Дракон с отрезанными крыльями

Глава третья: Дарре

Дарре не хотел просыпаться. Во сне было его единственное утешение — без хозяина, без страха, без боли. Бесконечной боли, которая мучила, но никак не могла убить. Дарре ненавидел свое тело, способное выносить многодневный голод и совершенно безумные издевательства. Оно давно предало своего хозяина, принимая пытки и не позволяя оборвать их на корню. Сколько молитв о смерти послал Дарре Создателям, но так и не был услышан. Они отвернулись от него — давно, три года назад, когда заманили в человеческую ловушку и отдали на растерзание.

Охотники продали Дарре братьям-земледельцам, тут же впрягшим дракона в плуг и загрузивших работой до изнеможения. Ни днем, ни ночью не было ему отдыха: хозяева сменяли друг друга, возделывая поля и не заботясь о том, есть ли у пленника силы на новый рывок. Если их вдруг не оставалось, на помощь приходил кнут с массивным набалдашником, разрываюшим даже драконью броню. О кормежке хозяева и вовсе не беспокоились, и Дарре приходилось перебиваться найденными в бороне корешками или, в лучшем случае, мышами и кротами, изредка попадавшимся ему в пасть.

Дарре пробовал голодать, но кнут поднимал его в любом состоянии. И после одного из особо жестоких истязаний Дарре решил сбежать.

Он долго проплавлял сковывающие крылья и ноги цепи, тратя на это каждую минуту без надзора, но в тот момент, когда желанная свобода уже казалась совсем близкой, Дарре поторопился и потерял бдительность. Хозяева поймали его на месте преступления. И задуманная ими расплата разделила жизнь Дарре на две части, навсегда уничтожив тягу к побегу и убив все светлое в душе.

Дарре не знал, как пережил ту ночь. Хозяева обкурили его какой-то дрянью, лишавшей всякой воли, и взялись за драконьи крылья.

Пилили, рубили, пластали — а Дарре казалось, что он сходит с ума от боли и отчаяния. Дракон без крыльев — это приговор. Его никогда не примут обратно в семью, даже если после экзекуции хозяева вдруг решили бы ради смеха отпустить его на волю. Кому нужен урод, не способный летать?

Дарре выл, метался, скреб землю, выворачивал конечности, и в какой-то момент боги сжалились, погрузив его в забвение. Сколько провалялся в беспамятстве, Дарре не помнил. Когда очнулся, крыльев не было, а спину сжигала невыносимая боль. По сравнению с ней даже отвратительное кольцо в губе, лишившее его возможности выдыхать спасительный огонь, казалось простой шалостью.

Дарре снова бился в цепях, почти не обращая внимания на удары кнута, которыми хозяева рассчитывали его угомонить, и только случайное обращение в человека неожиданно притушило боль. Раны на месте крыльев не исчезли, постоянно открываясь и кровя, но с такими ощущениями еще можно было существовать. А стоило снова принять образ дракона, как начиналась эта безумная пытка, и чем дольше Дарре тянул, тем сильнее обострялась боль, застилая темнотой глаза и лишая разума.

Хозяева какое-то время подержали его у себя, рассчитывая на излечение, но потом поняли, что ждать бессмысленно, и продали владельцу бродячего цирка.

По сравнению с предыдущим местом здесь Дарре физически было на порядок легче. От него требовали не работать, а лишь вовремя превращаться в дракона на радость публике. Хозяин даже не заставлял его слишком долго оставаться в таком образе, так как прокормить человека было значительно проще, чем ящера, да и плетку доставал не так часто, как предыдущие владельцы. Зато обожал измываться, унижая и уничтожая морально. Выслуживался перед зрителями, ставя пленника на колени и заставляя кланяться. Оскорблял драконов, восхваляя человеческое племя и утверждая, что оно создано, чтобы повелевать эндовым отродьем. Дарре в какой-то момент научился просто не слушать, но хозяин всякий раз умудрялся это заметить и попотчевать плеткой «бескрылого урода».

Дарре не знал, зачем жил. Что ждало его впереди, он понимал с того самого момента, когда лишился крыльев. И все-таки словно на что-то надеялся.

Город за городом: везде оглушительный успех, везде отвратительные человеческие рожи, жаждущие драконьей крови. Молодые и старые, они наслаждались видом его страданий и желали только продемонстрировать свое превосходство. Всего две монеты за право отходить ящера плеткой по бокам — кого интересует, что ему тоже может быть больно и страшно? Что у него тоже есть мысли и чувства и что…

Он может потерять голову от взгляда рыжей девчонки…

Дарре понимал, что через секунду себя возненавидит. Что огребет от хозяина по полной и что девчонка только скривится от отвращения, увидев его в человеческом обличии. Она ведь была вся такая свеженькая, ухоженная и неимоверно красивая. Как цветок на выжженной земле. А Дарре…

Он и был этой выжженной землей, где не осталось ничего живого. И тело изувечено, и душа растоптана. И эта девчонка должна была добить окончательно.

Но она вдруг приникла к решетке и заплакала. Дарре не мог поднять голову, чтобы посмотреть на нее, но чуял запах слез и слышал глухие всхлипы. А потом она заговорила с ним, утешая, ободряя, уверяя, что теперь все будет хорошо…

Что могло быть хорошего в его жизни? Купит новый хозяин — так еще неизвестно, каким извращенцем он окажется и чего потребует от Дарре. Может, на его фоне и первые владельцы безвинными младенцами представятся.

Страха, однако, не было. Только полное безразличие. Все эмоции были растрачены на рыжую девчонку, и Дарре просто ждал своей участи…

И вдруг вздрогнул от жгучей ненависти, забравшей последние силы. Девчонка решила купить себе дракона. Купить его, Дарре. Бросилась с деньгами к папаше…

Дарре, как в дымке, увидел еще силуэт нового хозяина и распластался у его ног, потеряв сознание.

Сколько он так провалялся, Дарре было неведомо. Обычно хозяева использовали такие моменты, чтобы опробовать на пленнике новые болевые приемы. Но сегодня все было иначе. Дарре даже поначалу показалось, что боги сжалились и прибрали его наконец к себе, но тихие переговаривающиеся голоса вынудили пересмотреть догадки. Но чем еще можно было объяснить мягкую подстилку, свободную шею и почти не зудящие ссадины? Только плечи ныли по-прежнему, и желудок скручивал голод, но это можно было перетерпеть, лишь бы не открывать глаза и не возвращаться к реальной жизни. Туда, где не было места доброте и пониманию. И где Дарре ждали только новые боль и унижения.

Он невольно прислушался, пытаясь понять, куда все-таки попал и чего ждать от новых хозяев. Но вокруг воцарилась тишина, и только слышно было два дыхания: мужское и женское. Дарре сжал зубы, чтобы не выдать себя и не получить раньше времени по ребрам. Может, хозяевам надоест караулить, и они оставят его одного? Дарре не чувствовал цепей, однако поверить в их отсутствие не мог. Но если, если…

— Все будет хорошо, — прошептал женский голос, и его надежды рухнули. Дарре поддался охватившей его ненависти и открыл глаза, в упор посмотрев на хозяйку. Женщин среди них еще не водилось, но вряд ли ее отношение могло отличаться от мужского. Все люди одинаковые. Все только и желают…

— Здравствуй, — проговорила она и улыбнулась. — Меня зовут Ариана, а моего мужа Лил. Ты у нас в гостях.

Ага, в гостях! Дарре фыркнул, не удержавшись, и тут же замер в предчувствии удара. Но назвавшаяся Арианой женщина только вздохнула и посмотрела на хозяина. Тот поднялся с лавки и подошел ближе. Дарре сжался, не зная, чего ждать.

— Ты меня понимаешь? — спросил хозяин. Дарре безотчетно открыл рот, желая ответить, но из горла вырвались лишь бессвязные звуки. Дарре зажмурился, совершенно уверенный в немедленной расправе за подобное неуважение. Разве хозяина будет волновать, что дракона просто не учили говорить? Ему и вопросов-то до сих пор никто не задавал: кого бы интересовало его мнение? Хлестнул кнутом — и будь здоров!

Хозяин переглянулся со своей женщиной и покачал головой.

— Хорошо, давай попробуем по-другому, — предложил он, как будто Дарре мог возразить. Он уже понял, конечно, что нет на нем цепей, что нет на окнах решеток, да и запахов других людей, кроме хозяев, в округе не чувствовалось. Но по телу разливалась непреодолимая слабость, и Дарре, здраво оценивая собственные силы, понимал, что не сможет оборотиться. И потому просто ждал, что скажет хозяин. Может быть, если потянуть время, изображая покорность, ему удастся усыпить хозяйскую бдительность, дождаться благоприятного момента и сбежать? Они же пока не кинулись за веревками. А его любая дополнительная секунда может спасти. — Будем пока общаться жестами. Кивай, если согласен; мотай головой, если против или я говорю что-то неправильно. Договорились?

Дарре кивнул — а что оставалось? Да и любопытство вдруг проснулось: на кой ляд хозяину вздумалось с ним побеседовать? Дракон же… даже не вещь, а так — грязь под ногами.

Хозяйка снова улыбнулась, а у Дарре внезапно в животе потеплело от этой улыбки, и он тут же обозлился на себя за слюнтяйство. Как же быстро его поймали: и никаких оков не надо. Скажи ласковое слово — и он сам, как собака, ноги лизать станет.

Он подобрался весь, желая обжечь хозяйку ненавидящим взглядом, но она уже отвернулась, чтобы взять кружку, наполненную почти до краев.

— Ты, наверное, пить очень хочешь? — спросила хозяйка, протягивая ему посудину, но у Дарре вдруг потемнело в глазах, и он сам не понял, как забился в угол кровати, с ужасом глядя на напиток. Прежний хозяин однажды подсунул ему какую-то дрянь и долго потешался, когда у Дарре начались видения, и он…

Энда, даже вспоминать было мерзко!

Хозяйка удивленно охнула, но Дарре ни на секунду не поверил в ее искренность. Лучше сдохнуть от жажды, чем горланить какие-то песни, а потом рыдать и умолять отпустить его на волю…

Хозяин взял у своей женщины кружку и отпил оттуда половину. Потом снова протянул ее Дарре.

— Целебный настой, — объяснил он. — Невкусно, но полезно. Если хочешь быстрее встать ноги.

Дарре как-то завороженно принял подачку и, повторяя за хозяином, хлебнул терпкий вяжущий напиток. Никакими уговорами не удалось бы заставить его рискнуть второй раз. Но муж хозяйки сделал то, что уничтожило все опасения. И Дарре, судорожно проталкивая жидкость сквозь пересохшее горло, вспомнил, что говорила ему рыжая девчонка.

Хозяин тоже был драконом!

Дарре поперхнулся и уставился на него во все глаза.

Это просто невозможно! У любого дракона в человеческом обличии оставались отличительные отметины. А хозяин хоть и казался странным, но ничем особым не выделялся. Зрачки круглые, волосы хоть и чересчур светлые, но без вызывающего отлива. И только имя… необычное… словно нечеловеческое… Лил…

— Знакомым кажусь? — неожиданно поинтересовался хозяин, и Дарре вздрогнул, не понимая. Хозяин усмехнулся, но пояснять не стал. Вместо этого повернулся к своей женщине и попросил ее принести оставшуюся с завтрака кашу. Хозяйка сначала было кивнула, но потом зачем-то схватила мужа за руку и испугано на него посмотрела. Хозяин качнул головой и дотронулся губами до ее лба.

— Ты же сама в это не веришь, — сказал он непонятную фразу, но это помогло отправить женщину из комнаты. Потом он снова вернулся к Дарре. — Я тоже был драконом, — твердо и очень убедительно проговорил хозяин. — Лиловым — отсюда и кличка. Пять лет жил в Долине, потом мы с матерью попали в ловушку, и ее убили охотники. А меня нашла и усыновила женщина по имени Айлин. Так что опасаться тебе меня не стоит. Слишком хорошо я помню, каково быть драконом в человеческом обществе.

Дарре хмыкнул, не сдержав эмоций. Энда с ним, с его положением! Что этот трепач мог знать о его жизни? Пусть даже не лгал сейчас, какое имел право делать вид, что понимает? Где он и где… Дарре?..

Кажется, все мысли настолько явно отразились на его лице, что хозяин мигом распознал их. Покачал головой.

— Цирковым драконом, согласен, не был, — будто оправдываясь, продолжил он. — Но на эшафоте по ложному доносу стоял. И, если бы не Ариана, меня бы еще треть жизни назад камнями забили. Она пожалела, вытащила. Потом в этот дом привела. Много ей пришлось из-за меня вынести, и незаживающие девять лет раны с драконьим ядом еще не самое плохое. Так что не стоит смотреть на нас как на зажравшихся хозяев и ждать с нашей стороны подлости. Не будет ее.

Ох, как Дарре хотелось, чтобы все сказанное оказалось правдой. Чтобы его действительно выкупил нормальный человек — ну должны же быть среди людей нормальные! — которому чужды кровожадность и измывательства, и чтобы…

Что?

Он отпустил его на волю? Так Дарре знал, что там его ждет. Поймают в первый же день и добро, если просто убьют. А если снова… по кругу… Он же ни убежать, ни защититься не сможет — с корежащей болью в образе ящера. Да лучше бы в этой кружке яд был, чтобы оборвать все раз и навсегда. И мучения свои забыть, и уродство, и… рыжую девчонку-предательницу…

Дверь открылась, впуская хозяйку с миской в руках. Помои у свиней забрала? Ну давай, ставь на пол, Дарре сползет — голод не тетка! — похлебает, повеселит. Не ждать от них подлости!..

От миски шел сладковатый, одуряюще приятный запах — Дарре такого никогда в жизни не чувствовал. Желудок тут же свело от боли: когда он ел в последний раз, и не вспомнишь. Ну, пожалуйста, ну, хозяин же обещал…

Хозяйка взяла из миски какой-то крохотный ковшик и, набрав в него еды, оправила себе в рот. Дарре даже затрясло: она… она при нем хочет все съесть? Чтобы он на это смотрел?..

Хозяйка изменилась в лице, и Дарре был уверен: из-за того, что она почувствовала его ненависть. А чего еще она ждала после…

Хозяин взял у нее посудину, и мир на мгновение замер, готовый расколоться надвое. Если и он… просто начнет есть…

Хозяин жестом попросил вернуть ему кружку и взамен протянул Дарре вожделенную миску.

— Не отравлено, — пояснил он, и Дарре осознал, что хозяин пытается оправдать действия своей женщины. Неужели и вправду понимает? — Ешь. Ариана очень вкусно готовить, не может не понравиться.

Дарре задышал коротко и часто. Рот мигом наполнился слюной, а перед глазами поплыли круги от невыносимого желания сунуться в эту посудину и выхлебать ее содержимое одним залпом. Но словно запрет встал: Дарре не хотел, чтобы хозяйка видела его в таком состоянии. Он же… не звереныш все-таки… не щенок домашний…

Она вдруг всхлипнула и отвернулась.

— Не верит, — прошептала она, а у Дарре сердце сильнее заколотилось. Да как же объяснить-то ей? Он же… говорить не умеет!..

Словно инстинкт какой-то подтолкнул взять ковшик, сжать его в кулаке и засунуть в рот. По языку растеклось сладкое крупяное варево. Дарре судорожно сглотнул, дурея от вкуса и запаха, и в мгновение ока опустошил миску. На глаза навернулись слезы: ну почему так мало? Пусть бы он сдох потом в мучениях, но сейчас… еще… хоть одну кроху…

— Нельзя сразу много, — снова всхлипнула хозяйка, но лицо ее посветлело, и Дарре тоже почему-то стало легко на душе, и даже не хотелось одергивать себя, уверяя, что все это неправда, что через минуту-другую хозяева опомнятся, возьмутся за плетку, укажут ему на место. Что не может случиться с ним ничего хорошего, потому что боги забыли о его существовании. — Доктор сказал, это очень опасно. Надо сначала поправиться, окрепнуть…

После слова «доктор» Дарре перестал слушать. Это такой человек, который лечит всякие болезни? И хозяева вызывали доктора к нему, дракону, их собственности?

Его не пытались целить, даже когда отрезали крылья. Дарре напрасно надеялся, что рано или поздно эти раны заживут, как все остальные, — они даже не зарубцевались. Ныли, кровили, вскрывались от любого движения, чрезвычайно раздражая хозяина-укротителя, срывавшего злость немудреным способом о тело Дарре. Сколько плеток он перевел — наверное, за дракона заплатил меньше. Но чтобы потратить деньги еще и на лекаря…

Однако в словах новых хозяев сомневаться не приходилось. Все ссадины были обработаны, а некоторые даже и перевязаны, почти заглушив привычную боль. Шея наконец вернула себе способность поворачиваться, а ведь ненавистный ошейник почти лишил надежды на это. И кольца в губе — отвратительного, уродующего, не позволяющего рту нормально закрываться — тоже не было!

Дарре накрыла забытая напрочь радость.

Даже если через мгновение хозяева рассмеются ему в лицо и отволокут в клетку, это чувство дорогого стоило! Словно… было еще какое-то будущее... И смысл в нем…

— Я суп на ужин сварю, — то ли Дарре, то ли мужу сообщила хозяйка, но потом заглянула именно Дарре в глаза. — Его наверняка можно, он же жидкий. Ты только… поправляйся и не думай о нас плохо. Мы не желаем тебе зла.

Дарре сам не понял, как кивнул. Все происходящее походило на сон, и лучшее, что он сейчас мог сделать, это принять его и хоть немного передохнуть. Пока боги не опомнились и не спустили его на землю. Как обычно это делали.