Дом сержанта Павлова

ГЛАВА ПЯТАЯ ВО ВРАЖЕСКОМ ТЫЛУ

В те же часы неподалеку от военторга — левее его, если смотреть со стороны Волги, — сражался разрезанный надвое первый батальон.

В здании универмага появился посланный Елиным для связи командир взвода пешей разведки лейтенант Лосев.

Федосеева он застал на первом этаже. Заросший почерневшей от пыли и копоти щетиной, усталый, с перевязанной рукой и забинтованной головой, комбат сидел на ящике из-под патронов.

— Атакует, гад. Все время атакует, — процедил он сквозь зубы. — И там, на гвоздильном, ребятам туго. Но пока, видать, держатся… И к ним пойдешь? — спросил он после недолгой паузы. — Не советую. Туда даже ты не доберешься, — пересохшие губы скривились в едва заметную улыбку.

Лосев молча согласился. Местность, отделявшая универмаг от гвоздильного завода, была почти открытой, все вокруг находилось под плотным огнем.

Лосев обошел подвал универмага. У амбразур сидели изнуренные бронебойщики. В большом окопе была замаскирована сорокапятимиллиметровая пушка. Повсюду лежали раненые. Почти все, кто оставался в строю, были перевязаны окровавленными бинтами.

— Скажи полковнику, — напутствовал Федосеев, когда Лосев собрался в обратную дорогу, — к пушке осталось три снаряда. У бронебойщиков тоже скоро конец. Остальное сам видишь.

Прошло долгих три часа, пока Лосев одному ему ведомым путем сумел добраться до штольни на берегу Волги.

Вымазанный землей и известкой, он докладывал командиру полка о результатах разведки. По пути он заметил огневые точки немцев: у них многослойный огонь, и лобовым штурмом к универмагу не прорваться: разве только с левой стороны, и то если прежде подавить пулеметы…

К тому времени удалось наладить связь с Федосеевым по радио, и он непрерывно передавал:

— Нет боеприпасов… Силы тают… Держимся…

Выслушав разведчика, Елин тут же позвонил Родимцеву: может быть, к универмагу и гвоздильному заводу пробьется помощь от соседа, тридцать девятого полка? Одновременно он приказал командирам второго и третьего батальонов срочно направить во вражеский тыл штурмовые группы.

Вскоре в седьмую роту пришел капитан Жуков и дал боевое задание: послать в тыл к немцам человек десять — пятнадцать; передать комбату Федосееву приказ об отходе и помочь людям выбраться из кольца; как можно больше нашуметь в тылу у противника: нападать на фашистов, вступать в перестрелки, тормошить их, чтобы они все время чувствовали, что их успех непрочен, что захваченные ими кварталы, пожалуй, завтра отнимут.

Наумов выделил четырнадцать человек.

— Кто пойдет за старшего?

— Думаю назначить сержанта Павлова, товарищ капитан.

Комбат одобрил выбор. Он знал: Павлов упрям, цепок, в трудную минуту не растеряется. И тринадцать бойцов собрались в подвале военторга.

Сюда пришел и Авагимов:

— Здоро́во, товарищи!

Ему ответили. Из всех, кто был здесь, политрук хорошо знал только Павлова да еще Александрова — тот был коммунистом и, собираясь в разведку, передал Авагимову свой партийный билет. Еще о четырех политрук знал, что они из той части, которую сменил сорок второй полк. Это четыре земляка из-под Харькова: Черноголов, Шаповалов, Евтушенко и Кононенко. Вместе они ушли на фронт из Лозовского военкомата, попали в одну часть, так вместе и дошли до Сталинграда. Остальные — новички, из нового пополнения.

— Вы, товарищи, в нашем полку почти все люди новые, — сказал Авагимов. — Мы всего пятый день воюем в Сталинграде, но для Сталинграда это очень большой срок… Много нашей крови пролилось за эти дни. Мы теперь уже одна семья… Всем нам Родина дала один наказ: отстоять Сталинград… От того, как выполните вы то трудное дело, на которое идете, зависит наша победа. — Авагимов помолчал. — Командир ваш, сержант Павлов, — настоящий солдат, побывал и я с ним в переплете… Так что дело свое вы выполните с честью… Всего вам хорошего, друзья мои!

Павлов стал собирать отряд в путь. Беседуя с молодыми солдатами, он вспомнил свой первый бой. Это произошло еще в самом начале войны. Немцы выбросили десант неподалеку от аэродрома, где он тогда служил. Объявили тревогу. Небольшим отрядом «наземников» — бойцов, обслуживающих аэродром, командовал немолодой офицер, капитан. Павлову было приказано вместе с четырьмя бойцами осмотреть заросший кустарником ярок. Когда они стали спускаться по крутому склону, просвистели пули. По совести сказать, стало очень страшно. А когда пуля царапнула по каске — заныло сердце. Инстинктивно, не думая, Павлов прижался к земле и, также не думая, дал из автомата очередь по кустам, откуда слышалась стрельба. В зарослях он увидел убитого фашиста.

Немецкий десант был тогда быстро ликвидирован. Многих парашютистов уничтожили, остальных взяли в плен. Капитан остался вполне доволен своими необстрелянными «наземниками».

Что ж, надо думать, не подведут и теперь своего командира молодые бойцы.

Взгляд Павлова остановился на ефрейторе. «Старичок, — подумал сержант. — Пожалуй, за тридцать будет». Ефрейтор гладко выбрит. У него черные смолянистые волосы, острый взгляд. Из-под складно пригнанной шинели выглядывает аккуратный воротничок гимнастерки.

— Фамилия?

— Ефрейтор Черноголов. — В бодром голосе слышится уверенность: мол, не бойся, командир, не подведем!

Задав еще два — три вопроса, Павлов понял, что перед ним бывалый солдат; и действительно, Черноголов уже понюхал пороху: и воевал на родной Украине, и в госпитале уже побывал.

— Вот вы и будете моим заместителем, — сказал Павлов. — Пакет для комбата у меня под обмоткой. — И, уже обращаясь ко всем, добавил: — О том пакете, ребята, никому не забывать. — Павлов сделал значительную паузу, как бы прощупывая каждого взглядом, и заключил: — Понятно?

Это простое «понятно?» меньше всего было похоже на приказ. Оно оказалось тем единственным словом, которое, как нередко случается, окончательно растапливает ледок между малознакомыми людьми.

— Чего тут не понимать! — отозвался один из солдат.

Потом кто-то поинтересовался маршрутом, кто-то спросил об условных знаках, о боеприпасах. Но за деловитым спокойствием, с которым люди задавали вопросы, чувствовалось волнение. Все отлично понимали, что назад вернутся уже не четырнадцать…

Яснее всех понимал это сам Павлов.

— Зря башку подставлять под пули ни к чему. Пользы от этого мало. Но и не мешкать. Действовать с расчетом, но решительно. А то бывает: пока станешь собираться да раздумывать, мокрое место от тебя останется.

Сержант приказал оставить в роте все лишнее.

— Живы будем, вернемся — назад получим. В карманы и подсумки набить побольше дисков и гранат. Предмет первейшей необходимости, а по дороге не купишь. Все ларьки закрыты на учет…

Шутку приняли, посмеялись. Бывалый сержант! Даром что неказист на вид и ростом не вышел…

Поползли.

Прошел какой-нибудь час — и отряд наткнулся на противника, прочно засевшего в одном из домов. Сильный огонь не давал двинуться дальше. Завязалась перестрелка. Черноголов, укрываясь в воронках, подобрался к дому и одну за другой кинул в окна три гранаты. Гитлеровцы ненадолго замолчали. Воспользовавшись этим, отряд обогнул дом и двинулся дальше.

Прошли еще метров двести. На пути — широкая улица. Хочешь не хочешь, а пересечь открытое место надо, иначе к универмагу не попасть. Павлов огляделся. Теперь их уже только одиннадцать: троих лишились в перестрелке у дома… Солдаты цепочкой расположились на развороченном тротуаре — кто в яме, кто за грудой камней. Сержант подает знак перебираться на ту сторону.

Пример показал Александров. Он плотно прижался к мостовой и стал быстро-быстро работать локтями, с каждым движением продвигаясь вперед. И вот он уже на другой стороне улицы. Ввалился в воронку. Взмахнул рукой: давай!

Но тот, кто пополз вторым, остался посреди мостовой… То был Кононенко, один из четырех лозовчан.

— Антон, Антон, и схопыло ж тебе лыхо, — прошептал Евтушенко, увидев, что земляк лежит недвижим.

Секундное замешательство — и совсем молодой парень, бледнолицый, с широко раскрытыми немигающими глазами ринулся вперед. Его тоже настигла пуля. Он громко застонал.

— Эх, расшумелся, — в сердцах проговорил Павлов и вдруг увидел на мостовой Шаповалова. — А ну, Шаповалов, вытащи его!

Ни секунды не задерживаясь, солдат схватил раненого за воротник шинели и поволок в сторону.

— Годи тоби завываты, — прикрикнул на него Шаповалов. — Горлом богато не навоюешь, браток…

Оказавшись в воронке, по соседству с той, где укрылся Александров, парень притих.

— Шо мени з тобою робыть? — как бы раздумывая вслух, спросил Шаповалов, перевязывая пробитую пулей ногу товарища.

— Вы без меня идите… Я отвоевался… Вот дождусь, стемнеет… Сам доберусь… — уже совсем тихо процедил он сквозь посиневшие губы. Парень уже стеснялся проявленной слабости.

Остальные перебрались через улицу благополучно. А к вечеру девятерым снова пришлось принять бой.

К тому времени немцы уже сами стали искать просочившихся в тыл советских бойцов. Но развалины — прекрасное укрытие. Гитлеровцев встретили дружным огнем. Уложили немало. Но и сами потеряли двоих. Потом кто-то из бойцов обнаружил лаз в подвал. Спустились. Темень. Понемногу глаза стали привыкать. Вот в углу топчан, а на нем какой-то ворох.

— Наши! — раздался в темноте не то крик, не то стон.

На топчане лежала раненная в плечо пожилая женщина. Как выяснилось, несколько дней она пробиралась к Волге и только вчера проходила мимо универмага.

— Никак, сынок, ты туда собрался? — ужаснулась она. — И думать не моги! Там уже немец!

— А наши?

— Никого там наших не осталось, все куда-то подались.

Павлов задумался. Мог ли он знать, что с Федосеевым все кончено? А между тем это было так. На рассвете, вскоре после того, как из универмага выбрался Лосев, немцы предприняли сильную атаку. Отразить ее было нечем. И к тому времени, когда выпустили последний снаряд, когда кончился последний диск, никто из оставшихся в живых уже не мог двигаться…

Но ничего этого Павлов, разумеется, не знал. Он имел приказ и должен был выполнить его во что бы то ни стало. А вдруг эта старая женщина напутала?

Сержант принял решение. Пусть их осталось семеро — все равно: приказ есть приказ.

Той же ночью группа двинулась вперед. Только к утру добрались до перекрестка, откуда можно было хорошенько разглядеть универмаг. Замаскировавшись в люке канализационной трубы, Павлов стал наблюдать. Пожалуй, женщина не ошиблась: по дому свободно расхаживали гитлеровцы. Наших там не было.

Обратный путь был тоже нелегок. В непрерывных стычках прошел весь день и почти вся ночь.

Откуда только у человека силы берутся!

На третьи сутки стал донимать голод. Ведь за все время всего-то и съели — несколько сухарей да немного пшеницы, которую нашли в подвале. Не густо!

Правда, Павлову достался еще помидор — один на двоих. Обнаружил его Александров:

— Гляди, сержант, вон закуска лежит.

Действительно, на обочине мостовой лежал большой помидор. Выглядел он очень аппетитно.

— А под ним мина, — с досадой добавил Павлов. — Да мы сейчас «разминируем». А ну, давай, отползай подальше.

Александров отполз, а Павлов, тщательно осмотрев все вокруг, стал легонько поднимать помидор: нет ли под ним предательской проволочки? Мины не оказалось. Александров, наблюдавший издали, возвратился.

— Может, отравленный? — неуверенно проговорил он, облизывая пересохшие губы.

— Скорей всего раззява какая-нибудь обронила, — и Павлов разломил спелый плод надвое.

Помидор оказался сладким, сочным и немного притупил чувство голода.

Вот, наконец, уже виден знакомый дом военторга, откуда два дня назад отправилась в свой трудный путь штурмовая группа. Но лезть очертя голову опасно. Кто знает, что там теперь?

На пути — маленький домик. Вернее, не домик, а развалины с небольшим подвалом. Сюда, пожалуй, стоит забраться. Даже если там и немцы, то вряд ли их очень много.

По сигналу сержанта Черноголов, Александров, Евтушенко и Шаповалов подползли к домику. Там оказались свои, из седьмой роты.

— Павлов! Жив!

— Поесть, ребята, найдется?

Нашлось сало, хлеб.

— Где наша рота?

— Все еще в военторге. Да туда сейчас не пробраться. Снайпер.

Но ждать, пока стемнеет, долго.

— Вы оставайтесь тут, — приказал Павлов своим усталым спутникам, — а я подамся в роту. Всем нам рисковать ни к чему.

Две гранаты, брошенные одна за другой, подняли на улице густое облако пыли. Под его прикрытием Павлов стремительно — в несколько прыжков — преодолел неширокую улицу, отделявшую его от дома. А еще через пять минут он докладывал командиру роты о результатах рейда. В универмаге никого не оказалось. Потери в отряде — девять человек. Геройски вели себя Александров и Черноголов. Фашистов за время рейда уничтожено не менее полусотни.