Дорогой мужества

^{И. Ворожейкин, С. Кугаевский} ГЕРОИ НОВОРЖЕВСКОГО ПОДПОЛЬЯ

Резкий ветер горстями бросал колючий снег в лицо. Он обжигал щеки, пробирался за воротник. Метель неистовствовала. Опасаясь встреч с полицаями, Толя Острогорский шел полем, утопая по пояс в сугробах. Заметив темные очертания деревни Трохачево, облегченно вздохнул:　

— Наконец-то. Только бы застать дома…　

Вот и знакомая изба, где живет Саша Хлебодаров.　

Оглянувшись, юноша осторожно постучал в дверь.　

— Кто там?　

Толе показалось, что мужской голос дрогнул.　

— Откройте, Роман Егорович.　

— Носит тебя нелегкая, — вместо приветствия проговорил отец Саши, плотно закрывая дверь.　

Саша перебирал книги. На одной из них Толя прочитал: «История СССР».　

— Не забываешь про школу?

— А ты? — вместо ответа спросил Саша.　

На минуту ребята замолчали. Затем заговорил Толя, горячо, убежденно:　

— Саша, дружище, нельзя нам больше бездействовать. Вот мы хотели через линию фронта перебраться. А разве нельзя быть полезным Родине здесь, на оккупированной земле, в нашем Новоржеве? Нужно только быстрее решиться. Если ты согласен, то нам, как комсомольцам, надо потолковать с другими ребятами.　

На другой день Толя Острогорский и Саша Хлебодаров побывали у Васи Барихновского, Володи Баркова, Игоря Соколова, Кима Петрова. Через несколько дней все, с кем говорили Толя и Саша, пришли на квартиру Игоря. Собралось больше десяти юношей и девушек, бывших учеников Новоржевской средней школы.　

— Интересная штука получается, — сказал Барихновский, показывая ребятам приказ коменданта Новоржева. — Хлеб отдай, скот отдай, сам работай на немцев, а теперь еще и радиоприемники отбирают. Только приемничек-то я им не сдам, хотя он и не работает.　

— Приемник! Вот здорово! — радостно воскликнул Петров. — Что же ты молчал, чертушка!　

Две ночи возились друзья со старым приемником, но он упорно молчал.　

— Ничего, ничего, заговорит, — подбадривал себя и друзей Вася, поворачивая, наверное, в сотый раз выключатель.　

И вдруг раздался перезвон кремлевских курантов. Подпольщики на какой-то миг замерли, затем схватили карандаши. Диктор читал приказ Верховного Главнокомандующего о разгроме фашистских войск под Москвой.

И еще одна ночь была бессонной: ребята писали листовки. Утром Барихновский отправился в Новоржев. На окраине города его задержал патруль.　

— Куда? — один из гитлеровцев ткнул дулом автомата в Васину грудь.　

— В комендатуру, — ответил Барихновский.　

— А-а, — протянул фашист и повернулся спиной.　

Вася зашагал дальше. У доски объявлений военной комендатуры он остановился, осторожно вытащил из-за пазухи листовку и прикрепил ее поверх распоряжения гитлеровских властей. Затем юноша неторопливо прошел к афишной тумбе…　

Вскоре всюду, где отважный подпольщик наклеил листовки, толпились люди.　

— Вот это новость! — восхищенно говорил старик в дубленом полушубке. — Выходит, капут немцам под Москвой. А они-то брехали…　

О разгроме гитлеровцев под Москвой в тот день узнали не только в Новоржеве, но и во многих окрестных деревнях.　

В городе регулярно стали появляться листовки. Гитлеровцы усилили репрессии. Малейшее неповиновение влекло теперь за собой угон в Германию или расстрел. Но и это не помогло. Борьба против оккупантов разгоралась.　

Вскоре включилась в нее и Зоя Брелауск — учительница Крекшинской семилетки. На бирже труда, куда пришла Зоя просить работу, ей был устроен настоящий допрос: «Кто, откуда, не комсомолка ли?». Отвечала коротко: Зоя Яковлевна Брелауск, год рождения 1914-й,　окончила Опочецкое педагогическое училище, работала учительницей, была комсомолкой.　

Немецкий офицер взглянул на посетительницу. Перед ним стояла высокая девушка. Аккуратно завитые волосы обрамляли симпатичное лицо, голубые глаза смотрели открыто и прямо. Гитлеровец отвернулся и что-то отрывисто произнес.　

— Будете шить мешки, — сказал переводчик.　

Когда Брелауск уходила с биржи, ей показалось,　что мимо прошла знакомая. Зоя оглянулась: сомнений быть не могло. Тихо окликнула:　

— Зина?　

Та остановилась:　

— Зоя!　

Оказалось, что Зина Евдокимова, владевшая немецким языком, работала на бирже труда, в отделе, в котором выдавали местному населению документы. Девушки вышли на улицу. По дороге рассказали друг другу о своих мытарствах после начала войны.　

Зина внимательно слушала подругу. И тогда Зоя решилась:　

— Знаешь, Зинок, а все-таки жутко жить так, как мы живем. Вчера я проходила мимо одного дома. Двое фашистов за руки вели девушку, она не хотела идти, наконец вырвалась и плюнула в лицо одному из гитлеровцев. Тот вытащил пистолет и застрелил ее. Застрелил спокойно, будто стрелял не в человека… Так продолжаться больше не может. Не должны мы сидеть сложа руки.　

— Об этом я часто думаю, Зоя. Но что делать?　

— А ты помоги нашим людям. Ты же сама сказала, что выдаешь документы. — Зоя на минуту задумалась. — 　сейчас часто отправляют молодежь в Германию. Но фашисты отбирают здоровых людей. А им надо выдавать такие документы, по которым они бы значились больными. Понимаешь?　

— Понимаю, понимаю и постараюсь так делать.　

^{Зоя Брелауск}

…Как-то в воскресный день Зина пришла к Зое домой.　

— А я с хорошей вестью. Тебе, Зоя, можно устроиться на маслозавод. Освободилась должность счетовода. С кем надо я уже поговорила. Работа там несложная: нужно выдавать квитанции сдатчикам молока и масла, всегда с народом будешь.　

Засиделись до позднего вечера. Провожая подругу, Зоя предупредила:　

— Действуй осторожнее, Зина. Неровен час скажешь лишнее — злой язык найдется.　

Едва только Брелауск вернулась домой, как раздался негромкий стук.　

— Войдите!　

Две женщины, закутанные в теплые шали, переступили порог. 　

— Зойка, не узнаешь, что ли? — радостно воскликнула одна из них.　

Брелауск растерянно посмотрела в сторону говорившей. Та скинула заиндевевшую шаль.　

— Шура! Смирнова Шура! — ахнула Зоя.　

Учительнице русского языка и литературы Крекшинской семилетней школы Александре Ефимовне Смирновой не удалось в свое время получить высшее образование. А учиться хотелось. Девушка поступила на заочное отделение Калининского педагогического института. Нелегко было совмещать работу с учением, но комсомолке Смирновой настойчивости и трудолюбия было не занимать. Война застала Шуру в Калинине — сдавала экзамены за третий курс литературного факультета. Однако вскоре книги пришлось на время отложить — студенты, в том числе и заочники, были отправлены на сооружение оборонительных рубежей. Смирнова рыла окопы, устанавливала противотанковые надолбы. Когда работы были закончены, Шура добралась до Торопца. Там жили родственники. Врагу вначале удалось занять Торопец, но в январе 1942 года советские войска освободили город.　

Однажды Шуру вызвали в районный комитет комсомола. В кабинете первого секретаря сидел немолодой мужчина в полувоенном костюме. Он приветливо поздоровался с Шурой, усадил ее в кресло. Обращаясь к девушке, незнакомец заговорил тихо, но уверенно, твердо:　

— Вас мы пригласили затем, чтобы направить в тыл врага. Я имею в виду Новоржевский район. Нужно помочь наладить там организованное сопротивление оккупантам. Знайте — опасности будут стеречь вас на каждом шагу. Враг не только злобен, но и коварен.　

— Я готова на все! — с волнением сказала Шура.　

Смирновой подробно объяснили, что она должна делать в Новоржеве. Сказали, что с нею пойдет еще одна девушка, Вера Капусткина. Она хорошо знает немецкий язык, ей надо помочь устроиться на службу в воинскую часть.　

Когда утром следующего дня Шура вновь пришла в райком, она увидела красивую девушку лет двадцати. Незнакомка склонилась над картой. Пышные волосы то и дело спадали на лицо, и она часто поправляла их рукой.

Девушки познакомились. Вскоре Шура уже знала, что Вера Капусткина училась в юридической школе, родом она из Калининской области. Перед отправкой за линию фронта они тщательно изучали карту. Назубок вызубрили названия деревень, через которые им предстояло идти.

Наконец в путь. На второй день пришли к назначенному месту, в расположение наших войск. Здесь девушки подкрепились, отдохнули. Вечером их вызвали в штаб.

— Теперь самое время. Счастливо, — напутствовал командир.　

^{Шура Смирнова}

Линию фронта перешли незаметно. Позади еще долго слышался шум боя. Миновали первую деревню на занятой врагом территории. В домах ни звука — будто вымерли все. У околицы второй деревни их встретил громкий собачий лай. Девушки отбежали к кустам и залегли. В небо взвилась ракета, в морозном воздухе гулко прозвучали выстрелы. Стихли они так же неожиданно, как и начались.

— Кажется, не заметили, — прошептала Вера. — Пошли.　

Усталость сковывала ноги, а они все шли, шли… Холодным зимним вечером показался Новоржев. Шура перебирала в памяти фамилии знакомых. «Кто из них живет теперь здесь? К кому из них можно зайти? Кому можно довериться? Ну, конечно же, надо найти учительницу Зою Брелауск».　

…Долго в ту ночь не смолкал разговор в комнате Зои. Шура убедилась, что в своем выборе она не ошиблась. Брелауск уже сама подобрала несколько человек, на которых можно положиться. И они уже действовали!

Веру Капусткину удалось устроить на кухню одной из воинских частей. Девушка сказала гитлеровцам, что ее мать была немкой, ненавидела советский строй, со слезами говорила о гибели родителей во время бомбежки. Капусткиной поверили. Однажды на кухне появился сухопарый фашист в форме офицера полевой жандармерии. Вера невозмутимо продолжала чистить картошку, напевая незамысловатую песенку, услышанную от немецких солдат. Офицер прислушался и, улыбнувшись, сказал:　

— Такая красавица и такая грязная работа. Вам нужна другая работа, фрейлейн.　

— Я думаю, — ответила Вера, — что и это маленькое дело идет на пользу славной германской армии.　

— Хорошо сказано. Очень хорошо, милая фрейлейн. Но я решил дать вам более ответственную работу. С сегодняшнего дня вы — наша переводчица.　

Так Вера Капусткина стала переводчицей в полевой жандармерии. Перешла на другую работу и Зоя Брелауск. Она стала счетоводом на маслозаводе. Вместе с ней работали Мария Гусарова и Валентина Чигаринова.　

Мария Семеновна Гусарова, ныне бухгалтер дорожно-эксплуатационного участка в Новоржеве, вспоминает: 　

После работы Брелауск зашла к Гусаровым. Дома был муж Марии, он играл с дочкой. Зоя знала Дмитрия Гусарова с самой лучшей стороны. До войны он работал слесарем в артели «Новый путь», был активистом.　

— Вот что, Дима. Нам нужен свой человек в тюрьме. Сейчас туда ищут надзирателей, но но находит. Тебе надо поговорить с начальником тюрьмы. Фамилия его Селищенский. Если тебе удастся устроиться в тюрьму, мы не только сможем помогать арестованным, но и будем знать причины их ареста.　

На другой день Гусаров имел разговор с начальником тюрьмы, а через неделю его сердитый голос уже раздавался в камерах.　

Почти всем подпольщикам удалось войти в доверие к оккупантам и их прихвостням. Работа переводчицы давала возможность Вере Капусткиной получать ценные сведения о численности и вооружении гитлеровцев. Зина Евдокимова могла обеспечивать бланками документов и помочь устроить нужного человека на работу. На селе помощницами Зои стали ее подруга по школьной работе Клава Гринченкова, которая жила в деревне Грибово, и Маруся Федорова, переехавшая из Новоржева на родину мужа, в Юхновский сельсовет.　

Пришло время возвращаться в Торопец Смирновой. Расставаясь с Зоей. Шура наказывала:　

— Скоро мы опять увидимся. По если мне не удастся попасть в Новоржев, то все, что у тебя будет для меня, передай Толе Острогорскому. Он знает, куда надо доставить.　

Впервые Зоя встретила Толю у Гусаровых. Перед этим Смирнова предупредила Брелауск, что для связи было бы хорошо иметь надежного человека, лучше всего из молодых. На таких меньше обращают внимания. Вот тогда-то Зоя узнала у Дмитрия, что Острогорский вместе с другими ребятами распространял листовки, парень он серьезный, комсомолец.　

Вскоре с Толей поговорила Смирнова. Зоин выбор был одобрен.　

Для оккупантов наступало неспокойное время. В лесах под Новоржевом в 1942 году смело действовал партизанский отряд под командованием Большакова. В него вступили Вася Барихновский и Ким Петров. Вскоре партизанами стали Неля Степанова, Толя Острогорский, Володя Барков. Те, кто полгода назад, затаив дыхание, слушали сообщения Совинформбюро из Москвы, теперь с оружием в руках защищали Советскую Родину.　

Действовали партизаны дерзко и умело: совершили ночной налет на деревню Давыдово, где разгромили фашистский гарнизон, взорвали Горькухинский мост, что на шоссе Новоржев — Опочка. Эту операцию, в результате которой на несколько дней приостановилось движение по дороге, имевшей важное значение для оккупантов, выполнил Ким Петров со своими товарищами.　

К конце 1942 года под Новоржевом появилась партизанская бригада Максименко. Отряд Большакова влился в ее состав. Когда бригада под натиском карателей ушла в леса, Ким Петров с группой смельчаков из бригадной разведки продолжал действовать в районе Черноярово. Здесь и произошла встреча Кима с Шурой Смирновой. Отсюда они вместе направляли в Новоржев связных. Однажды побывал в Новоржеве и дед Кима — глубокий старик, не по летам подвижный. Он отвез в семью Терентия Петровича Петрова для передачи Зое Брелауск полученные через партизан листовки и свежие газеты.　

Толя Острогорский в это время пробрался за Сороть, в партизанскую бригаду Германа. В начале лета 1943 года он появился в Черноярово с заданием связать между собой разрозненные партизанские группы. В первую очередь отважный юноша установил связь с Шурой Смирновой и Кимом Петровым.　

Новоржевские подпольщики действовали в очень трудных условиях. Фашисты свирепствовали, по малейшему подозрению учиняли зверские расправы. Старожилы Новоржева хорошо помнят, как однажды гитлеровцы схватили за какую-то провинность нескольких мальчиков в форме учащихся ремесленного училища и повесили их перед самым входом в городскую церковь.

Брелауск и ее товарищи хорошо понимали, что сейчас надо действовать более активно. К борьбе против оккупантов решено было привлечь находившихся в Новоржеве и ближайших населенных пунктах военнопленных. Под страхом смертной казни гитлеровцам удалось некоторую часть из них заставить надеть форму и выполнять хозяйственные работы, охранять дороги и мосты. Через Веру Капусткину Зоя познакомилась с одним из пленных. Звали его Суреном, родиной его была Армения.　

Как было условлено, Сурен встретился в лесу с Толей Острогорским. Обсудив с ним план побега, он ночью пробрался к своим землякам — военнопленным, охранявшим мост на Опочецкой дороге, и увел их к партизанам. Армяне вместе с группой Кима Петрова влились в З-ю бригаду ленинградских партизан.　

Позже туда перешло еще несколько групп военнопленных. Бывший начальник политотдела бригады Михаил Леонидович Воскресенский вспоминает:　

Уход к партизанам целой группы военнопленных, да еще с оружием в руках, не на шутку встревожил коменданта и гестаповцев. Новоржев теперь охранялся особенно усиленно, попасть в город было сложно, а еще труднее — выбраться из него. И все же не один раз темными ночами Толя Острогорский добирался до дома матери Нели Степановой и передавал Евгении Павловне небольшие свертки для Зои, получая, в свою очередь, письма с разведданными для Шуры. Роль связного иногда выполняла Клава Гринченкова.　

Гестаповцы вначале ничего не подозревали. Да и в самом деле, мог ли кто из них подумать, что переводчица Вера Капусткина, всегда так мило улыбавшаяся офицерам из полевой жандармерии, запоминала все, о чем говорили они между собой. Обычно в тот же день об этих разговорах узнавала мало кому известная работница маслозавода Зоя Брелауск.　

Иногда забегала на завод Зина Евдокимова. Приходила она обычно к обеденному перерыву, как бы невзначай. Зина передавала незаполненные, но уже заверенные печатью документы, сообщала, кого успела предупредить об угоне в Германию. Под вечер где-нибудь в людном месте Брелауск встречалась с Гусаровым. Дима с невозмутимым видом первым подавал руку Зое. Та, отвечая рукопожатием, чувствовала в ладони записку.　

Командование 3-й партизанской бригады было хорошо осведомлено о положении в городе Новоржеве и в его районе. Подпольная группа Брелауск сообщала, где и какие части гитлеровцев находятся. Партизаны получали точные данные об укреплениях и огневых точках врага. Молодым патриотам удалось переправить в бригаду план обороны Новоржева.　

В свою очередь, и партизаны не оставались в долгу перед подпольщиками, передавали им листовки и газеты. Появились они как раз в тех местах, где гитлеровцы меньше всего ожидали: на зданиях тюрьмы и комендатуры, на домах, где жили оккупанты. Много листовок распространялось по району. Фашистским сказкам о скорой победе над Советской Россией теперь уже никто не верил.　

Август 1943 года стоял засушливый. Жара не спадала даже по ночам. Перед тем как лечь спать, Роман Егорович Хлебодаров проверил, крепко ли закрыта калитка: мало ли кто может забрести ночью во двор неслышно, а так прежде постучать придется. Неожиданно он услышал, что к его дому кто-то подъезжает.　

В ворота постучали. Хлебодаров открыл. Перед ним были офицеры-гитлеровцы. Отведя лошадей за дом, они прошли в комнату. Только здесь Роман Егорович разглядел, что одним из офицеров был… Толя Острогорский. Со злости Хлебодаров даже выругался:　

— Чертяга проклятый! Ишь вырядился!　

Острогорский вместе с Суреном ехал в Черноярово к Евгении Павловне Степановой за сведениями от Брелауск. По пути Толя и решил заехать к Хлебодарову. Роман Егорович посоветовал Острогорскому и Сурену остаться до утра, сообщил, что в Черноярово прибыл карательный отряд, ночью можно нарваться на засаду.　

— Ничего, — ответил Толя. — Не заметят. А потом мы все-таки в офицерской форме.　

Оговорить связных Роману Егоровичу не удалось. Толя и Сурен поехали дальше. Перед рассветом они постучали в дом к Степановой. Евгения Павловна, передавая сведения Зои, предупредила, что в деревне полицаи, велела быстро уходить.　

Через несколько минут раздалась автоматная очередь, а потом выстрелы из винтовки. Сурен подбежал к дому Евгении Павловны и крикнул:　

— Нарвались на засаду. Толю убили!　

Когда стало светло, гитлеровцы разглядели, что подстрелили своего офицера. Пришлось звонить в Новоржев. Гестаповцы не заставили себя ждать.　

В то же утро Евгения Павловна пошла в Новоржев. О случившемся надо было немедленно сообщить Зое. 　

Два удара обрушились на Брелауск. Пришло подтверждение о расстреле Капусткиной. На квартире Веры гитлеровец случайно обнаружил в книжке записку с разведданными. Сначала Капусткиной удалось избежать ареста. Она покинула Новоржев, но была схвачена по дороге, и Зоя только сейчас узнала о гибели замечательной разведчицы. И вот еще одна жертва — Острогорский. Расспрашивая Евгению Павловну о гибели Толи, Зоя спросила:　

— А мои сведения?　

— Я отдала ему.　

— Значит, они попали в руки гестапо.　

Возвращаясь после свидания со Степановой, Зоя старалась вспомнить все, что она отправила в бригаду. «Да, у Острогорского нашли бланки разных документов, письмо его двоюродного брата Вани с просьбой принять в партизаны, мои донесения». И тут Зоя вздрогнула: одно из донесений она не успела составить печатными буквами и написала от руки. Правда, подписи не было. Но если фашисты начнут сличать почерки?

На работе Зоя и виду не подала, что случилось непоправимое. Вечером было уничтожено все, что могло ее скомпрометировать… Теперь можно уходить в лес. Иного выхода нет.　

Размышления прервал приход немецкого коменданта. Тот был только с переводчицей. «За мной… но почему один?» — подумала Зоя. Она знала, что в таких случаях обычно приезжает много солдат. Гитлеровец объяснил, что сейчас идет ревизия работы хозяйственных учреждений и ему необходимо познакомиться с книгами учета сдачи молочных продуктов.　

— Может быть, мне пальто надеть? спросила Зоя, решив проверить намерения фашиста.　

— Не стоит, на улице тепло. Я нас отвезу домой.　

В конторе завода уже никого не было. Зоя открыла шкаф, в котором хранилась документация. Гитлеровец начал внимательно рассматривать записи.　

— Здесь не очень то удобно. Заберем книги и поедем лучше ко мне, в комендатуру, сказал офицер.　

Подъехали к зданию бывшего отделения Госбанка. Прошли несколько комнат. И самом конце помещения офицер открыл железную дверь:　

— Прошу!　

И сильно толкнул девушку в камеру-карцер. Зоя огляделась. Стены карцера обиты жестью. В этом железном мешке можно было только стоять или сидеть, поджав ноги.　

Так вот какая «ревизия»!　

Вслед за Брелауск гестаповцы арестовали Зину Евдокимову, Диму Гусарова, Марусю Федорову, Ваню Острогорского, Клаву Гринченкову и еще несколько человек, замеченных в близком знакомстве с Зоей Брелауск и ее друзьями.　

Что сейчас: день или ночь? А может, еще и рассвета не было? Время идет так медленно. Зоя понимает, что фашисты ждут, когда она сама застучит в дверь, попросит, чтобы ее выпустили из карцера. Не дождутся!　

В мыслях одно: арестован ли еще кто-нибудь? Как бы было хорошо, если бы ребята успели уйти к партизанам…　

Заскрипела дверь. Зоя зажмурилась от яркого света, с трудом встала на онемевшие ноги. На допрос.　

За двумя столами сидят офицеры. Неожиданно один из них почти ласково заговорил по-русски:　

— Вы помогите нам, Брелауск, выяснить некоторые неясные вещи. Думаю, что вы, если и замешаны в них, то совсем случайно. Наши люди убили Острогорского — бандит не хотел сдаваться. У него найдено письмо, почерк ваш, но кому вы его писали?　

— Какой Острогорский, какое письмо? Вероятно, тут ошибка?　

— Ну как же не вы писали? Вот дела с маслозавода, а вот ваша записка, — следователь показывает на письмо Зои и на папку счетных документов. — Ошибки тут нет.　

— Я никому и ничего не писала.　

— Значит, не писали?　

— Нет!

Фашист подходит к девушке, вынимает зажигалку и прикуривает сигарету. Горящую зажигалку подносит к Зоиному подбородку. Боль ударяет в виски, но Зоя молчит.　

— Не писали?　

— Нет!　

Пытка продолжается. Офицер бьет по лицу раз, другой…　

Из кресла поднимается комендант. Он говорит спокойно. Зоя слышит фамилии подпольщиков. Следователь переводит.　

— Ваши друзья — Гусаров, Евдокимова, Гринченкова, Федорова во всем уже признались. Ради чего вы упорствуете?　

— Если они признались, так что же вы еще хотите? — невозмутимо отвечает Зоя.　

Теперь удары сыплются справа и слева. Кто-то сильно бьет по затылку. В глазах темнеет… Сознание возвращается медленно. Первое, что видит Зоя, — дневной свет. Она лежит на полу, рядом — нары. «Значит, отвезли в тюрьму».　

В тот же день гестаповцы подвергли допросу и пыткам всех арестованных друзей Брелауск. Первым на допрос вызвали Гусарова.　

— Вы знаете Брелауск?　

— Конечно, знаю. Жили по соседству.　

— Она сказала, что вы ей сведения из тюрьмы передавали, — допытывался тот же гестаповец, который допрашивал Зою.　

— Это я-то? Нет, вы что-то путаете, господин следователь. Уж что-что, а обязанности надзирателя я выполнял исправно.

— Ты будешь отвечать?　

— Я и так не молчу, — усмехнулся Гусаров.　

— О чем ты сообщал партизанам?　

— А я и в глаза их не видал.　

Гестаповец что-то гаркнул, в комнату вошли двое солдат. Они связали Диме руки, затем раздели, привязали к скамье. Шомпола со свистом разрезали воздух. Вскоре Дима потерял сознание…　

На допрос подпольщиков вызывали поодиночке. После избиения бросали в камеры, обливали холодной водой. Затем снова волокли к следователю. Арестованная по подозрению Анна Анисимовна Русова, ныне работающая учительницей в Ладинской школе Новоржевского района, рассказывает, что последний раз видела Зою в коридоре тюрьмы. Лицо Брелауск было в крови, одежда порвана. Шла она прихрамывая.　

Утром 9 октября 1943 года комендант подписал приказ: приговаривались к расстрелу Зоя Брелауск, Дмитрий Гусаров, Зинаида Евдокимова, Мария Федорова, Клавдия Гринченкова, Иван Острогорский. На рассвете 11 октября к тюрьме подошла машина, в которой обычно увозили на расстрел. К кузову подпольщиков подводили по одному. У каждого руки были связаны колючей проволокой.　

— Значит, расстрел, — громко сказала Зоя.　

— Да, — откликнулся Дима. 　

Машина тронулась. Ребята прижались друг к другу. Молчание нарушила Зина:　

Лермонтовские строчки звучали в устах осужденной на смерть девушки страстным призывом к жизни, к борьбе…　

В кустарнике за деревней Орша — километрах в двух от Новоржева — машина остановилась. Подталкивая прикладами, палачи повели подпольщиков к свежевырытой яме.　

— Всех не убьете! Все равно победа будет за нами! — Крикнула Зоя. 　

В утреннем воздухе прогремели выстрелы…　

В городском саду Новоржева есть братская могила. На скромном обелиске имена: Зоя Брелауск, Дмитрий Гусаров, Мария Федорова, Клавдия Гринченкова, Зинаида Евдокимова, Иван Острогорский… Самой старшей — Зое — в год гибели исполнилось двадцать давять лет, самому младшему — Ване Острогорскому — семнадцать.