Душой наизнанку

Потрясает осень гривою линяющего льва,

Знай разбрызгивает ливень палевый!

…Был мой дух изнанкой вывернут, посыпались слова:

«Выздоравливай, прошу, выздоравливай!»

Два словечка, злую пару — золотых, что палый лист,

Бездной множенных стократ осторожненько —

Я швыряю, как уверовавший в небо атеист,

Рваным голосом прозревшего безбожника.

Выпускаю с кашлем — тоннами в окно слова из пут,

Изломав тупыми пальцами — жалюзи.

Пешеходы! Гляньте под ноги! Червонной вязью тут

По асфальту вперемежку буквы с листьями цветут…

«Поправляйся, чёрт возьми!

Ну пожалуйста…»

Тротуар линован чинно, точно детская тетрадь;

Гладок, точно детский взгляд — ни ухабышка.

Хоть пишу, как ты учила, — трудно, трудно разобрать

Буквы, призванные встать — стройно, рядышком.

Лев линяет — вот причина. Ливень плачет. Ты на гать

Поглядела б. Различила, как кричит асфальта гладь

Там, под нею: «Выздоравливай, бабушка!..»

Как под маской: «Выздоравливай, бабушка!..»

Ради звёзд, выздоравливай, бабушка.

Маска листьев — палых, алых — карнавала атрибут.

Чай, Венеция пирует отчаяньем:

На высоких пьедесталах — львы нутро моё скребут,

С каждой крыши листопадят рычанием…

Львы ленивые, злобивые, отравленной

Лавой ливня отлиняли — властно, лиственно…

По Венеции, по русской, неправильной

Расплывается червонная истина.

«Выздоравливай! — кругом. — Выздоравливай!..» —

воет каждый лев

рыком истовым.

Но не лев — тот, кто прав.

Кто, злой нрав поправ

И разбрызгавши сполна ливень палевый,

Воет, небо скребя.

О тебе. Для тебя.

Воет голосом моим: «Выздоравливай!..»

Очервонилось просветом небо низкое.

Нынче, Осень, ты прозрела атеисткою.