Дракон с отрезанными крыльями

Глава пятнадцатая: Рогалики

Айлин давно не просыпалась в таком хорошем настроении, как сегодня. Дома, почти без угрызений совести, все объяснив и со всеми помирившись, и даже с Дарре…

Ох!..

Она прижала руки к щекам, залилась румянцем.

Разговор у них вчера вышел — чуть сердце не разорвалось. Айлин с трудом помнила, что говорила и как умудрилась вызвать Дарре на откровенность. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что он сказал и как потом сжал ее ладонь. И как только у Айлин хватило наглости протянуть ему руку с предложением дружбы? Так лишь мужчины делали, да еще они с отцом, играясь. Айлин не подумала даже, что это, наверное, неприлично, а потом все перестало иметь значение, едва только ее заледеневшие пальцы утонули в ладони Дарре — такой теплой, отогревающей, что безумно не хотелось размыкать руки.

Айлин почти восемнадцать. Ее сверстницы, в большинстве своем, уже просватаны и только и ждут совершеннолетия, чтобы сыграть свадьбы. Наверное, останься Айлин в Армелоне, и ей бы уже подыскали жениха или она сама привела бы в дом любимого. Но два года под присмотром дяди Тилы лишили ее общения с молодыми людьми. Он сразу предупредил, что оторвет голову всякому, кто приблизится к ней на расстояние вытянутой руки, и Айлин не имела поводов ему не верить. «Вернешься домой, под ответственность родителей, делай, что хочешь, — заявил он. — А я церемониться не стану. Не умею».

Айлин пыталась было повозмущаться, даже напомнила о своем возрасте, но смирилась быстро. Не лежало сердце ни к кому из южных парней: пусть и не случайно они славились красотой и обхождением, а ни разу сердечко не екнуло. Как екнуло вчера. И два года назад при взгляде в пронзительные серые глаза. И совсем давно, возле клетки, под надзором отвратительного укротителя…

Наверное, можно было и дальше себя обманывать, считая это простым совпадением. Но как тогда объяснить затопившую душу радость, когда Дарре сказал, что все помнит? И что она дала ему надежду. И что из-за нее он захотел жить… Ей же это не почудилось. И голос его — чуть глуховатый, но такой глубокий — тоже не почудился. Дарре сказал искренне, и Айлин это почувствовала, и только потому могла себя простить. Почти до конца. Почти до… их незабываемого поцелуя…

Ничего не стерлось. Ни ощущения, ни воспоминания о том, как вел себя Дарре. Мог ведь просто оттолкнуть, высмеять, повернув месть в ее сторону. Почему же не сделал? Ведь не потому же, что понимал, как ей будет больнее?

Еще вчера подобные мысли даже не пришли бы в голову. Если и вспоминался поцелуй — а он вспоминался, каждый божий день, — то только как наказание за собственное бесчинство, терзая душу и вынуждая горько жалеть о сотворенной жестокости.

А сегодня почти исчезнувшее сожаление таяло от новых робких надежд. Дарре с той самой ярмарки стал для нее не просто знакомым: может, потому и больно так было, и обидно от его неприязни? Айлин тогда была уверена, что все это из-за разбившейся мечты о драконе. Но их поцелуй не имел к дракону совершенно никакого отношения. И вчера, коснувшись рук Дарре, Айлин это поняла. Слишком острыми были ощущения и слишком приятными. И сердце заколотилось совсем не из-за полученного прощения.

Неожиданно захотелось его увидеть. Айлин вчера, несмотря на стыд и смущение, весь вечер ловила себя на попытках взглянуть на Дарре. Тайком, исподлобья, чтобы он, не приведи Ивон, не заметил, не понял, не усмехнулся как-нибудь уничижительно и не убил робко пробивающуюся сквозь иссохшую корку обид и презрения надежду.

Дарре был такой… совершенно другой, не похожий на себя прежнего. Настоящий мужчина: спокойный, уверенный, немного жесткий и в то же время неуловимо добрый. Ана смотрела на него снизу вверх, как влюбленная кошка, и Айлин обожгла мысль о том, что у Дарре, пожалуй, сейчас могло быть немало поклонниц. Если родители не боялись доверять ему в госпитале своих детей, то у куриц несовершеннолетних и вовсе страх перед драконом отсутствовал.

А Дарре на нее и глаза ни разу не поднял, как будто Айлин нисколько его не интересовала. Или как будто не мог и не желал простить. И Айлин, не зная, какая из этих двух причин хуже, извелась за время ужина и не сумела сдержать себя по его окончании.

Тяжелый вышел разговор, изматывающий. Айлин уже и не надеялась на благополучный исход, когда Дарре напомнил о том, что пережил перед их знакомством. Стыдно стало за последовавший срыв. Надо же, разрыдалась, как будто он обязан был ее успокаивать. Знала, конечно, что будет сложно, но с Дарре вдруг стало совсем невыносимо. Как будто от его прощения вся дальнейшая жизнь зависела. Вот сдался же он ей: можно подумать, единственный парень в Армелоне!

Но разум мог говорить, что угодно, а Айлин сердцем понимала: сдался. Может, и не получится ничего, и уже завтра она это поймет, списав вчерашние волнения на сложившиеся обстоятельства, но сегодня она должна была попытаться. Увидеть, поговорить, понять. Проверить себя. Убедиться, что не ошиблась. И, быть может, узнать, отчего вчера рассмеялась тетя Ариана.

Айлин соскочила с кровати, быстро привела себя в порядок и поспешила на кухню. Много у нее еще рецептов было в запасе, и это отличный повод, чтобы снова навестить родителей в госпитале. А там — если боги будут благосклонны — и Дарре встретить. Получится вроде как случайно. А потом родители обязательно предложат ему попробовать принесенные Айлин лакомства. И она…

Ей почему-то казалось невероятно важным увидеть его реакцию. Первую, искреннюю. Ана вчера подложила свинью, не позволив Дарре притронуться к сдобной завитушке — а ведь это было самое удачное изделие Айлин. Пекла их для любимых — чтобы наверняка. А теперь вот попробуй удиви!

На кухне слышались какие-то телодвижения, но вовсе не они удивили Айлин, а лившаяся из-за приоткрытой двери грустная песня. Нежный и чистый девичий голос жаловался маме на нелегкую судьбину, и Айлин, не представляя, кто это может быть, завороженно шагнула внутрь.

У печи хозяйничала Кайя. Достала тяжелый чугунок, помешала что-то внутри, попробовала, поморщилась, поставила его обратно. Вздохнула, оборвав песню. Утерла украдкой слезинку.

Айлин не удержалась — давно ли сама страдала от одиночества? — неслышно подошла к названой сестре и обняла ее. Кайя сжалась то ли от неожиданности, то ли от смущения. Айлин осторожно погладила ее по волосам.

— Ты очень хорошо поешь, — похвалила она, стараясь подбодрить сестру. Кайя чуть заметно улыбнулась.

— Мама научила, — сказала она, хотя Айлин не спрашивала. — Она пела на площадях, чтобы деньги заработать, и танцевала. Зрителям очень нравилось. Мы ходили от одного города к другому, пока… — голос Кайи сорвался. Айлин вздохнула. Сколько вокруг нее людей с настоящими проблемами и бедами, и все держатся, а она… Бесстыдница!..

— А танцевать тоже умеешь? — спросила она, желая и сестру отвлечь от грустных мыслей, и сама избавиться от очередных угрызений совести. Кайя кивнула.

— Немного, — скромно отозвалась она. Айлин заставила себя улыбнуться.

— Тогда предлагаю взаимовыгодный обмен, — сказала она. — Я учу тебя готовить, а ты меня двигаться. А то надоело на всех праздниках столбом стоять и другим завидовать.

— У тебя же мама — лучшая танцовщица в Армелоне, — изумилась Кайя. — Я видела, я ей и в подметки не гожусь.

— Не могу с мамой, — пожала плечами Айлин. — У нее терпения на меня не хватает, а у меня все тело каменеет от ее недовольного взгляда. Ты же не станешь меня хворостиной по ногам бить, если я их поставлю неправильно?

Кайя испуганно захлопала глазами, и Айлин поняла, что немного не рассчитала свою шутку. Ну да ладно, привыкнет: все лучше, чем слезы в одиночестве проливать.

— Я хочу сегодня рогалики с вареньем испечь — поможешь? — предложила она. Глаза у Кайи загорелись радостью, однако с уст тут же сорвалось сомнение в собственной способности сотворить хоть что-нибудь похожее на выпечку сестры. Айлин только улыбнулась и отправилась за необходимыми ингредиентами.

Кайя оказалась отличной помощницей. Работы не чуралась, небрежностью не страдала, очень аккуратно и старательно повторяя все действия сестры, по несколько раз проделывая одно и то же, пока не получала нужный результат. Конечно, до почти идеально завернутых рогаликов Айлин ее изделиям было далеко, но это могло прийти только с опытом, а для дебютантки Кайя превзошла все ожидания мастера.

— Мои похожи на раздувшихся личинок, — вынесла вердикт Кайя, оценив свои самоделки. — Их в руки противно взять, не то что есть.

Айлин качнула головой.

— Вот подрумянятся в печи, и будут выглядеть совсем иначе. Поверь, потом за уши не оттащишь желающих. Видела бы ты, как Вилхе вчера завитушки уплетал: только что за ушами не трещало.

Показалось ли Айлин или действительно бледные щеки Кайи покрылись легким румянцем?

— Значит, вкусно очень было, — Кайя взялась за противень с рогаликами, явно чтобы скрыть смущение. — Он может сравнивать. У него же мама готовит так, что пальчики оближешь.

— Пробовала стряпню тети Арианы? — с неожиданной гордостью за нее поинтересовалась Айлин. Кайя кивнула и пристроила противень в печь.

— Она приносила обед мужу и детям, когда они тут дом перестраивали, — ответила она. — И меня угостила.

— Дядя Лил… и Вилхе… и… — Айлин запнулась, не веря своим ушам: — Дарре?

Кайя снова кивнула.

— Ну… папа же… — тут она осеклась, вспыхнула, поправилась: — твой с Беатой папа… — но Айлин было не до ее оговорок, ее интересовала только одна вещь, — он же в госпитале все время… Ему не до ремонта. А от женщин и вовсе помощи…

— Дарре тоже в госпитале, — с трудом заставив голос не дрогнуть, напомнила Айлин. И раны у него — вся спина располосована. От любого движения боль. Неужели это не остановило? И оскорбления Айлин тоже не отвратили?

Кайя пожала плечами.

— Папа… твой… все шутил, что Дарре нарасхват, — зачем-то сказала она, — и очень боялся, что он не согласится целить людей, как меня исцелил…

Айлин опустилась на лавку и закрыла лицо руками. Она никак не могла осознать услышанное. Люди искалечили Дарре жизнь, а он не жалеет сил, чтобы излечить их детей. Айлин была самым лютым его врагом, а он, несмотря на боль, помогал перестроить ее дом. Зачем ему это? Неужели совсем нет ненависти? Неужели… он совершенно не такой, каким Айлин его представляла?..

«Вот и пытался доказать, что не зверек дрессированный», — вспомнились ей вчерашние его слова. Не зверек. Не надо ей ничего доказывать! Она поняла все!..

Когда рогалики поспели, время как раз подходило к обеду. Айлин попробовала, что получилось, специально надкусив тот, что делала Кайя. Довольно улыбнулась, предлагая и сестре последовать ее примеру. Кайя послушно взяла булочку, явно не рассчитывая на успех. Однако, стоило ей распробовать, как глаза засверкали, порадовав и Айлин.

— Как вкусно! — не сдержала Кайя восхищения. — А у меня обычно… помои одни получаются, которые и свиньи есть отказываются.

— Так это же ты сама сделала, — рассмеялась Айлин. — И не сложно совсем, как видишь. Было бы желание.

— Спасибо! — тоже заулыбалась Кайя. — Можно я возьму несколько для Беаты? А то проснется и опять будет ругаться на мою стряпню.

Айлин повела плечом, почувствовав довольно-таки привычную досаду. В отличие от нее, младшая сестра меняться не собиралась.

— Полдень наступил, — хмуро заметила Айлин. — Почему мать ей позволяет такой образ жизни вести?

От ее тона Кайя тут же сжалась, заметалась, не зная, куда деть глаза.

— Мама… ваша… мне сказала следить… за Беатой. Я должна была…

Айлин вздохнула, мысленно отругала себя за то, что напугала названую сестру, раздраженно помянула Энду, вспомнив о материнских методах воспитания. Вернее, их полном отсутствии. Как просто спихнуть одну дочь младшей сестре, а вторую — свалившейся с небес няньке. Не интересуясь, есть ли у тех возможность обуздать своих подопечных. И если тетя Ариана еще как-то справлялась, то Кайе такая задача уж точно не по силам.

— Я поговорю с Беатой, — жестко пообещала Айлин, но Кайя неожиданно замотала головой.

— Не нужно. Пожалуйста, — попросила она. — Она такая яркая, такая веселая, такая непосредственная — словно светится вся изнутри. И меня… согревает… сама того не зная… без мамы…

Создатели!..

Айлин сцепила руки, прочувствовав чужое горе. Взяли родители к себе девчонку, сделали ей одолжение, а своей совести подарок. А сами даже в душу ей заглянуть не потрудились. А она вон, как может, ловит искорки радости, пытаясь выжить. Если уж у Беаты их нашла, значит, дело совсем плохо.

Айлин любила отца с матерью. Но этого наплевательского отношения к собственным детям понять не могла. И пусть они спасали чужие жизни, однако при этом так запускали родные, что потом требовалось рубить с плеча, чтобы хоть что-то исправить. И если с Айлин этот способ сработал, то Кайя и Беата могут потом и не выкарабкаться.

— Пойдем со мной в госпиталь, — неожиданно для себя самой предложила Айлин. — Хоть прогуляешься. Дома-то тоска смертная. А там — весна наконец проснулась.

Пришлась Кайе эта идея по душе или нет, а отказать старшей сестре она не посмела. Оделась, как заправский военный: дядя Тила бы одобрил.

В Армелон действительно пришла весна. Травка позеленела, на деревьях набухли почки. И на сердце стало как-то легко и радостно, и только замирало оно в волнении и предчувствии чего-то нового, неизведанного — такого, что даже говорить не получалось, а только раз за разом отворачивать от Кайи заливающее румянцем лицо. Что Дарре скажет? Как примет ее? А ну как показалось вчера все и не было ни в словах, ни в действиях его ничего особенного? Может, он утешить просто Айлин хотел, вот и вел себя так снисходительно? А сегодня и заметить ее не пожелает. Выяснить они все выяснили, а дальше…

— Дарре! — Кайя первой заметила его выходящим из какой-то подсобки с мотком бечевки в руках. На возглас Кайи он поднял глаза, скользнул взглядом сначала по ней, потом заметил Айлин. Вздрогнул, оступился…

Айлин ойкнула и невольно подалась вперед, но Кайя уже была рядом с Дарре, схватила его за свободную руку, то ли помогая удержать равновесие, то ли напитываясь той самой силой, о которой Айлин рассказывал отец.

Айлин опустила голову, в секунду ощутив себя лишней. Ойра милосердная, она же ничего не знала о Дарре. На самом деле считала его диким зверенышем, ничего не умеющим и ни к чему не пригодным. А Кайя вон смотрела на него, как на родного, и словно ожидала какого-то чуда.

Дарре бросил бечевку на землю, осторожно прощупал освободившейся рукой затылок Кайи, словно прошелся пальцами знакомым маршрутом, потом на несколько секунд задержал ладонь на ее горле. Улыбнулся.

— Рад, что голос полностью восстановился, — заметил он. — Больше можешь не бояться срывов.

— Только благодаря тебе! — с поразившей Айлин силой ответила Кайя.

— И твоей силе воли, — отозвался Дарре, вызвав и на ее губах улыбку. — Без нее ничего бы не получилось.

Кайя довольно сжала его руку, потом предложила отнести бечевку куда надо.

— На задний двор, — не стал возражать Дарре. — Эйнард там гамаки развешивает: скажи, сейчас подойду.

Кайя кивнула и поспешила выполнить поручение. Айлин слышала, как затих за углом звук ее шагов, но заставить себя что сдвинуться с места, что поднять глаза так и не смогла. Снова заливало стыдом, к которому теперь примешивалось просто сумасшедшее волнение. Как поступит Дарре? Может ведь просто бросить приветствие и отправиться на помощь отцу, тем более что тот его ждет. И Айлин не посмеет слова против сказать. Впрочем, кажется, она вообще говорить разучилась.

— Тепло становится, — услышала она будто оправдывающийся голос Дарре и осторожно, исподлобья посмотрела куда-то в район его груди. Поднять голову выше наглости не хватало. — Эйнард в такие дни часть больных на улицу переводит: говорит, они так быстрее выздоравливают.

— Хорошая идея, — кое-как, не узнавая свой голос, выдавила Айлин. — Раньше он так не делал.

— Беата подсказала.

— Беата? — от изумления Айлин забыла о смущении и в упор уставилась на Дарре. Но увидела только золотисто-черные вихры на склоненной голове: Дарре тоже смотрел в землю. Но ведь подошел же, заговорил! — Я думала, у нее в голове вообще один ветер гуляет!

— Она просто не скрывает своих мыслей и эмоций, — заметил Дарре, — поэтому зачастую так и кажется. А если прислушаться…

— Уши в трубочку свернутся, — не поддалась его уверениям Айлин. — Я за три дня такого наслушалась, что могу только восхищаться твоим терпением. Впрочем, — притихла она, — не мне в нем сомневаться.

Повисла тишина. Айлин не знала, что сказать, и ругала себя за бестактность. Дарре, кажется, тоже не мог подобрать нужных слов для ответа. Положение спас Эйнард, весело поприветствовавший дочь и впервые в жизни вызвавший у нее своим появлением досаду, а не радость.

— Помощь прибыла, да еще и не одна, а с пирогами, — на глаз определил он содержимое корзинки Айлин. — Давайте-ка вы сейчас с Дарре и Кайей быстренько довешаете оставшиеся гамаки, а мы с Беанной поможем пациентам перебраться в них из палат. А потом дружно пообедаем.

Это было даже лучше, чем Айлин могла мечтать! Нет, она совершенно напрасно сомневалась в отце. Даже если он дал им с Дарре задание без всякой задней мысли, попал в яблочко. Во всяком случае, в отношении желания дочери.

— Возьми тогда, чтобы не мешалась, — протянула она ему корзинку. — Только не съешьте там все, пока мы работаем. Знаю я вас!..

— Чтобы я Дарре голодным оставил? Ивон с тобой! — замахал руками отец. — Меня потом детвора в темном углу подстережет и доступно разъяснит, как я должен с их другом обращаться.

Айлин зацепилась за слово «друг». Не целитель, не наставник, а именно друг. Значит, не только Кайя относилась к Дарре с такой нескрываемой любовью. Значит, он и другие детские сердца сумел завоевать в столь короткий срок. С ума сойти! Да как же она так ошиблась в нем?

Приладка гамаков делом оказалась несложным и больших физических усилий не требовала. Однако Айлин раз за разом бросала незаметный взгляд на работающего Дарре, получая неожиданное удовольствие от его уверенных действий, от того, как он накручивал на ствол дерева веревку, как с силой завязывал узлы — во всем этом было что-то такое мужское и завораживающее. Айлин никогда в жизни не наблюдала столь же внимательно за отцом и уж точно не млела, глядя на его руки. А на руки Дарре хотелось смотреть бесконечно и вспоминать, как вчера…

— Как здорово! — Кайя, усевшись в один из гамаков, раскачивалась и радовалась, как маленькая. — Вот бы и дома у нас… у вас, — тут же поправилась она, — такой сделать…

— У нас, — улыбнулась Айлин и пристроилась рядом с ней. — Не нужно бояться, что я на это рассержусь. Не такое уж я и чудовище, на самом деле, каким меня, наверное, описывали.

Кайя удивленно захлопала глазами.

— Я… не понимаю… — начала было она, но приблизившийся Дарре не дал ей договорить. Без объяснений вынул Кайю из сетки и отправил накрывать на стол. Потом обернулся к Айлин. Прищурился, так что у нее засосало под ложечкой.

— Никто не считает тебя чудовищем, — довольно жестко сообщил он. — И никто не распускает сплетни. Так что уймись, ради Ойры, если не хочешь сама себя в лужу посадить.

Айлин вздрогнула, поняв, что он совершенно превратно истолковал ее слова, и попыталась встать, чтобы все объяснить, но не тут-то было. Гамак под ее весом оттянулся назад, подняв и так не достающие до земли ноги, и Айлин почувствовала, что еще секунда — и она выпадет из него, плюхнувшись прямо к башмакам Дарре. И она даже успела представить себе картину, как он презрительно отодвинется от нее после подобной оплошности, но тут гамак замер, вернулся в исходное положение, и Айлин, приоткрыв глаза — и когда она только умудрилась зажмуриться? — увидела перед собой протянутую руку.

Не думая, не мешкая, вцепилась в нее и только теперь смогла выдохнуть.

— Я вовсе не хотела обидеть, — пробормотала она, не выбираясь из сетки, но и не отпуская руки. — Разве что себе напомнить…

— Зачем? — поинтересовался Дарре, и Айлин вдруг поняла, что он рассматривает ее руку в своей. Чуть не задохнулась от накрывшей нежности. — Так никогда не сможешь начать заново. Все время падать будешь… в прошлое…

Его голос почти незаметно дрогнул, и Айлин поняла, что он говорит о себе. Шесть лет прошло, но раны, наверное, так и не затянулись. А ведь он не виноват в них совсем. За что же тогда боги его мучают? Не дают забыть?

Айлин напрягла руку, но, вместо того чтобы встать, вынудила Дарре чуть податься к ней.

— Я рогалики испекла, — совершенно не в тему сказала она. — Рискнешь попробовать?

Дарре секунду что-то обдумывал, потом протянул ей вторую руку.

— Рискну, — проговорил он, и Айлин на мгновение показалось, что Дарре имеет в виду нечто большее, чем ее выпечку.