Дорога Отчаяния

12

Мало что в Дороге Отчаяния могло избежать внимания Лимаала и Таасмин Манделла. Плюмаж пыли на краю другой половины мира за железнодорожными путями близнецы заметили еще до того, как доктор Алимантандо, сражающийся с алгеброй в погодной комнате, успел навести на него свой оптикон. Они бросились с рассказом к доктору Алимантандо. С тех пор как их настоящий дедушка женился, доктор Алимантандо с гораздо большим успехом играл эту роль, будучи дедушкой с чертами волшебника, доброго, но немного пугающего. Слыша топот ног Лимаала и Таасмин на спиральной лестнице, доктор Алимантандо чувствовал себя счастливым. Ему очень нравилось быть дедушкой.

В оптиконе пылевой султан приобрел форму гусеницы, покрытой огуречным узором, а в увеличении превратился в грузовик с двумя прицепами, с большой скоростью приближающийся по сухой равнине.

— Поглядите, — сказал доктор Алимантандо, указывая на экран. — Что тут написано?

— РОТЭК, — сказал Лимаал, в котором семена рационализма уже пустили корни.

— Сердце Лотиан: генетический лекторий, — сказала Таасмин, сходным образом проклятая мистицизмом.

— В таком случае идемте встречать Сердце Лотиан, — предложил доктор Алимантандо. Дети взяли его за руки — Лимаал за правую, Таасмин за левую — и он повел их вниз по ступеньками крутой витой лестницы прямо в опаляющий солнечный жар четырнадцати часов четырнадцати минут. Остальное население уже собралось, однако в отсутствие своего номинального главы не знало, что делать, и неуверенно толпилось, испытывая некоторое благоговение перед словом РОТЭК, красующимся на широком лбу узорчатого грузовика. Громадная толстая женщина с лицом, напоминающим помидор, протянула визитную карточку.

— Добро пожаловать в Дорогу Отчаяния, — сказал доктор Алимантандо, вежливо кланяясь. Дети собезъянничали поклон.

— Алимантандо.

— Приятно познакомиться, — сказала большущая женщина. Она говорила с забавным акцентом, неизвестным никому из присутствующих. — Сердце Лотиан: генный инженер, консультант по гибридизации, чиновник отдела евгенического образования РОТЭК. Благодарю вас. — Она, в свою очередь, склонилась всей своей внушительной тушей в сторону доктора Алимантандо, Лимаала и Таасмин. — Только вот что, — сказала она. — Этого места нет ни на одной карте… вы уверены, что зарегистрировались в Бюро Развития?

— Ну, — сказал доктор Алимантандо. — Эээ…

— Не имеет значения, — прогрохотала Сердце Лотиан. — Все время на такие натыкаюсь. Я разберусь с Бюро в Фарфоровой Горе, когда вернусь. Такое случается сплошь и рядом, да мне все равно. Вот. — Она вручила каждому по визитке и загремела. — Карточки, которые вы держите в руках, предоставляют вам право на одно посещение Странствующего Генетического Образовательного Театра Сердца Лотиан и на один бокал вина: теперь вам совершенно бесплатно, попечением регионального совета развития РОТЭК, доступны все чудеса современной биотехнологии. Подходите, подходите! Приводите родственников, старых и малых, мужчин и мальчишек, приходите все и узрите, как РОТЭК может помочь вам с плантациями, садами, оранжереями, пастбищами, скотом, птицей и ягодой — все это в Великом Узорчатом Биотехнологическом Театре! Открытие ровно в двадцать часов. Первые десять получат бесплатные значки, наклейки и плакаты РОТЭК. Шапки детям и каждому — бесплатный бокал вина. А затем, — добавила она, подмигнув, — я покажу, как я его делаю.

В двадцать часов все мужчины, все женщины и все дети Дороги Отчаяния выстроились в очередь у Странствующего Театра Сердца Лотиан. Грузовик и два прицепа каким‑то образом развернулись в цветок из узорчатого холста и сверкающих неоновых ламп. Наполненный гелием пузырь парил на привязи в сотне метров над землей, а с него свисал длинный стяг, славящий Странствующий Генетический Образовательный Театр Сердца Лотиан. Громкоговорители извергали быструю зажигательную танцевальную музыку. Все были чрезвычайно взволнованы — и не благами, которые могли обрушится на их усадьбы (Раэла Манделлу все более тревожило истощение эмбриобанка и растущий уровень инбридинга городского скота). Для местечка в десять домов, в котором даже еженедельное прибытие поезда становилось событием, явление странствующего театра было лишь чуть менее потрясающим, чем если бы сам Панарх со владыки Пяти Небес промаршировал через Дорогу Отчаяния под звуки флейт и барабанов.

В двадцать часов двадцать минут Сердце Лотиан распахнула двери и люди потекли внутрь, расталкивая друг друга локтями. Каждый получил пакет разнообразных подарков от РОТЭК: учитывая незначительную населенность Дороги Отчаяния, ограничение щедрости первыми десятью посетителями было бы нечестным. С бокалами вина в руках люди свидетельствовали чудеса генетической науки РОТЭК. Они изумлялись гормонам фертильности, позволяющим козам рожать по восемь козлят за раз; они дивились на клон–комплекты, которые могли вырастить живых цыплят из перьев и яичной скорлупы; они охали и ахали над акселераторами роста, с которыми любая живая тварь, растительная либо животная (даже человек, сказала Сердце Лотиан), достигала полной зрелости за пару дней; они удивлялись инженерным бактериям, способным есть камни, производить пластик, лечить заболевания растений, вырабатывать метан и добывать из песка железо; через специальные очки они любовались ферменторием Сердца Лотиан — огромной сумкой из голубой искусственной плоти, переваривающей любые бытовые отходы и источающей из своих сосков красное, белое или розовое вино; они боязливо прокрадывались в темную комнату с табличкой «Мешанина чудовищ», притворяясь оскорбленными видом генетических недоразумений, таящихся, рыкающих или скользящих в своих защитных средах. Напялив оранжевые бумажные колпаки, украшенные надписью РОТЭК и черным девятилучевым колесом — символом Катерины — Лимаал, Таасмин и Джонни Сталин провели здесь несколько часов, насмешками заставляя агапантов разевать пасти метровой ширины, а драконов — изрыгать маленькие шары ведьмина огня. В конце концов, обнаружив Лимаала и Таасмин, пытающихся запихнуть Джонни Сталина в низкотемпературную клетку с летучими пираньями, Сердце Лотиан лично вышвырнула их вон.

По меркам фермеров, встающих и ложащихся вместе с солнцем, люди задержались очень, очень надолго. Они задавали вопросы, делали заказы, расхватывали бесплатную литературу и стакан за стаканом поглощали великолепное красное, белое и розовое вино Сердца Лотиан. Раэл Манделла приобрел по оптовой цене комплект зародышевой плазмы (здоровье и сила гарантированы, заверила его Сердце Лотиан), чтобы пополнить свой уменьшившийся запас. Братья Галлацелли, перебрав красного, белого и розового, спросили Сердце Лотиан, могла бы она создать для них одинаковых жен, совершенно неотличимых внешне. Сердце Лотиан, хохоча, выставила их из конторы, но велела заглянуть после закрытия театра, если они хотят вкусить совершенства ее собственной обильной плоти. Господин Иерихон и его Высокие Пращуры вовлекли ее в бодрящую и высокопарную беседу, длившуюся целый час, Мередит Голубая Гора приобрел бактериальный препарат для лечения томатов, Тенебра и Сталины купили огромных отвратительных слизней различных пород для ведения боевых действий против вражеского сада, Персис Оборванка оставила заказ на домашнюю винокурню на капусте (несмотря даже на то, что Великий Узорчатый Биотехнологический Театр навеял ей печальные воспоминания об оплакиваемом ею Удивительном Воздушном Базаре Оборванки), а самой последней явилась Бабушка.

Неоновые лампы гасли, тенты и шатры в огуречных узорах сворачивались обратно в прицепы, братья Галлацелли праздно болтались за ветряным насосом, а звезды ярко сияли, когда Бабушка пришла к Сердцу Лотиан.

— Мадам, я видела ваши чудеса и диковины, и — да, они и в самом деле чудесны и диковинны, все эти новомодные штучки, но я хотела бы знать, мадам, могут ли все эти науки и технологии дать мне то, что я хочу больше всего на свете: дитя.

Сердце Лотиан, великая богиня плодородия, окинула взором Бабушку — маленькую и упрямую, как пустынный воробей.

— Сударыня, вы не можете понести. Никоим образом. Но это не значит, что у вас не может быть ребенка. Дитя может быть выношено вне тела, и для этого я могла бы приспособить одну из серийных плацент — вероятно, коровью; коров часто используют для суррогатного вынашивания человеческих младенцев, вам это известно? Я могу оплодотворить яйцеклетку in vitro, как нечего делать, да даже вы сами можете это сделать; наверное мне удастся отыскать у вас внутри яйцеклетку; а если нет, я могу оженить соматические образцы… ваш муж — он все еще силен?

— Пардон?

— Могу я получить образец его спермы, сударыня?

— Надо будет его спросить. Но скажите мне, это возможно — дать мне ребенка?

— Без сомнения. Генетически это будет ваш ребенок, несмотря даже на невозможность выносить его самостоятельно. Если вы готовы на это пойти, приходите завтра в девятнадцать часов вместе с мужем.

— Мадам, вы просто сокровище.

— Я лишь делаю свою работу.

Бабушка скользнула обратно в ночь, а братья Галацелли прокрались в обратном направлении. Никто не видел ни ее, ни их.

Точно так же никто не видел, как три дня спустя Бабушка вернулась домой с плаценторием в бельденовском сосуде.

— Муж мой Харан, у нас ребенок! — выдохнула она и сдернула со стеклянного сосуда, содержащего красное, рыхлое и пульсирующее нечто, осмотрительно наброшенную на него ткань.

— Этот, этот, этот… выкидыш — наш ребенок? — проревел Харан Манделла и потянулся за толстой палкой, намереваясь размозжить нечистую тварь. Бабушка бросилась между разъяренным мужем и влажной, чавкающей искусственной маткой.

— Харан Манделла, муж мой, это мое дитя, более дорогое для меня, чем все остальное в этом мире, и если ты прикоснешься к этому сосуду хоть пальцем без моего согласия, я уйду и никогда не вернусь назад.

Решимость Дедушки Харана поколебалась. Палка задрожала в его руки. Бабушка стояла перед ним, маленькая и дерзкая, точно черный дрозд. Дрозд спел песню, которая успокоило его.

— Она будет прекрасна, наша дочь, она будет танцевать, она будет петь, мир засверкает от красоты ее, нашей девочки — дочери Харана и Анастасии Тюрищевой–Манделла.

Дедушка Харан вернул палку на место и отправился в постель. Плаценторий, оставленный на окне, где рассветное солнце сможет питать его, рыгал и пульсировал.

Однако ночные вылазки Бабушке не остались совершенно незамеченными. Узнав, что Сталиным был доставлен груз огромных отвратительных слизняков, заказанных ими у Сердца Лотиан, Тенебра постоянно несли стражу, готовясь отразить атаку своих врагов. В ту ночь, когда Бабушка стала обладательницей бластоцисты, противослизневую вахту несла Женевьева. Они заметила старуху со свертком в руках и в тот же момент со всей уверенностью озарения угадала сущность дела Бабушки и Сердца Лотиан. Ее сердце треснуло от зависти.

Женевьева Тенебра не верила своему мужу. Она не верила ему потому, что он отказывался дать ей ребенка — ребенка, который мог бы связать их семью в тугой, уютный гордиев узел, ребенка, который сделал бы ее равной этим проклятый надутым Сталиным, таким чванливым из‑за единственного сына — этого скороспелого шмата сала с отвратительным норовом, безнадежно порченного. Ребенок дал бы Женевьеве Тенебра все, в чем она нуждалась, но как раз ребенка Гастон Тенебра не подарит ей никогда.

— Ребенок, ребенок, все что я хочу — это ребенок, почему ты не можешь дать мне его? — приставала она к нему каждый день, и каждый день Гастон Тенебра выдумывал очередное слабое оправдание, рваный фальшивый билет, вопиющий о чистом, незамутненном эгоизме; вот эта старая карга, эта ведьма, это поддельная Манделла с иссохшей маткой, физически неспособная выносить ребенка и все‑таки имеющая его, а вот она, чья матка плодовита, как Черноземный Окс, нет только семени, которое взросло бы в ней. Это было несправедливо, совершенно несправедливо — и когда она пряталась в кустах карликового матоке, карауля слизней, ее посетила идея, невероятно чудесная идея.

На следующее утро, когда весь поселок махал Сердцу Лотиан, провожая ее назад в Фарфоровую Гору, за официальным благословением их города от РОТЭК, Женевьева Тенебра проскользнула во флигель дома Манделла, в котором обитали Бабушка и Дедушка Харан. Плаценторий содрогался и пульсировал на подоконнике. Она приблизилась к нему, полная отвращения и решимости. Она извлекла из своей сумки сосуд биоподдержки, полученный ее мужем от Раэла Манделлы. Несколько минут грязной, вонючей работы и вот она уже снова идет, в облаке пыли и вины, сосуд крепко прижат к сердцу, а в сосуде бесцельно, вяло кружится бледная бластоциста. Чтобы исчезновение зародыша не было замечено сразу, она засунула в искусственную матку неспелый плод манго.

Едва успела рассеяться пыль, поднятая при отбытии Сердца Лотиан, Женевьева Тенебра постучала в дверь Марии Квинсаны.

— Доброе утро, госпожа Тенебра, — сказала Мария Квинсана, энергичная и профессиональная в своем зеленом пластиковом облачении. — Дело или удовольствие?

— Дело, — сказала Женевьева Тенебра. Она поставила сосуд биоподдержки на хирургический стол. — Это ребенок, которого сделала для меня Сердце Лотиан. У нее не было времени, чтобы имплантировать его, но говорят, что вы тоже можете это сделать.

Операция заняла десять минут. После чая с карамельками Женевьева Тенебра проскользнула домой, к своему бесполезному, ничтожному мужу. Чувство вины ушло, сноровисто ампутированное инструментами Марии Квинсана. В кармане ее юбки лежал пузырек иммуносупрессанта, благодаря которому она сможет избежать выкидыша; ей казалось, что она уже чувствует, как украденное дитя толкается и извивается в ее матке. Она надеялась, что у нее будет девочка. Она раздумывала, как сообщить об этом мужу. Смешное, наверное, у него сделается лицо.