Душой наизнанку

Бушует дождь на шабаше планеты,

Гремит вулкан, волну в лицо гоня.

И песни — те, что до сих пор не спеты,

Навстречу небу рвутся из меня.

Вот молния взлетает на подмостки,

Взметнув огонь, как шёлковый подол.

Гроза ласкает борзо — против шёрстки!

Не оттого ль на сахарной извёстке

Моей судьбы — нездешний звук зацвел?

Да только сердцу — звона мало, мало…

Влечёт сердца извечно ввысь — и вон!

Я улечу. Мой парус — одеяло,

А мой фрегат — заливненный балкон!

Заливненный, закопанный в минуте,

За кипой лет — закапанный дождём…

Я унесусь — судьба, таким не шутят!

Я унесусь — в несметный город-гром!

Перед глазами гордыми моими

Лиловым вихрем станет воля петь!

Порвалось небесиновое вымя —

Что бесы, древеса кромсают сеть,

И хлещет ведь!

И льётся чудо-медь,

Святой огонь во чьё-то чудо-имя…

Перед глазами дальних рубежей

Бежать, бежать по бежевой кручине,

По скуке, по тоске — всегда отныне

Их панихидя в каждом вираже.

И скуку, и кручину, и тоску —

Отпеть, отмучить, отстрадать. Опорой

Мне — вечность, чинный, волчий хор которой

Подобен лишь змеиному броску.

Тоска меня раскрошит на куски,

Но роскошь душу соберёт единой:

Святая роскошь песни лебединой,

Светящая сквозь «не видать ни зги».

Ни зги — но жги свои высоты светом.

Свергая совесть, ты совсем — кипи…

Не стоит слёзно грезить о неспетом,

Если сидеть остался на цепи!

Ты — на цепи. Я нацеплю корону,

Кудрявых крыльев нацеплю сполна.

И улечу. Я улечу — одна,

И слёзно станет завидно балкону.