Дом певчих птиц

Глава 20

Я проснулась в восемь. До открытия магазина оставался час, и можно было позволить себе немного поваляться и подумать. Прошлый вечер эхом отзывался в душе, и мне нравилось сочинять новые ответы на вопросы Матвея. То они были более спокойные и даже рассудительные, то острые и колкие.

Конечно, ему скучно здесь, и я, к тому же, наверняка кажусь странной. Откуда взялась, зачем приехала, где вещи – не понятно… Но тайное рано или поздно станет явным, и, возможно, я довольно скоро сниму с бутылки бумагу для выпечки и озвучу цель приезда. Буду ли я при этом выглядеть глупо? И как археологи относятся к древним проклятьям? Верят ли они в них?

Утром царила прохлада, и я накинула на плечи серый свитер Матвея. Нужно успеть вернуться к завтраку и приготовить яичницу с сосисками или какой-нибудь омлет. Я собиралась обследовать грядки, вдруг отыщется укроп или петрушка.

Магазин представлял собой небольшое помещение, разделенное стеллажами на две части: продуктовую и хозяйственную. Если первая половина была довольно стандартной – полки и холодильники, то вторая включала отдел для любителей рыбалки: с огромными сапогами, выстроенными на полу в ряд, спинингами, катушками для спиннингов, поплавками и средствами от комаров.

Одежда, в основном мужская, ассортиментом не радовала. Я выбрала две тельняшки (теплую и тонкую), майку и носки. И все это по размеру мне совершенно не подходило. В углу я обнаружила ненужные мне женские ситцевые халаты и – о, чудо! – стопку обыкновенных трусов в горошек и цветочек. Зубная щетка, расческа… Да, жизнь заиграла новыми красками.

Овсянка, молоко, яйца, йогурты, сыр, хлеб, печенье и мой любимый зефир в шоколаде отправились в пакет, и обратный путь получился весьма бодрым.

Матвей не дождался меня и позавтракал сам, в раковине лежали: доска, нож и кружка с ложкой. Наверное, он быстро сделал бутерброды, попил чай и пошел работать, и, наверное, мне нужно было заглянуть в третий домик и сказать: «Доброе утро».

Вымыв посуду, для начала я решила все же обследовать территорию.

– Стучит, – отметила я, ловя доносящийся стук молотка, ставший уже привычным.

Матвей временами устраивал стрижку травы, поэтому участок не выглядел запущенным. Однако грядки заросли сорняками, но до появления постояльцев, бороться с ними не имело смысла. Я отыскала укроп, чеснок, лук, кабачки. Рядом с баней имелись три клубничные грядки и два ряда смородины, преимущественно черной.

За домом под навесом стояла машина Матвея.

Вернувшись в кухню, я решила проявить заботу, сварила в турке кофе, перелила его в кружку и направилась в третий домик. Новые ступеньки и полы не склонны к скрипу, и в комнату я зашла бесшумно. Матвей обил вагонкой уже две стены и приступал к третьей. Все те же шорты и кроксы, и футболка лежит на табурете.

– Доброе утро, – произнесла я.

– Доброе, – Матвей обернулся и посмотрел внимательно, будто хотел уловить мое настроение.

– Я сварила тебе кофе. А то завтрак прогуляла…

Он улыбнулся и опустил молоток на пол. Я подошла ближе, поставила кружку на подоконник, и аромат кофе мгновенно потянулся по комнате, дразня аппетит.

– Спасибо, я и не мечтал о таком счастье. В магазин ходила?

– Да, откуда ты знаешь?

– Догадался, – Матвей пожал плечами, улыбнулся, а потом добавил: – Нагло заглянул в твое окно, думал, звать тебя к завтраку или нет. – Продолжая смотреть на меня, он сделал глоток кофе, затем прислонился плечом к стене и шумно вздохнул. – Спасибо еще раз.

В голосе Матвея присутствовала искренняя благодарность, и мне это было бесконечно приятно. Отчего-то сейчас между нами чувствовалась определенная неловкость, быть может, это давал о себе знать незаконченный танец.

– Здесь есть книги? – спросила я. – Мне бы хотелось взять одну и почитать.

– Да, в доме полно, бери любую.

Считая утреннюю встречу законченной, я кивнула и направилась к двери. Спину прожигал взгляд Матвея, и понадобилась вся сила воли, чтобы не обернуться.

* * *

Петербург. Далекое прошлое…

Соня держалась. Ее щеки не вспыхивали и не бледнели, голос звучал ровно. Приняв правила игры, она ждала той минуты, когда сможет поговорить с Соловьем наедине. Лешка… Алексей. Да, теперь уже Алексей. Или все же нет? Она путалась и мысленно называла его то привычно кратко, то полным именем.

Соловей не отходил ни на шаг, всегда был рядом, будто тоже надеялся остаться вдвоем и не хотел упускать подходящий момент.

Час на поезде, разговоры обо всем и ни о чем, политическая дискуссия Николая Степановича и Льва Григорьевича, болтовня о званных вечерах и пышных балах… Дорога пролетела незаметно. Взгляды пересекались, задерживались, обжигали, притягивали и волновали душу.

После чая с сытными пирогами и обхода поместья, старшее поколение устроилось в малой беседке. Лев Григорьевич еще на вокзале заверил Олю, что приглашение на субботний ужин в силе, и она хотела говорить только об этом.

– Алексей, когда вы последний раз танцевали?

– На дне рождения графини Платоновой.

– Вы там были? Как жаль, я не видела вас…

– Я ушел довольно рано.

Оля изменилась, и чем дальше, тем заметнее это становилось. В беседах с Соней она больше не вспоминала Александра, говорила сдержанно и временами даже казалась задумчивой. Платье для поездки выбрала не яркое, а нежное, цвета чайной розы, волосы собрала в строгую прическу, позабыв о буйстве кудряшек.

«У меня такое чувство, будто я повзрослела, – сказала она Соне, когда они остались одни в комнате левого крыла. – Мне хочется начать новую жизнь, очень интересную».

Прогулка к озеру показалась бесконечной. Не слишком широкая дорожка вмещала троих, но локти часто соприкасались, и Соня каждый раз просила сердце не стучать столь громко. Вернувшись к дому, они некоторое время разговаривали, стоя на ступеньках, а затем Оля с улыбкой предложила:

– Давайте играть в прятки, как в детстве. Только я не стану водить.

– Полагаю, водить нужно мне, я с удовольствием возьму на себя эту роль, – поддержал Соловей и огляделся. – Деревья, трава высокая… Думаю, вам будет несложно обхитрить меня.

– Соня, играем? – спросила Оля.

– Да. – Она мгновенно почувствовала на щеке обжигающий взгляд Лешки. Конечно, они оба думали об одном: это возможность обменяться хотя бы парой слов. «Обязательно найди меня», – мысленно попросила Соня и сдержала порыв поднять голову и посмотреть на Соловья.

– Только я не могу быстро ходить, – произнесла Оля, напоминая про хромоту. Она быстро глянула на Алексея, пытаясь уловить его реакцию.

– Вам не о чем беспокоиться, я довольно сносно умею считать, и вы, если пожелаете, наверняка успеете добраться даже до Петербурга, – весело ответил он.

Зеленые глаза Оли довольно блеснули, и она решительно произнесла:

– Считайте, Алексей.

Соня понимала: у нее не много мест, чтобы спрятаться. Вернее, ей нужно укрыться так, чтобы она исчезла и для Николая Степановича, и для Льва Григорьевича, и для Оли. Никто ни с какой точки поместья не должен видеть ее.

– Обещаю, не подсматривать, – пошутил Лешка и широко улыбнулся.

Соня посмотрела направо, потом налево и приняла решение – веранда гостевого дома.

– Отворачивайтесь, – засмеявшись, сказала Оля и, как только Соловей развернулся, устремилась к большой беседке.

– …пять, шесть, семь, восемь…

Соня торопливым шагом направилась к дому, свернула за веранду и прислонилась спиной к шершавой стене. Здесь голос Соловья был почти неслышен, затем он вовсе утонул в шелесте листвы берез и шепоте травы.

По земле скользнула тень, а следом появился Лешка.

– Как трудно и как легко тебя найти, – произнес он и, сбросив светский лоск, превратившись в того самого Соловья, метнулся вперед и обнял Соню так крепко, что у нее перехватило дыхание.

– Это ты… Это ты… – затараторила она, прижимаясь щекой к плотной ткани его жилета.

– Почти я, – ответил он, чуть ослабил хватку, отстранился и заглянул Соне в глаза. – Мы все уезжаем завтра утром, значит, вечер наш. Я ничего не знаю, о том, как ты жила все эти годы и как оказалась у Абакумовых. Назови место. Где здесь можно поговорить под покровом ночи?

Он улыбнулся, и память откинула Соню на пять лет назад. «Не вздумай хорошо петь. Кто их знает…» – предупреждал тогда Соловей, но она не послушалась, и годы сначала разделили их, а потом, наоборот, столкнули на дне рождения графини Маргариты Ильиничны.

– Это ты… – вновь произнесла Соня и на несколько секунд зажмурилась, пытаясь хорошенько впитать головокружительное мгновенье, чтобы потом вспоминать его до мелочей. – Лестница в кухне… маленький чердак… Но дверь может быть закрытой.

– В два часа, – быстро ответил Лешка и добавил: – Двери я взламывать умею, не сомневайся. – Сделав два шага назад, он громко крикнул: «Нашел!» хитро прищурился и прошептал: – Где же нам еще встречаться, как не на чердаке?

Остаток дня Соня еле сдерживала улыбку и изо всех сил старалась быть внимательной. Это с трудом получалось во время ужина, зато фанты помогли отвлечься и даже расслабиться. Льву Григорьевичу удавалось придумать необычные задания, и каждый ждал, какое испытание достанется именно ему. В комнате стоял хохот, Николай Степанович наигранно возмущался и обмахивался газетой, а Оля звонко смеялась, записывая в тетрадь все прозвучавшие задания, их позже можно будет повторить с подругами. В шуме и веселье мимолетные взгляды терялись, и Соня иногда смотрела на Соловья.

Ночь сгущала краски неторопливо. Луна осветила озеро, звезды привычно разбежались по небу, звуки стихли, часы на первом этаже пробили полночь. До встречи оставалось два часа, и Соня не могла спокойно сидеть и ждать. Она, потушив свечи, то ходила по спальне, то останавливалась около окна, то ложилась на кровать и вновь звала те чувства, которые переполнили душу и тело, когда Лешка Соловей крепко ее обнял.

Бой часов… Один, два…

Соня выскользнула из комнаты и, осторожно, прислушиваясь к каждому шороху, направилась к кухне. Сейчас довольно большой дом казался маленьким и даже тесным, будто сдвинули стены, и теперь нужно быть вдвойне внимательной, чтобы не задеть стул или не споткнуться о край ковра. Лестница не издала скрипов, и Соня ее искренне поблагодарила. Узкая дверь поддалась легко, будто только и ждала гостей.

Небольшой чердак с низкими балками потолка представлял собой хорошо организованный склад ненужных вещей. Здесь хранились стулья на случай приезда большого количества гостей, кухонная утварь, не нашедшие себе места вазы, корзины… Лунный свет слабо пробивался из двух маленьких окон, но его было вполне достаточно, чтобы увидеть Лешку Соловья. Он сидел на сундуке, привалившись к стене, положив ногу на ногу, и улыбался.

– А у вас здесь неплохо, – сказал он. – Я вообще люблю чердаки. Иди сюда, садись рядом.

Соня бесшумно прошла вперед и села на свободное место. Локоть коснулся локтя, и к плечу побежали мурашки.

– Я боюсь, – честно призналась она, даже не представляя, что скажет Николай Степанович, если обнаружит ее здесь. С внуком Льва Григорьевича.

– А разве может случиться что-то плохое? – Лешка вопросительно приподнял правую бровь и заглянул Соне в глаза. Он находился столь близко, что его дыхание смешивалось с ее дыханием, и от этого тело окутывала слабость.

– Нет, – она улыбнулась.

– Пусть нас найдут, не жалко. Возможно, это будет даже весело.

– Мне все еще не верится, что это ты… Я еле сдерживаюсь, чтобы не коснуться тебя и не проверить, – честно призналась она и смутилась.

– Поверь, я буду счастлив, если ты начнешь меня трогать, – тихо засмеялся Лешка и добавил: – Ох, послушал бы меня сейчас дед, хотя, уверен, в глубине души он еще тот разбойник.

– Но как ты стал внуком Льва Григорьевича?

– А я всегда им был, – просто ответил Лешка. – Я незаконнорожденный. Года три жил в доме отца, потом меня отправили в деревню, и это было самое беззаботное время. Поля, леса, коровы… И самое главное – никому нет дела до тебя. Свобода. Но в двенадцать лет меня вернули в Петербург и отдали на обучение в плотницкую мастерскую, откуда я благополучно сбежал. – Лешка усмехнулся, видимо вспоминая то время. – Меня довольно быстро поймали, определили в приют, я опять сбежал, опять поймали и отдали портовым торгашам, где я неплохо жил около года. Потом было рыболовецкое судно, сильная простуда, берег. За мной издалека присматривал секретарь Льва Григорьевича, в какие-то моменты он появлялся и пытался повлиять на мою судьбу, однако потом опять исчезал, и я делал что хотел.

– Но как ты оказался у Прохора?

– С каждым годом секретарь деда занимался мной все меньше и меньше. Однажды он отвел меня к старому французу, занимающемуся типографским делом, и после этого уже не появлялся. Француз пил и довольно скоро разорился, он-то и подарил меня Прохору. Как видишь, все совсем не сложно. – Лешка помолчал немного, взял руку Сони и тихонько сжал ее. – После твоего исчезновения с чердака, мы долго гадали, где ты…

– А я… Но, нет, сначала расскажи до конца свою историю.

– Я уже собирался сбежать от Прохора и заняться каким-нибудь делом, но тут появился мой дед, и жизнь превратилась в кошмар… – Лешка вновь засмеялся.

– Французский и танцы? – понимающе улыбнулась Соня.

– Да. Но начать пришлось все же с русского. Моя безграмотность не знала границ. Дед сказал, что не предъявит меня обществу, пока я не стану достойным его фамилии. Честно говоря, меня это беспокоило меньше всего, но со временем я понял, какого это, иметь семью… Теперь вот стараюсь не разочаровывать деда. – В глазах Лешки запрыгали смешинки. – Но, когда совсем уж прижимает своей военной муштрой, сбегаю в Петербург. А теперь твоя очередь делиться секретами, так куда тебя отвел Прохор, и почему ты живешь у Абакумовых?

Соня и не думала, что это так приятно, когда тебя держат за руку. Расслабившись, она позабыла о страхах и хотела только одного: чтобы ночь длилась как можно дольше. Она рассказывала о себе подробно, да и не получилось бы иначе – Лешка постоянно задавал вопросы, и даже мелкие детали не ускользали. Магазин певчих птиц… Берта… Хвостик… Николай Степанович и Оля… Соня умолчала лишь о зеленой пузатой бутылки и бедах, хранившихся на ее дне.

– …я не знаю, как так получилось у графини Платоновой. Мы танцевали, а потом…

– Не нужно вспоминать тот вечер, – перебил Лешка и добавил: – Не волнуйся, утром я навестил эту скотину, тебя больше никто не побеспокоит. И не вздумай опять меня благодарить.

– Хорошо, не буду. – Соня улыбнулась.

– Мне нравится, когда ты меня слушаешься. – Лешка широко улыбнулся в ответ. – И все же удивительно, что ты была столь близко… Помнишь, Петька слопал твой суп?

– Да.

– Мать Прохора явно морила нас голодом.

– Почему же сразу не сказать, кто ты? – Соне почудился шорох, и она прислушалась. Но, нет, тихо.

– Слишком много волнений для тебя в один день. И я хотел, чтобы мы встретились по-другому.

– Теперь у тебя борода…

– Не нравится? Хочешь сбрею?

– Не знаю, – честно ответила Соня. – Я, наверное, еще не привыкла.

Лешка взял ее руку, поднес к своему лицу и прислонил к щеке.

– Не такая уж и колючая, правда? – спросил он.

– Совсем не колючая, – прошептала Соня и неожиданно почувствовала, как глаза наполняются слезами. Будто тысячу лет она скиталась по миру, шла сквозь непогоду от дома к дому и вот наконец остановилась около родного порога, где все знакомо до каждой черточки и запаха.

– Ты что? Я напугал тебя? – Лешка сдвинул брови, а затем сграбастал Соню в крепкие объятия и торопливо произнес: – Не вздумай плакать. Я понятия не имею, что нужно делать, когда девчонки плачут… Я увидел тебя у Платоновой и глазам своим не поверил… Хотел растолкать всех к чертям собачьим, схватить тебя и унести прочь. Не смей плакать. Ты никогда не должна плакать.

– Мне просто очень хорошо, я не знаю, как объяснить… – прошептала Соня.

– Значит, в субботу ты не откажешь мне? И хотя бы пять танцев будут моими? – в его голосе вновь появилась ирония.

– Не верю, что ты умеешь танцевать.

– Да меня прокляли четверо учителей, прежде чем я научился! – Соня засмеялась, и Лешка выпустил ее из объятий. – На дне рождения графини, я выяснил, где ты живешь. И, поверь, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы оторвать деда от его драгоценных роз. Надеюсь, мы теперь будем видеться часто. Обещаешь?

– Обещаю, – ответила Соня, искренне веря в это.