Дракон с отрезанными крыльями

Глава двадцать пятая: Ритуальный хоровод

— Кайя, я должна научиться танцевать! — заявила Айлин, влетая в свою бывшую спальню. Названая сестра в одиночестве трудилась над вышивкой и подняла глаза с читаемым удивлением. — Понимаю, что недели для этого мало, но…

— Ты же не хотела участвовать, Айлин, — напомнила Кайя, догадавшись, о чем речь. Ежегодно в день летнего солнцестояния в Армелоне отмечали большой праздник. Всю ночь во славу Божественной Триады жгли костры, устраивали гуляния, пели песни и просили о милостях. Самым запоминающимся действом обычно были девичьи пляски, после которых лучшие из лучших выбирали себе в пару парня и, став в один хоровод вокруг главного городского костра, исполняли ритуальный танец. Считалось, что попавших в этот хоровод Энда одаривал удачей до будущего солнцестояния. И Кайя догадывалась, о ком Айлин задумалась.

— Не хотела, — согласилась Айлин и отвела глаза. Стыдно было лгать сестре, но до правды та еще немного не доросла. Не то что сама Айлин, заметившая сегодня в госпитале, как сестрица юного пациента поедала взглядом Дарре, пока тот вправлял ее брату плечо, а потом вцепилась ему в руки якобы в качестве благодарности и выпускать не хотела, покуда главный доктор не заглянул. Айлин не погнушалась загнать отца в палату, чтобы тот пресек подобные поползновения, а потом еще и дулась на Дарре полвечера, не в силах усмирить ревность. Он поначалу пытался выяснить причину ее дурного настроения, а потом замолчал, только пальцы стиснул так, что Айлин еще пуще перепугалась: неужели напомнила ему о чем-то страшном из прошлого? Или просто разочаровала своим поведением: девица-то наглая, небось, недотрогу из себя не корчила и словом не колола. А как Айлин умеет, Дарре знал не понаслышке. И вполне мог решить, что к ней подростковая дурь вернулась. И отступить от греха подальше…

— Дарре… — пролепетала она, готовясь к худшему, а он вдруг подхватил ее на руки и нежданно весело посмотрел в глаза.

— Впереди река, — сообщил он. — Если не скажешь, в чем дело, понесу так по бревну. И наше купание будет на твоей совести.

Все угрызения совести Айлин будто корова языком слизала. Однако вредный характер так просто сдаваться не собирался.

— Я смотрю, у тебя настроение хорошее! — тщетно пытаясь освободиться, заявила она. Дарре повел плечами и перехватил ее поудобнее.

— Оно всегда хорошее, когда ты рядом, — как само собой разумеющееся проговорил он. Айлин с трудом удержала довольную улыбку и нахмурилась: ответа на терзающий ее вопрос она так и не получила. Хотя в тот момент он был как будто абсолютно ясен.

— Уверен, что дело во мне? — сверкнула глазами она. — Или, может, девица в госпитале вдохновила, что столь бесстыже хвостом перед тобой крутила?

Дарре посмотрел на нее так, словно на руках у него вместо Айлин оказалась ее бабушка.

— С ума сошла! — выговорил он с такой искренностью, что у Айлин уже не хватило ни сил, ни желания сомневаться и дальше. Ну в самом деле, сдалась бы она Дарре, если бы… если бы не сдалась. И если бы не хотел он именно ее поцелуев, именно ее близости, именно ее отклика. И она откликнулась...

Мирились потом долго и самозабвенно, так что едва не искупались-таки в реке. Дарре пообещал, что Айлин не придется больше переживать из-за подобной ерунды, а Айлин поняла, что не может рисковать, оставляя соперницам возможность хоть сколько-нибудь заинтересовать Дарре. А то выберет какая-нибудь нахалка его в пару на ритуальный танец, а он и отказать не будет иметь права. И кто знает, что придумает после этого Энда. Говорят, никто еще из такого хоровода недовольным не уходил…

— Хочу пригласить в круг Дарре, — решилась Айлин на полправды и заискивающе посмотрела на сестру. — Ему удача не повредит.

— Только ему? — понимающе улыбнулась Кайя. Айлин состроила обиженную рожицу, а после вздохнула:

— И мне тоже, — призналась она и взмолилась: — Ты же не откажешь?

— Не откажу, — ответила Кайя. — Но дело это непростое, и сил потребуется много. На тренировки придется тратить каждую свободную минуту.

— Я готова! — кивнула Айлин, и Кайя взялась за дело.

Надо сказать, она оказалась отличным учителем: в меру требовательным, в меру жестким, умеющим донести свою мысль и, что самое главное, не вгоняющим Айлин в ступор, как мать.

— Давай поступим так, — предложила Кайя, — выучим основы и хорошенько их отработаем. На помосте одновременно будет несколько десятков танцовщиц, и вряд ли кто-то заметит, что ты повторяешь одно и то же. Главное — делать это уверенно и грациозно. И представлять, что ты одна во всем мире. Танцуй для себя, Айлин, и тогда у тебя все получится.

Эту фразу она всю неделю повторяла себе как заповедь, но прочувствовать ее было не в пример сложнее, чем выучить показанные Кайей движения. Айлин, как и обещала, все свое время отдавала тренировкам. Утром, пока одна выпечка подрумянивалась на огне, а другая ждала своей очереди. Днем, когда в пекарне не было покупателей. Вечером, поджидая Дарре возле госпиталя. Ночью, приходя домой со свидания и почти падая от усталости после длинного дня. Как ни странно, именно в такие моменты у Айлин получалось танцевать лучше всего, когда в голове не оставалось мыслей на проговаривание движений и позиций, потому что она была занята воспоминаниями и эмоциями, рожденными встречей с Дарре и его ласками. Если бы у Айлин были силы, она, наверное, танцевала бы всю ночь, вдохновленная этими самыми впечатлениями. А вместо этого умудрилась заснуть на одном из свиданий, согревшаяся в объятиях Дарре, убаюканная стрекотом кузнечиков на лугу, разомлевшая под нежными лучами вечернего солнца. Проснулась, когда на землю уже спустились сумерки, и тут же увидела заинтересованный взгляд Дарре.

— Сама расскажешь, что происходит, или опять тащить тебя к реке? — насмешливо спросил он и ласково убрал с ее лба разметавшиеся волосы. — Заодно и проснешься.

Пришлось рассказывать. Дарре выслушал, не перебивая, несмотря на то, что Айлин то и дело повторялась, а то и замолкала, не зная, как подобрать правильные слова. А потом вдруг очень серьезно спросил:

— Ты уверена, что хочешь это сделать? Потому что большей удачи, чем сейчас мне сопутствует, я даже представить себе не могу. И желать ее было бы высшей степенью неблагодарности к Создателям.

Айлин смущенно отвела глаза. Не могла же она сказать, что девушки для ритуального хоровода обычно выбирали тех, с кем желали провести всю жизнь. Если Дарре когда-нибудь захочет позвать Айлин замуж, пусть сделает это сам. Она ни за что не станет его торопить. Просто… для себя-то Айлин все уже решила…

— Хочу танцевать с тобой, — прошептала она, глядя все так же в сторону. — Если ты… не откажешь…

Дарре сжал зубы. Праздник проводился на том самом месте, где когда-то хозяин-укротитель являл Армелону бескрылого дракона, и Дарре, несмотря на столь счастливое разрешение тех событий, не горел ни малейшим желанием снова оказаться на помосте. И хоть большинство горожан делали вид, что не помнят прошлого Дарре, сам он слишком хорошо его помнил. И всякий раз, оказываясь на Главной площади, старался скрыться от людских глаз, потому что, казалось, видел в них клетку, изуродованного ящера, растоптанного мальчишку и то ли жалость, то ли брезгливость, от которых потом хотелось поскорее отмыться.

Да только, наверное, и это было трусостью: той самой, с которой Дарре решил бороться и которую даже пообещал Айлин победить. Так, может, пришло время переступить и этот рубеж? Если все получится, то и помост у него будет ассоциироваться вовсе не с личным позором, а с танцующей рыжей девчонкой. Танцующей для него…

— Ты же не думаешь, что я уступлю тебя какому-нибудь лоботрясу? — стараясь, чтобы Айлин не заметила его колебаний, отозвался Дарре. Она тут же заулыбалась, потянулась за поцелуями, и он с удовольствием ответил, нежно касаясь желанных губ и погружаясь в невесомое, но почти осязаемое ощущение счастья. Оно нарастало с каждым новым вздохом Айлин: у его губ, у его сердца; а когда она начала смелеть…

Дарре перестал соображать. Как когда-то, при первом взгляде на рыжую девчонку, остались только инстинкты, и они вынуждали руки крепко сжимать тонкий девичий стан, судорожно скользить по нему, заминать рубашку в безумном желании то ли слиться воедино, то ли стянуть грубую ткань с плеч, добраться до горящей огнем кожи, узнать, почувствовать…

— Дарре… — Айлин не отталкивала, только целовала все лихорадочнее, словно так же, как и он, не могла остановиться, словно хотела большего, словно готова была решиться…

— Айлин… — в горле пересохло, а губы сами забрались за ухо, под волосы, к шее: она с ума сошла, что все это ему позволяет. Но Дарре не откажется. Нет, черту не переступит, но и Айлин не оттолкнет: если ей нравится, если ей хорошо с ним… — Только не бойся, пожалуйста… Я не обижу…

— Я знаю… — сладко прошептала она, откидывая назад голову, открывая ложбинку между ключицами и выдыхая от его ласк все отчаяннее. — Ты всегда остановишься… Ты не станешь… Но только не сейчас, Дарре…

Ох, как тело безумствовало от ее близости, от дурманящего аромата ее волос, от пряного вкуса ее кожи под губами… Сколько лет Дарре считал это одержимостью и так сильно ошибался. Какая же одержимость, если Айлин чувствует то же самое? И хочет того же самого? И доверяет, несмотря на то, что вокруг на несколько миль ни одной живой души, что солнце окончательно скрылось за горизонтом, пустив на небо звезды, и что у обнимающего ее парня от дыхания остались одни клочки, а от благоразумия…

Дарре втянул носом воздух, задержал его в груди, прижимая Айлин к себе и стараясь одуматься. Хватит, пора взять себя в руки! Даже если Айлин не станет его останавливать, Дарре никогда не позволит себе ее опорочить. Что бы они ни напридумывали, а у Айлин есть родители, которые и будут распоряжаться ее будущим. И как они отреагируют на такого претендента в зятья, как Дарре, можно было только гадать. Он уже две недели не мог Эйнарду в глаза смотреть, боясь увидеть там осуждение, а то и разочарование. Вряд ли по тем взглядам, что бросал тайком Дарре на его дочь, Эйнард мог не догадаться, что между ними происходит. Молчал пока, очевидно, давая незадачливой парочке возможность самой повиниться в проступке. Но и его терпение не безгранично. И что услышит Дарре на свой счет, когда правда откроется? Эйнард, конечно, был человеком достаточно широких взглядов, но касалось ли это его любимой дочери?

— Бесстрашная рыжая девчонка, — пробормотал Дарре ей в макушку, и Айлин, с трудом усмирив властвующую над телом горячечную дрожь, улыбнулась. Нет, она никогда его не отпустит и никому не отдаст. Если понадобится, пойдет против родителей, против Армелона и всего белого света. Это ее мужчина — иначе разве отзывались бы так и душа, и тело разом? Айлин и знать не знала, какое удовольствие могут приносить ласки любимого. Когда весь мир не имеет значения и важно только — чтобы он не останавливался, не пытал незавершенностью, не искал несуществующих препятствий…

— Ты зажег во мне огонь, Ночной всполох, — неожиданно сказала она, и тут же прыснула над высокопарностью своей фразы, и зарделась, смущенная ее двусмысленностью. А Дарре смотрел на нее во все глаза, точно так же покрываясь краской, которую не могла скрыть даже опустившаяся тьма.

— Глубоко? — спросил он неожиданно охрипшим голосом, и Айлин не постеснялась прижать его ладонь к своему сердцу.

— Здесь!..

Дарре стиснул объятия.

— Ты у меня там давно, — ей в висок пробормотал он. — Почти шесть лет…

Айлин охнула, ошеломленная его признанием, и тут же почувствовала, как дрогнули обнимавшие ее руки. Ах нет, нет, она вовсе не это имела в виду, когда чувства свои не смогла сдержать. Она…

Айлин сунула нос ему в воротник и на мгновение прижалась губами к бьющейся там в исступлении жилке. И прошептала счастливо:

— Ты тоже…

Кайя танцевала только потому, что Беата попросила составить ей компанию на отроческом этапе девичьих плясок. Она вовсе не собиралась в них участвовать, придя на площадь лишь для того, чтобы поддержать сестер и проконтролировать Дарре, если тому вдруг взбредет в голову отказать Айлин после ее приглашения. Кайя не сомневалась, что он не способен на подлость, но не была уверена в его решительности: все-таки никогда еще дракон не стоял на помосте в качестве избранного в ритуальный хоровод, и никто не знал, как армелонцы могли отреагировать на такое новшество.

Кроме того, видя сестру каждый день и понимая, сколь сильно та увлеклась Дарре, Кайя опасалась, что чувства Айлин не нашли достойного отклика в его душе. Дарре, конечно, всегда был сдержан, не позволяя эмоциям выйти наружу, и мог, наверное, просто тщательно скрывать то, что на самом деле испытывал к Айлин. Но если это все-таки не так, Кайя должна была защитить сестру от общественного позора, а потому рассчитывала провести с Дарре воспитательную беседу и вытребовать у него обещание не подводить Айлин.

Однако все ее планы рухнули, когда Беата, состроив умоляющие глазки и грозясь броситься перед названой сестрой на колени, затащила ее на танцевальный помост.

— Ты же знаешь, я все время забываю эти движения, — оправдывалась Беата. — А тут посмотрю на тебя — и вспомню. Мне обязательно надо победить! Чтобы всем показать!..

Что именно она собиралась показать и кому, Беата не договорила, а Кайя не стала расспрашивать, почему-то чувствуя, что, соглашаясь, совершает большую ошибку. И теперь кружилась в танце на совершенно деревянных ногах, неслышно отсчитывая ритм и изредка поглядывая то на Беату, то на других соперниц.

Сестра делала много ошибок, но при этом танцевала с такой самоотдачей, что у судей, решающих, кого из претенденток пришла пора снимать с соревнования, не поднималась рука остановиться именно на ней. Другие девочки двигались кто лучше, кто хуже, но точно не с таким задором, как Беата. Пока взгляд Кайи не остановился на Ане. Вот уж кого Кайя никак не ожидала здесь увидеть, так это племянницу приемных родителей. Ее железный характер менее всего ассоциировался у Кайи с нежным и воздушным искусством танца. Однако Ана двигалась так, словно была одна и на помосте, и на всей площади, танцуя лишь для себя: легко, окрыленно, едва касаясь ступнями дощатого пола. Она казалась не девочкой, а мотыльком — ослепительно белым и чистым, и Кайя поняла, что Беате со всей ее страстью и напором не одолеть кузины. Тут не могло быть двух мнений: Беата зажигала, а Ана завораживала, и Кайя с удовольствием оставила бы помост прямо сейчас, чтобы посмотреть ее танец без помех. Но она обещала сестре помочь и потому продолжала свою работу, испытывая невольные уколы совести, когда та или иная конкурсантка в расстроенных чувствах сходила вниз. Кайя занимала чье-то место в ритуальном танце, хотя вовсе к этому не стремилась. Просто умела правильно двигаться, а желание…

Желание появилось в ту самую секунду, когда Кайя увидела возле помоста Вилхе. Он обвел взглядом кружащихся под музыку девочек, усмехнулся, посмотрев на сестру, подмигнул Беате, а потом остановил взор на Кайе, всем своим видом выражая поддержку именно ей. Ох, как подпрыгнуло и застучало ее сердечко, словно Вилхе только что пригласил ее на танец. Воодушевление растеклось по жилам вопреки воле, и Кайя почувствовала, как ноги сами закружили в сложных фигурах, а руки взметнулись к сердцу, набираясь от него столь необходимым для танца пылом, и в голове не осталось никаких лишних мыслей. Глаза в глаза: Кайя ловила взгляд Вилхе всякий раз, когда поворачивалась к нему, и все сильнее воодушевлялась, и желала только, чтобы музыка никогда не заканчивалась, и чтобы Вилхе все так же смотрел на нее: восхищенно и даже чуточку гордо, и чтобы…

— Ты же обещала! — из мечтаний вырвал голос Беаты: то ли раздраженный, то ли разочарованный, и Кайя вздрогнула, осознав, что едва не натворила. Почти пожертвовала сестрой и ее интересами ради собственной гордыни. И это после того, что Беата для нее сделала!

Неблагодарная приживалка!..

Кайя сбилась с ритма, начав оступаться и путать движения. Ей даже не пришлось притворяться и подыгрывать: навалившееся чувство вины лишило всякой легкости и грации, и Кайя ничуть не удивилась, когда услышала от судей свое имя. Совершенно опустошенная спустилась с помоста и сама не поняла, как подошла к Вилхе.

— Устала? — спросил он с неожиданной заботой, но тут же пояснил: — Совсем немного не дотянула. А танцевала лучше всех: глаз не отвести. Я и не знал, что ты так умеешь.

Кайя тотчас воспряла духом: ну и пусть проиграла. Какое это имело значение, если Вилхе сказал ей такие слова? И если заметил ее и даже похвалил? А ведь если бы не Беата…

— Мы просто с Айлин… С рассвета на ногах… Все пекли для праздника… — попыталась оправдаться она, и Вилхе серьезно кивнул. Хотел что-то ответить, но в этот момент стоявший неподалеку Хедин крикнул, перекрывая музыку:

— Ну что, девчата? Готовы побороться за лучшего парня Армелона?

Беата фыркнула. Ана не обратила внимания. Кайя усмехнулась.

Хедин, конечно, уже сейчас был завидным женихом: высокий рост, широкие плечи, густые волосы, смелый открытый взгляд, отлично подвешенный язык — мечта любой девчонки. Но его наглость порой переходила всякие границы. Это ж надо быть совершенно уверенным, что победительница захочет выбрать для ритуального хоровода именно его, хотя та могла предпочесть кого угодно. Например…

Кайя вздрогнула, осознав, для чего именно Беате нужна была сегодня победа. И очень скоро ее подозрения подтвердились. Но право первого выбора все же предоставлялось самой лучшей танцовщице. И ею сегодня была Ана.

Кайя не сомневалась, что уж она-то Хедина не выберет никогда: об их взаимной неприязни в Армелоне знали даже младенцы. Наверное, и Хедин не особо ждал от нее интереса, однако ощутимо вздрогнул, когда Ана разыскала в толпе глазами Эдрика и пригласила его на помост. Хедин сжал кулаки, опустил голову. Что, неприятно, когда по самомнению бьют, да еще так больно? Беата ведь тоже явно не этого кузена в пару предпочтет. А того, что пока еще стоял рядом с Кайей и о чем-то рассказывал, не чувствуя нависшей опасности и не ощущая придавившего Кайю ощущения беды. Этот ритуальный хоровод значил слишком много. Словно задел на будущее. Которое Кайя собственноручно подарила названой сестре…

Конечно, Беата выбрала Вилхе, и Кайе оставалось только смотреть, как он удивленно отходит от нее, нехотя поднимается на помост, неловко встает возле Беаты: Вилхе не любил работать на публику, считая лицедейство недостойным мужчин занятием, и Кайя об этом знала. И, может быть, ей следовало как раз порадоваться тому, что не она стала причиной недовольства Вилхе?

Вот только все это сотрется возле ритуального костра. Даже если сейчас Вилхе считал Беату лишь кузиной, потом вполне мог изменить свое мнение. А вот Кайя изменить уже ничего не могла. Разве что сделать доброе дело, выбрав в пару Хедина, а то на него даже смотреть жалко стало после того, как две из трех лучших танцовщиц предпочли ему других мальчишек.

Оказавшись на помосте, Хедин тут же принялся хорохориться, отвешивая Кайе комплименты и ругая на чем свет стоит судей, которые не заметили истинного таланта. Но вовсе не это снова воодушевило Кайю, а неожиданно помрачневший Вилхе. Он мог, конечно, расстроиться просто из-за того, что вынужден был стоять на помосте перед тысячной толпой, но Кайе так хотелось верить, что он в этот момент завидовал Хедину. Хотя бы потому что Кайя действительно танцевала лучше Беаты.

Однако, когда все они снова спустились вниз в ожидании «взрослого» конкурса, Вилхе убил и эту надежду.

— Как тебе в голову пришло пригласить Хедина? — возмутился он. — Особенно после того, что он тут во всеуслышание заявил?

Кайя хотела было объяснить, рассказав о своей жалости, но вместо этого только огрызнулась:

— Ты же предпочел Беату! — заявила она. — А я, знаешь, тоже не хочу с кем попало в круг становиться!

Выпалила, увидела еще округлившееся от удивления глаза Вилхе и нырнула в толпу, не желая слушать его оправданий, чувствуя, что просто разрыдается при первом же слове. И какая муха ее укусила? Всегда умела себя контролировать, а сейчас вдруг сорвалась на Вилхе, хотя виновата была только сама. Сама же Беате подыграла, нарушив, по сути, правила конкурса. Сама и расплачиваться за свою слабость должна была. Но невозможно оказалось представить Вилхе в ритуальном танце рядом с Беатой. Ой ее, Кайин! Пусть никогда об этом не узнает, главное — что знала она. И сама отдала, сама позволила…

Кайя просидела в темном проулке не меньше получаса, стараясь успокоиться и убедить себя в том, что этот хоровод ничего на самом деле не значит. Будет в ее жизни настоящий взрослый конкурс, и уж тогда она его не проиграет. И сама пригласит в круг Вилхе, обозначая свои истинные желания…

Если только к тому времени его родные не сговорятся с родителями Беаты о свадьбе. И все надежды Кайи растают, как утренняя дымка, и тогда…

— Вот ты где! — раздался над ухом голос Беаты, и она протянула Кайе руку. — Пошли скорее: там Айлин танцует так, что только искры летят. Как пить дать выиграет. Пошли, я хочу знать, кого она выберет!

Кайя апатично пожала плечами, но за сестрой последовала. В конце концов, она ведь собиралась поговорить с Дарре, а сама вон чего: натворила дел и расклеилась. И еще смеет рассчитывать на божьи милости!

Беата по дороге сыпала предположениями, где Айлин могла научиться так танцевать и почему скрывала этот факт, а также перебирала вероятные кандидатуры избранника сестры. И уже у самого помоста резко остановилась.

— Только бы Кёна не вздумала пригласить! — вполголоса выдала она, увидев его златокудрую голову в первом ряду зрителей. — А то с этой дурехи станется! Один гонор и ни капли разума!

Кайя изумленно посмотрела на сестру, никак не ожидая от нее подобных слов. Она, в отличие от многих других, отнюдь не считала Беату глупой, но та слишком редко соответствовала ее суждению.

— Айлин терпеть его не может, — прошептала Кайя, благоразумно отодвигаясь от Кёна подальше. — Мне кажется, его вообще все терпеть не могут.

Беата зло усмехнулась.

— Так уж и все! — заметила она. — Ваши с Аной хахали только что в рот ему не заглядывают, пылинки сдувая. Аж смотреть противно! Хорошо хоть Вилхе не такой. Не зря я его выбрала!

Кайя промолчала, не желая обсуждать ни отзыв Беаты о кузенах, ни тем более ее симпатии к Вилхе. Слишком хорошо она знала обо всех его достоинствах и о том, какое они могут производить впечатление.

Чтобы как-то оправдать свое поведение, она сделала вид, что чрезвычайно увлечена танцевальным конкурсом. А посмотреть и правда было на что. Оставшиеся на помосте девушки были очень хороши: и страсть, и изящество, и опыт — все при них. Но только ни одна не светилась изнутри так, как Айлин, отвлекая внимание от своих не самых сложных движений, завораживая вдохновением, вызывая желание глядеть на нее, не отрываясь, погружаясь в ее собственный мир, ощущая…

— Да она же влюбленная, как кошка! — неожиданно поняла Беата и расхохоталась прямо посреди площади. Кайя напрасно старалась ее утихомирить: Беата хваталась за живот и надувала щеки. И Кайя безумно боялась того момента, когда Айлин раскроет имя своего избранника. Разум трусливо предлагал воспользоваться моментом и оставить Беату одну, пока не поздно. Но Кайя подавила его доводы: она и так уже сегодня столько раз изменила самой себе, что еще одного раза не смогла бы простить. И богини, наверное, вознаградили ее за мужество: Беата, увидев рядом с сестрой Дарре, даже глазом не моргнула.

— Да неужели? — буркнула она. — Айлин не оригинальна: лишь бы мне свинью подложить. Даже неинтересно, что все так просто получилось.

Кайя вытаращилась на сестру, не в силах поверить собственной догадке.

— Ты… нарочно, что ли, с Дарре это все? — с запинкой спросила она. Беата передернула плечами.

— Вне всякого сомнения, — ответила она. — Эту ревнивицу надо было только направить в нужную сторону, а дальше все как по маслу. Не вечно же Дарре из-за этой гордячки мучиться, — и вдруг вздохнула: — Надо отдавать долги.

Что имела в виду Беата, Кайя не знала и выяснить не успела, так как всех участников ритуального танца пригласили к костру. Им предстояло организовать два хоровода: отроческий — ближе к огню — и взрослый — с внешней стороны. Кайя уже встала между Хедином и каким-то незнакомым мальчиком, как вдруг услышала позади себя:

— Какой кретин впустил в круг это эндово отродье?!

Конечно, Кён: кто еще посмел бы оскорбить Дарре после того, что тот делал для армелонцев? И какая самовлюбленная идиотка могла позвать в круг самого Кёна?

Стоявшие чуть поодаль от костра горожане заволновались, и Кайя очень надеялась, что они занимали сторону Дарре, а не Кёна. Но уверенности в этом не было.

— Это эндово отродье встало в круг по праву избранного, — совершенно спокойно отозвался Дарре, а потом еще и усмехнулся: — И, заметь, не с девятого места.

Это был увесистый камень в огород Кёна, которого лишь предпоследняя конкурсантка пригласила на помост. Кайя заметила, как побледнела Айлин, вцепившись в руку Дарре, словно пытаясь защитить его от беды хотя бы своей поддержкой, но Дарре явно не собирался отсиживаться за ее спиной. Все-таки он с возвращением Айлин изменился до неузнаваемости, обретя давно утерянную уверенность. И теперь не собирался уступать.

Кён выдержал паузу, потом повторил вопрос, глядя мимо Дарре и делая вид, что его не существует. Дарре качнул головой, но промолчал, не желая унижаться. Когда же и третья попытка Кёна не увенчалась успехом, главный судья не слишком уверенным тоном напомнил о правилах конкурса и попросил господина Кёна вернуться в круг.

— А он? — Кён ткнул пальцем в сторону Дарре. Судья беспомощно пожал плечами.

— Его тоже выбрали, — пролепетал он. Кён окинул судью презрительным взглядом, потом точно так же посмотрел на Дарре и заявил, что придется решать, кто именно станет участвовать в ритуальном танце, ибо он, Кён, никогда в жизни не встанет в один круг с драконьим уродом.

В толпе снова послышался ропот, передавшийся и тем, кто стоял ближе к костру. Кайя видела, как напряглась Айлин, очевидно, пытаясь придумать, как отстоять возлюбленного, и сама растерянно огляделась по сторонам, словно пыталась найти того, кто сможет разрешить эту ситуацию не в пользу Кёна. И в этот момент от детского хоровода отделилась Ана. В руках у нее было два факела, один из которых она всучила Дарре, а второй бесстрашно протянула Кёну.

— Пусть Энда определит — это же его праздник, — предложила она. — Чей факел погаснет раньше, тому и уходить из круга. Все честно.

Она правильно сыграла на гордыне Кёна: уверенный в своем превосходстве, он с высокомерной усмешкой взял у Аны факел и торжествующе вскинул его вверх. И в ту же секунду налетевший порыв ветра затушил огонь, вынудив Кёна так и замереть с поднятой рукой в полнейшем недоумении от невозможности произошедшего.

Факел Дарре полыхал ярким пламенем, выпуская в ночь необыкновенные голубоватые искры.

На площади на мгновение повисла такая тишина, что слышно было лишь треск горевших в костре поленьев. Но вот самые несдержанные горожане захихикали, их веселье передалось другим, и вскоре армелонцы покатывались со смеху, показывая на Кёна пальцем и восхваляя Энду за удачную шутку.

И вдруг все оборвалось.

Воздух разрезал обозленный, словно волчий, рев:

— Ах ты, дрянь! — и свист хлыста, направленного на Ану. Секунда — у Кайи замерло в груди сердце и обледенело от ужаса. А потом завибрировало от безумного мальчишеского крика — и Эдрик, загородивший собой Ану, повалился на землю, вцепился в лицо руками, и сквозь его скрюченные пальцы темно-алыми струйками засочилась кровь.

Толпа ахнула, подавшись назад; кто-то заголосил, призывая богов к справедливости; но еще раньше Хедин, словно барс, накинулся на Кёна, вырвал хлыст из его рук и принялся щедро потчевать обидчика кулаками. Кён, однако, несмотря на почти девичью красоту, славился недюжинной силой и умением драться, а потому почти следом Хедин оказался на земле, прикрываясь от ударов щегольских сапог…

Но Кайя уже смотрела на Эдрика и склонившегося над ним Дарре. У Эдрика была рассечена правая щека и серьезно задет глаз, однако Дарре, казалось, не сомневался в своей способности залечивать и такие раны. Попросил только Айлин держать Эдрика за руки, чтобы тот не мешал ему работать, и принялся за дело.

Кайя вдохнула поглубже и отвела взгляд, тут же наткнувшись на кучу мала, катающуюся по пыльной земле: там были уже не только Кён и Хедин, но и Вилхе. Кайя охнула в страхе за товарища, а приблизившаяся к ней Беата, напротив, вовсю веселилась, подбадривая мальчишек и выкрикивая советы, с какой стороны лучше подойти к «господину Кёну» и куда его ударить.

Безумие прервал прорвавшийся наконец сквозь толпу отец Эдрика. Он одной рукой выдернул из своры старшего сына, второй — Вилхе, а потом ногой отпихнул Кёна.

— В тюрьму! — приказал он трем следовавшим за ним дружинникам, и, показалось, все присутствовавшие на площади вздохнули от облегчения.

Люди засуетились, предлагая помощь и делясь впечатлениями, и, наверное, только Кайя, случайно оттесненная к дравшимся с Кёном мальчишкам, услышала, как Хедин, тяжело дыша, пробормотал:

— Я отомщу! — и как Вилхе, глянув на него исподлобья, кивнул:

— Я буду участвовать!