Дорога Отчаяния

6

Как‑то днем, вскоре после официального окончания сиесты, когда люди еще моргали, потягивались и зевали, пробуждаясь от сладкого сна, над Дорогой Отчаяния разнесся звук, какого она еще не слыхивала.

— Как будто большая пчела, — сказал Бабушка.

— Или рой пчел, — сказал Дедушка Харан.

— Или большой рой больших пчел, — сказал Раджандра Дас.

— Пчелы–убийцы? — спросила Ева Манделла.

— Ничего такого не бывает, — сказал Раэл Манделла.

Близнецы загулькали. Сейчас они учились ходить и постоянно находились в состоянии падения вперед. Ни одна дверь в городе не могла устоять перед ними — отважными, бесстрашными искателями приключений. Пчелы–убийцы их бы не встревожили.

— Больше похоже на мотор самолета, — сказал Микал Марголис.

— Один мотор? — отважился предположить доктор Алимантандо. — Одномоторный, одноместный кукурузник? — такие самолеты были обычным зрелищем во Второзаконии.

— Больше похоже на двухмоторный аэроплан, — сказал господин Иерихон, напрягая свой тонкий слух. — Двухмоторный, двухместный, и не кукурузник, а пилотажный самолет Ямагучи и Джонс, с двумя моторами Майбах–Вюртель в толкающе–тянущей конфигурации, если не ошибаюсь.

Меж тем звук, кто бы его не издавал, становился все громче и громче. Затем господин Иерихон углядел черную крапинку на лике солнца.

— Вот же он, смотрите!

Завывая, как большой рой пчел–убийц, аэроплан вынырнул из солнца и с громом пронесся на Дорогой Отчаяния. Все пригнулись, за исключением Лимаала и Таасмин, которые проследили за самолетом взглядам и упали, потеряв равновесие.

— Что это было?

— Смотрите, он поворачивает… он возвращается!

Когда самолет достиг верхней точки разворота, зрителям удалось, наконец, разглядеть спикировавшую на них машину. Это была гладкая, акулоподобная тварь с двумя пропеллерами в носу и хвосте, скошенными крыльями и направленным вниз хвостовым оперением. Все заметили яркие тигровое полосы на фюзеляже и зубастую ухмылку на носу. Аэроплан еще раз пронесся на Дорогой Отчаяния, едва не срезав верхушку релейной башни. Все головы снова кивнули. Аэроплан замер в апогее виража и послеполуденной солнце вспыхнуло на полированном металле. Население Дороги Отчаяния махало руками. Аэроплан опять помчался над городом.

— Смотрите, пилот машет в ответ!

Люди замахали еще энергичнее.

В третий раз самолет прошел над саманными домами Дорогие Отчаяния. В третий раз он вошел в крутой вираж.

— Полагаю, он собирается сесть! — закричал господин Иерихон. — Он садится! — Шасси вышли из крыльев, носа и хвостового оперения. Аэроплан совершил финальный пролет почти на высоте человеческого роста и устремился к пустырю на той стороне железнодорожных путей.

— У него ничего не получится! — сказал доктор Алимантандо, но, тем не менее, побежал вместе со всеми в направлении огромного облака пыли, клубящегося за железной дорогой. Когда они добежали до облака, самолет выскочил из него прямо на них. Люди бросились врассыпную, самолет вильнул, шасси ударилось о камень и он завалился набок, пропахав в песке огромную дугу. Добрые граждане Дороги Отчаяния поспешили помочь пилоту и пассажиру, но пилоту уже удалось освободился от ремней, откатить фонарь, выпрямиться и завопить:

— Вы, тупые ублюдки! Тупые, безмозглые ублюдки! Куда вы поперлись? И зачем? А? Он разбит, разбит и никогда не взлетит снова, и все из‑за вас, тупых ублюдков, слишком тупых, чтобы держаться от самолетов подальше! Посмотрите, что вы наделали, посмотрите только!

И пилот разразилась слезами.

Ее звали Персис Оборванка.

Она родилась крылатой, в ее венах струился жидкий авиационный водород, в волосах — ветер. Три поколения ее предков со стороны отца работали в Летающем Цирке Ракеты Моргана, родословная ее матери состояла из сельхозавиаторов, коммерческих летчиков, пилотов чартеров и бесшабашных асов, включая прапрабабушку Индиру, водившую парусники Президиума в те времена, когда мир еще только открывался. Персис Оборванка была рождена для полета. Она была огромной грохочущей парящей птицей. Для нее потеря самолета была равноценна потере конечности, любимого или жизни.

С тех пор, как ей исполнилось десять, все ее время, ее деньги, энергия и любовь тратились на Удивительный Воздушный Базар Оборванки, единственный женский летающий цирк, небесную чатокву. Она поражала зрителей смертельной аэробатикой и высшим пилотажем. За символическую плату она обогащала интеллект тех, кто соглашался платить, видом их ферм с воздуха, близкими планами облаков и далекими — местных достопримечательностей. Занимаясь этими делами, она перемещалась на восток вокруг верхней половины мира, пока не достигла равнинного города под названием Станция Волламурра.

— Посмотрите на Великую Пустыню, — пела она овцеводам Станции Волламурра, — подивитесь на головокружительные бездны великих каньонов, изумитесь могучими силами Природы, создавшей огромные естественные арки и громоздящиеся в небо каменные колонны! Вся история земли ляжет, запечатленная в камне, у ваших ног. Я гарантирую, что всего за доллар и пятьдесят сентаво вы совершите путешествие, которое не забудете никогда.

Для Юния Ламбе, исходящего сейчас изумлением и яростью на заднем сидение, эта замануха оказалась чистой правдой. Через двадцать минут полета от Станции Волламурра, без единого каньона, огромной арки или громоздящейся колонны в радиусе сотни километров, Персис Оборванка обнаружила, что индикатор топлива неподвижен. Она постучала по нему. Индикатор мигнул красным и рухнул на отметку «Пусто». Она снова постучала. Индикатор не дрогнул.

— Вот дерьмо, — сказала она. Она запустила кассету с описаниями чудес Великой Пустыни, чтобы отвлечь Юния Ламбе, и сверилась с картами, пытаясь разыскать ближайший населенный пункт, где можно было бы совершить вынужденную посадку. Она не могла вернуться на Станцию Волламурра, это было очевидно, но карты РОТЭК не предлагали ничего другого. Она проверила радиолокатор. Он показал наличие источника микроволнового излучения того типа, который ассоциируется с релейными башнями планетарной системы связи, не далее чем в двадцати километрах.

— Посмотрим‑ка на нее, — сказала она и вверила себя, свой самолет и своего пассажира верности этого решения.

Она обнаружила маленькое поселение там, где никакого поселения быть не могло. Она увидела аккуратные квадраты зелени и отблески света от солнечных коллекторов и ирригационных каналов. Она могла различить красные черепичные крыши домов. И там были люди.

— Держитесь крепче, — сказала она Юнию Ламбе, для которого это послужило первым намеком на то, что что‑то идет не так. — Мы садимся.

Она посадила свою любимую птицу с последней каплей топлива — и ради чего? Ее отвращение к себе самой и остальной вселенной было так велико, что он отказалась покинуть Дорогу Отчаяния вместе с Юнием Ламбе Арес–Экспрессом Ллангонедд–Радость в 14:14.

— Я прилетела и я улечу, — заявила она. — Единственный путь, которым я могу покинуть это место, лежит по воздуху.

Раджандра Дас пытался приколдовать колесо обратно к крылу, однако вернуть самолет в небо не смогли ни его искусство, ни паяльная лампа Раэла Манделлы. И что было обиднее всего для Оборванки, эта паяльная лампа работала как раз на стопроцентном, чистом, неподдельном жидком авиационном водороде.

Доктор Алимантандо подыскал для Персис Оборванки дом и сад, так что смерть от голода ей не грозила, но счастья она не обрела, ибо небо постоянно было у нее перед глазами, куда ни посмотри. Она видела тощих пустынных птиц на антеннах релейной башне, и чувствовала себя еще хуже, ведь ее крылья были сломаны о человеческую глупость. По вечерам она стояла на краю утеса и смотрела, как птицы взмывают в восходящих потоках, и гадала, как широко ей надо раскинуть руки, чтобы подняться в воздушной спирали вместе с ними и исчезнуть из виду.

Как‑то ночью Микал Марголис сделал ей два предложения. Поскольку она уже поняла, что только утратив себя, она сможет забыть небо, то приняла оба. В эту ночь и двадцать следующих мирный сон горожан нарушали странные звуки из жилища Марголиса. Частью это были крики и стоны, сопровождающие совокупление. Другие наводили на мысль о внутренней отделке.

Когда появилась вывеска, все стало ясно.

Она гласила:

Б.А.Р./Отель

Еда * Напитки * Ночлег

Владельцы — М. Марголис, П. Оборванка

— Он мне не сын! — объявила разъяренная Бабушка. — Покинуть свою дорогую мамочку, сменять ее на какую‑то дешевку, иностранку, оглашать мирные ночи звуками, которые я даже и описать не могу! Какой позор он на нас навлек! И еще это логово греха и содомии! Б.А.Р./Отель, ха! Как будто его дорогая мамочка не знает, что это значит! Думает, его мамочка не умеет читать! Харан, — сказала она своему будущему мужу. — Ноги моей не будет в этом вертепе. С этого момента он мне не сын. Я отрекаюсь от него. — И она аккуратно плюнула на землю перед Б.А.Р./Отелем.

Этим вечером Персис Оборванка и Микал Марголис закатили вечеринку в честь открытия и выставили столько маисового пива, сколько гости могли выпить. Пива потребовалось не очень много, поскольку гостей было всего пятеро. Даже доктора Алимантандо убедили оставить в этот вечер свои штудии ради праздника. Дедушка Харан и Бабушка остались нянчить маленьких Лимаала и Таасмин, хотя Дедушка Харан с удовольствием присоединился бы к гулякам. Он с тоской посматривал в сторону света и шума, а Бабушка с укоризной посматривала на него. Полный запрет, наложенный ею на Б.А.Р./Отель, без сомнения, распространялся и на ее мужа.

На следующий день после открытия Персис Оборванка отвела Раджандру Даса, господина Иерихона и Раэла Манделлу на ту сторону железной дороги к исцарапанному пилотажному самолету, чтобы они разобрали его и упаковали в пятнадцать ящиков из‑под чая. Пока шел демонтаж, Персис Оборванка не произнесла ни слова. Она заперла разобранный на части самолет в самой дальней и темной пещере Б.А.Р./Отеля, а ключ положила в кувшин. Ей так и не удалось заставить себя забыть, где этот кувшин стоит.

Как‑то утром, в два часа две минуты, она перекатилась на Микала Марголиса и прошептала ему в ухо:

— Знаешь, что нам нужно, дорогой? Что нам не хватает для полного совершенства?

Микал Марголис задержал дыхание, предполагая, что им не хватает обручальных колец, детей, легких извращений с использованием кожи и резины.

— Бильярдного стола!