Душой наизнанку

Здравствуй. Неловко, но снова тебе пишу:

Лишь за последние сутки, поди, раз пятый.

Я со своими грехами — гороховый шут,

Гору каких, попотев, нагребёшь лопатой;

Нынче тебя мне напомнил сосущий шум —

Там, в голове, на минутах-гвоздях распятый.

Там, в голове — ты поверишь? — кадит бедлам.

Череп — котёл, тишина — за его пределом.

Кажется, мир раскололся напополам:

Прежде был целым, а сделался — оскуделым.

Господи! Ты отлучился по важным делам;

Я отучилась лечиться любимым делом.

Тик обрела, однако, на этикет:

Тик — на тактичность латентного мракобесья.

И, как назло, стала слышать всё чаще: «Нет,

Деточка, Бога! Бог — сказочен!»

Бог, посмейся!

Те, кто заврался, верят себе — во вред,

Месиво смысла предпочитая мессе,

Коль разговор зашёл о приоритетах…

Бог, извини, но они с высоты сует

Смотрят при этом глазами попов отпетых,

Так что утонешь, прозревши, в созревших ответах,

Ни одного-то не дав!.. Ты, мой Отче, сед;

Те ж, кто тебя не пускает на свой банкет, —

Серы, что стены в общественных туалетах.

Боже, но есть и такие — кто напролом,

Кто с топорами — в душу мне, в думы, в дом.

Кто не отягощён кандалами приличий.

Знаешь, и голос у этих — трескучий, птичий,

Голос — один на всех, понимаешь, Отче?

Тот, что впивается в мозг, точно лезвие, точен.

Отче, такие толкуют без всяких «деточек»,

Без мракобесно скупых экивоков морали.

Нынче — ворвались… Целую ночь проорали,

На уши ночь поставили, кверху дном.

Что — этикет? Им не надобно этикеточек!

Сами ярлык навесили: «Богохульница!»

Молвили, мол, не знавали таких еретичек.

Чёрно сказали, топорно, не ставя кавычек:

«С Господом, ведьма, толкует? Годок — и скурится!..»

«С Богом нельзя напрямую, мол».

Надо — кривенько?!

«К пасторам топай! К алтарищу — на покаяние!»

Будто мне здесь не видать Твоего сияния!..

Будто не друг Ты мне; можно подумать — я не я!..

Чёрно сказали: «Бросай-ка свои кадрильки,

Где-нибудь только, в языческой Океании,

Боги-де шастают славно в людской грязице».

Ты ж, по словам их, невидан, немыслим, далёк,

И ни за что бы со мною не стал возиться.

Кончили тем, что стихи мне шепчет не Бог!

«Это, мол, акция Боговой оппозиции!..»

К Фаусту — гиперссылку,

Топор — затылку;

Ой, как лезли в бутылку!..

Есть ведь такие, Отче, что напролом:

Ты — по делам. А они — тут как тут. Поделом

Мне, слабосильной, которой ругаться — влом.

«Эту всю муть твою, веришь, нашептывал Бог?»

Верю? Нимало.

Но ведаю.

Им — невдомёк.

Ведаю вдоволь; ведаю, Отче, Господи!

Ведаю, заперта в мыслях своих, в странном космосе,

Где бесполезна и самая мысль о компасе.

Череп — чертог о четыреста четырёх

Чёрных стенах. Я внутри, как в проклятом хосписе —

Тем лишь спасаясь, что мой не настанет черёд

Раньше, чем ты возвратишься. Войдёшь. И на край

Душной постели присядешь. Мой Бог! Ты, Господи,

Будешь дышать, сам душистый, как синяя рань.

Я прошепчу тебе: «Боженька, все мы тут гости-де».

Ты мне ответишь: «Ну так домой — не пора ль?»