Дом сержанта Павлова

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ДВЕ ГРАНАТЫ ВАСИЛИЯ САРАЕВА

Стрелковое отделение сержанта Павлова входило в седьмую роту третьего батальона, которым командовал капитан Дронов. Батальон действовал в центре боевого порядка полка. Справа от него находился второй, а слева — первый батальон, захвативший вокзал.

В те дни, когда бои велись на улицах Сталинграда, перед батальонами и даже полками ставились задачи, которые на первый взгляд могли показаться узкими: например, занять определенный дом. Тогда бой за какую-нибудь коробку здания длился не одну неделю. Отдельные дома, за которые дрались штурмовые группы, переходили из рук в руки по нескольку раз. Не на одном только гвоздильном заводе одновременно находились и наши и немцы. Сколько раз и в других зданиях бывало, что врагов разделяла лишь тонкая стена!

…Занималось утро второго после переправы дня, когда Дронов явился на КП полка по вызову полковника Елина.

Елин поставил перед третьим батальоном задачу наступать на здания средней школы и военторга.

— Действуйте, Виктор Иванович, решительно, — сказал в заключение командир полка, — по-нашему, по-волжскому действуйте.

Елин считал Дронова земляком — ведь капитан тоже волжанин, из Астрахани. В усталых глазах полковника заиграли огоньки. Их скорее можно было угадать, чем заметить при тусклом мерцании каганцов.

Капитан скользнул взглядом по лежавшему на столе плану Сталинграда. Ровные улицы и проезды, широкие площади, правильные прямоугольники кварталов… И во что все это теперь превращено!

Елин перехватил взгляд капитана и провел ладонью по карте, густо испещренной разноцветными карандашами. Только вторые сутки работает он с этой картой, а что с нею стало! Положение меняется поминутно: не успеешь нанести обстановку, как новые значки уже никому не нужны…

Ход сообщения из штаба батальона в полк.

Фото С. Лоскутова.

От командира полка Дронов возвращался по свежевырытому ходу сообщения. Только теперь он заметил, что траншею уже успели вырыть на полный профиль. Подумать только, какими длинными оказались эти сутки. Даже не сутки — двадцать два часа минуло с того момента, как он покинул баржу. А скольких уже нет! Убит Василий Довженко — командир седьмой роты, ранен командир девятой… Седьмой ротой теперь командует политрук Наумов. Надо же! Наумов давно просил перевести его на командную должность. И не потому, что не имел вкуса к политработе, — не многие умели так, как он, находить дорогу к солдатскому сердцу. Просто работу командира Наумов считал своим истинным призванием. По правде говоря, командир из Наумова получается дельный, и за седьмую роту можно быть спокойным… Так, размышляя на ходу о делах, Дронов принял решение: седьмую роту, как наиболее надежную, он поручит своему заместителю капитану Жукову, но зато девятую поведет на штурм дома военторга сам.

Однако осуществить свой замысел Дронову не довелось. Не успел он выбраться из подвала, где находился батальонный командный пункт, как почувствовал сильный толчок в правую руку повыше локтя…

Связной Николай Формусатов, неотступно следовавший за своим командиром, оттащил его назад, в подвал, и там раненым немедленно занялась санинструктор Маша Ульянова, худенькая стриженая девушка с выбившимся из-под пилотки рыжеватым хохолком.

Капитан Жуков немедленно доложил командиру полка о случившемся.

— Принимайте батальон и продолжайте выполнять задачу, — раздался в телефонной трубке басовитый голос Елина.

Гитлеровцы, засевшие в здании средней школы, встретили седьмую роту сильным пулеметным огнем. Пришлось понести потери и залечь. Выкурить немцев взялся Василий Сараев — юркий и подвижной солдат, грозненский нефтяник. Укрываясь в развалинах, Сараев сумел незаметно подползти к школе. И все в цепи увидели, как он, прижавшись к стене дома, швырнул в окно одну за другой две гранаты: ошибись солдат на десяток-другой сантиметров — не миновать бы ему гибели.

Вражеский пулемет замолчал. Взвод младшего лейтенанта Заболотного смял оборонявшихся фашистов, и седьмая рота ворвалась в дом.

Бой в здании средней школы вызвал у Жукова сомнение. Правильно ли действуем? Потерь можно было бы избежать, если б не двинулись всей ротой сразу. Начинать должны три, от силы — пять автоматчиков. Им легче незаметно подобраться к цели. Вот сумел же Сараев!

Решив поделиться своими мыслями с командиром полка, Жуков отправился в штольню под кручей. Елина он застал в тот момент, когда радист докладывал ему, что с первым батальоном связи нет.

Выслушав радиста, Елин метнул суровый взгляд на начальника штаба.

— Пошлите Лосева, товарищ Цвигун, — прогремел полковник, — этот всюду пройдет. А ты иди, лови Федосеева, — он жестом отпустил радиста, все еще виновато стоявшего навытяжку. — Да гляди, поймай мне его.

Радист козырнул с такой решимостью, словно и впрямь мог заставить откликнуться рацию первого батальона.

— А у тебя что, комбат? — последнее слово Елин подчеркнул: мол, не робей, новоиспеченный командир батальона… — Дронов в санбате, в госпиталь не пошел, — добавил он негромко.

— По вашему приказанию, товарищ полковник, я батальон принял, — ответил Жуков. Затем он коротко доложил о бое за среднюю школу.

Лицо полковника было непроницаемо.

— Потери? — резко спросил он.

— Убитых шесть, раненых восемь.

Елин помолчал.

— Если на каждом доме… — процедил он зло, — знаешь сколько в Сталинграде домов?

— И я того же мнения, товарищ полковник. Разрешите высказать соображения.

— Соображения? — Елин с интересом посмотрел на капитана. — Давай свои соображения… Да торопись, а то военторг все еще у него…

— Для захвата отдельных домов, — начал Жуков, — предлагаю выделять штурмовые отряды в составе трех групп. Первая группа — боевая разведка из четырех или пяти автоматчиков с гранатами. Вторая группа — для захвата и очистки дома — восемь или девять человек с ручными пулеметами. Если отряду придается танк, он идет вслед за второй группой и ведет огонь, получая указания ракетами. Задача третьей группы — осуществлять общее прикрытие и не допускать к противнику подкрепления. В этой группе действуют человек двадцать со станковым пулеметом.

Елин устало навалился всей своей грузной фигурой на столик и внимательно слушал. Толков капитан! Совсем птенец, а шустрый…

Но Жуков не был птенцом. В свои двадцать четыре года он уже имел военную биографию. А ведь не прошло и пяти лет с тех пор, как чернявый паренек с густыми, почти сходящимися у переносицы темными бровями московский слесарь Алеша Жуков шагал после смены в вечернюю школу. Девушки заглядывались на его черную шевелюру, а ребята по-дружески дали ему прозвища Цыган и Жук… Но вот пришла повестка из военкомата. Призывник сменил пальто из бобрика на солдатскую шинель и больше с нею уже не расставался. После ленинградской полковой школы был Халхин-Гол, потом Тюменское пехотное училище. Июнь сорок первого года застал Жукова командиром взвода. В первые недели войны он изведал горечь отступления. Однако и там, в Пинских болотах, вместе с товарищами вырываясь из окружения, он с оружием в руках прошел по вражеским тылам, уничтожая фашистов.

— Что ж, капитан, дело говоришь, — сказал наконец Елин.

Подчиненные, особенно полковые «старожилы», давно изучили характер своего командира. Знали, что он скуп на слова. Вот почему краткое «дело говоришь» прозвучало для Жукова высшей похвалой, и, окрыленный, он поспешил в батальон готовить захват военторга силами седьмой роты.

После того как погиб лейтенант Довженко — это случилось еще в первое утро, когда наступали вверх по Солнечной улице, — и Наумов возглавил седьмую роту, политрук пулеметной роты Авагимов большую часть времени стал проводить на участке седьмой. Этот энергичный человек всегда стремился быть там, где труднее.

Многие в батальоне помнили, как геройски вел он себя в бою под Харьковом: в трудный момент он поднялся во весь рост и повел за собой людей. Запомнился и другой случай. Рота залегла на поляне. Надо было занять бугор, но мешал вражеский фланговый пулемет и огонь артиллерии.

— Пойду уничтожу пулемет, — сказал Авагимов Жукову, лежавшему рядом с ним в воронке от снаряда.

— Не ходи, — посоветовал Жуков. — Пусть артиллерия кончит. Не вечно же они будут!

— Надо пойти, — твердо решил Авагимов. Он выскочил из воронки, схватил пулемет, увлек за собой расчет и вскоре заставил вражеского пулеметчика умолкнуть. Все это было делом нескольких минут…

И вот теперь, готовясь к бою за дом военторга, Авагимов пришел к Наумову.

Командный пункт седьмой роты располагался в подвале сравнительно сохранившегося дома. Нашлась даже комната с дверью, обитой черной клеенкой. С наружной стороны двери уцелела зеркальная табличка «Управляющий». Не иначе, какой-то хозяйственник позаботился, чтоб его кабинет достойно выделялся даже в бомбоубежище.

— Раз ты управляющий — выдавай зарплату, — весело сказал Авагимов, появляясь в «кабинете».

— Вот ведомость составляю, — кисло пошутил Наумов. Он сообщил политруку о своем решении послать в разведку командира взвода младшего лейтенанта Заболотного, сержанта Павлова и солдата Сараева.

— Орлы! Сделают! — горячо поддержал Авагимов. Он хорошо знал их всех. С сержантом Павловым он близко познакомился еще весной: выходя из харьковского окружения, Авагимов случайно встретился с ним и связным командира батальона Формусатовым в степи. Втроем они тогда долго блуждали и крепко подружились, пока добирались до Сталинграда.

— От пулеметной роты пойдет расчет Демченко, — добавил политрук.

Павел Демченко, невысокий парень с черными усами на скуластом лице, был гордостью роты, если не всего полка, и Наумов одобрил выбор Авагимова.

Пришли Заболотный, Павлов и Сараев. Наумов начал без предисловий:

— Нашей роте приказано занять дом военторга на площади 9 Января…

На вопрос командира, понятно ли, о каком доме идет речь, все трое ответили утвердительно.

— Вот и ладно! Пойдете втроем. В разведку. Придется полазить. Уж посмотрим: зря или не зря гимнастерки рвали, — улыбнулся Наумов.

И всем вспомнились занятия, проходившие за Волгой, когда дивизия формировалась. Офицер, обучавший бойцов, особенно настойчиво добивался, чтобы они научились хорошо ползать по-пластунски, плотно прижимаясь к земле; к ужасу старшины, он то и дело приговаривал: «Не жалей локтей, прижимайсь к земле. Протрешь гимнастерку — другую дадим!..»

— Говорят, в том доме никого нет, — продолжал Наумов. — Но кто его знает!.. Значит так: нет там немцев — отлично. Если их там мало — постарайтесь действовать бесшумно. Ну, а если полно — завяжите бой, и к вам на помощь придут еще две группы. Они будут наготове.

Условившись о сигналах, Наумов закончил:

— Вопросы есть?

Наступило молчание.

— Ну, раз вопросов нет — в добрый путь!

И он крепко пожал каждому руку. С каждым безмолвно простился и Авагимов, только, пожалуй, Павлову стиснул руку немного крепче.

Расстояние до исходной позиции не так уж велико — метров полтораста или двести. Но ползти пришлось не меньше часа.

В воздухе одна за другой повисали осветительные ракеты. Попробуй двинуться при вспышке — сразу заметят!

Но ракеты — это полбеды. Гораздо хуже, что местность простреливается. Тут уж цепляйся за каждый выступ, за каждый камень, за каждую ямку. А главное — прижимайся к земле. Прижимайся как можно сильнее!

Как это важно — Павлов скоро убедился.

Когда он полз, пуля прострелила хлястик его шинели. Так и прорезала вдоль. Поднимись он на каких-нибудь два сантиметра от земли, эта самая пуля задела бы не хлястик, а позвоночник!

Но вот и подъезд. Двери настежь. Болтаются на ветру оконные рамы без стекол. Похоже на то, что в доме никого чет. Но, как сказал командир роты: «Кто его знает!..»

Заболотный оставил Сараева у входа, а сам вместе с Павловым вошел в дом.

Первый этаж.

Хорошо, что ноги окутаны мешковиной. Беззвучно ступая, разведчики стали обходить комнаты одну за другой.

Ни души.

Но радоваться рано. С автоматами наготове они осторожно пробирались вдоль стен.

На несколько секунд в коридор ворвалась ослепительно яркая полоска света. Через полуоткрытую дверь удалось разглядеть трех немцев. Один сидел спиной к двери за столом и ел. Двое других стояли у стены и, сильно жестикулируя, о чем-то спорили. Занятые своими делами, они так и не заметили стоявших в коридоре разведчиков.

Все произошло мгновенно.

Короткая очередь из автомата — и один немец упал. Остальные выпрыгнули из окна на улицу, но их настигли пули оставшегося внизу Сараева.

Немного выждав, Заболотный и Павлов двинулись дальше. Ни в подвале, ни на верхних этажах никого не оказалось. Значит, правильно сообщили командиру роты, что в доме пусто. А эти три немца, должно быть, забрели сюда случайно.

Сараев пополз в роту с донесением, а младший лейтенант с сержантом заняли удобную позицию в траншее, в нескольких метрах от подъезда.

Той же ночью в здание военторга перебралась вся седьмая рота.

Бой завязался лишь наутро. Рота за ночь основательно укрепилась и стойко выдержала натиск. Наиболее угрожаемым было правое крыло — оно выходило на площадь 9 Января, откуда атаковали немцы. Опасное направление Наумов заблаговременно укрепил тремя противотанковыми ружьями из взвода старшего сержанта Блинова.

В подвале, прямо у выходящего на площадь окна, устроились бронебойщики Рамазанов и Якименко. Уже рассвело, когда Рамазанов заметил выползающий из-за развалин вражеский танк. Не успел он подать команду, как Якименко выстрелил. В то же мгновение в комнате раздался оглушительный взрыв: очевидно, немецкий танкист и Якименко выстрелили одновременно. К счастью, немец промазал: снаряд угодил повыше окна, разворотил потолок, но вреда бронебойщикам не причинил.

Заговорили пулеметы, стали рваться мины, начала бить артиллерия.

В подвале еще не успела осесть пыль от взрыва, как послышался голос Блинова:

— Рамазанов, Якименко, живы, целы?

— Живы, целы!

— Молодчаги! А фриц-то мазила! Метил в лукошко, да попал в окошко…

Михаил Блинов рабочий парень из-под Лисок, присяжный весельчак — такие имеются в каждой роте. Как ни трудно — носа не повесит, всегда у него наготове шутка-прибаутка.

Любил он, грешным делом, подавать команду, никаким уставом не предусмотренную:

— А ну, брынза-рота, брынза-взвод, за мной!..

Впрочем, в присутствии старших начальников он на такое, конечно, решиться не мог.

Выстрел Якименко оказался более метким: немецкий танк юлой завертелся на одной гусенице, его подцепил другой танк, и обе машины скрылись за развалинами. Все это произошло в ту минуту, когда бронебойщики из-за дыма ничего не видели. Рамазанов был очень раздосадован тем, что второй танк ушел невредимым.

— Хватит пока и одного, — успокаивал Блинов.

А бой разгорался. Появились потери. И теперь то над одним, то над другим раненым участливо склонялся рыжеватый хохолок Чижика — санинструктора Маши Ульяновой. Она проворно накладывала повязки, давала попить. Для каждого у нее находилось теплое слово.

В боях прошел весь остаток этого дня, и следующий день, и еще один…

Все это время в седьмой роте неотлучно находился комиссар третьего батальона старший политрук Кокуров, плечистый сибиряк. Несмотря на свои сорок лет, он был еще по-юношески подвижен. Его громовой, раскатистый, словно из рупора доносящийся, голос раздавался то у одной, то у другой огневой точки как раз в самые опасные минуты. О бесстрашии Николая Кокурова, о его личной храбрости хорошо знали в полку.

Дом военторга выдерживал все новые и новые атаки. Лишь по ночам наступало относительное затишье, и тогда удавалось переправить раненых, пополнить боеприпасы, принести еду.

За две ночи успели вырыть поперек Солнечной улицы глубокую траншею, и перебравшиеся туда со своей бронебойкой Рамазанов и Якименко доставили врагу немало хлопот. Немцы, правда, обнаружили эту огневую точку в первый же день, но покончить с нею оказалось делом не простым: прицельно стрелять на большом расстоянии мешали развалины, а стоило танку подойти поближе, как он попадал под меткий огонь друзей-бронебойщиков. Вот выполз еще один немецкий танк.

— Рамазанов, огонь! — скомандовал старший сержант.

Над танком взвилась струйка черного дыма.

— Готов! — аж крякнул от удовольствия Блинов. — Не черт совал — сам попал! — Эти слова он адресовал немецкому танкисту, словно тот мог их услышать, а главное — понять.