Дорога Отчаяния

50

Всякий, предъявивший карту Конкордата одному из владельцев «Эмпориума Горячих Закусок и Острых Блюд Манделлы и Даса» получал право на бесплатное питание в чудесной стране вареных сарделек, кебабов на гриле, нутовых оладий, с любовью обжаренных в глубокой сковордке, а также всевозможных бхаджи, самоса, пакора и прыгунов в мешочек. Для той половины Эмпориума Горячих Закусок и Острых Блюд, которую представлял Манделла, это было жестом братской солидарности; влияние на прибыльность предприятия он оказал разрушительное, но эта половина знала, что у той половина, которую представлял Дас, были где‑то припрятаны целые мешки золотых долларов, запасенных еще в те времена — ныне вызывающие ностальгические воспоминания — когда он был городским мастером на все руки, флибустьером, гундой и бичом, и эти запасы поддержат Эмпориум на плаву, покуда не кончится кризис.

Эмпориум Горячих Закусок и Острых Блюд был примечательным и даже уникальным сооружением. Передняя его часть была раньше рикшей весьма почтенного возраста, которая провалялась три года у Эда за сараем; задняя половина была переделана из камбуза заброшенного лихтера и снабжена раскладывающимися сиденьями, радиоприемником с фоновой музыкой, весело расписанными бумажными фонарями, а также разнообразными святыми иконами, медалями и бумажными молитвенными билетами. Каждое утро до рассвета та половина предприятия, которую представлял Дас, пинками вдыхала в переднюю часть Эмпориума некое подобие астматической жизни и катила по узким улицам, уворачиваясь от кур, коз, детей, лам и грузовиков, пока не попадалось подходящее место для стоянки. Это место почти неизменно обнаруживалось напротив магазина всякой всячины сестер Пентекост, потому что с этого места Дас имел возможность обольстительно улыбаться сестрам, когда они в восемь часов восемь минут являлись открывать лавку — а они, в свою очередь, могли пригласить его выпить мятного чая в самое жаркое время дня. К тому времени, как прибывала та половина предприятия, которую представлял Манделла (эта половина отличалась игольно–острой проницательностью в делах — генетическим даром рационалиста–отца), сосиски уже вовсю поджаривались, а титаны с мятным чаем и кофе наполняли воздух ароматом, а очередь — долгая, как бесплатный завтрак — мяла в руках карты Конкордата.

На шестьдесят шестой день забастовки Раджандра Дас внезапно замер, заворачивая в лепешку сосиску размером с его предплечье для очередного забастовщика.

— Р. Д., — сказал Манделла. — Что ты увидел?

Раджандра Дас автоматически протянул сосиску забастовщику.

— Это он.

— Он? — Каан Манделла огляделся вокруг, но увидел только темноволосого мужчину средних лет, наблюдавшего за ними с другого конца улицы.

— У него хватило наглости вернуться после всего, что он сделал… — Каан Манделла посмотрел еще раз, но тот человек исчез.

— Кто это был?

Раджандра Дас ничего не сказал, но остаток дня пребывал в состоянии злобного напряжения, чрезвычайно для него нехарактерном. Припарковав на ночь Эмпориум Горячих Закусок и Острых Блюд, Раджандра Дас нанес визит господину Иерихону.

— Он вернулся, — сообщил он, а когда господин Иерихон узнал, кто вернулся, он велел Раджандре Дасу собрать остальных Отцов–Основателей, за исключением Доминика Фронтеры, и пока Раджандра Дас собирал Отцов–Основателей, он достал из ящика стола игольный пистолет и сорвал с него шелковые покровы.

В двадцать часов сорок пять минут Микал Марголис, глава службы безопасности проекта «Дорога Отчаяния», собирался принять ванну в своих апартаментах. Предварительная разведка Дороги Отчаяния была завершена, Компания могла атаковать Конкордат и сокрушить его в любой момент, день выдался тяжелый, и все, в чем он сейчас нуждался — это горячая ванна. Он открыл дверь и увидел направленное на него дуло древнего игольного пистолета с отделанной костью рукояткой.

— Не вздумай захлопнуть дверь, — произнес голос, который он успел забыть. — Я могу застрелить тебя и через нее, если потребуется. Идем со мной.

Пока Микал Марголис переодевался, господин Иерихон заметил униформу Компании.

— Я не знал.

— Ну что же, хоть чего‑то ты не знал. Шеф безопасности проекта, ни много ни мало.

Господин Иерихон ничего не сказал, но мысленно добавил еще одно преступление к обвинительному списку. Он провел своего пленника к периметру по переулкам и задним дворам. Нить чистого электрического напряжения соединяла дуло игольника с затылочной впадиной Микала Марголиса.

— Полезай сюда, — сказал господин Иерихон, указывая на открытую заслонку дренажной трубы, о существовании которой Микал Марголис даже не подозревал.

— Как вы меня нашли? — спросил он, когда двое мужчин зашлепали вперед по нечистотам Стальграда.

— С помощью Дамантинового Благочестия, хотя это тебя и не касается.

Но это напрямую касалось Микала Марголиса, который внезапно понял очень многое о господине Иерихоне. Кроме того, он понял, что даже все навыки фрилансера не позволят ему убежать от своего пленителя. Поэтому он покорно шел перед ним, удаляясь от Стальграда и приближаясь к Дороге Отчаяния.

Шемякин суд собрался на складе Раджандры Даса средь ящиков нута, дара Конкордату от Меридианской Ассоциации Уличных Торговцев. Оглядевшись, Микал Марголис узнал Манделл, братьев Галлацелли, Сталиных, Женевьеву Тенебра, держащую шар с призраком мужа — и даже отец и дочь Голубая Гора были здесь. Он содрогнулся. Это было все равно как если бы его судило составленное из привидений жюри. Затем он увидел Персис Оборванку.

— Персис, что все это значит? Объясни. — Она смотрела в сторону. Господин Иерихон зачитал формальное обвинение. Затем он спросил обвиняемого, сознается ли тот в своих преступлениях.

— Скажи мне, мертва ли моя мать? — спросил в ответ обвиняемый.

— Мертва, — сказал Раэл Манделла–старший.

— Это хорошо. Я бы не пожелал ей присутствовать при этаком.

— Признаешь ли ты свою вину? — спросил господин Иерихон.

— Да по всем пунктам.

И присяжные согласились. Все. Даже Персис. Даже призрак.

— В таком случае вы знаете, что делать, — сказал господин Иерихон и Микал Марголис в первый раз увидел веревку. Когда его вели к самодельному эшафоту, сооруженному из пары складских стремянок, он не ощущал ни ярости, ни ненависти, но лишь безграничное отвращение от того, что человеку, завоевавшему Корпорацию Вифлеем Арес, суждена такая постыдная смерть. Петля легла ему на шею.

— Неужели ты ни в чем не раскаиваешься? — спросила Женевьева Тенебра, скрюченное бледное создание, герметический троглодит. — Не чувствуешь ничего к бедному Гастону?

Это был бедный Гастон? Развратный бездельник.

— Я тогда был молодой, — сказал он. — Обезумевший, запутавшийся. Бывает. — Он взглянул на Персис Оборванку и вытянул перед собой руки. — Смотри, Персис. Не дрожат. — Вигиланты связали эти твердые руки и заспорили, какое отпущение следует произнести над его обреченной душой. Микал Марголис качался на вершине стремянки и чувствовал, как в нем нарастает бешенство. Какой идиотизм!

— Вы закончили? — заорал он.

— Да, благодарю вас, — сказал господин Иерихон. — Вздернуть его.

Раджандра Дас пинком вышиб лестницу из‑под Микала Марголиса. Микал Марголис почувствовал, как железный кулак пытается оторвать его голову от тела, затем услышал щелчок («моя шея, моя шея!»)… и рухнул на солому.

— Чертова веревка! — закричал кто‑то. Микал Марголис перекатился на живот, поднялся на ноги и, выставив голову, по–бычьи атаковал выключатель. Помещение погрузилось во тьму, раздались вопли, а одна из игл господина Иерихона ободрала ему кожу на щеке. Микал Марголис наощупь выбрался на улицу и зигзагами, как перепуганная курица, помчался в направлении решетчатых ворот Стальграда.

— Помогите, помогите, убивают! — вопил он. Сотрудники службы безопасности высыпали из своих будок, наставив на улицу дула винтовок. Господин Иерихон неторопливо прицелился и опустил оружие.

— За пределами радиуса поражения. Мне очень жаль. Слишком много препятствий.

— Ублюдку удалось сбежать! — рыдала Женевьева Тенебра.

— Второй раз! — сказал Раджандра Дас, наблюдая за стражниками, распахнувшими ворота, чтобы впустить беглеца.

— А третьему не бывать, — сказал господин Иерихон. Никто не понял, что он имел в виду.