Дорога Отчаяния

27

Его звали Трюкач О'Рурк. У него были бриллиантовые вставки в зубах и выложенный золотом кий. Он носил костюм из тончайшей органзы и туфли из христадельфийской кожи. Он величал себя многими титулами: Чемпион Мира, Султан Снукера, Хозяин Зеленого Сукна, Величайший из Величайших Игрок в Снукер, однако его звезда заходила и все знали об этом, поскольку человек, носящий все эти титулы, вряд ли стал бы играть на десятку в бильярдной Б.А.Р./Отеля. Но даже у самого горизонта его звезда блистала ярче, чем у любого бильярдиста в Дороге Отчаяния, и к тому моменту, когда он вызвал очередного соперника, ему удалось набрать солидную пачку банкнот.

— Я знаю одного, — сказала Персис Оборванка, — если он еще не в постели. Кто‑нибудь видел Лимаала?

Клок тьмы отделился от самого дальнего стола в самом темном углу и двинулась к бильярдному столу. Трюкач О'Рурк оглядел оппонента. На глазок он дал бы ему девять–десять лет, что‑то в пределах того неопределенного и болезненного периода между юности и мужеством. Молодой, уверенный; посмотрите только, как он бросает мелок назад в карман рубашки. Кто же он такой: шершавый жернов или мастер тактики, принц безделья или король психологической войны?

— Сколько ставим? — спросил он.

— Сколько ты хочешь?

— Весь пресс?

— Думаю, мы потянем. — Сидящие у бара закивали в знак согласия. Кажется, они ухмылялись. Груда десятидолларовых бумажек выросла на стойке.

— Кто разбивает?

— Орел.

— Решка. Я разбиваю. — Откуда в девятилетнем парне такая самоуверенность? Трюкач О'Рурк смотрел, как оппонент изогнулся над кием.

«Он как змея, — подумал игрок, — гибкая и изящная. Но все же я побью его».

И он стал играть со всем мастерством, и плел нить игры так ловко, что казалось, она вот–вот лопнет, однако тощий парень с глубоко посаженными глазами черпал силы будто бы из темноты, ибо каждый его удар планировался и выполнялся с той же аккуратностью, что и предыдущий. Он играл смертельно последовательно, стачивая силы О'Рурка, как шлифовальный круг. Старый игрок сыграл с юношей пять фреймов. К концу пятого он совершенно выдохся, а парень был свеж и аккуратен, как будто они только что разбили первый. Он наблюдал за парнем с нескрываемым восхищением, и когда финальный черный шар принес тому победу со счетом три–два, профессионал был первым, кто его поздравил.

— Сынок, у тебя талант. Настоящий талант. Такому сопернику, как ты, не стыдно проиграть сотню долларов. Я залюбовался твоей игрой. Сделай мне одолжение, однако — позволь предсказать тебе будущее.

— Ты предсказываешь будущее?

— Да, по столу и шарам. Никогда не видел, как это делается? — Трюкач О'Рурк извлек из своего чемодана широкий рулон черного сукна и раскатал его на столе. Сукно было расчерчено на квадраты, помеченные колдовским символом и странными надписями, выполненными золотыми буквами: «Самослепота», «Изменения и Изменение», «Широта», «Перед ним», «За ним». О'Рурк составил треугольник из цветных шаров и поместил биток в золотой круг с надписью «Грядет».

— Правила просты. Разбей шары битком. Сторона, закрутка, угол, скорость, отклонение, кручение — все на твое усмотрение. По тому, как они раскатятся, я истолкую твою судьбу. — Тощий парень взял кий и протер его ветошью. — Один совет. Ты играешь рационально; ты, наверное, уже рассчитал, куда какой шар отправить. Если ты будешь бить таким манером, ничего не получится. Ты должен отключить ум. Пусть сердце решает.

Мальчик кивнул. Прицелился. Внезапный трескучий выброс темной энергии заставил всех вздрогнуть, и биток разнес треугольник цветных шаров. На секунду или около того рикошетирующие сферы превратили стол в квантовый кошмар. Затем все снова успокоилось. Трюкач О'Рурк обошел стол, напевая себе под нос.

— Любопытно. Никогда не видел ничего подобного. Вот посмотри. Оранжевый шар — путешествие — стоит на Драгоценном Кладе, рядом с шаром Багряного Сердца, который попадает и на Клад, и на Жилище Богов. Ты скоро туда отправишься, если шар Мимолетности хоть что‑то означает; а еще полюбишь кого‑то, кто находится в этом месте судьбы и славы, но ему не принадлежит. Это если говорить о хорошем. Посмотри на бирюзовый шар — Амбиции; он стоит точно у борта в Борьбе рядом с серым шаром Тьмы. Я толкую это так, что тебе суждено соперничество с могучей темной силой — возможно, самим Разрушителем.

Внезапно в Б.А.Р./Отеле похолодало. Лимаал Манделла улыбнулся и спросил:

— Я выиграю?

— Твой мяч у борта. Ты выиграешь. Но посмотри сюда, белый шар, шар Любви, не сдвинулся никуда. И шар Ответов — вот этот, лаймово–зеленый — лежит в Великом Круге, в то время как пурпурные Вопросы — в Изменениях и Изменении. Ты отправишься туда, чтобы найти ответы на свои вопросы, и их ты найдешь, только вернувшись домой, где останется твое сердце.

— Мое сердце? В этом городе? — Лимаал Манделла рассмеялся неприятным смехом, слишком взрослым для девятилетки.

— Так говорят шары.

— А говорят ли шары, когда Лимаал Манделла должен умереть, старик?

— Взгляни на черный шар Смерти. Посмотри, как он лежит рядом с Надеждой на линии между Словом и Тьмой. Твоя величайшая битва состоится там, где покоится твое сердце, и проиграв ее, ты проиграешь все.

Лимаал Манделла снова расхохотался. Он хлопнул себя по карману рубашки.

— Мое сердце, старик, в моей груди. Это единственное место, где оно покоится. Во мне.

— Отменно сказано.

Лимаал Манделла раскрутил черный шар Смерти кончиком пальца.

— Что ж, мы все умрем, и никому не дано выбрать время, место и способ смерти. Спасибо вам за предсказание, господин О'Рурк, но я сам построю свою судьбу — на шарах. Снукер — игра для рационалистов, а не мистиков. Скажи, не слишком ли глубокомысленно для девятилетнего? Но ты играл хорошо, ты играл лучше всех. Однако девятилетнему пора отправляться в постель.

Он вышел, а Трюкач О'Рурк собрал свои магические шары и гадальную ткань.

После этого вечера Лимаал Манделла уверился в своем величии. Несмотря на то, что из рационализма он не поверил щедрым посулам шаров, в глубине души он уже видел свое имя начертанным среди звезд и стал играть не на любовь или деньги, но на силу. Его слава крепла всякий раз, когда он разносил какого‑нибудь заезжего геолога, геофизика, ботаника, патоботаника, почвоведа или метеоролога. Выигранные деньги ничего не стоили, он привык выставлять выпивку всем присутствующим. Весть о Лимаале Манделле распространилась по железной дороге — легенда о парне из Дороги Отчаяния, которого нельзя победить в его родном городе. Поток юных охотников за головами, горящих желанием низвергнуть легенду, не иссякал, а только ширился с каждым новым поражением. Как планеты из его детских кошмаров, катящиеся шары сокрушали всех соперников Лимаала Манделлы.

Как‑то ранним утром, в его десятый день рождения, в день совершеннолетия, когда очередную победу на зеленом поле скрыл наброшенный на него чехол, а стулья отправились кверху ножками на столы, Лимаал Манделла подошел к Персис Оборванке.

— Мне нужно большего, — сказал он ей, моющей стаканы. — Должно быть что‑то большее, что‑то далеко отсюда, где огни ярче, музыка громче, а мир не закрывается в три часа три минуты. И я этого хочу. Бог мой, я хочу этого больше всего на свете. Я хочу повидать мир и показать ему, насколько я хорош. Где‑то там есть ребята, которые сталкивают миры, как бильярдные шары — и я хочу сразиться с ними, поставить свое искусство против их. Я хочу убраться отсюда.

Персис Оборванка поставила стакан и долго смотрела в предутреннюю мглу. Она помнила, каково это — оказаться запертой в маленькой, унылой дыре.

— Я знаю. Я знаю. Но выслушай вот что, один раз. С сегодняшнего дня ты мужчина и хозяин своей судьбы. Ты решаешь, куда она тебя поведет. Лимаал, мир примет любую форму, какую тебе захочется.

— Ты хочешь сказать — уходить?

— Уходи. Уходи сейчас, пока не передумал, пока не прошло настроение. Боги, как бы мне хотелось набраться храбрости и уйти с тобой.

В глазах хозяйки бара стояли слезы.

Тем же утром Лимаал Манделла упаковал в маленький заплечный мешок одежду, спрятал в ботинок восемьсот долларов и засунул в чехол два кия. Он написал записку родителям и прокрался к ним в спальню, чтобы оставить ее у кровати. Он не просил прощения, только понимания. Он увидел подарки, которые отец и мать приготовили ему ко дню рождения и заколебался было, но вышел, глубоко, спокойно вдохнув. На бодрящем морозце, под усыпанным звездами небом он дождался ночного почтового на Белладонну. К рассвету он был за полконтинента от Дороги Отчаяния.