Дом сержанта Павлова

ГЛАВА ВТОРАЯ БАТАЛЬОНЫ ИДУТ В БОЙ

Отдельными подразделениями — побатальонно, поротно — 13-я гвардейская всю ночь переправлялась через Волгу.

Пока катера, баржи, плоты преодолевали кипящую огнем реку, на правом берегу отряды, составленные главным образом из офицеров политотдела и штаба 62-й армии, очищали прибрежную полосу от вражеских солдат.

Переправу начал первый батальон сорок второго полка под командованием старшего лейтенанта Червякова. Ему предстояло с ходу атаковать вокзал.

Высадка на берег прошла благополучно. Мимо рынка, через площадь, мимо здания универмага и гвоздильного завода батальон одним рывком пробился к заданной цели. Немцы встретили его губительным огнем. В какой-то момент батальон дрогнул, залег. Тогда вперед выбежал комиссар Крюков. Он взмахнул рукой и крикнул:

— За мной, товарищи, вперед!

В грохоте боя мало кто слышал его слова, но все поняли их смысл. В едином порыве бойцы снова поднялись в атаку.

К часу ночи первая рота достигла вокзальной площади. Впереди молчаливой громадой темнело здание вокзала. Что там происходит? Успел ли противник закрепиться?

Командир первой роты старший лейтенант Драга́н решил лично отправиться в разведку. Уж он-то не наделает шума, можно быть спокойным! Еще мальчишкой, как никто другой, он умел незаметно пробираться в лесных зарослях и не раз помогал пограничникам ловить диверсантов.

Лавируя среди развалин, Драган с тремя бойцами приблизился к вокзалу. По его знаку разведчики залегли, а он пополз вперед и бесшумно пробрался на перрон.

Перрон Сталинградского вокзала! Свидетелем скольких волнующих расставаний, встреч был этот холодный асфальт, эти огромные, теперь разбитые зеркальные стекла окон, эти большие круглые часы с недвижно застывшими стрелками… Все теперь здесь мертво.

Драган приподнялся и заглянул в разбитое окно. По залам рыскали фашистские солдаты; они шарили в буфетных стойках, ссорились из-за содранных занавесок и штор, из-за кусков кожи, срезанной с кресел и диванов. Гитлеровцы грабили деловито, обстоятельно, со знанием дела — они прошли эту школу в десятках и сотнях захваченных ими городов. Они хозяйничали здесь со спокойной уверенностью завоевателей, которым уже ничто не угрожает.

Мародеры не заметили советских разведчиков. А когда к вокзалу подтянулись бойцы и рота ринулась в решительную атаку, все было кончено в какие-нибудь десять минут. В залах, на перроне, на площади остались десятки вражеских трупов.

Вслед за первым батальоном от левого берега вместе с ротой автоматчиков отплыли полковник Елин и начальник штаба полка майор Цвигу́н. Катер уже приблизился к середине реки, когда вокруг стали все чаще и чаще рваться снаряды и мины. Одна мина угодила в корму. Около двадцати раненых сразу же пришлось отправить назад.

Елина и Цвигуна встретили два офицера из части, оборонявшей этот участок. Они сообщили обстановку в городе, вернее, на той узкой прибрежной полосе, которую еще удавалось удерживать. Фактически этой части уже не существовало. Трое суток непрерывных боев вконец обескровили ее — остались всего несколько десятков человек, по-прежнему готовых умереть, но не отступить. Эти герои влились в батальоны прибывшего полка и оказались незаменимыми в роли проводников.

Под крутым берегом, в штольне, Елин устроил командный пункт полка.

Второй батальон переправлялся в более сложной обстановке. Немцы, всполошенные потерей вокзала, бросили к реке автоматчиков, пулеметчиков и снайперов. Теперь бои завязывались вдоль берега на широком фронте вплоть до Мамаева Кургана, и рывок первого батальона повторить не удалось.

Третий батальон под командованием капитана Дронова начал переправляться лишь перед рассветом: как ни торопились речники, а справиться с одновременной переброской большой массы войск оказалось делом нелегким.

Бойцы быстро разместились в барже, и подоспевший буксир потащил ее за собой. Но начался обстрел. Вокруг один за другим вырастали водяные столбы. Осколком перебило буксирный трос. Течение подхватило неуклюжую баржу и прибило ее к только что покинутому берегу.

Пока возились с тросом, совсем рассвело. Наконец на помощь подошел еще один буксир, и баржа стала быстро удаляться.

В небо высокой стеной поднимались густые клубы черного дыма — это на правом берегу горел нефтесклад. Хлынувшая из разрушенных хранилищ нефть растекалась горящими ручьями.

Занимался ясный солнечный день, и слабого дуновения ветерка было достаточно, чтобы дым непроницаемой пеленой затянул реку. Когда до берега оставалось метра два, люди под прикрытием так хорошо послужившей им дымовой завесы стали прыгать с баржи и выбираться на сушу.

В трехстах метрах от горящего нефтесклада, прижавшись к каменистому обрыву, стоял безмолвный ряд деревянных домиков. На изгородях, смастеренных из широких с затейливыми узорами железных прутьев, кое-где виднелись обрывки сетей. Во дворах валялись перевернутые рассохшиеся лодки. Почти в каждом домике двери были распахнуты настежь. Видно, здесь уже побывали непрошеные гости.

Какой знакомой показалась эта уличка командиру пулеметной роты третьего батальона лейтенанту Дорохову, когда он ворвался сюда со своими пулеметчиками! Он вспомнил родной домик на Черниговщине, у другой воды, днепровской, где он родился, где прошло его детство, где умер его отец — плотогон. Возможно, именно потому, что по призванию был водником — до армии лоцман Дорохов водил пароходы по Днепру и Десне, — он обратил внимание на длинное каменное строение, в которое упиралась эта славная уличка. Над входом весело поблескивала серебристыми буквами вывеска «Клуб водников».

Именно этот дом показался Дорохову наиболее подходящим для пулеметной роты. Пулеметчики сразу же стали зарываться в землю. Среди работавших кирками и лопатами людей мелькала немного сутулая фигура политрука роты Авагимова.

Из-за угла неожиданно появился заместитель командира батальона капитан Жуков. Дорохов, издали узнав его по кубанке — больше никто в полку такого головного убора не носил, — помчался ему навстречу.

— Немцев на берегу уже нет, товарищ капитан, — возбужденно доложил он. И, указывая на «Клуб водников», добавил: — А этот дом я занял под пулеметную роту. Хороший подвал.

— Добро, — согласился Жуков. — Командиров рот — ко мне! Живо! — бросил он своему связному.

Вид со стороны Волги на разрушенные дома.

Фото С. Лоскутова.

Получив приказ наступать по Солнечной улице, пулеметная и седьмая роты оставили на берегу небольшой заслон и сразу же устремились вверх по тропинкам каменистого обрыва.

Сейчас, при дневном свете, город уже не выглядел таким грозно живописным, каким он казался ночью с левого берега. Улицы, изрытые воронками артиллерийских снарядов, были сплошь завалены битым кирпичом. А обугленные коробки зданий, зияющие глазницами окон, таили в себе смерть: в них прятались вражеские снайперы.

С одним из фашистов командиру стрелкового отделения сержанту Павлову пришлось вступить в поединок уже через какие-нибудь полчаса после того, как батальон ступил на берег.

Когда седьмая рота стала подниматься в гору, осколком мины ранило пулеметчика. Павлов задержался, пока раненым не занялся санинструктор, а затем, подхватив ручной пулемет и сумку с запасными дисками, побежал догонять своих.

Вскоре его окликнул старший политрук. Фамилии офицера Павлов не знал, но он видел его ночью на левом берегу Волги. Это был работник политотдела дивизии.

Тот, видимо, тоже узнал Павлова.

— Из седьмой роты? — спросил он и, получив утвердительный ответ, распорядился:

— Пойдешь, сержант, со мной. Там одного снайпера надо выкурить.

И они направились вверх по улице.

Пули свистели все чаще и чаще, и вскоре обоим пришлось пробираться ползком.

Старший политрук прыгнул в воронку:

— Вот здесь, сержант, и будет наша огневая позиция… А бить надо вон по тому дому — второе окно слева на четвертом этаже. Там засел снайпер. Взвод идет на тот дом, — он кивком показал направление, — а этот гад не дает голову поднять. Уже сколько полегло…

Павлов открыл огонь из ручного пулемета. Офицер достал из холщовой сумки новый диск и на мгновение приподнялся, чтобы подать его пулеметчику. Но диск выскользнул у него из рук, а сам он, привалившись к краю воронки, стал медленно сползать…

Немало смертей видел на фронте сержант Яков Павлов, но эта смерть, первая на сталинградской земле, отозвалась в его душе как-то по-особенному. И не так уж много слов сказали они друг другу за те минуты, что пробыли вместе. Но здесь, когда за спиной была Волга, а под ногами изрытая железом, израненная и сожженная земля Сталинграда, каждое слово товарища и каждый выстрел по врагу значили особенно много…

Павлов ладонями приподнял безжизненную голову человека, ставшего ему вдруг таким близким. Какое молодое, хорошее лицо!

Очередь за очередью посылал он в цель, мстя за того, кто лежал рядом.

Что сталось с вражеским снайпером — неизвестно. Настигла ли его пулеметная очередь, или, убедившись, что за ним охотятся, он покинул свою позицию? Но только из второго окна слева больше не стреляли.

А день, не по-осеннему солнечный, становился все ярче и ярче. И все ожесточенней разгорались уличные бои.

После того как застигнутые врасплох на вокзале немцы были разбиты, первый батальон стал закрепляться. Теперь батальоном командовал старший лейтенант Федосеев, заменивший тяжело раненного Червякова. На рассвете фашисты подтянули танки, повернули свою артиллерию, послали авиацию. Отразив четыре жесточайшие атаки, батальон продержался еще сутки, а потом был вынужден оставить вокзал.

Бой перебросился теперь на привокзальную площадь и прилегающие к ней улицы. Роты оказались расчлененными.

Командир батальона со своим штабом и остатками второй роты занял универмаг. Толстые стены и глубокие подвалы магазина служили превосходным укрытием. Недаром именно это, ставшее впоследствии столь знаменитым, здание избрал для своего штаба гитлеровский фельдмаршал Паулюс.

В ночь на 17 сентября роте Драгана удалось ворваться в гвоздильный завод. Действуя главным образом гранатами, рота закрепилась в нескольких цехах, тогда как в другой части завода оставались фашисты. Потом к Драгану присоединилась сильно поредевшая третья рота младшего лейтенанта Колеганова.

Так и шел этот бой — под одной крышей. Противники стремились перехитрить друг друга. Каждый пытался пробить разделявшую их стену. Когда это удавалось, в образовавшуюся брешь немедленно летели гранаты, и выигрывал тот, кто поспевал первым. А время в таких случаях исчислялось секундами…