Дорога Отчаяния

57

Узнав о смерти отца, Таасмин Манделла приняла обет молчания. Прежде чем замкнуть уста и закрыть лицо тяжелой металлической маской, изготовленной для нее Бедными Чадами, он сказала только, что не произнесет ни слова до тех пор, пока правосудие не обрушится на головы тех, кто стоял за этими преступлениями. Правосудие, повторила она — не месть.

В ту же ночь она в одиночестве отправилась на утесы, подальше от адского свечения горнов Стальграда, повторяя путь умерщвления, пройденный ею несколько лет назад. Ей удалось найти маленькую пещеру с сочащейся по капле водой. На полу лежали мумифицированные бобовые стручки и морковки. Это зрелище вызвало у нее улыбку. Она встала в устье пещеры и посмотрела на Великую Пустыню, запаршивевшую и освежеванную руками человека индустриального. Она запрокинула голову и запела энергетический псалом, вложив в него всю свою силу.

Тысячам детей, спящим в тысячах кроватей, стоящих в тысячах домов, приснился один и тот же сон. Им снились уродливые металлические насекомые, заполнившие пустынные равнины и построившие на них гнездо — уходящие в небо трубы, дымные столбы и гремящая сталь. Белые мягкотелые рабочие дроны прислуживали насекомым, поднося им комочки красной земли, которую они выгрызали из шкуры пустыни. Затем в небесах разверзлась дыра и из нее явилась святая Катерина из Тарсиса в разноцветном балетном трико. Он воздела руки, являя миру маслоточащие раны, и сказала: — Спасите мой народ, народ Дороги Отчаяния. Тут стальные насекомые, построившие шаткую пирамиду из собственных сцепленных тел, дотянулись до Благословенной Госпожи манипуляторами и ввергли ее, визжащую и задыхающуюся, в железную мельницу своих челюстей.

Каан Манделла назвал их Заблудившимся Поколением.

— Город ими переполнен, — объяснял он клиентам в баре. После того, как Персис Оборванка, скорбя по убитому Эду, улетела в закат, владение Бар/Отелем перешло к нему и Раджандре Дасу. — Идешь в магазин — перешагиваешь через детей, подойти к станции невозможно, вся платформа в детях. Я вам так скажу — понятия не имею, чего тетя хотела этим добиться. Это какой‑то крестовый поход детей, и все, чтобы произвести впечатление… знаете, на кого. — Имя Корпорации Вифлеем Арес никогда не произносилось в заведении, некогда в ее честь названном. — Заблудившееся поколение, вот кто они такие. Ужасно; только взгляните на них! Совершенно пустые глаза. Совершенно ничего нет в них.

Совершенно пустые глаза равным образом нервировали Вдохновение Кадиллака. Он исчерпал весь свой арсенал предостережений, советов, увещеваний и завуалированных угроз. Все, что у него осталось — благоговейное недоумение перед причудливыми действиями Серой Госпожи. Он не мог понять, отчего Божественная Энергия явила себе через столь хрупкий и растресканный сосуд.

КР. ХОД СУБ 12 НОВОДЕК 12.12 — объявила Таасмин Манделла в написанной карандашом записке, прилепленной к стене базилики. ВЕСЬ ПРИЧТ, Б. ДЕТИ, ПАЛ, ГОР. МАРШ НА СТЛГРД: ЗАСТ КВА СЛШТ. ПТМ БДМ ГВРТ

Паломники? Стальная маска явно лишила Серую Госпожу способностей к счету так же эффективно, как и дара речи. С самого возникновения Конкордата поток пилигримов пресекся, оставив по себе нескольких фанатиков, которых можно пересчитать по пальцам. Бог и политика, нефть и уксус. Ничего хорошего из этого не выйдет, сказал себе Вдохновение Кадиллак.

Как раз перед сиестой госпожа Арботинская, работавшая на почте, заглянула к господину Иерихону с письмом из Холлуэя. Господин Иерихон в жизни не получал писем. Никто не знал, куда писать ему письма, а те, кто пытался это узнать, скорее прислали бы убийц. Письмо уведомляло его, что его племянники Раэл, Севриано и Батисто, а также их двоюродный брат Жан–Мишель прибудут завтра, в 14:14, Арес–Экспрессом. Господин Иерихон ценил интриги и маскировку, поэтому когда наступило указанное время, он тщательно оделся, пообедал в одной из франшиз Манделлы и Даса на платформе, и когда Арес–Экспресс «Катерина Тарсисская» остановился у платформы в густых облаках пара, тепло приветствовал четырех бородатых господ с пейсами, заключив каждого в родственные объятия. Бороды и пейсы отправились в мусорное ведро в доме господина Иерихона. Братья Галлацелли отдали долг памяти убитого отца и попутно узнали от своих презумптивных отцов о скорбном полете матери. Известие прегорько их опечалило. Господин Иерихон провел день за приятной и бодрящей беседой с Удивительной Язвой, Мастером–Мутантом Искрящегося Сарказма, Мгновенной Отповедью, а Раэл–младший вернулся в фамильное поместье Манделла.

— Ах, Раэл, ты вернулся, — сказала Санта Екатрина, удивительным образом не удивленная. — Мы знали, что ты приедешь. Отец хочет тебя видеть. Он в доме Алимантандо.

Лимаал Манделла поприветствовал сына меж четырех панорамных окон погодной комнаты.

— Твой дед мертв.

— Нет!

— Охрана разорила наш дом, ты мог заметить разрушения. Раэл был убит, пытаясь защитить свою собственность.

— Нет!

— Он похоронен на городском кладбище, если ты захочешь навестить могилу. Кроме того, я думаю, тебе следует повидаться с бабушкой. Она считает тебя ответственным за смерть мужа. — Лимаал Манделла направился к выходу, чтобы оставить сына в его скорби, но у дверей оглянулся и сказал: — Кстати, и тетя хочет с тобой встретиться.

— Откуда она знает, что я вернулся?

— Она знает все.

Фасады домов украсили новые плакаты: ПАЛОМНИЧЕСТВО ВО ИМЯ МИЛОСЕРДИЯ: 12 НОВОДЕКАБРЯ 12.12. БУДЕТ ГОВОРИТЬ РАЭЛ МАНДЕЛЛА–МЛАДШИЙ.

Микал Марголис находился в затруднительном положении. Паломничество во имя Милосердия совпадало с визитом Джонни Сталина и трех членов совета директоров. Однако из‑за присутствия Раэла Манделлы–младшего ему придется смотреть на марш сквозь пальцы: событие шумное, без сомнения, но бессильное что‑либо изменить. Он не мог решиться на еще один налет на Дорогу Отчаяния для захвата смутьянов: Доминик Фронтера получил предписание окружного суда по поводу действий Компании, обещавшее ему военную помощь в случае злостного нарушения такового предписания. Хорошей идеей выглядела скрытная операция, однако малейший инцидент в городе, заполненном слетевшимися на детеймедиастервятниками, который стягивались отовсюду, заставит департамент Компании по связям с общественностью изрыгать огонь. Он уже успел причинить полированной поверхности Компании немалый ущерб тяжеловесной полицейской тактикой, использованной им при разгроме Конкордата. Боже милостивый, да что же им нужно — Компания или сборище пререкающихся профсоюзных деятелей? Затруднения, затруднения, затруднения. Порой он жалел, что не остался фрилансером, не спустил геологические отчеты в воздушный колодец. На посту директора службы безопасности Дороги Отчаяния он воплотил все свои юношеские мечтания, однако так и не освободился от сил гравитации. Он посмотрел на себя в зеркало и заметил, что черный и золото не слишком ему идут.

Двенадцатое новодекабря было прекрасным днем для паломничества. А иначе и быть не могло. Таасмин Манделла еще за месяц начала слегка колдовать с орбитальными станциями погодного контроля, с тем чтобы ни единая капля дождя не пролилась в день Паломничества во имя Милосердия. Огромная толпа собралась около Базилики Серой Госпожи. Тысячи детей, стоящих под полуденным солнцем в белых одеждах непорочности, ныли, жаловались, чувствовали дурноту, блевали и падали в обморок — в точности как любое другое сборище грешников в любом другом жарком месте. В назначенный момент зазвенели гонги, грянули цимбалы на колокольнях, застоявшиеся механизмы распахнули бронзовые врата Базилики, и из них вышла Таасмин Манделла, Серая Госпожа Молчания. Она двигалась не слишком величественно. Она шла, как усталая женщина в маске автомата, ощущая бегущее сквозь нее время. На почтительном расстоянии следовали Раэл Манделла–младший; ее брат и его отец, Лимаал Манделла; Мавда Аронделло и Харпер Тью, выжившие члены забастовочного комитета; Севриано и Батисто Галлацелли, а также Жан–Мишель Гастино в наряде Удивительной Язвы, Мастера–Мутанта Искрящегося Сарказма, Мгновенной Отповеди. Нимб вокруг левого запястья Таасмин Манделлы налился таким густым синим цветом, что казался почти черным.

Паломники выстроились вокруг нее: Дети Милосердия, Дети Непорочного Изобретения (Бедные), различные общины Стальграда, несущие иконы, реликвии, мощи и священные статуи, среди которых был и Небесный Покровитель Конкордата, Ясно Дитятко Черновы. За экклезиастами следовали ремесленники, представители гильдий и профессий Стальграда, собравшиеся вокруг своих знамен, припрятанных до срока в подвалах и на чердаках после разгрома Конкордата, и — да — реяли над ними даже нескольких непокорных стягов самого Конкордата, маленьких, но бросающихся в глаза своим зеленым Кругом Жизни. За ремесленниками шел народ: жены, мужья, дети, родители рабочих, а среди них — немногочисленное население Дороги Отчаяния: фермеры, законники, лавочники, механики, шлюхи и полицейские. За народом шли гунды, бродяги, бичи и бездомные псы, за ними следовали репортеры из газет, радио, кинохроники и телевидения со своими кинооператорами, телеоператорами, звукооператорами, фотографами и апоплексическими директорами.

Возглавляемая Таасмин Манделла процессия пришла в движение. Когда она двигалась мимо резиденции Манделла, певцы гимнов и псалмов из уважения замолчали. Ворота Стальграда были заперты перед паломниками во имя милосердия. Самой малой искры божественной силы Таасмин Манделлы хватило, чтобы замки взорвались, а створки широко распахнулись. Пятящиеся назад охранники навели свои МФБС — более в страхе, нежели в ярости — и побросали их, крича от боли, когда они раскалились докрасна по приказу Серой Госпожи. Толпа отозвалась аплодисментами и радостными криками. Гоня перед собой сотрудников службы безопасности Вифлеем Арес, процессия двигалась в направлении площади Корпорации.

Рободубль Джонни Сталина и три члена совета директоров наблюдали за ней с балкона с растущим изумлением.

— Что все это значит? — спросил Толстый Директор.

— У меня было сложилось впечатление, что этим вздорным волнениям положен конец, — сказал Тощий Директор.

— В самом деле, если нелепица, называемая Конкордатом, сокрушена, как вы пытались нас уверить, что здесь делают эти зеленые флаги? — спросил Умеренно Мускулистый Директор.

— Каким бы нежелательным не был этот марш для проекта, — сказал рободубль директора–управляющего Департамента Проектов Развития Северо–Западного Четвертьшария, — использование против него силы на глазах съемочных групп со всех девяти континентов было бы просто губительно. Полагаю, нам придется проглотить это унижение.

— Пффф, — сказал Толстый Директор.

— Это нетерпимо, — сказал Тощий Директор.

— Совершенно неэкономическое решение, — сказал Умеренно Мускулистый Директор.

— Микал Марголис обо всем позаботится, — сказал Робот Сталин. — Конкордат больше не поднимется.

Ораторы начали говорить.

Сначала Севриано и Батисто Галлацелли рассказали о смерти своего отца под лазерными лучами Корпорации Вифлеем Арес. Затем Лимаал Манделла рассказал о смерти своего отца от ракет Корпорации Вифлеем Арес. Таасмин Манделла кивком предложила Раэлу Манделле–младшему выйти вперед и произнести речь. Он посмотрел на море запрокинутых лиц и почувствовал чудовищную слабость. Он уже на всю жизнь навидался трибун, сцен и помостов. Он вздохнул и шагнул вперед.

Засевший на площадке конвертора номер 5 Микал Марголис воспользовался этим коротким шагом, чтобы сфокусировать оптический прицел.

Один выстрел. Больше ничего не потребуется. Одна пуля, отлитая Сталелитейной Компанией Вифлеем Арес. Конец всех затруднений.

Лимаал Манделла смотрел, как шагнул вперед его сын, как он выпрямляется, согретый приветствиями народа. У него прекрасные сыновья. Его собственный отец не мог бы желать внуков лучше. Затем он заметил блик, мелькнувший среди трубопроводов, оплетавших площадь Корпорации. Он провел слишком много лет в опаснейшем городе мира, чтобы не понять, что это такое.

Он сбил сына с ног под звук выстрела из винтовки с глушителем, прозвучавший среди шума толпы ясно и отчетливо, как горн Архангельска. Гигантская черная масса, незаметно для него таившаяся у него внутри, внезапно взорвалась, разворотив ему спину. Он почувствовал удивление, гнев, боль, привкус меди в рту и сказал: — Великий боже, в меня попали. — Это прозвучало так буднично, что удивило его самого. Тьма выглянула у него из‑за плеча и унесла его прочь.

Толпа колыхалась и вопила. Две тысячи пальцев указывали на виновного, карабкающегося вниз по лестницам, ведущим в самое сердце производственного лабиринта. Раэл Манделла–младший скорчился над телом отца, Таасмин Манделла была разбита на кусочки смертью брата–близнеца. В последнее мгновение его жизни восстановилась мистическая связь между ней и Лимаалом, и она успела почувствовать вкус крови на губах, боль и страх, прежде чем тьма поглотила его. Все еще живая, она умерла вместе с братом.

Затем Серая Госпожа вышла вперед, сорвала маску и лицо ее было столь ужасно, что все закричали от страха.

— Это касается только моей семьи и Микала Марголиса, — нарушив свой обет, закричала она. Она воздела левую руку и гром сотряс площадь Корпорации. По ее зову все механическое в Стальграде взмыло в воздух: трубы, паяльные горелки, садовые грабли, радиоприемники, электротрайки, насосы, вольтметры — даже Ясно Дитятко Черновы покинуло свой шест, повинуясь ее приказу. Вся эта рухлядь собралась в крутящееся облако над площадью Корпорации. Облако сжималось и концентрировалось, и собравшиеся в ужасе наблюдали, как металл плавится, течет и формирует двух стальных ангелов, мрачных и мстительных. У одного были крылья и реактивные двигатели, у другого два набора пропеллеров.

— Найдите его! — закричала Таасмин Манделла, и ангелы, подчиняясь, с воем устремились в стальные каньоны Стальграда. Нимб Таасмин Манделлы вновь засверкал и у всех на глазах ее нескладные одежды оплавились и изменили форму, плотно облекая ее худое тело, и она взмыла с платформы, устремляясь в погоню, а маска прыгнула ей в руку, превратившись в могучее оружие.

На площади Корпорации воцарился ад. Оставшись без вожаков, демонстранты смешались и впали в истерику. Паломничество превратилось в свалку. Ужас и ярость оказались сильнее милосердия. Вооруженные охранники возникли на крышах и переходах — их забросали камнями. Они взяли оружие наизготовку, но не открывали огня. Раэл Манделла–младший сумел встать и пытался успокоить бушующую толпу, но вперед вышел Жан–Мишель Гастино.

— Тебя пристрелят, как собаку, — сказал он. — Пришло мое время. Вот что мне приказано делать. — Он набрал полную грудь воздуха и выпустил весь свой сверкающий сарказм в одной опаляющей насмешке.

Хотя она и не была обращена против людей, они успели почувствовать ее остроту. Одни кричали, другие плакали, третьи теряли сознание, четвертые блевали, пятые покрылись кровоточащими ранами. Он провел лучом сарказма по позициям сил безопасности, породив волну стонов и воплей, когда вооруженным людям открылось, кто они и что творят. Некоторые, не в силах вынести этого, бросались вниз. Другие обращали оружие против товарищей или самих себя; третьих слова Удивительной Язвы вогнали в состояние кататонии. Кто‑то визжал, кто‑то бессмысленно рыдал, кто‑то блевал, будто пытаясь изблевать ненависть к самим себе, которой наполнил их души человечек на помосте, кто‑то обделался, кто‑то с воплями бросился прочь из Стальграда в пустыню, чтобы кануть в ней навсегда, кто‑то превратился в груду окровавленной плоти и сломанных костей, располосованный на части сарказмом.

Расправившись с вооруженными силами Корпорации Вифлеем Арес, Удивительная Язва перенес внимание на балкон, на котором прятались директора Компании. В одно мгновение Толстый Директор, Тощий Директор и Умеренно Мускулистый Директор превратились в содрогающиеся сгустки раскаяния.

— Ох, хватит, хватит, хватит, — молили они, давясь желчью и рвотой, но насмешка все звучала и звучала, вскрывая каждую из совершенных ими гнусностей. Она изрезала в клочья их одежду, располосовала тела, превратив их в сплошные раны. Могущественные директора визжали и выли, но слова кололи, резали, кромсали и рубили, пока на невероятно дорогом ковре не осталось ничего, кроме клочьев мяса и мотков требухи.

Робот–двойник Джонни Сталина рассматривал содрогающиеся груды с презрением, смешанным с замешательством. Он не мог понять, что произошло, за исключением того, что директора в каком‑то непостижимом смысле оказались существами слабыми и несовершенными. Он не был ни слаб, ни уязвим, благодаря присущей роботам нечувствительности к сарказму. Тот факт, что на фоне его и его собратьев директора компании оказались столь неэффективны, был абсолютно нетерпим. Он связался по нейтринной связи со своими механическими соратниками, назначив экстренное собрание, посвященное спасению Компании от самой себя.

Внизу, на помосте, Жан–Мишель Гастино закончил говорить. Его сверкающий сарказм обезоружил и обезглавил Корпорацию Вифлеем Арес. Люди, качаясь, поднимались на ноги — потрясенные и ничего не понимающие. Он посмотрел на детей в девственно–белых одеяниях, бедных, идиотических дамблтонианцев, потрясенных рабочих и лавочников, репортеров и операторов, объективы которых треснули, а микрофоны полопались, когда он дал своему сарказму полную волю; он посмотрел на бродяг и бичей, на всех этих глупых, ошеломленных несчастных и почувствовал жалость.

— Идите домой, — сказал он. — Просто идите домой.

Затем по условному сигналу пять транспортных лихтеров, которые висели, никем незамеченные, над разворачивающейся внизу драмой, отключили поля невидимости — и вторжение в Дорогу Отчаяния началось.