Дорогой мужества

^{В. Топильский} ДОРОГОЙ ОТЦОВ

Его имя не выбито золотом на мраморе и не занесено в книгу истории, но кровь его горит в пламени боевых знамен. Он не ленинградец, не знал и не видел нашего прекрасного города в мирном труде. Он повстречался с великим Ленинградом в грозные дни войны. Повстречался — и встал насмерть у его стен.

Если вы захотите отдать дань светлой памяти этого солдата, придите на Пулковские высоты, обнажите голову и постойте в безмолвии у братской могилы. Здесь он спит вечным сном. Сюда часто приходит стройный, молодой солдат с погонами артиллериста. Он строг и молчалив. Не удивляйтесь. Это пришел на свидание со своим отцом-солдатом сын-солдат.

Юрий Лопырев не помнит своего отца. Мальчику шел третий год, когда отец — ветеринарный врач колхоза имени В. И. Ленина Иван Романович Лопырев ушел на фронт. Но по рассказам матери сын хорошо представляет своего отца, знает его привычки, характер, даже голос и улыбку. Стоит Юрию сосредоточиться, на мгновение закрыть глаза, как в его воображении тотчас встает живой и родной образ.

И тут нет ничего удивительного. С детских лет Юрий любил и уважал отца. Бывало, долгими зимними вечерами мать, а чаще всего бабушка, большая выдумщица, рассказывали маленькому и любопытному Юре удивительные истории. От иных сказок у мальчика пугливо разбегались быстрые огоньки-глазенки, от страха дрожали губы… Но тут всегда вовремя поспевал отец. Высокий, в длинной серой шинели, в шапке с красной звездой. Он выхватывал из ножен блестящий стальной меч и, размахивая им, отгонял прочь всех сказочных недругов-супостатов.

…Шел третий год войны. С фронта домой приходили от отца ласковые, добрые, ободряющие письма-треугольники. Федосия Дмитриевна — мать Юры — возвращалась с работы, не раздеваясь садилась ближе к свету, бережно раскрывала конверт и, читая письмо с далекой, объятой огнем боев и пожаров стороны, улыбалась и плакала.

— Да перестань ты, дочка, — добродушно говорила бабушка, — ты же знаешь, Ванюшка видеть не мог плаксивых. Иди-ка лучше к столу, щец горяченьких поешь, оно и на душе враз полегчает.

Но вот с фронта пришло последнее письмо. И было оно не от отца, а от его командира. Сообщалось в нем о том, что «командир орудия коммунист старший сержант Иван Романович Лопырев погиб смертью героя, защищая от врагов колыбель революции — Ленинград».　

Прошло несколько лет. Однажды Юра возвратился из школы сияющий и радостный, с красным галстуком на шее — в этот день его приняли в пионеры. Мать обняла сына, крепко прижала к груди:　

— Поздравляю тебя, сынок. Будь настоящим человеком, каким был твой отец.　

Федосия Дмитриевна подошла к комоду, открыла левый верхний ящик и достала со дна большую пачку перевязанных голубой тесьмой пожелтевших от времени конвертов.　

— Возьми, посмотри, это от отца… — Мать не закончила фразу, мягкий и добрый голос ее сорвался, задрожал. Она отвернулась, чтобы скрыть слезы, и быстро вышла из комнаты.　

На улице давно сгустились сумерки, пригнали с лугов стадо, с веселой песней прошли с работы девчата; мать суетилась около печки, готовя ужин. Ничего этого не замечал Юра. Взволнованный, он сидел у распахнутого в сад окна, как когда-то сидела его мать, и, не отрываясь, листок за листком читал фронтовые отцовские письма.　

Следующее письмо, неоконченное и наспех написанное перед боем:　

…И только об одном умолчали листки фронтовых отцовских писем: они ничего не рассказали Юрию о том, как воевал его отец на фронте, как он вел себя в бою. Отец был скромным человеком и ничего не сообщал в письмах домой о своих трудных и больших фронтовых путях-дорогах. Да и зачем было ему писать, тревожить жену, сына. Под Воронежем, недалеко от родных мест, где на берегу небольшой реки Вороны расположилось его село, шли бои. Село тоже чуть не стало боевым рубежом. Вот, видимо, поэтому каждое письмо кончалось словами: «За меня не беспокойтесь. Утром услышите по радио слова «Ленинград сражается, Ленинград победит», значит это сражаюсь и я, и тысячи таких, как я, и мы обязательно победим».　

А как хотелось сыну во всех подробностях узнать о сражавшемся у стен Ленинграда отце, открыть эту очень нужную ему, сыну, сторону жизни отца — коммуниста, бойца. Юрий посылал во все концы страны письма с надеждой найти ту воинскую часть и людей, с которыми служил отец. Но не так-то просто было напасть на отцовский след, затерянный на дорогах большой войны.　

Годы шли. И вот уже Юрий Лопырев приколол к своей груди красный эмалевый флажок с дорогими буквами — ВЛКСМ. В его комсомольском билете всегда хранилось одно из писем отца, в котором Иван Романович писал: 　

На призывной комиссии у Лопырева была одна просьба: послать его в ту часть, где служил в годы войны его отец. Военный комиссар одобрил намерение Юры и обещал сделать все возможное, чтобы удовлетворить просьбу. Наверное, не совсем легко это было сделать военному комиссару, и службу молодому солдату Лопыреву пришлась начинать вдали от фронтовых дорог отца.　

Вскоре Юрий послал в Ленинград два письма: одно в обком комсомола, другое — командующему войсками Ленинградского военного округа. Участливо отнеслись в Ленинграде к его просьбе. Лопырев был переведен в часть, под боевым знаменем которой в годы войны стойко и самоотверженно сражался за Ленинград его отец.　

С нескрываемым волнением ходил Юрий Лопырев по военному городку. Все ему здесь казалось родным, близким. В каждом встреченном офицере он видел товарища отца. Проходя в штабе мимо первого поста, Лопырев подтянулся, на секунду замер, приветствуя боевое знамя.　

— Здравствуйте, товарищ Лопырев! — услышал в ответ на свой рапорт о прибытии Юрий. Навстречу ему шел, улыбаясь, командир части. — А мы вас ждем, в штабе округа нам рассказали про вас.　

Командир долго беседовал с молодым солдатом интересовался его жизнью, расспрашивал про мать. Офицеру понравился Юрий. «Хорошая смена вступила на дорогу отцов», — с удовлетворением подумал он.　

Приняли Лопырева на батарее радушно. Молодой солдат с первых дней почувствовал, что попал в боевую и дружную семью, где хранят добрую славу тех, кто когда-то служил здесь.　

В Ленинской комнате части висит большой, в золотой рамке щит. На нем выписаны фамилии и имена солдат, сержантов и офицеров, которые в тяжелые блокадные годы оставались бессменно на боевом посту. Есть тут и фамилия храброго зенитчика Лопырева Ивана Романовича.　

В части Юрий наконец встретился с человеком, который близко знал его отца, вместе с ним участвовал в боях. Старший лейтенант Виталий Голубев как только увидел рядового Лопырева, так радостно воскликнул:　

— Весь в отца, ну ни дать ни взять Иван Романович! Я о тебе, дорогой мой, еще в памятные блокадные дни услышал. Бывало, в минуты затишья соберемся в окопе, закурим одну самокрутку на весь расчет и сидим — греемся, разговариваем, «стратегические» планы строим, как бы нам скорее блокаду снять, врага разбить, к родным возвратиться.　

«Юрка меня ждет», — говорил нам твой отец. Он доставал из потертой сумки письмо, принимался читать. А в письме-то все больше сообщалось о тебе, о том, как ты растешь, как улыбаешься, как тянешься ручонками к отцовским письмам. Сильно любил тебя отец.　

Однажды Иван Романович узнал, что неподалеку от наших огневых позиций находился детский дом. В одном из старинных особняков за толстыми стенами жили оставшиеся в городе ребятишки. Они так же, как и все ленинградцы, испытывали беду, нуждались зимой в топливе, недоедали. Отец твой, он был парторгом, поговорил с коммунистами. И мы взяли шефство над ребятишками, носили им дрова, делились с ними нашим солдатским пайком. Был там один бойкий мальчишка, тоже Юркой звали. Иван Романович дружил с ним. Бывало, возвратится после такой встречи в батарею, сидит задумчивый. Больно было на душе, тревожились мы за судьбу ленинградских ребятишек. «После войны, — говорил, бывало, Иван Романович, — обязательно найду этого бойкого Юрку и увезу к себе под Воронеж, пусть растут вместе с моим Юркой как братья».　

А когда появилась «Дорога жизни», наших ребятишек посадили в машины и увезли из осажденного города на Большую землю, куда-то в Сибирь. Мы с Иваном Романовичем собирались проводить своих юных друзей, но не смогли. Ранним утром по тревоге встали у орудия и весь день не отходили, отражая вражеские самолеты. Стреляем, а на душе тревога: «Как там наши мальчишки и девчонки, успеют ли проскочить машины?» «Успеют, — успокаивал нас командир, — надо только стрелять нам без промаха по стервятникам». А стреляли мы метко, такая кипела злость в груди, что не могли мы промахнуться. Нас за тот бой орденами наградили. Иван Романович потом говорил всем: «Это награда у меня за Юрку».　

Старший лейтенант Голубев в годы войны был солдатом в зенитном орудийном расчете, которым командовал сержант Иван Лопырев. Он помнит, как в одном из боев их командир вышел победителем из поединка с пикирующим на орудие фашистским самолетом. Тогда Иван Романович был награжден медалью «За отвагу».

Многое узнал Юрий из рассказов старшего лейтенанта. Когда Голубев заторопился уходить (его срочно вызвали в штаб), рядовой Лопырев встал и просяще заглянул в лицо офицеру. Старший лейтенант обнял солдата.　

— Я все понимаю, Юра, но об этом ничего сказать не могу. Погиб твой отец под Пулковом в январе 1944 года. В том бою я не был, на курсы уезжал… Но дрался, писали потом мне товарищи, сержант Лопырев храбро. Иван Романович выкатил свое орудие на прямую наводку и в упор расстреливал гитлеровские танки. Он и раненым остался у орудия. И тогда, когда весь расчет выбыл из строя, продолжал бить метко по врагу. Гордись, у тебя был хороший отец, настоящий солдат.　

В батарее рядовой Юрий Лопырев показал себя образцовым, или как любит говорить старший лейтенант Голубев, настоящим солдатом. Лучше всего о его службе и о том, как он хранит память об отце, говорят три нагрудных знака солдатской доблести, которыми награжден комсомолец. Хорошо сказал об этом командир:　

— В этих наградах есть частица тех боевых орденов и медалей, которыми был награжден здесь, на ленинградской земле, твой отец. И я рад прикрепить значок отличника на гимнастерку сыну солдата-фронтовика.

…В далекой воронежской деревне Федосия Дмитриевна по-прежнему с волнением ожидает и с радостью читает солдатские письма. И кажется ей, что написаны они тем же знакомым почерком, та же рука, только может быть, немного покрепче, помоложе.