Дорога за грань (925г. ии)

Глава 43

Венки:

Вся моя жизнь череда прогибов под ту или иную родину. Арнелет требовала от меня преклонять колени и подчиняться, Даккар - душить свою брезгливость, аккуратность и быть жестоким. Арнелет учила ценить любую жизнь, Даккар не ценить даже свою. Это способ мышления Даккара - клинком по горлу, это его способ говорить - крик, сдавленный кляпом, и его способ почитать богов - умывать кровью. Арнелет же оставляла тела в целости, кромсая исключительно души.

Я усилием воли оторвал взгляд от прикованного вайо и перевёл его на старика. Он кивнул: "Действуй!". И это не было предложением, это был приказ! Даккар имел свои законы, он не собирался ждать, когда я соберусь с духом, не собирался дать мне время поговорить с Морок и найти какой-то способ разрешить это убийство своей психике. Он не собирался ждать, когда я справлюсь со своей беспомощностью. Он вообще не умел ждать! Он вкладывал в мою руку меч и приказывал: "Убей!".

Этот сукин сын стрелял в меня, он ранил моего Экома, но, юбля..., я не мог вот так сразу. Теперь я точно знал, что не мог. Видимо, мои неолетанские гены противились этой крови. Только есть ли у меня выбор? Поймёт ли старик мои объяснения? Что он сделает, если я откажусь? Учитывая, что присутствие генералов на ритуале по традиции совсем не обязательно, что-то мне подсказывает, что мне не понравится то, что он сделает, узнав, что я не могу убить этого ублюдка. Что он может сделать? Ну, снимать с меня ордена он, наверное, не станет, почему-то сейчас я уверен в этом, хотя кто знает эту их даккарскую гордость. Но он может, например, привезти ещё десяток вайо, выстроить их в ряд и торжественно перерезать им глотки на моих глазах, пока я не соглашусь прирезать этого. Где-то я даже слышал о таком. Один из Ацунав в Клинках, кажется, так учил своего сына.

Я не мог этого сделать, но у меня не было выбора. Моя даккарская родина требовала крови, и она не склонна принимать компромиссы. У меня нет выбора...

Я изобразил ухмылку на лице, расправил плечи, перехватил меч в удобную руку. Одно чёткое движение стали по горлу... Красная линия расширяется в широкую красную полосу, быстро бегущую по канавкам алтаря. Вот поток достиг края и, заворачиваясь, нырнул в круглую чашечку. Их не зря делают из гладкого чёрного камня: красное на чёрном - это главное определение красоты у Даккара. Красный закручивающийся поток на холодном чёрном камне.

Чаша наполнилась наполовину. Я лёгко подцепил её пальцами и снял с креплений на алтаре. Теперь, когда чаши нет на своём месте, поток идёт по канавкам прямо на пол. Под ноги. В грязь. В землю. Это тоже способ мышления Даккара: горячее красное в холодную чёрную землю.

Я шагнул к центральной чаше алтаря Мевы. Даккарского алтаря Мевы - холодного чёрного бога, пожирающего горячее красное. Чаша в моей руке опрокинута в красный огонь алтаря Мевы. Красный огонь встретил красный поток и разразился чёрным едким дымом. Где-то сзади об пол клацнули мечи. Даккарская музыка. Признание старшего. Я изобразил на лице полуухмылку и обернулся.

Старик хлопнул меня по плечу и что-то сказал. Что-то правильное, даккарское. Я изобразил небрежное понимание на лице и кивнул. Вот и всё! Даккарские ритуалы короткие. Старик потянул меня прочь из храма. У выхода я обернулся: на чёрном холодном камне, изрезанном красными полосами, лежало неподвижное белое тело. Чёрное-красное-белое под музыку клинков...

Генералы попрощались со мной у портала в хайм. Анжей что-то говорил и звал выпить, но я изобразил занятость и отказался. Чем я собирался заниматься? Куда я шёл? Сколько времени?

Неизвестно почему ноги принесли меня в клинику. В белой комнате на белых простынях серое тело. Эком не спал. У его кровати сидела женщина и чем-то кормила его с ложки, он сразу же сказал ей выйти. Чёрные глаза метнули на меня испуганный взгляд:

- Что случилось?

Я изобразил на лице непонимание:

- Ну... кто-то тут усиленно изображал окровавленный полутруп больше суток.

Он усмехнулся, но на лице крупными буквами читалось: "Не верю"

- Да, этому вайо как-то сильно подфартило разнести мне печёнку. То ли он сам такой мазила, то ли этот его карбоновый пугач такую точность имеет, то ли он целился отстрелить тебе яйца.

Я изобразил усмешку, протянул руку и коснулся волос Экома. Чёрное... зачем я пришёл сюда? Я хотел его видеть? Я хотел увидеть того, для кого всё это сделал? Нет. Он тут ни при чём! Я сделал это для себя. Я боролся со своей беспомощностью... я в очередной раз прогнулся под Даккар. Тогда зачем я здесь? Я и так знал, что ему лучше, его выздоровление просто дело времени. Зачем я пришёл?

Я встал.

- Ну, поправляйся. Пойду я, пока Займа мне не устроила лекцию о том, что тебе нужно спать.

Эком:

Веникем пришёл ко мне только утром на второй день. Он был бледен и как-то неестественен. Я тут же прогнал рыжую:

- Что случилось?

Он усмехнулся, но усмехнулся как-то неправильно, глаз усмешка не коснулась:

-Кто-то тут изображал окровавленный полутруп почти сутки.

Это была ложь. Его нисколько не волновало моё ранение, или, по крайней мере, не волновало так. Было что-то ещё: что-то, что выбило его из колеи. Выбило по-настоящему. Как такое возможно?

На мою шутку он не рассмеялся, не выдал ответной колкости. Ничего! Вообще ничего! Веникем всегда казался мне неуязвимым. Скользкий и гибкий, как змея, он практически не имел болевых точек в своей бесчестности. За всё это время я лишь однажды видел, как удар коснулся его: он был удивлён и обескуражен, когда я сказал ему, что убил свою мать. Но от того удара он оправился очень быстро. Да и удивление не сравнить с явной потерянностью, которую сейчас я так чётко читал за его неестественными улыбками. Кто и куда его ударил? Как им это удалось?

Веникем вдруг встал:

- Ну, поправляйся. Пойду я, пока Займа мне не устроила лекцию о том, что тебе нужно спать.

Как будто он хоть раз прислушивался к запретам. Как будто его можно было ограничить этими запретами.

После того, как Веникем вышел, я некоторое время смотрел ему вслед. Какое же больное место может быть у этой змеи? Кто сумел его ранить? Зачем? Что мне с этим сейчас делать?

Так как я принял решение играть в команде мажора, мне несомненно было выгодно, чтобы этот надлом, который сейчас виден в Веникеме невооружённым глазом, больше никто не увидел. Чтобы мажор, как по щелчку пальцев, снова стал той скользкой и неуязвимой фигурой, какой был. Как такое сделать?

Я вытащил коммуникатор:

- Мастер Морок? Очарование? Это Эком, передайте, пожалуйста, мастеру Морок, что ей стоит срочно бросить все свои занятия и навестить Веникема. Да, я уверен, что это очень важно.

В отношения Веникема и Морок я особо посвящён не был. Насколько он важен для неё, не знал. Но уверен, он нужен ей здоровый и способный выполнять функции генерал-командора. Заметив надлом, она вправит ему мозги самым аккуратным образом.

Венки:

С Морок я столкнулся в парке. Или это было уже не в парке, а на аллее, ведущей к озеру за школой.

- О! А мне говорили, что ты ведёшь мастер-класс долговременного воздействия.

Вокруг неё вихрем кружила тревога, она наклонилась ко мне:

- Что случилось?

К вихрю ауры добавился Ар: "Не лгать":

- Я тот детёныш, что сосёт двух мамок, но и платить приходится тоже двоим.

Она обняла меня, внимательно заглядывая в глаза. Серые глаза - пепел погибшей Арнелет... соломенные волосы топорщатся за ушами: они ещё не отросли после того, как я обрезал косичку они ещё не отросли. В её руках чувствовалась основательность, незыблемость. Мир мог пойти трещинами, рассыпаться на куски, материки сменить очертания, планеты сойти с орбит, но эти руки продолжали бы удерживать меня. Разумом я понимал, что такие ощущения - показатель того, насколько я сам сейчас растерян, размазан тонким слоем по истинам своих родин. А Морок? Морок просто ласково удерживает меня от полного растворения.

- Чем ты платил на этот раз?

- Жизнью. Чужой, отнюдь не невинной жизнью. Мужчины Даккара платят чужими жизнями за честность, а за свободу отдают свою.

Взгляд моей легенды метнулся по моей одежде и вдруг наполнился пониманием:

- Воины любого народа платят чужими жизнями за улыбки своих детей. Не только даккарские воины. Пойдём. Я шла кое-куда, проводи меня.

Она крепко обнимала меня за плечи. Мы свернули по дорожкам в тумане, сейчас я уже совсем не понимал, где мы. Ещё несколько минут, и из тумана вынырнули каменные ступени какого-то здания.

- Пойдём. Спорим, ты ещё не был здесь!

Здание оказалось одним из корпусов клиники. Стеклянные коридоры, стены, разрисованные бабочками и цветочками. Мы поднялись на второй этаж. Длинный коридор палат для больных. Где-то рядом плачет ребёнок, пахнет молоком и какой-то едой прямо из детства.

Морок на минуту остановилась, а потом направилась к одной из палат. Светлая комната, бледные, почти прозрачные шторы на окне. На постели лежит женщина. Не молодая, из мудрых или старших даккарских. Волосы её растрепаны, лицо слегка бледное, а к груди припал младенец. Ёк, это роддом!

Моя легенда улыбнулась:

- Здравствуй, Лема, мы пришли проведать, как вы с малышкой тут?

Женщина заулыбалась:

- А что, ами Шоли ещё не вернулась?

- Нет, дорогая, она сможет спуститься с гор только завтра. Она просила меня навестить тебя.

Женщина поджала губы:

- А Онис?

- Дай юноше время. Уверена, он обязательно пришёл бы, если бы ты родила сына, он знает, как вести себя с сыновьями. Но он пока не представляет, как реагировать на рождение дочери. Шоли научит его, когда вернётся, просто подожди.

Женщина кивнула. Она была ещё немного под амосой, выплеснутой ребёнком во время родов. Это делало её спокойной и счастливой.

- Лема, разрешишь мне взять малышку на руки?

- Да, конечно, ами Лия.

Морок аккуратно взяла в руки младенца. Эни была совсем крохотная. Младенцы энесты фактически рождаются недоношенными, 7-месячными, и мельче детей других полов. Казалось, что ребёнок помещался в её ладонях.

- Венки, ну-ка, расстегни свою рубашку.

Это был неолетанский ритуал: только что родившегося младенца, обычно старшую дочь, клали на грудь мужчине, объявляя его отныне частью рода Арнелет. В этом действии были свои хитрости. Насколько бы беззащитными не выглядели только что рожденные неолетанки, их раса начинала манипулировать людьми вокруг даже раньше, чем делала первый вдох. Неолетанки до 2 месяцев имеют и определённую ауру, и амосу на ладошках вторых рук. Это защитный механизм. Это крохотное создание сейчас уже внушало ощущение счастья своей фати, а прижимая ладошки к моей груди, посвящало в это первобытное счастье и меня.

Морок присела на корточки рядом с нами:

- И как ощущения?

Аура малышки пронизывала нотками торжества, победы, случившегося чуда. Чуда новой жизни. Я пожал плечами:

- Я уже держал раньше младенцев на руках.

Морок улыбнулась:

- Знаю. Но тебе нужно было обязательно ощутить это чувство сейчас снова. Сопоставить его с тем, другим чувством. сопоставить эту жизнь с той уничтоженной, отнюдь не невинной чужой жизнью.

Сопоставить? Красное на чёрном? Горячее красное на холодном чёрном камне под музыку клинков... Аура торжества, аура ожидания счастья грядущих дней, аура, сулящая, что теперь всё будет прекрасно... Ребёнок на моей груди завозился и открыл глаза. Они были абсолютно чёрные, даккарские.