В старинном русском городе Острове провожали на военную службу призывников. По вечерам на берегах Великой звучали то грустные, то буйно-веселые песни, допоздна тревожили душу певучие баяны.
Расставаясь с сыновьями, матери украдкой смахивали непрошеные слезы, а отцы взволнованно напутствовали:
— Так ты уж, сынок, смотри — служи как надо. Солдатское дело оно такое — честное, верное. Сам испытал…
Сыновьям становилось вдруг как-то неловко: ведь вот сколько лет прожили вместе, а все недосуг было расспросить по-настоящему отцов про бои да походы, в которых довелось им участвовать.
И вспоминали юноши день, когда несмышленышами, прижавшись к отцовской груди, разглядывали они висевшие на ней серебряные кружочки с непонятными тогда словами «За отвагу». Отвечали твердо:
— Не беспокойся, отец. Не подведем!
Утром перед отправкой на сборный пункт они не сговариваясь пришли на центральную площадь города. В густых кустах сирени здесь спят вечным сном солдаты Великой Отечественной войны. Постояли молча у невысокого обелиска. С фотографии из-под стекла на них смотрело молодое, очень молодое лицо. Юноша почти мальчик, а на груди четыре боевых ордена!
Молчание нарушил мужчина с седыми висками. Это был их учитель — человек, рассказывавший им в свое время об отваге суворовских солдат и героях Перекопа, о подвиге «Варяга» и мужестве комсомольцев Триполья. Он, как и отцы призывников, в тяжелый для Родины час воевал с фашистами. Только ему выпала судьба ходить дорогами не фронтовыми, а лесными партизанскими.
— Ребята, — учитель назвал собравшихся привычно, по-школьному. — Тот, кто похоронен здесь, всего лишь несколькими месяцами был старше вас. В тысяча девятьсот тридцать девятом году Тарас Рымар учился в школе, а спустя пять лет уже командовал батальоном. Все жители нашего города называют Тараса Степановича сыном древнего Острова. Его имя носят одна из городских улиц у нас и улица в далеком украинском селе Черна, где Тарас родился и вырос.
Тарас Рымар
Дважды видел я Рымара. Двадцать первого июля тысяча девятьсот сорок четвертого года около семи часов утра я и еще несколько товарищей прибыли в деревню Заньково — на командный пункт дивизии, освобождавшей наш город. Нам было поручено принять город от частей Советской Армии. Оказалось, что для этого мы должны встретиться с командиром одного из батальонов — майором Рымаром. Встреча это состоялась только на следующий день.
Накануне был бой за город, упорный, жестокий. Немцы дрались за каждый дом, цеплялись за каждую развалину… Еще дымились пожарища, еще за железнодорожной насыпью раздавались автоматные очереди, когда в Остров приехал командир сто сорок шестой стрелковой дивизии гвардии генерал-майор Карапетян. Поблизости от того места, где мы находимся сейчас, стояли в строю бойцы сильно поредевшего батальона Рымара. Батальон ворвался в город на плечах противника. Солдаты не успели еще отдохнуть, но лица их были радостными, как у людей, окончивших большую и нужную работу.
Генерал поздравил бойцов, по-отцовски обнял Рымара и, вручая ему орден Красного Знамени, сказал: «Молодец, Тарас. Лихо действовал. Лихо».
Молодой комбат, также не по-уставному, ответил: «Спасибо, товарищ генерал. Не я эту награду заслужил. Мне ее солдаты добыли. Они молодцы…»
Спустя месяц, когда в городе наладилась более или менее нормальная жизнь, мы послали письмо в политотдел армии с просьбой отпустить к нам ненадолго Тараса Степановича.
Он приехал прямо с боевой позиции. Дивизия, получившая наименование Островской, гнала гитлеровцев уже из Прибалтики. В день его приезда на этой площади шумело людское море. Трудящиеся района собрались на митинг, посвященный освобождению города от немецко-фашистских захватчиков. Взволнованно говорил Рымар:
«Тяжелая борьба, кровь моих героев солдат сроднили меня с вашим городом навеки. Дорогие островичи, прошу вас считать меня сыном вашего города. Отгремят сражения, я вернусь сюда, чтобы трудиться вместе с вами».
На трибуну полетели цветы. Тарас неожиданно нахмурился и тихо продолжал: «А если суждено пасть в бою, пусть мой прах примет островская земля».
Рассказчик замолчал. Было тихо. Казалось, что даже опавшие листья перестали шуршать под порывами легкого ветра…
Воевать Тарас Рымар начал солдатом в апреле 1942 года. Все, что выпало на долю советского воина в тот тяжелый год, перенес и он — девятнадцатилетний украинский хлопец. Был бой, когда его окоп проутюжил немецкий танк. Была психическая атака на последний рубеж батальона. Бойцов в траншеях осталось не более двухсот, а фашистов было до тысячи. Впереди пьяных «фюреров» шел оркестр. Гитлеровцы на ходу вели ураганный автоматный огонь по красноармейцам.
Рымар и его товарищи поднялись в контратаку. Упал сраженный пулей командир роты. И тогда случилось самое страшное: бойцы вернулись в траншею. Необстрелянными солдатами овладел страх. Им хотелось лишь одного — лежать распластавшись, слиться с землей. Тарас понимал, как это опасно: минута, другая, и фашисты ворвутся в траншею. Медлить было нельзя. Он поднялся во весь рост и спокойно пошел с пистолетом в руке навстречу «психам», пошел не оглядываясь.
— Что же это, хлопцы?.. А-а-а… — Бросившийся вслед за Тарасом пожилой усатый солдат не успел договорить, — прошитый автоматной очередью, захлебнулся кровью. Но уже вновь гремело на околице деревни:
— Ура-а-а-а!
Не две сотни людей бежали вперед, за Рымаром — катилась лавина. С каким-то небывалым ожесточением, точно негодуя на свой минутный страх, врубились красноармейцы в колонны врага, опрокинули их, заставили в панике повернуть назад.
Были и другие большие и малые бои. Бывало и страшно, и очень трудно. Именно тогда научился Тарас в бою забывать себя, жить только одним желанием — выполнить приказ, разгромить врага.
Рымар не получил военного образования. Начало войны застало его на последнем курсе медицинского техникума. Но на поле битвы чувствовал Тарас себя уверенно. Он умел быть хозяином боя, умел своей волей соединять усилия всех солдат в единый порыв.
Сохранился наградной лист, заполненный в штабе 608-го стрелкового полка 6 сентября 1943 года. В графе «Изложение личного боевого подвига или заслуг» скупо написано:
«В наступательных боях 18–19 августа под деревней Суборовка, когда выбыли из строя командир батальона и его заместитель, Рымар принял командование батальоном на себя. Противник переходил неоднократно в контратаки, поддерживаемые танками, но под умелым командованием Рымара они были успешно отбиты… Уничтожено до 150 гитлеровцев, подбито два танка. Когда батальон был окружен немецкими автоматчиками, Рымар организовал стойкую оборону и вывел из окружения личный состав без потерь. Когда гитлеровцы атаковали штаб батальона, он с семью солдатами отразил атаку…»
Под стать Рымару были и бойцы батальона. На красноармейца Пахомова напали четыре фашиста. Двух из них он выстрелом уложил наповал, но и сам был ранен. Истекая кровью, Пахомов бросился в рукопашную схватку и уничтожил гитлеровцев. Старшина Коваленко заметил прятавшихся за углом хаты вражеских пулеметчиков: фашисты поджидали наступавших по огородам бойцов, чтобы расстрелять их в упор. Старшина по-пластунски подобрался к хате с противоположной стороны и… овладел пулеметом.
За сражение под Суборовкой Рымар был награжден первым орденом Красного Знамени. Докладывая командарму об этом многодневном бое, командир дивизии сказал о своем решении назначить Тараса комбатом.
— Уж больно молод твой герой, — заметил командующий, — но бесспорно — талант…
Март 1944 года дивизия генерала Карапетяна встретила в лесах между Невелем и Пустошкой. Еще стыли по утрам на полях и дорогах лужи, в оврагах лежали толстые пласты снега, но в полдни под ногами солдат уже хлюпала густая грязь.
Батальон Рымара стоял в резерве. А соседи справа топтались у высоты 169,8. Ох уж эта высота! Сколько у ее подножья полегло советских воинов! Она господствовала над полями, болотистыми низинами и перелесками. Более чем на десять километров просматривали с нее гитлеровцы все окрест. Обороняли высоту матерые, прошедшие огонь и воду фашистские войска. Соединение, противостоявшее здесь дивизии Карапетяна, было награждено Гитлером «за жестокую оборону» железным крестом.
Солдаты Рымара отдыхали. Днем чистились, мылись, несли караульную службу. А по ночам в березовой роще плясали огни костров. Бойцы часами могли сидеть около них, вести неторопливый разговор о прожитой жизни, мечтать вслух о возвращении домой.
Тарас любил эти ночи. Ухали вдалеке орудия. Где-то рядом строчил пулемет, а в долине речки за которой стеной стоял невысокий, но густой-густой ельник, плыла песня. Рымар часто появлялся у костров, подходил всегда незаметно, садился с солдатами рядом. У него был сильный, мелодичный голос. Когда он звучал в хоре, солдаты радовались: комбат разделял с ними не только трудности боя, но и грусть по родным
Иногда Тарас запевал, и тогда над русской рекой звенело и крепло:
Ой, Днепро, Днепро, ты широк, могуч,
Над тобой летят журавли…
— Тоскует Тарас Степанович, — уважительно говорили у костра пожилые солдаты, у которых сыновья были старше их комбата.
А Тарас в те дни действительно тосковал. Он не имел никаких вестей об отце и любимой сестренке Жене, которую вспоминал особенно часто. Это она принесла ему, двенадцатилетнему пареньку, в укромный уголок на чердак книжку «Приключении капитана Гаттераса». С тех пор Тарас пристрастился к чтению. Это Женя, умная, чуткая Женя, прочла его первое стихотворение, посвященное памяти горячо любимой матери, стихи о Красной Армии, о Павлике Морозове…
Не знал Тарас, что дома его давно похоронили: в село Черна через неделю после отправки добровольцев на фронт пришло сообщение: «Колонну разбомбили, почти никто не уцелел». Не знал он и того, что девять месяцев томился в застенках гестапо его отец: кто- то донес фашистам, что у него сын и дочь в Красной Армии…
Как-то ночью бродил Рымар в прифронтовом лесу, а когда растаяли утренние сумерки, пришел к командиру дивизии.
— Разрешите мне, товарищ генерал, атаковать завтра высоту. Мы ее возьмем, честное слово, возьмем! Только условие: не переносите огня с первой линии траншей в глубину до тех пор, пока не увидите моего сигнала.
Сутки ушли на подготовку. Рымар инструктировал командиров рот и взводов, лично проверял снаряжение и оружие, выступил на партийном собрании, побывал у артиллеристов, которых назначил генерал вести артогонь по высоте. Когда многим казалось, что приготовления к бою уже закончены, Рымар отдавал новые распоряжения, удивляя всех своей предусмотрительностью. Чувствовалась в нем какая-то внутренняя, сдержанная сила. Она подчиняла людей, вселяла уверенность в победу.
2 марта 1944 года батальон Рымара взял высоту. И добыл он эту большую победу малой кровью.
Комсорг 608-го стрелкового полка Иван Яковлевич Глыгало (ныне подполковник, партийный работник одной из частей Ленинградского военного округа) вспоминает:
«Рассвет наступил в то утро как-то особенно быстро, по-гвардейски, точно торопил бойцов… Пушки наши заговорили рано. Били долго. Рымар повел батальон на высоту за несколько минут дол окончания артподготовки.
Обычно с началом ее фашисты перемещались во вторую линию траншей. Когда огонь переносился в глубину, они возвращались. Вернулись и на этот раз. Только сегодня их ожидал здесь сюрприз в виде солдат Рымара. Они встретили хозяев траншей огнем в упор и погнали без остановки, пока не сбросили вниз. Над высотой, точно капля драгоценной крови, заалел красный стяг… До поздней ночи взбешенные гитлеровцы контратаковали высоту, но рымаровцы отбили все их атаки».
В донесении об этом бое командир полка подполковник Гига особо отмечал умелые действия Капитана Рымара как военачальника. Рымар был награжден орденом Александра Невского.
Шоссе Киев — Ленинград. Вправо и влево от него убегают вдаль сотни проселочных дорог. Они пробиваются сквозь лесные чащобы, налетают на косогоры с медноствольными корабельными соснами, огибают тонкие болотистые низины. Сюда, в трудные дли наступательных боев места, в район реки Великой, пробилась летом 1944 года 1-я ударная армия, и составе которой действовал батальон Рымара.
Здесь у врага был заранее создан оборонительный пояс «Пантера». На десятки километров протянулись мощные инженерные сооружения, состоявшие из системы траншей, дотов, дзотов, железобетонных убежищ. Особенно укреплены были Псков и берега реки Великой около города Острова.
Однако советские войска после упорной подготовки двинулись в наступление и 12 июня, прорвав оборону фашистов, овладели поселком Идрица. Через два дня была освобождена Опочка, а затем форсирована Великая южнее Острова.
На пути наступавших войск в развалинах лежали города и села. Оккупанты по приказу Линдемана, Ферча, Хойзингера и других нацистских генералов уничтожили все, что можно было уничтожить. Оставались лишь дымные пепелища.
Советские воины рвались в бой. Пепел сожженных деревень, кровь тысяч замученных жертв звали к отмщению. У Тараса Рымара в те дни была большая радость: из освобожденного родного села пришло письмо от отца.
«Тарас по нескольку раз, — вспоминает бывший санинструктор полка Елена Семеновна Дворскова, — перечитывал отцовское письмо, читал его солдатам, радовался, как мальчик. И мы все радовались вместе с ним. Общее у нас в то время было все — и горе и радость».
Свое первое письмо в освобожденный родной край Рымар писал за час до атаки. Вот она, короткая солдатская весточка:
«Папа, пишу тебе в ночь перед боем, завтра пойдем освобождать нашу Родину до конца. Орлы мои горят стремлением в бой…»
Он сам был орлом, гордым и смелым…
Письмо Тараса Рымара отцу
Остров — узел важнейших коммуникаций — считался ключом к Прибалтике. Вот почему ставка фюрера приказала оборонявшим город частям во что бы то ни стало удержать его в своих руках. После боя 17 июля фашистам удалось закрепиться на господствующих высотах от Горохового озера до реки Великой.
Прорывать немецкую оборону в центре хребта — значило брать город ценой больших потерь. Генерал решил предпринять обходный маневр. Часть капитана Клименко стремительным ударом с фланга пробила брешь в обороне гитлеровцев. Поддержанные огнем гвардейских минометов, солдаты завязали бой за высоты.
Батальон Рымара наступал с фронта и решительно теснил врага. Бойцы вклинивались в боевые порядки немцев настолько дерзко, что были случаи, когда гитлеровцы, заблудившись в тумане, заходили «в гости» к комбату. Один из таких «гостей», ошеломленный и подавленный случившимся, рассказал о том, что дорога к подвесному островскому мосту не заминирована.
Это была оплошность врага, и Рымар немедленно ею воспользовался. Подняв батальон по тревоге, он бросил его по шоссе к мосту. Фашисты заметили атакующих лишь в двухстах метрах, но было уже поздно: рымаровцы уже неслись по первому пролету моста. Единственное, что враги успели сделать, — это подорвать второй пролет. Он переломился и коснулся бурлившей от разрывов мин и снарядов реки. Погибла группа лейтенанта Бертела, первой ворвавшаяся на пролет. Но сотни солдат перебрались на другой берег.
Рассказывая о дальнейшем ходе боя, красноармейская газета «За победу» писала:
«Сразу же за мостом наши подразделения развернулись. Капитан Антонюк повел своих стрелков к железнодорожной станции, Рымар устремился направо. Немцы продолжали отстреливаться. Бойцы врывались в дома и очищали их от противника. Вскоре враг был дезорганизован. И хотя он имел численное превосходство, но уже не в силах был приостановить напора атакующих. К тому же наши бойцы и офицеры вошли в неудержимый азарт. На подразделение Рымара шел лобовой атакой полк немецкой пехоты. Наши расстреливали их в упор. А когда кончились патроны, Рымар сам повел своих стрелков на штурм. С ошеломляющим «ура» врезались в ряды неприятеля, дрались врукопашную. Сотни трупов остались на месте отчаянных схваток. И только небольшой группе немцев удалось уцелеть».
К полудню 21 июля Остров был полностью очищен от немецко-фашистских захватчиков.
За Островом последовал Тарту. Затем батальон Рымара из Эстонии был переброшен на болотистый участок шоссейной дороги Валга — Рига. Отсюда и совершил свой последний путь «сын древнего Острова» в город, ставший для него родным и близким… Пятьдесят солдат во главе с генералом сопровождали тело героя к берегам Великой.
Тарас Рымар погиб 20 октября 1944 года. Небольшой осколок разорвавшейся мины сразил насмерть героя, отдававшего последние распоряжения перед атакой.