А в «Доме Павлова» становилось все тревожнее.
Пошел уже третий час, как Калинин исчез в ночной тьме. Кто знает, чем окончится его вторая попытка доставить донесение в батальон?
Все были в страшном напряжении. Почему немцы не штурмуют? Не решили же они оставить дом в покое? Не может этого быть! Не иначе как фашисты что-то затевают, скорей всего — жди ночью гостей.
Глущенко и Александров ведут наблюдение из окон первого этажа.
Глаза впиваются в пустынную площадь. Теперь здесь все уже хорошо знакомо — каждая груда щебня, каждая воронка от снаряда. Ведь с тех пор, как четыре смельчака овладели домом, прошли целые сутки.
Вон из-за того домика слева — до него метров полтораста — прошлой ночью фашисты делали вылазку. С каким упрямством лезли они под убийственный огонь четырех автоматов! Горячая была ночка…
А что предстоит сегодня? Удастся ли отбить еще один натиск? Запасных дисков взято немало, но ведь всему приходит конец. Павлов проверяет свой запас: только полдиска осталось…
Черноголов наблюдает из второго подъезда. Считается, правда, что на этой стороне находятся свои. Но кто разберется в таком «слоеном пироге», как называлось это в Сталинграде, когда до противника какая-нибудь сотня метров или того меньше — хоть переговаривайся! — а где-то позади тоже немцы засели. Обстановка меняется каждый час. Тут знай только одно: держи ухо востро!
Еще в сумерки Павлов отослал Тимку и Леньку в подвал — от греха подальше. Нечего мальчишек тут держать, того гляди начнется «заваруха». Зато теперь приходится самому носиться из конца в конец большого дома — от Александрова к Глущенко, а от него — к Черноголову и снова к Александрову. У каждого надо побывать, каждого проверить, а главное — подбодрить, чтобы человек чувствовал, что он не одинок.
Но вот, кажется, и долгожданное подкрепление.
— Ну, сержант, видать, Калинин дошел, — радостно доложил Черноголов Павлову. — Погляди-ка вон туда — кажется, ползут. Или померещилось?
Он не ошибся: со стороны Волги действительно кто-то приближался.
— Подпустить на самое близкое расстояние, — приказал сержант, — а я пошел туда, — и он кивнул в сторону первого подъезда.
Он рассчитал правильно. Люди ползли по-пластунски и довольно быстро приближались к двери, за которой с автоматом на изготовку притаился Павлов. В нескольких шагах от крыльца двое внезапно выпрямились во весь рост.
— Стой! Кто идет?
— Здорово, Павлов! Жив?
Павлов узнал по голосу лейтенанта Афанасьева, командира пулеметного взвода. С ним командир пулеметного отделения Илья Воронов.
— Погодите меня хоронить, товарищ лейтенант. Не отлита еще для меня пуля!
Следом, волоча за собой станковый пулемет, подползли Алексей Иващенко, Иван Свирин, Идель Хаит и Бондаренко.
— Что ж, комендант, принимай на постой.
Из темноты вынырнули еще несколько фигур. Это были «сабгайдаки» со своими противотанковыми ружьями. У самого подъезда шальная пуля попала в бронебойщика Нурматова. Он слабо вскрикнул и бессильно поник головой. Тщедушный Цугба, с которым они вдвоем тащили длинное ружье, не смог и с места сдвинуть напарника — тот был чуть ли не вдвое тяжелее его. Но подоспел Рамазанов, такой же великан, как Нурматов, и быстро втащил раненого в дом.
Потом появились автоматчики Шаповалов и Евтушенко. Их приходу стоявший на посту Черноголов особенно обрадовался: ведь оба — его земляки, с Харьковщины.
Приполз веселый грузин с лихими черными усиками — Мосияшвили, за ним автоматчик Шкуратов и, наконец, краснощекий Василий Сараев, уже дважды отличившийся в уличных боях.
После войны Я. Ф. Павлов и И. Ф. Афанасьев встретились только в 1958 году…
Фото С. Курунина.
Последними — глубокой ночью — пришли минометчики, предводительствуемые младшим лейтенантом Алексеем Чернушенко. Он только накануне прибыл в полк из резерва и сразу же получил боевое крещение. Минометчики приволокли с собой два «бобика» — два ротных миномета.
Раненный у самого дома Нурматов был не единственной жертвой. В пути один солдат был убит, а трое раненых возвратились на мельницу с полдороги.
Но зато теперь вместе с четверкой смелых разведчиков в «Доме Павлова» было уже более двадцати человек. Сила! Есть кому встретить незваных гостей, а главное — есть чем их встретить!
Надо только правильно построить систему огня и укрепиться. С этого и начали.
— Ну, сержант, веди к своим огневым точкам, — обратился к Павлову Афанасьев.
— Какие там огневые точки, товарищ лейтенант! Один ручной пулемет.
Как радушный хозяин, Павлов показывал Афанасьеву, Воронову и Рамазанову «свой» дом.
— Это — военторг, узнаете? — показал Павлов на видневшийся из окна дом по ту сторону площади. — Его снова немцы захватили…
— Что же, жить в соседях — быть в беседах, — ухмыльнулся Воронов.
— Да горяченьким погуще угощать, — подхватил Рамазанов.
Но вот обход закончен. Побывали и в подвалах, где люди, несмотря на удобные постели, собранные со всего дома, спали тревожным и чутким сном.
Матвеича сон не брал, он сидел за столом и при тусклом свете коптилки читал. Стариковские очки сползли на нос, давно сломалась одна дужка, ее заменила повязанная за ухо ниточка. Завидев новых людей, Матвеич понял, что прибыло пополнение.
— Что, сынок, тяжело? — спросил он Афанасьева, разматывая ниточку на ухе.
— Не легко, папаша, не легко… — задумчиво ответил лейтенант.
Прошло только три дня, как лейтенант Афанасьев выписался из госпиталя и вместе с другими офицерами переправился через Волгу. В Сталинграде он по сравнению с другими — новичок. И на фронте новичок, несмотря на то, что в армии с первого дня войны. Но так уж сложилось. В свои двадцать шесть лет Афанасьев вообще считал, что жизнь у него получается нескладная. Да и сестра постоянно приговаривала: «У нас, Ванюша, всё не как у людей». А горя они действительно хлебнули немало. В неурожайном двадцать первом году умерли с голоду родители. Ваня пошел на стройку. Вначале таскал песок да кирпичи, но скоро приноровился к другому делу: на стенах и потолках будущего дворца-санатория стал выкладывать замысловатую мозаику из разноцветных кусочков стекла и слюды. Помогло влечение к рисованию.
Но мысль о технике, к которой его тянуло с детства, тоже не оставляла парня, и в свободное время он посещал курсы авиамотористов сочинского Осоавиахима. Потом уже в армии стал механиком-водителем танка. После окончания полковой школы молодой танкист был назначен помощником командира взвода и участвовал в освобождении Западной Белоруссии.
Когда началась война и Афанасьева определили в пехотное училище, он взбунтовался:
— Как так?! Ведь я танкист! Я воевал!
Но начальник оставался непреклонным:
— Пехота решает!
И Афанасьев покорился.
Целый год — весь первый год войны — он учился. А потом — прямо из училища — командиром пулеметного взвода пошел в бой и в первые же минуты получил девять осколочных ранений…
Отлежавшись в госпитале, лейтенант попал в Сталинград как раз в дни сильнейшего вражеского натиска на центральном участке. Туго пришлось в первых боях его взводу (громкое название «взвод» носил в сущности один-единственный расчет Ильи Воронова), зато Афанасьев за два дня убедился, что расчет попался геройский, обстрелянный.
Теперь он оказался со своими пулеметчиками в «Доме Павлова». И эти люди — жильцы подвала — смотрели на него с надеждой…
Приступили к размещению огневых точек. Воронов поставил свой пулемет в подвале первого подъезда, в дровянике с небольшим окном. В сектор обстрела попали домики с северной стороны, откуда прошлой ночью лезли немцы. Чтобы укрепить это наиболее опасное направление, в подвале соседнего подъезда расположились Рамазанов и Якименко. Их амбразура — маленькое оконце у самой земли. Видно отсюда хорошо, да и маскироваться удобно.
Второй расчет с противотанковым ружьем засел на противоположной стороне дома, а третий — в первом подъезде. Ручной пулемет остался на старом месте — в коридоре первого этажа. Хорошо замаскированный в глубине помещения, он тоже держал под огнем опасные домики. В подвалах западной стороны, выходящей на площадь, по углам установили минометы младшего лейтенанта Чернушенко. Но все же эта сторона была защищена недостаточно.
И вдруг кто-то доложил:
— Товарищ лейтенант, трофей нашли!
Это был немецкий танковый пулемет. Он оказался очень грязным. Но в доме нашелся керосин. Пулемет разобрали, промыли, собрали — действует.
Вот когда пришлось кстати, что Афанасьев в прошлом был танкистом. Лейтенант показал Свирину, как надо обращаться с трофейным танковым пулеметом, и солдат быстро освоился с диоптрическим прицелом. Теперь была прикрыта огнем и последняя, западная, сторона дома.
В помещениях, где находились огневые точки, бойцы устроили себе постели, чтобы никуда не отлучаться даже во время отдыха. Кроватей и диванов в доме хватило на всех.
Вторая ночь прошла спокойно. Видно, противник все еще не забыл о вчерашнем отпоре. Но с самого утра третьего дня опять стали бить вражеские минометы.
В дальнейшем гитлеровцы установили ежедневный «рацион»: они обрушивали на дом несколько десятков снарядов и до сотни мин.
Теперь, когда дом превращался в укрепленный опорный пункт полка, остававшиеся здесь женщины, дети, старики подвергались большой опасности. Но о том, чтоб отправить их в тыл, пока нечего было и думать. На участке полка через Волгу переправлялись только смельчаки. А жителей дома пришлось бы вести на центральную переправу 62-й армии — путь туда был длинный и опасный, под непрерывным огнем. Командование полка не могло рисковать.
Кроме того, многие из жильцов подвала ни за что не хотели покидать родной город. За дни боев в Сталинграде они натерпелись всякого горя, но с приходом подкрепления почувствовали себя под защитой советского оружия, повеселели и уже не хотели верить, что с ними может случиться что-нибудь недоброе. Смогли же солдаты, которые здесь так по-хозяйски, прочно устраиваются, пробраться в этот дом и отогнать врага! С такими людьми ничего не страшно.
Так или иначе, а жильцы пока оставались здесь, и надо было наводить порядок.
Само собой сложилось, что распоряжался в доме деловитый и спокойный сержант Павлов. За ним так и осталась не предусмотренная в этих условиях никаким уставом или наставлением должность: комендант.
Первая задача — разобраться, в каком состоянии находится «водное хозяйство».
Вода, запасенная жильцами, кончилась. Но в одном из подъездов находилась котельная центрального отопления. Котел вмещал ведер восемьсот, и если не принять мер, то даже этот солидный резервуар мог скоро иссякнуть. Павлов приставил к котлу часового и приказал строго следить за экономным расходованием воды.
Сделано это было как раз вовремя. Жившая в каморке позади котельной «индивидуалка» — кое-кто отзывался о ней еще более определенно: «бузотерша» — растрачивала воду из котла, как говорится, без зазрения совести. То она затевала большие стирки, а то и просто не удосуживалась плотно завернуть кран. Соседи пытались ее образумить, но она их и слушать не желала.
Когда у котла появился часовой, «бузотерша» сварливо заявила Павлову:
— Раз ты начальник, обязан обеспечить меня водой. Мне надо стирать!
— Придется потерпеть, дорогуша, — спокойно ответил сержант. — После отстираетесь, придет время. Попить водички — пожалуйста. А на все остальное, если желаете — вон там Волга… И широка, и глубока, на всех хватит!
С едой у жильцов было совсем плохо. Основным продуктом стали тыквы. Их взяли на учет и установили правило: семьи поменьше получают по одной тыкве в день, большие семьи — по две. Жильцы варили из них вкусную и сытную кашу. Потом и защитники дома пристрастились к тыквенной каше. Этим блюдом стал угощать всех автоматчик Шкуратов. В прошлом ресторанный повар, он даже из скудного ассортимента продуктов ухитрялся готовить затейливые блюда.
Но однажды Шкуратов опростоволосился. Задумал он угостить друзей самым обыкновенным клюквенным киселем. Раздобыл концентраты и занялся делом. Но так как на двадцать порций концентратов не хватило, Шкуратов решил добавить в кастрюлю крахмала, найденного им на кухне одной из квартир. Кисель варился удивительно долго, но почему-то не густел. Тем временем началась очередная перестрелка, и «шеф», сняв кастрюлю с плиты, побежал к своей огневой точке. Когда перестрелка кончилась, Шкуратов пригласил товарищей отведать киселя. Кто-то с маху налил себе полкотелка, но есть не стал. Еще кое-кто поднес ложку ко рту и скорчил гримасу. Удивленный Шкуратов попробовал свою стряпню и убедился, что кисель и в рот взять нельзя. Огорченный, он долго не мог догадаться, в чем же дело. Только потом выяснилось: вместо крахмала он подсыпал в кастрюлю мыльный порошок!
Немного легче стало, когда наладилось питание бойцов: они делились с жильцами хлебом, супом, сахаром. Но произошло это, конечно, не сразу. Ведь в первые дни проникнуть в дом, да еще с ношей, было делом почти невозможным. Продукты носил в дом старшина Сидашев. Это был огромного роста уже немолодой человек, о нем знали, что он коммунист и родом из Мерефы. К своей обязанности вовремя накормить людей он относился с исключительной ответственностью. Все это чувствовали и искренне любили его. Какой бы ни был обстрел — старшина дважды в сутки неизменно появлялся с хлебом, консервами, с флягами фронтовых «ста граммов», с куревом — все это он складывал обыкновенно в матрасный чехол. В один из таких рейсов Сидашев погиб чуть ли не на глазах у всех: пуля сразила его, когда он был уже совсем недалеко от дома…