и уже ни на что не годятся. Вторая группа действовала слишком осторожно, после установки радиомаяка не пошла на объект, указанный для атаки, а отделалась лишь «минированием» шоссе. Кстати, участок этот оказался безлюдным. Обойдя все засады, десантники из монгольской группы войск практически не выполнили задание. И теперь твоя группа, капитан Волин. Вы ни разу не засветились, выполнив все поставленные задачи, даже сверх того. Группа вышла к финишу или, как у нас говорят, «на свою территорию» в установленное время. К тому же твои люди имели еще приличный резерв выносливости, что в боевых условиях имеет немаловажное значение. Правда, цена этой выносливости нам известна.

Волин удивленно поднял глаза на генерала. В уголках глаз старого разведчика сверкали насмешливые искорки.

— Ты, наверно, думаешь, нам неизвестно, что в нарушение условий учений ты разделил группу и вдвоем с рядовым Ивановым устанавливал радиомаяк?

— Но откуда? — удивленный возглас вырвался из уст капитана. Потом, как будто спохватившись, он спросил:

— Завада доложил?

— Нет, — хмыкнул генерал-полковник, — старший сержант тут ни при чем, хотя должен был. — После короткой паузы, видя, что недоверие Волина не исчезло, Еременко сказал: — Луч.

— Луч?

— А ты думал, Луч простой радист-срочник, поздно призванный на действительную службу. Нет, милый друг, Юрий Афанасьевич Луч, как и ты, — капитан, только он не спецназовец, а доцент, аналитик при научно-исследовательском центре Генштаба. Именно этот центр предложил на учениях вместо посредников использовать наблюдателей, внедренных в диверсионные группы. Этот опыт дал абсолютно неожиданные результаты.

Игорь Волин вспомнил широкоплечего радиста, который с трудом выдерживал темп спецназовцев.

«Да уж, а ведь и сам мог догадаться, что Луч не сроч-ник», — подумал капитан, возвращаясь к разговору с генералом.

— Кстати, одно из главных условий — не разделять группы — было не чем иным, как ловушкой для дураков. В боевой обстановке для спецназа нет условий, а есть реальность, и надо действовать в соответствии с ней. К сожалению, кроме тебя, капитан, этого никто не понял.

Генерал Еременко замолчал, у капитана вопросов не было, он тоже молчал.

— И еще, лучший отзыв от своего наблюдателя получил только ты. Капитан Луч тебя характеризует как волевого, быстро ориентирующегося в меняющейся обстановке и применяющего нестандартные, но эффективные решения. Вот почему выбор пал на тебя.

Игорь по-прежнему молчал, обдумывая услышанное, в горле пересохло.

— Кроме того, сейчас генерал-лейтенант Хрящ пишет рапорт на имя командующего сухопутных войск, почему он в одном месте собрал ключевые объекты руководства связи и тактический ракетный комплекс. Хотя и так ясно, он думал, что за бетонными стенами «зоны» укроет их от диверсантов. А вот не получилось. К тому же, если на разборах учений выяснится, что твоя группа делилась, Хрящ потребует отменить результат комиссии, а эта склока никому не нужна. Так что, — подвел итог генерал-полковник, — сегодня вечером, Игорь Саныч, отбываешь в Москву.

Игорь снова посмотрел в окно вагона, впереди показались первые строения Белокаменной: пора было собираться...

На Ярославском вокзале толчея, шум. Капитан Волин, держа в левой руке небольшой чемоданчик, вышел из вагона последним. Его никто не встречал, и торопиться было некуда. Но к своему удивлению, Игорь увидел на перроне прапорщика общевойсковика.

— Капитан Волин? — спросил тот, прикладывая руку к козырьку. — Прапорщик Динисенко, имею письменное предписание доставить вас в управление. — Документ был солидный, с печатью строевой части Генштаба, Волин безразлично пожал плечами и сказал:

— Поехали.

Быстрым шагом Динисенко направился к выходу, он ловко орудовал локтями, прокладывая путь капитану в людском море. Москва в начале осени была такой же, как и год назад, и два: душной, пыльной, с раскаленным асфальтом и вечно спешащими москвичами. Рассматривая столицу через окно служебной «Волги», Волин не ощущал того сожаления, которое испытал в прошлый свой приезд. Засилье западной рекламы на московских улицах ему не казалось уничтожением русской самобытности. Прапорщик мастерски обгонял другие машины, запросто «подрезал» иномарки, не обращая внимания на угрюмые рожи «новых русских» в них.

Волин за свою армейскую жизнь привык к переездам. Но в этот раз экстренная командировка в Москву смущала.

«Неужели направят в «горячую точку»?» — думал капитан.

Давным-давно, когда еще гибли пацаны в военной форме под безжалостными лучами солнца в Афганистане,

— Завада доложил?

— Нет, — хмыкнул генерал-полковник, — старший сержант тут ни при чем, хотя должен был. — После короткой паузы, видя, что недоверие Волина не исчезло, Еременко сказал: — Луч.

— Луч?

— А ты думал, Луч простой радист-срочник, поздно призванный на действительную службу. Нет, милый друг, Юрий Афанасьевич Луч, как и ты, — капитан, только он не спецназовец, а доцент, аналитик при научно-исследовательском центре Генштаба. Именно этот центр предложил на учениях вместо посредников использовать наблюдателей, внедренных в диверсионные группы. Этот опыт дал абсолютно неожиданные результаты.

Игорь Волин вспомнил широкоплечего радиста, который с трудом выдерживал темп спецназовцев.

«Да уж, а ведь и сам мог догадаться, что Луч не срочник», — подумал капитан, возвращаясь к разговору с генералом.

— Кстати, одно из главных условий — не разделять группы — было не чем иным, как ловушкой для дураков. В боевой обстановке для спецназа нет условий, а есть реальность, и надо действовать в соответствии с ней. К сожалению, кроме тебя, капитан, этого никто не понял.

Генерал Еременко замолчал, у капитана вопросов не было, он тоже молчал.

— И еще, лучший отзыв от своего наблюдателя получил только ты. Капитан Луч тебя характеризует как волевого, быстро ориентирующёгося в меняющейся обстановке и применяющего нестандартные, но эффективные решения. Вот почему выбор пал на тебя.

Игорь по-прежнему молчал, обдумывая услышанное, в горле пересохло.

— Кроме того, сейчас генерал-лейтенант Хрящ пишет рапорт на имя командующего сухопутных войск, почему он в одном месте собрал ключевые объекты руководства связи и тактический ракетный комплекс. Хотя и так ясно, он думал, что за бетонными стенами «зоны» укроет их от диверсантов. А вот не получилось. К тому же, если на разборах учений выяснится, что твоя группа делилась, Хрящ потребует отменить результат комиссии, а эта склока никому не нужна. Так что, — подвел итог генерал-полковник, — сегодня вечером, Игорь Саныч, отбываешь в Москву.

Игорь снова посмотрел в окно вагона, впереди показались первые строения Белокаменной: пора было собираться...

На Ярославском вокзале толчея, шум. Капитан Волин, держа в левой руке небольшой чемоданчик, вышел из вагона последним. Его никто не встречал, и торопиться было некуда. Но к своему удивлению, Игорь увидел на перроне прапорщика общевойсковика.

— Капитан Волин? — спросил тот, прикладывая руку к козырьку. — Прапорщик Динисенко, имею письменное предписание доставить вас в управление. — Документ был солидный, с печатью строевой части Генштаба, Волин безразлично пожал плечами и сказал:

— Поехали.

Быстрым шагом Динисенко направился к выходу, он ловко орудовал локтями, прокладывая путь капитану в людском море. Москва в начале осени была такой же, как и год назад, и два: душной, пыльной, с раскаленным асфальтом и вечно спешащими москвичами. Рассматривая столицу через окно служебной «Волги», Волин не ощущал того сожаления, которое испытал в прошлый свой приезд. Засилье западной рекламы на московских улицах ему не казалось уничтожением русской самобытности. Прапорщик мастерски обгонял другие машины, запросто «подрезал» иномарки, не обращая внимания на угрюмые рожи «новых русских» в них.

Волин за свою армейскую жизнь привык к переездам. Но в этот раз экстренная командировка в Москву смущала.

«Неужели направят в «горячую точку»?»— думал капитан.

Давным-давно, когда еще гибли пацаны в военной форме под безжалостными лучами солнца в Афганистане, когда в Нагорном Карабахе армяне и азербайджанцы взялись за оружие, а в Фергане пролилась кровь невинных людей, каждый раз лейтенант, а затем и старший лейтенант Волин писал рапорта. В них доказывал командованию, что он отлично подготовленный офицер и что его место там, где льется кровь и свистят пули. Ответ же на эти рапорта всегда был один и тот же:

«Вас вызовут, когда это будет необходимо». А в последний раз и того круче: «Хочешь, старлей, получить капитана, перестань марать бумагу. Журналист!»

И он перестал писать, продолжал повышать ратное мастерство, до одурения стрелял изо всех видов оружия, «натаскивал» подчиненных в спортзале, прыгал с парашютом, до кровавых кругов перед глазами совершал марш-броски в любую погоду и ждал своего часа.

«Может, пришло мое время?» — гадал Волин.

Генштабовская «Волга» въехала во внутренний дворик многоэтажного белого дома, в здание Главного развед-управления Генерального штаба, которое московские острословы прозвали звучным вражеским словом «Пентагон». Проверка документов у Волина заняла не более двух минут, прапорщик на КПП, похожий на водителя Динисенко, как оловянный солдатик на своего собрата, певучим южным голосом прогудел, найдя фамилию капитана в списке допуска:

— Можете проходить, кабинет 302, третий этаж.

На третьем этаже было множество черных лакированных дверей с золотыми табличками, здесь толпились такие же, как Волин, откомандированные офицеры. Кабинет с табличкой на двери «302» находился в самом конце коридора. Игорь костяшками пальцев постучал в дверь.

— Войдите, — раздался из-за двери голос.

За столом в кабинете сидел широкоплечий военный с погонами полковника. Форма на его атлетической фигуре сидела как влитая. На богатырской груди, кроме гвардейского значка и «колодки» с юбилейными медалями, красовались еще значок суворовского училища и значок парашютиста. Голубоглазый блондин с мужественным лицом, он был как бы эталоном высшего офицерского состава армии. Портрет Дмитрия Донского на Куликовом поле за его спиной дополнял имидж будущего военачальника.

— Капитан Волин, — Игорь хотел доложить по полной форме, но полковник его остановил.

— Садитесь, капитан, — сказал он, указывая на кресло перед столом.

«Да он, пожалуй, мой ровесник, — неожиданно поймал себя на мысли Игорь, — и, судя по наградам, о войне знает ровно столько, сколько и я, а вот уже полковник...»

Неосознанно взгляд Волина остановился на значке парашютиста, в центре которого над эмалевыми стропами сияло золотом число «500». Как же пятьсот прыжков, тоже мне парашютист-любитель. Небось все прыжки совершались днем при безветрии с высоты восемьсот метров с доходяги «Ан-2», как говорится, в свое удовольствие. Наверное, понятия не имеет, что значит прыгать затяжным с десяти тысяч, когда кислородная маска к морде примерзает. Или ночные прыжки при сильном ветре, когда в темноте не знаешь, куда тебя несет — на опоры высоковольтных проводов или на железнодорожную линию, но точно знаешь, что точку приземления проскочил.

Со значка взгляд капитана сполз вниз и остановился на руках полковника. Длинные пальцы с розовыми, почти как у младенца, аккуратно подстриженными ногтями. Волин сравнил их со своими, где под бледно-белыми ногтями чернела намертво въевшаяся в кожу оружейная смазка. А загрубевшие пальцы скорее напоминали корни дерева. Да, хорошо иметь где-то наверху «волосатую лапу» — без проблем карьеру сделаешь. А что этот полковник знает о службе в армии и тем более в разведке? Небось знает только понаслышке, как пройти в расположение противника, как «пеленать» «языка» или как на пятидесятикилометровом марш-броске жопу до крови стереть, а после еще штурмовать полосу препятствий с боевыми стрельбами и рукопашным боем. Ничего этого он, конечно, везунчик, выдвиженец «волосатой лапы»...

— В Средней Азии были? — спросил полковник.

— Так точно. В восемьдесят девятом учения «Тамерлан», — отчеканил Игорь.

Впрочем, это было в его личном деле. И добросовестный «пахарь» капитан, и баловень судьбы — чиновник в погонах полковника знали, что на учениях «Тамерлан» Министерство обороны задействовало сорок процентов частей спецназа сухопутных войск и флота. С полной боевой выкладкой они сидели у самолетов на военных аэродромах в тогда еще братских республиках Советской Азии и ждали, выпустят душманы отступающие части Сороковой армии или нет. Только после знаменитой фразы командующего Сороковой армией: «За моей спиной нет ни одного советского солдата» командование разрешило провести учения. После прыжков на ближайшие полигоны задействованные части были возвращены к местам своей постоянной дислокации.

Закрыв папку, полковник положил на нее руки и, глядя в глаза капитану, спросил:

— Знакомые, родственники в Москве есть?

— Нет.

— Кому-либо сообщали о командировке в Москву?

— Нет.

— В какой гостинице остановились?

— Меня прямо с вокзала прапорщик Динисенко доставил сюда.

— Хорошо, — пробурчал себе под нос полковник, затем из стола извлек заполненный бланк и, протягивая Волину, сказал: — Вот ваше новое предписание. Место службы Душанбе, подробности по прибытии. Внизу ждет Динисенко, он отвезет вас в Кубинку, оттуда летит самолет в Душанбе. Желаю успехов на новом месте.

Пожав холеную руку полковника, Волин направился к выходу.

Во внутреннем дворике управления возле служебной «Волги» капитана уже ждал Динисенко, протирая лобовое стекло. В салоне машины прапорщик-молчун неожиданно произнес:

— Вам, товарищ капитан, неплохо было бы запастись продуктами. Там, — Динисенко на слове «там» сделал красноречивое ударение, избегая слова «Таджикистан», — сейчас не до разносолов. Да и водки купить не мешало бы, дорога не близкая.

— Мудрое замечание, Динисенко. А ну давай на Смоленку, помнится, в старые добрые времена я там неплохо отоваривался.

Военный аэродром в Кубинке якобы служил лишь для авиационных парадов и всевозможных шоу, которые теперь были в большой моде. Но нет-нет да использовался аэродром по своему прямому назначению. Принимал транспорты с ранеными из «горячих точек» или наоборот — отправлял туда спецгруз.

Комендант аэродрома, высокий поджарый майор с эмблемой воздушно-десантных войск в петлицах, с приличным набором, боевых орденов, зеброй нашивок за ранения и протезом вместо левой руки, встретил Волина с добродушной улыбкой и, пожав ему руку, заговорщицки подмигнул, указывая на чемодан, где позвякивали водочные бутылки.

— Значит, на «борт 204» еще один пассажир, — произнес майор, разглядывая предписание Игоря.

— До вылета время еще есть, а мне сейчас делать нечего, так что проведу тебя, капитан.

— Буду рад.

— Как-никак летишь почти что туда, в Афган, мать его так. Теперь ты для меня как брат младший.

«Кажется, майор выпил лишнее, — отметил про себя Игорь, но презрения трезвого к пьяному почему-то не испытал. — А разве можно презирать человека, искалеченного войной, за эту слабость? Нет, нельзя. Еще неизвестно, каким я вернусь оттуда? Если, конечно, вернусь».

Комендантский «уазик» проскочил мимо часового возле эскадрильи горбатых истребителей-перехватчиков «Су-27», разукрашенных в камуфляжную расцветку, выехал на взлетно-посадочную полосу и устремился к левой рулежке, недалеко от которой стояло несколько монстров транспортной авиации. За парой толстобрюхих серо-стального цвета «Антеев» стоял белоснежный красавец «Ил-76», через открытую аппарель шла загрузка лайнера. Возле солдат, загружавших самолет, стоял крепко сбитый мужчина в летном комбинезоне. Водитель коменданта, круто развернув «УАЗ», резко нажал на тормоза, машина встала как вкопанная.

— Вот, Петрович, — прокричал комендант, выбираясь из салона автомобиля, — доставил тебе еще одного пассажира. Найдется еще одно место в твоем алюминиевом орле?

— Места хватит всем, — улыбнулся Петрович в усы цвета спелой пшеницы, — забрать капитана мы заберем, главное, чтобы ты в своей конторе отметил его вылет «откуда и куда». А то будет как с твоим предшественником, который отправил батальон дзержинцев в Баку, а по бумагам его не провел. В конце года при подведении итогов неприятность получилась.

— Да ну тебя к черту, — обозлился комендант.

— Бортинженер Фролов, — представился Игорю летчик.

— Капитан Волин, — офицеры обменялись рукопожатиями.

— Проходи в пассажирский салон, капитан, знакомься с другими путешественниками. Заканчиваем погрузку и будем взлетать.

Игорь попрощался с комендантом.

Волин зашел в темный зев самолета, в транспортном отсеке двое прапорщиков закрепляли штабеля ящиков при помощи тросов и растяжек. Обойдя их, Игорь направился к кабине пилотов, где находился пассажирский салон.

На мягких креслах с высокими спинками разместилась группа офицеров. Трое молоденьких безусых лейтенантов-пограничников, майор артиллерист и подполковник с петлицами военной медицины.

— О, нашего полку прибыло, — воскликнул майор с большим носом картошкой и мутными, как у рыбы, глазами. Изо рта артиллериста разило, как из водочной канистры.

— Вы тоже в Душанбе? — наивно поинтересовался один из «летех»-пограничников. Волин кивнул. Подполковник-медик, указывая на свободное кресло, предложил:

— Присаживайтесь, капитан, будем знакомиться.

Игорь сел напротив подполковника, поставив свой чемодан в нишу над креслом.

— Майор Андрей Карплев, назначен на должность начальника штаба артполка 201-й дивизии.

— Подполковник Владимир Федорович Расоха, назначен заведующим хирургическим отделением и одновременно главным хирургом душанбинского военного госпиталя. — Судя по его орденской колодке, военврач много повидал и пережил.

— Лейтенанты Петров, Владий, Романов, — в один голос представились пограничники. — Направляемся в Московский погранотряд для прохождения дальнейшей службы.

Сразу из училища, еще не привыкли к званию «лейтенант» и, представляясь, называли фамилии. Волин улыбнулся, вспоминая, что когда-то тоже был таким же, ошалевшим от счастья двухзвездочным «летехой».

— После училища, что ли ? — хмыкнул майор.

— Так точно, — отчеканил белобрысый Петров, — после сдачи государственных экзаменов подали рапорт командованию, нам пошли навстречу.

— Вот мать твою, — выругался майор, — я когда закончил Одесское артучилище, тоже написал рапорт, так была специальная директива министра обороны Устинова Дмитрия Федоровича «молодых» направлять в Афган только после двух лет службы в кадровых частях, чтобы пацаны сперва сопли пообтерли на полигонах, а уж затем в кровавое дерьмо загоняли по уши.

Игорь представился тоже.

— Капитан Игорь Волин, направляюсь в распоряжение командования двести первой дивизии, — сказал так, как было написано в его командировочном предписании.

— Еще один миротворец, — хмыкнул майор.

С шипением закрылись створы авиационных аппарелей, мимо офицеров прошествовал бортинженер, на ходу бросив:

— Уважаемые пассажиры, перед взлетом просьба не курить и пристегнуться подтяжками друг к другу. Наш борт совершает перелет Кубинка — Душанбе. Спасибо за внимание, — и скрылся в кабине пилотов.

Когда взлетели, майор пальцами прочистил заложенные уши и, потирая ладоши, радостно спросил:

— Не пора ли нам пора?

Кто не знает эту армейскую приговорку? Все офицеры потянулись к своим чемоданам, где кроме полевой формы, двух комплектов белья, столовых приборов, в которых помимо солонки и туристического набора в виде гибрида вилки с ножом и ложки с открывалкой, самое необходимое — кружка или на крайний случай раскладной стаканчик (в самом деле, что за офицер без кружки).

На импровизированном столике военные выкладывали, что у кого было съестного. Молодые «летехи» доставали домашние пирожки, вареные яйца, помидоры, огурцы. Подполковник извлек из своего чемодана большой кусок домашней буженины, завернутый в фольгу, батон хлеба, банку с маринованным перцем и эмалированный судок с баклажанной икрой (сразу видно — семейный человек и недалеко от Москвы служил) и выставил литровую бутылку с жидкостью рубинового цвета.

— Настойка клюквы на спирту. Исключительно полезно, — деловито сообщил военный медик.

Сухой паек майора был представлен десятком буфе-товских бутербродов с колбасой, банкой болгарских маринованных огурцов, пластиковой упаковкой исландской сельди и двумя пол-литровыми бутылками «Столичной».

Волин с благодарностью вспомнил прапорщика Динисенко. Если бы не он, пришлось бы довольствоваться стандартной банкой армейских консервов «Каша рисовая с говядиной» и кабачковой икрой, срок годности которой истек еще в прошлом году... Капитан достал палку венгерской колбасы «салями», запаянной в пластик, банку гусиного паштета, банку прибалтийских шпрот, «утюг» — плоскую банку конической формы, содержащую полкилограмма великолепной голландской ветчины. В центр стола он поставил полуторалитровую пластиковую бутылку «Кока-колы» и рядом пол-литровую бутылку кристалловской водки.

На правах старшего подполковник принялся разливать водку по походным кружкам офицеров.

— Может, летунов угостим? — подал голос белобрысый пограничник Петров.

— Нехай самолетом управляют, — почему-то по-укра-ински заговорил майор Карплев. — Слыхал такое: «Пьяный за рулем — преступник». Неважно, это руль авто или самолета. На земле напьются.

— Логично, — неожиданно для самого себя Волин поддержал артиллериста.

— Итак, господа-товарищи офицеры, — военврач взял в руку эмалированную кружку и, подняв ее на уровень груди, продолжил: — В нарушение всех традиций первый тост хочу предложить не за знакомство и не за встречу. Хочу предложить тост за честь офицеров. Нашу честь. Что бы ни случилось, в какие бы ни попали мы условия, но чести офицерской не замарали, не продали ее.

— Да будет так, — поддержал майор, протягивая свою алюминиевую бадейку. — Аминь.