Душой наизнанку

Брела по земле я с Авелем,

Был песнею полон рот.

Но друга схватили Те Самые

И грудью — на эшафот.

Клинок к кадыку приставили

И выплюнули от щедрот

Ему — обо мне: «В бесславии

Помри, или пусть поёт!..»

Но тщетно руками потными

Мусолили честь палачи:

Невинные ни оробелыми

Не воют, ни обречёнными:

Шептал мне Авель: «Не пой ты им…»

Очами кричал: «Молчи!»

Уста его были белыми,

Глаза его были чёрными.

Под взором, под небом — сутулая,

Для светлых лелеянный гимн

Сглотнула я, трудно сглотнула я,

Чтоб он не достался другим.

И комом та песня — не песнею —

Застряла в горле моём:

Казнили Авеля бестии,

Сквозь брань хохоча втроём.

Один, что назвался Каином,

Мне кинул, травинку жуя:

«Достойна рукоплескания

Великая стойкость твоя».

И прыснул глазами карими,

Безжалостный, как Судия.

…Сутулой трое оставили

Лишь небо, что зрит в упор.

Брожу я под ним без Авеля,

Одна брожу — до сих пор.

Тугой немотою мой вздыблен путь:

Ест горло проглоченный гимн…

Как хочется песню выплюнуть! —

Но нет: не идёт к другим.