Танки, меся разбитую лесную дорогу, вздымая фонтаны воды и грязи, долго преследовали отступающего «противника». Дорогу пересекала река. Была она неширокая, но бурная, с крутым, почти отвесным берегом. Танкисты искусно переправились через каменистые пороги, о которые, грохоча и пенясь, билась вода. Затем атаковали высоту и добили «противника».
Вскоре был объявлен привал. Солдаты расположились плотным кольцом у костра. шутили, смеялись, жадно, с упоением затягивались едким махорочным дымом. Лишь один из них сидел в сторонке, узкоплечий, с маленькими лукавыми глазками. Вздыхая и кряхтя по-стариковски, он стаскивал сапог, что-то бормоча себе под нос, браня все сразу — и дождь, ливший ночью, и грязь, и самого себя.
— Ковыряемся в земле, как кроты… Только один окоп отрыли — смотришь, другой нужно… Ведь не война тут, а учение!
— Ну, заныл, дед Данил, — не выдержал кто-то из солдат. — А еще пулеметчик.
— Какой он пулеметчик!
— А кто же, по-твоему? — в узеньких щелках глаз блеснул злой огонек.
— Кто хочешь, только не пулеметчик. Единую ночь не поспал и раскис, занемог… — говоривший немного помолчал, затем беззлобно усмехнулся и уже дружелюбно напомнил: — Помнишь, как наш старшина рассказывал о фронтовиках, о Злыгостеве? Вот герой был!
…Злыгостев!.. Старшина Разумов часто слышал это имя. От ветеранов полка Алексей узнал, что Иван Злыгостев, окончив семилетку, избрал себе самую мирную профессию — работал пчеловодом на колхозной пасеке. И уже тогда, до войны, о его редком трудолюбии знала вся округа. Сейчас в правлении колхоза над председательским столом висит точно такой же портрет однополчанина, как и в солдатской казарме. И колхоз отныне зовется его именем: «Память Злыгостева». Хороший, богатый колхоз, славится на Пермщине высокими урожаями и большими надоями молока.
…Из отчего дома по накатанному большаку уходил жарким летним днем 1941 года на фронт колхозный пчеловод. Осенью того же года уральский паренек сражался у стен Ленинграда; в тех самых местах, где ныне находится его родная часть.
То было трудное время. Ценой огромных потерь врагу удалось вплотную подойти к стенам города. Стрелковая часть, в которой служил Злыгостев, обороняла одну из Пулковских высот. Передний край нашей линии обороны проходил так близко, что стрелки, сидя в своих траншеях, отчетливо слышали голоса вражеских солдат. Враг делал отчаянные попытки сбить наших воинов с занимаемого ими важного рубежа.
23 сентября 1941 года фашисты после сильной артиллерийской и авиационной подготовки трижды атаковали высоту одновременно с двух направлений — с юга и запада. Но высота осталась неприступной. Ее защитники сражались с невиданным мужеством.
Иван Злыгостев, сидя в своем узком окопчике, видел, как танки с паучьей свастикой на бортах устремились к пологой, поросшей мелким кустарником балке, намереваясь незаметно проскочить по ней в тыл нашим стрелкам. «Не выйдет!» — крикнул Злыгостев и, приготовив противотанковые гранаты, замер в ожидании. Чтобы бить наверняка, он решил подпустить танки как можно ближе. Вот уже слышен их неистовый рев. Остаются считанные метры — сто, пятьдесят, тридцать…
Злыгостев с силой швыряет связку гранат, вторую… Один из танков, приземистый, тупорылый, завертелся на месте, выбросив из-под себя перебитую гусеницу. Кто-то из товарищей подбил вторую вражескую машину. А третья идет прямо на него, Ивана Злыгостева. Стрелок пригнулся, и танк перевалил через окопчик, обдав красноармейца едким дымом. Злыгостев вслед ему швырнул гранату. Одновременно почувствовал, как острая боль пронизала все тело. Однако он продолжал стрелять в наступавших за танками фашистов; стрелял до тех пор, пока, его, окровавленного и обессилевшего не унесли санитары.
Подошел парторг батальона, склонился над Злыгостевым.
— Ленинградец? Где живёшь-то? Может, что передать твоим?
Иван покачал головой: нет, не ленинградец.
— В этом бою, друг, ты действовал, как настоящий ленинградец.
Прошло два месяца, раны зажили. Командование послало Ивана Злыгостева учиться. Смышленый уралец быстро овладел специальностью механика-водителя танка и уже в начале 1942 года успешно вел бои с фашистскими «тиграми» и с «пантерами».
После прорыва блокады Ленинграда часть Злыгостева перебросили на другой фронт. В лесах вблизи Орши в жаркой схватке с врагом танкист потерял своих боевых друзей: весь экипаж погиб, пытаясь вывести с поля боя подбитую машину. Со слезами на глазах Злыгостев смотрел в лес, куда, пятясь как раки, уходили гитлеровские танки. Он погрозил им кулаком.
— Не уйдете… сволочи… Все равно не уйдете.
Вечером, когда бой затих, Иван Злыгостев пришел в землянку парторга батальона и сказал:
— Хочу стать коммунистом. Вот мое заявление. Написал еще там, у Пулковской высоты.
И снова, как в тот день, когда Ивана ранило, парторг сказал:
— Молодчина… Настоящий ленинградец.
Друзья уже давно называли Ивана «братцем-ленинградцем». Он очень гордился этим. Когда предстояло послать кого-либо на самое трудное, самое рискованное дело, где нужны и несгибаемая воля, и непревзойденное мастерство, командир обычно говорил:
— Пошлите «братца-ленинградца». Он не подведет…
И Злыгостев не подводил. В трудных поединках он уничтожил 10 вражеских танков. А сколько раз он выручал из отчаянных положений пехотинцев! Сколько раз пробивал им дорогу вперед!
Когда развернулось сражение на Днепровском плацдарме, танк «братца-ленинградца» первым ворвался на огневые позиции неприятеля. Злыгостев сбил орудие, в упор стрелявшее по нашей пехоте. Затем бросил танк па высоту, откуда свинцовые струи пулеметного огня преграждали путь советским стрелкам. Вскоре над высотой взвился красный флаг.
После боя в лесочек, где танкисты заправляли машины, прибежал офицер-пехотинец, запыленный, возбужденный.
— Где тут найти мне танкиста, что помог нам высоту взять?
Ему показали на Злыгостева.
Офицер молча стиснул в своих объятиях Ивана и трижды поцеловал его.
— Да знаешь ли ты? Нет, ты не знаешь… Ну, в общем, благодарю от имени пехоты.
…Это произошло незадолго до конца войны, на территории Восточной Пруссии. Советские танкисты атаковали противника. Используя лощины, перелески, они вышли во фланг гитлеровцам. Бой длился весь день, не прекратился и вечером. В наступающих сумерках Злыгостев и его товарищи, находившиеся в засаде, видели, как горели вражеские танки. Кто-то начал считать их, насчитал пятнадцать, но потом сбился — так их было много.
Но вот в небо взлетела зеленая ракета. Это был сигнал атаки. Танк старшего сержанта Злыгостева первым вышел из-за укрытия и сразу оказался в самом пекле боя. Он подбил один танк, потом другой. Но вскоре и танк Злыгостева был подбит. Иван окликнул товарищей, никто не отозвался. Все были убиты…
Злыгостев попытался подняться, но не смог: левая рука перебита. Танкист, превозмогая боль, придвинулся ближе к смотровой щели. И в эту минуту он увидел, что рядом стоит фашистский танк, его пушка угрожающе разворачивается, сейчас ударит в борт, в упор…
Трудно сказать, как мог человек, контуженный, с перебитой рукой, управлять машиной. Но он, собрав всю волю, нашел еще в себе силы, включил скорость, дал газ до отказа и ринулся на таран…
В полевой сумке Злыгостева товарищи нашли маленький портрет Владимира Ильича Ленина. Рядом с ним хранилась листовка о боях на Пулковских высотах, в которой большими буквами напечатаны ленинские слова:
«…Мы побеждаем и будем побеждать…»
Сохранилась и записная книжка «братца-ленинградца». В ней — десятки записей о самом памятном о самом главном в боевой жизни. Многие из них сделаны Злыгостевым в боях за Ленинград. Под Пулковом он записал:
«Смелость, смелость и еще раз смелость, доведенная до риска, всегда побеждает». И тут же рядом: «Земля — крепость твоя. Остановись, окопайся и ничего тебе не страшно, хоть землетрясение…»
И еще запись:
«Побеждает тот, кто в минуту смертельной опасности думает о победе. Наш комбат сражался даже и тогда, когда его подбили, и тогда, когда танк превратился в живой факел… Вот пример, которому хочется следовать, подражать!»
И как бы в подтверждение этой мысли — следующая, более подробная запись:
«Многие говорят, что мне везет. Почти в каждом бою мне сопутствует победа. Но, видимо, мало кто знает, как много, терпеливо надо учиться, осваивать опыт других фронтовиков. Как иной раз устанешь, как намотаешься, что и ног под собой не чувствуешь. А командир роты свое: тренироваться, тренироваться, тренироваться. Вот и тренируемся, используя каждую минуту между боями. И стрелять учимся, и машину водить, и землю рыть…»
…Не видел, не мог видеть Разумов, как воевал Иван Злыгостев… Но каждый раз, слушая о нем рассказы ветеранов или читая историю части, он спрашивал себя: «А как бы поступил ты? Нашлось бы у тебя столько смелости, мастерства? Сумел бы и ты вот так же, как на той высотке, помочь товарищам в минуту трудную?»
Вопросы эти были не праздными. Сама суровая армейская жизнь ставила их каждодневно. И не только перед ним, Алексеем Разумовым, мастером вождения, командиром лучшего в роте танкового экипажа, — перед всеми солдатами полка. Ведь каждый из них несет эстафету героя.
Ивану Злыгостеву посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Он навечно зачислен в списки родной части. В первой роте каждый день на вечерней поверке старшина первым выкликает фамилию Ивана Злыгостева.
После поверки рота уходит на прогулку. Вслед ей с портрета смотрит мужественное, волевое лицо, добрые и в то же время суровые глаза героя… «Я с вами, — как бы говорит этот взгляд, — я всегда буду вместе с вами».
И верится солдатам, что так оно и есть: он с ними всегда, везде, в трудностях, в радости и даже в этой песне, что звенит сейчас над притихшим городком в ласковой весенней тишине:
Мы гвардейцы, нам страх неведом,
Такими партия взрастила нас…
Да, навечно остался Иван Злыгостев в боевом строю и в сердцах воинов-ленинградцев.