Дом сержанта Павлова

ГЛАВА ВОСЬМАЯ ДОМ ЗАНЯТ!

Первым пополз Александров. Небольшой, плотный, он как бы вдавился в землю, слился с нею. Метрах в десяти за ним ползли Павлов и Черноголов, еще дальше — Глущенко. Самый старший из всех, он не уступал товарищам в проворстве и выносливости.

Вот и разрушенный сарай — бывший мельничный склад. Павлов приказал Глущенко укрыться в этих развалинах и смотреть в оба: сейчас они трое поползут дальше, и, возможно, немцы откроют по ним огонь.

— Тогда дуй в роту за подкреплением. Понятно?

Но противник огня не открыл. Дом черной громадой одиноко высился над пустынной площадью, пугая своим подозрительным безмолвием.

Стоял теплый сухой вечер. Посвистывали пули, заставляя разведчиков теснее прижиматься к земле.

К первому подъезду все трое добрались благополучно. Вскоре к ним присоединился Глущенко.

— Теперь — не медлить!

На тишину в таком доме полагаться нельзя. Тогда, в военторге, тоже было тихо. А не действуй в тот раз младший лейтенант Заболотный умело и с оглядкой — кто знает, как обернулась бы встреча с тремя гитлеровцами.

Маленький отряд разделился. Александров и Глущенко остались на лестничной клетке: один наблюдал за подъездами и площадью, другой был наготове на случай если противник вдруг появится сверху. Павлов и Черноголов проскользнули в раскрытые настежь двери первого этажа.

Пусто.

Тогда они стали осторожно спускаться в подвал. Павлов помнил, что внизу, за поворотом, в конце узкого коридора должна быть дверь.

Кромешная тьма. Спертый, отдающий гнилью воздух. А вот и вход. Дверь слегка приоткрыта. Сквозь узкую щель пробивается тоненький луч света. Слышатся детские голоса.

Павлов заглянул в щель.

В глубине подвала — длинный стол. Вокруг него на стульях, едва освещенные мерцающим каганцом, понурые, неподвижные фигуры.

Дверь скрипнула, и люди испуганно поднялись. В потемках не разобрать, кто вошел. Видно только, что вооруженные.

«Вот оно», — оборвалось сердце… С того момента, как Лида принесла страшную новость, никто не находил себе места. Немцы, правда, в подвале не появлялись, но их с ужасом ждали вот уже третьи сутки.

— Здравствуйте, граждане! — бодро сказал Павлов.

Все в подвале облегченно вздохнули. Раздались удивленные и радостные вопросы:

— Откуда вы взялись? Как сюда попали?

— А так просто и попали. Гуляли по бульвару, дружок и говорит: зайдем к добрым знакомим на огонек.

— Небось пришел сказать, что ирода прогнали? — послышался из угла скрипучий голос Михаила Павловича.

Павлов всмотрелся и узнал старого знакомого: у стола сидел сухонький старичок с острой седенькой бородкой. Он один не поднялся навстречу вошедшим.

— Возможно, папаша, и так…

Теперь и старик узнал Павлова и встал:

— Не похоже на то, сынок… Ну, раз пришли — садитесь. Чайку согреем.

— С большим удовольствием, папаша, да вот беда — не время чаевничать. Вы скажите нам лучше, где немцы? Были тут?

— Все никак не найдешь их, сынок? А ты их наверху поищи, их там полно. А здесь не было, не заходили.

Тетя Паша и тетя Нюра, настороженно следившие за разговором, закивали головами:

— Там они все, в тех подъездах.

Увидев, что Павлов с Черноголовым собираются уходить, обитатели подвала встревожились. Все с такой надеждой и любовью глядели на советских бойцов, на простых солдат в изодранных и перепачканных шинелях, что Павлов почувствовал: он для них сейчас самый родной и нет у них другой защиты.

— Больше не уйдете? — раздались голоса, и в словах этих были и вопрос и мольба.

Пришлось успокаивать:

— Вот управимся и вернемся к вам, тогда потолкуем…

Все четверо собрались на лестничной клетке. Надо было обдумать, как действовать дальше.

Вряд ли в остальных подъездах есть немцы. Если бы противник закрепился в этом доме, он не оставил бы в покое целую секцию. Уж кто-нибудь из вражеских солдат да заглянул бы сюда.

Но если фашистов в доме нет — куда же делись те, с которыми седьмая рота вела нынче бой? Ведь с мельницы было ясно видно, как фашисты входили в подъезды.

Надо продолжать разведку, хотя бы первого и подвального этажей.

И Павлов скомандовал:

— Айда, ребята, во второй подъезд!

Расстояние — всего метров пятнадцать. Но луна уже взошла, и пробираться ползком нельзя. Могут подстрелить, как перепелку. Остается только один способ: стремительный бросок.

Несколько быстрых перебежек из воронки в воронку — и вот она, желанная цель.

Решили действовать в прежнем порядке: Александров и Глущенко остаются для наблюдения на лестничной клетке, а Павлов и Черноголов осторожно разведывают квартиры первого этажа.

Начали с той, что направо.

Узенькая передняя. Глаза с трудом привыкают к темноте. Ступать надо мелкими шажками, чтобы не загреметь.

Настежь раскрытая дверь в комнату. При свете луны можно разглядеть у окна развороченный станковый пулемет. На полу — бумаги, осколки посуды, обломки мебели, груда книг, сброшенных с полки. Из-под книг выглядывает большая кукла.

И тут же на полу — неподвижный, как кукла, убитый фашист.

Разведчики продолжали обследовать дом.

На первом этаже — никого. Пусто и на верхних этажах. И повсюду следы поспешности, с какой люди покидали свои насиженные места. Вот накрытый стол. В тарелках так и осталась еда.

Прошло уже минут двадцать, а противник все еще ничем не дал о себе знать. Но это ничего не значит. Не притаилась ли где-нибудь засада?

Павлов и Черноголов стали осторожно спускаться в подвал второго подъезда.

В подвале кто-то есть. Здесь тоже едва мерцает каганец. Настороженная тишина. Люди всматриваются в вошедших. И вдруг из глубины раздался знакомый голос:

— Павлов, ты?! И тебя застукало? — Голос тревожный, приглушенный — это санинструктор Калинин.

— Как так застукало? Не пойму, про что ты говоришь.

— Тут же фашисты! — с отчаянием воскликнул Калинин.

— Нет их тут больше, — успокоил Павлов. — Поутекали. Правда, один там остался лежать, — он показал наверх. — А теперь вот что: вылезай-ка из подвала и давай с нами. Дела пропасть. За раненым твоим народ приглядит.

— Приглядим, конечно. Не сомневайтесь! — послышались голоса.

Теперь уже впятером бойцы принялись обследовать оставшиеся две секции.

После осмотра третьего и четвертого подъездов разведчики снова перебрались во второй подъезд. Отсюда была хорошо видна вся площадь.

Павлов распределил людей. Глущенко и Александров будут наблюдать за площадью, Черноголов — за частью двора, примыкающей к подъезду.

Итак, картина ясна. Противника здесь нет, дом занят без единого выстрела. Управились довольно быстро, пожалуй, меньше чем за час. Зато какого огромного напряжения потребовал этот час! Уж лучше бы выдержать бой, чем эта неизвестность, чем это ежеминутное ожидание стычки. Во всяком случае, устали больше, чем после боя…

Но передышки быть не может. Надо послать донесение и подготовиться к обороне. Атаку следует ожидать каждую минуту.

Вырвав из блокнота листок, Павлов нацарапал огрызком карандаша:

— Давай, Калинин, быстрее неси комбату.

Калинин скрылся за дверью, и тотчас же поднялась стрельба.

Стреляли совсем близко, слышно было, как пули шлепались о стены дома.

Сжалось сердце. Неужели Калинин погиб? А ведь все шло так хорошо!

Как же с донесением? Послать еще одного человека? И остаться оборонять дом-громаду втроем?..

Но раздумывать не пришлось.

— Идут! — раздался тревожный голос Александрова, наблюдавшего из окна второго этажа.

На площади появились темные фигуры. Это ползком подбирались к дому фашисты.