Дом сержанта Павлова

ГЛАВА ШЕСТАЯ БОИ ЗА ОПОРНЫЕ ПУНКТЫ

В третьей декаде сентября сражение разгорелось в районе заводов «Баррикады», «Красный Октябрь» и Сталинградского тракторного. Именно сюда были направлены главные немецкие атаки. Сильные бои шли также на южной окраине Сталинграда, где упорно оборонялась 64-я армия под командованием генерала Шумилова.

Но и на участке 13-й гвардейской дивизии положение оставалось очень напряженным.

21 сентября немцы крупными силами атаковали центр города. Вражеская пехота при поддержке танков ринулась вперед с явным намерением отрезать дивизию Родимцева от основных сил армии. Первую атаку гвардейцы отбили с большими для врага потерями, но атаки следовали одна за другой. Ожесточенный бой продолжался до вечера и разгорелся с новой силой на следующее утро, после короткого ночного перерыва. Двенадцать вражеских атак отбила дивизия Родимцева за один только день 22 сентября, но центр города гвардейцы отстояли. Дивизия перешла к обороне и прочно удерживала полоску вдоль побережья реки.

Утром 22 сентября, на пятый день боев за дом военторга, Наумов позвонил в штаб батальона.

— Идут четыре танка с десантом. Сдерживаем петеэрами. Прошу огонька…

Жуков доложил Елину, и сразу же заговорила наша артиллерия. Немецкие танки стали маневрировать.

Решив использовать передышку, Жуков вызвал командира пулеметной роты.

— Дорохов, посмотри на ту хатку! — из подвала тюремных развалин, где находился командный пункт батальона, отлично был виден уцелевший домик левее военторга. — Вот туда бы станковый… Кто у тебя есть?

— Сержант Демченко здесь…

— Отлично. Его и пошлите. Да поживей!

Потомственный хлебороб Павел Демченко с детства привык трудиться и любил труд. Всякую работу он делал добротно. Чистка оружия была для Демченко ритуалом. Как ни устанет он после тяжелого боя, первое, за что берется, — тряпки, и не успокоится до тех пор, пока на доверенном ему пулемете не останется ни единой пылинки. Труд окупался в полной мере. Никто не помнил, чтобы пулемет сержанта Демченко хоть раз отказал.

Обычно медлительный, Демченко совершенно преображался в бою. В короткие минуты, пока действовала наша артиллерия, он со своим расчетом успел протащить пулемет и замаскироваться в домике, о котором говорил комбат. Оттуда очень хорошо простреливались подступы к военторгу.

Может быть, немцы не заметили, как проскочил Демченко, хотя это произошло у них на глазах, а может быть, просто не придали значения нескольким русским: как бы то ни было — они продолжали двигаться к зданию военторга.

И тогда у многих на виду разыгрался смертный бой пулеметного расчета с четверкой немецких танков.

Он продолжался всего полчаса.

Потоптавшись на одном месте, немцы, несмотря на артиллерийский обстрел, двинулись к военторгу. Облепленные автоматчиками немецкие танки развили полную скорость. Вот-вот они окажутся возле домика, в котором засел Павел Демченко с двумя своими товарищами.

Минута… Еще минута… Жуков, Дорохов и все, кто были с ними в блиндаже, замерли… Но Демченко не подавал признаков жизни.

— Что ж это он? — с досадой пробормотал капитан.

Дорохов в недоумении. Он своими глазами видел, как ребята забрались в домик. Пулемет заело? У Павла Демченко такого случиться не может, за это можно головой поручиться. Все знали, с какой любовью он относился к вверенному оружию.

Минометная позиция на сталинградской улице.

Фото С. Лоскутова.

Дорохову вдруг вспомнился случай — это было еще в заволжском резерве, — когда Демченко среди ночи вскочил с койки и полусонный бросился в угол. Потом он, смущаясь, объяснял товарищам, что увидел дурной сон, будто после боя не почистил свой пулемет…

Нет, Павлу Демченко только смерть может помешать…

Но вот — факт. Враг приближается, а ребята молчат.

— Загинул парень, — сказал, словно простонал, Дорохов.

Но Демченко не погиб. Когда остались считанные метры, пулемет заговорил, и свинцовая струя веером прочертила по всем четырем танкам, которые шли уступом. Очередь оказалась меткой — десантники посыпались как горох и стали укрываться за броней. В тот же миг машины на полном ходу резко повернули назад. Широкая улица сразу опустела, и лишь оставшиеся на мостовой вражеские трупы напоминали о том, что здесь только что произошло.

Непривычная тишина длилась недолго — всего несколько минут. Вновь появившиеся танки открыли огонь из пушек, и он со всей силой обрушился на чудом державшийся хилый домик.

Но, видно, обстрел не помешал бесстрашным пулеметчикам. Снова подпустили они танки с десантниками на близкое расстояние и снова встретили их убийственным огнем.

А минут десять спустя все в точности повторилось в третий раз. Но теперь атаковали только три машины: один танк был подбит бронебойщиками из дома военторга.

Что происходило в эти минуты там, в приземистом домике, на который обрушился огненный шквал? Какой поистине нечеловеческой силой надо обладать, чтобы выстоять!

И Жуков, и Дорохов, и все, кто видели этот бой, хорошо понимали: в таком аду невозможно остаться невредимым. Но пулемет продолжал посылать свои смертоносные очереди. Значит, видел еще хоть один глаз, значит, билось еще хоть одно сердце — сердце солдата Сталинграда!

Гитлеровцы ринулись в четвертую атаку.

Она была последней.

Домик не выдержал обстрела и рухнул, погребя в своих развалинах Павла Демченко и двух его товарищей, безыменных героев.

Они погибли, но не отступили.

Подвиг Павла Демченко прогремел в полку, о нем стало широко известно в дивизии. Долгие недели и месяцы продолжалась Сталинградская битва, все меньше и меньше оставалось в ротах и батальонах участников того боя, но рассказы о бесстрашном пулеметном расчете передавались из уст в уста, словно эстафета. А в феврале 1943 года, когда враг был разгромлен, люди с кистями и ведерками, наполненными краской, появились на улицах Сталинграда и стали выводить надписи на изувеченных снарядами стенах. Нужно было сохранить в памяти народной места, где бои были особенно ожесточенными. Дошла очередь до стен «Дома Павлова», и в число его защитников включили Павла Демченко. Хотя пулеметчик совершил подвиг еще за день до того, как был захвачен этот дом, тот, кто выводил надписи, не боялся неточности. Он знал, что Павел Демченко — герой 13-й гвардейской дивизии, и не мог представить себе, что знаменитый дом защищали без его участия…

В те же февральские дни, после разгрома немцев, пулеметчики третьего батальона во главе со своим командиром Алексеем Дороховым пришли к священному месту, где 22 сентября 1942 года состоялся кровавый поединок. Извлеченные из-под развалин останки героев-пулеметчиков были похоронены с воинскими почестями на одной из центральных площадей города в братской могиле бойцов 13-й гвардейской.

В развалинах отыскался и пулемет — разбитый и искореженный. Его выставили в музее, чтобы сохранить навечно память о героях Сталинграда Павле Демченко и его товарищах.

Седьмая рота, выдержавшая в доме военторга сильнейший натиск немцев, передала в конце концов этот дом соседу — тридцать девятому полку, а сама перешла на мельницу, поближе к Волге.

Теперь, когда уже более четко стал вырисовываться передний край полка — расстояние от него до волжской воды не превышало трехсот метров, — надо было укрепить оборону, захватив близлежащие здания.

Ночью на участке третьего батальона появился Елин. Проверив систему обороны, он вместе с Жуковым направился в седьмую роту.

У входа их встретил Наумов.

От сгоревшей мельницы остался один остов, но нижний этаж — огромный, засыпанный зерном подвал — был надежно защищен массивным перекрытием. Высокие толстые стены, изрытые пулями и осколками снарядов, напоминали о том, что это здание имело когда-то много этажей. В отдельных местах сохранились причудливо нависшие площадки. Уцелела и прижавшаяся к углу винтовая железная лестница. Она словно вырастала из двухметрового слоя пшеницы, стояла почти вертикально и вела туда, где раньше был чердак.

— Пошли, — указал Елин на лестницу.

— Зачем вам туда, товарищ полковник? — нерешительно проговорил Жуков. — Место наверху открытое…

— Тогда пошли вдвоем, — обратился Елин к своему ординарцу, который уже увяз сапогами в сыпучем зерне.

Брови Жукова сошлись у переносицы. Неужели полковник плохо о нем подумал?

Но сомнения были напрасны. В молодом капитане Елин был уверен.

— Ладно, капитан… Знаю, вы не из робкого десятка, — примирительно сказал он, уступая ему дорогу. — А вы, Наумов, оставайтесь. Нечего там всем торчать.

На самом верху уцелела площадка. Место для обзора оказалось великолепным. Глазам открылась обычная для сталинградской ночи картина.

В северной части горизонта, там, где были заводы, где высился Мамаев Курган, бушует огненный буран. В темноту безоблачного звездного неба то и дело врываются ослепительные вспышки ракет; серпантин трассирующих пуль пересекает небосвод, словно кто-то задался целью разукрасить обезображенную землю разноцветными лентами. Где-то там, у немцев, один за другим ложатся снаряды нашей артиллерии: слышно, как она ухает из-за Волги.

С чердака разрушенной мельницы хорошо виден передний край полка.

Вот метрах в тридцати длинное невысокое строение. Это мельничный склад. От него уходит в город железнодорожная ветка. Еще в сотне метров, по обе стороны пути, — два четырехэтажных дома. Они стоят перпендикулярно Волге. Дом слева изрядно побит. Но тот, зеленый, справа, который торцовой стеной выходит на площадь 9 Января, так называемый дом облпотребсоюза, еще цел. Прекрасно расположены эти два здания: тот, кто их занимает, господствует над всей окружающей местностью.

— Много там немцев? — спросил Елин и отнял от глаз бинокль.

— Не думаю, товарищ полковник. Разведчики туда ходили.

— Ходили, говоришь? — оживился Елин. — Небось турнули? Кого посылали?

— По правде сказать, товарищ полковник, не посылал, сами зашли. Народ такой: куда ни поехал, а мимо не проехал…

— И то правда. И что же?

— Говорят, одни гражданские в подвалах.

Елин снова поднес к глазам бинокль и долго вглядывался в темноту.

Потом отдал приказ:

— Занять оба дома!

— Есть, товарищ полковник, — отчеканил Жуков.

— Продумай и доложи, — переходя с официального тона на товарищеский, сказал командир полка, когда они спускались по винтовой лестнице. — В случае нужды подброшу огонька…

Проводив командира полка, Жуков возвратился на командный пункт батальона. Он был огорчен: ведь нетрудно было и самому сообразить, что надо занять эти два дома. Правда, кое-что уже сделано (он не стал говорить об этом Елину — терпеть не мог оправдываться), траншею уже копают. Возможно, даже кончают копать, если только не замешкались.

О поставленной командиром полка боевой задаче он сообщил офицерам батальона.

— Тот, разбитый, хоть сейчас занимай, — заметил Кокуров, — полночи роем, и все еще тихо. Нет там никого!

Жуков тут же приказал Наумову отправить группу с заданием закрепиться в этом доме.

— Кого пошлете? — спросил он.

— Младшего лейтенанта Заболотного, — бойко ответил командир роты. — Парень — кремень.

Жуков хорошо знал командира стрелкового взвода Заболотного, прекрасно действовавшего при захвате средней школы и здания военторга.

— Где он сейчас?

— На траншее, товарищ капитан. И, наверное, уже подходит к дому… Теперь уже к «своему» дому, — поправился Наумов, улыбнувшись.

— Вот так и станешь тут «домовладельцем», — проворчал Авагимов.

— А что, товарищи? — серьезно сказал Кокуров. — Мы тут за свое деремся! И ничего зазорного я не вижу в том, если дом будет называться, скажем, «Дом Заболотного» или «Дом Иванова»… Придет время, дома отстроятся и домоуправ повесит новую табличку с фонариком и номерком. А пока — не до табличек.

Авагимов ушел отправлять группу Заболотного.

Когда политрук появился в траншее, дело уже близилось к концу.

Стояла темная безветренная ночь. При тусклом свете мерцающих звезд с трудом можно было различить фигуры бойцов.

Траншея проходила зигзагом через развалины, и лишь последний участок — примерно треть всей длины — пересекал неширокую Солнечную улицу и упирался в фасад полуразрушенного четырехэтажного дома.

Взвод Заболотного работал уже на самой улице, и до дома оставались считанные метры. Противно посвистывали пули, нет-нет — и взрывалась мина, но все же обошлось без потерь. По-видимому, немцев поблизости и в самом деле не было, иначе они обязательно помешали бы. Ведь как ни старайся, а скрыть работу, в которой занято двадцать человек, почти невозможно.

Еще один дом взят…

Фото Г. Зельма.

Спустившись на дно траншеи, политрук присел на корточки и подозвал Заболотного.

— Приказ командира батальона: занять этот дом, — Авагимов указал на высившуюся рядом стену.

— Ребята уже там побывали, товарищ, политрук, — тихо отозвался Заболотный. — Крыша на три четверти сорвана, окна выбиты. Ветер там свищет да домовой гуляет…

— Домовой — это страшно, — улыбнулся в темноте Авагимов. — А больше никого?

— Хоть шаром покати, товарищ политрук.

— Отлично. Возьмите с собой человек пять да два ручных пулемета, — распорядился Авагимов. — А завтра подбросим еще.

В ту же ночь Заболотный закрепился в доме. Один ручной пулемет он поставил в комнате первого этажа. Отсюда через разбитую стену можно было держать под обстрелом большую часть площади 9 Января и поддерживать огнем бойцов тридцать девятого полка, занимавших дом военторга. Другой участок площади находился в секторе обстрела пулемета, установленного на втором этаже.

Но пока противник себя не проявлял. Воспользовавшись этим, люди стали устраиваться. Двое пулеметчиков следили за площадью, а остальные укрепляли амбразуры — битого кирпича под рукой имелось вдоволь.

Остаток ночи прошел спокойно, только иногда залетная пуля со свистом влетала в окно и шлепалась о стену.

— Дом слева, разбитый, занят младшим лейтенантом Заболотным, — доложил Жуков командиру полка.