EDEN

Глава 27. Последствия

Подтягиваю колени к подбородку и плотнее заворачиваюсь в простыню, будто пытаюсь укрыться от всего мира в таком незатейливом коконе. Грубая ткань царапает влажную от пота кожу.

Если бы я могла так же просто спрятаться от того, что сделала.

Закрыв глаза, прислоняюсь затылком к двери. С губ срывается тихий стон, и безмолвные слезы катятся по щекам.

Пустота внутри. Я — как одинокая лодка посреди бескрайнего океана. Всеми покинутая и потерянная.

И безгранично печальная.

Все изменилось. В одночасье. Он перевернул все с ног на голову за один вечер.

Он и в этом преуспел. Просто мастер изменять реальность. Он изменил меня до неузнаваемости. Я была Гермионой Грэйнджер. Гермиона Грэйнджер верила, что в каждом человеке есть что-то хорошее, стоит только постараться отыскать это. Гермиона Грэйнджер думала, что, если приложить достаточно усилий, то можно достичь всего. Гермиона Грэйнджер превыше всего ценила свой ум и отвагу. Гермиона Грэйнджер хотела изменить мир к лучшему. Гермиона Грэйнджер…

Гермиона Грэйнджер была девственницей.

Глубоко вздохнув, подавляю рыдания, разрывающие душу на части, и вытираю слезы.

Но тщетно. Горячие соленые капли продолжают падать с ресниц, как если бы вместе с потоком слез я пыталась выдавить из себя всю боль.

Я больше не та девочка. Я уже и сама не знаю, кто я. Я стала слабой и жалкой. Позволяю другим делать со мной все, что им заблагорассудится, без малейшего сопротивления. И, когда мужчина, которого я ненавижу больше всего на свете, делал… я не просто хотела этого, нет. Я жаждала всем своим существом его прикосновений…

Хочу вновь почувствовать себя человеком, пусть Люциус и не перестает твердить, что я хуже животного.

Почему мне так необходимо, чтобы он доказал мне, что я стою большего?

Чувствую себя жутко грязной.

Надо принять ванну. Я до сих пор ощущаю на себе его запах. Острый, мускусный, опасный. Никогда не ощущала его прежде, но теперь уж точно ни с чем другим не спутаю.

Я впитала его в себя. Он проник через поры в кровь. Я чувствую его вкус на языке. Он всецело поглотил меня.

Обхватываю себя руками, царапая кожу и оставляя на ней красные борозды от ногтей.

Я все еще чувствую его. Его руки на своей спине, бедрах, груди, ягодицах. Его пальцы, оставившие после себя синяки. Его прикосновения, лишившие меня последних остатков моей невинности.

Больно. Все еще больно, после того, как он…

Разворачиваю простынь, чтобы взглянуть на себя.

Мое тело осквернено. Запястья пересекают багровые шрамы, пальцы Люциуса оставили красные дорожки на моих бедрах, а с внутренней стороны…

Кровь. Ее не много, но все же это кровь.

Вновь заворачиваюсь в простынь и закрываю глаза, не в силах больше смотреть на себя.

Мне противно. Не могу смириться с тем, что мы сделали. Я позволила ему совратить себя.

И Рон… Господи! Рон…

Даже не хочу сдерживать новый поток слез. Я предала его. Единственное хорошее, что осталось у меня в этом мире, а я так вероломно разрушила его доверие…

Но я не хотела, чтобы так было! Не хотела, чтобы это произошло.

Тогда почему ты не остановила его?

Прячу лицо в ладонях, пытаясь не вспоминать его прикосновения. Не буду думать об этом, нет, потому что подобные мысли — прямая дорога в Ад.

Почему он сделал это? Почему после всего, что между нами было, он зашел так далеко? Почему не смог сдержаться?

Его слова все еще звучат в моей голове, они, как раковая опухоль, их ничем не вытравишь.

Ты сама во всем виновата, Гермиона.

Я не виновата! Меньше всего на свете я хотела, чтобы все так обернулось! Что я сделала не так?

Как мы дошли до такого?

Поначалу я и помыслить не могла, что это может произойти. Он ненавидел меня, и только. Я для него была всего лишь грязнокровкой. Когда Беллатрикс и Долохов раздели меня, я почти физически ощущала его отвращение.

Когда все изменилось? Когда он начал думать обо мне… об этом?

Вопросы без ответов. И вряд ли он когда-нибудь ответит на них.

В тот раз… он сказал, что мог бы убить меня, если бы захотел. Но вместо этого, он привез меня домой, и пока мы плыли через озеро, он держал меня за руку.

Той ночью он смотрел, как я сплю, и теперь я точно знаю, что означал его странный взгляд. Голод.

Понимала ли я тогда всю опасность ситуации?

Должна была. Нет, обязана. Но я легкомысленно отбросила подозрения, а он оставался все тем же ублюдком, не упускающим случая напомнить мне, что я для него — грязь, не достойная даже дышать с ним одним воздухом. Я не понимала, да и как мне было понять? Почему он не сказал мне? Почему не намекнул, о чем он думает?

По крайней мере, я могла бы морально подготовиться.

Возможно, мне следовало бы с самого начала понять, чем это кончится. Он имел власть надо мной с первого дня моего заключения. Что могло бы помешать ему полностью подчинить меня себе?

Кровь, Гермиона. Твоя грязная кровь. Вот откуда корни растут.

Так почему же он, в конце концов, сорвался? Если его убеждения настолько сильны, почему он сделал это?

Не уверена, что даже он знает ответ. Как там было? Что в тебе особенного?

Мне никогда не узнать, почему он так поступил. Но все-таки он сделал это.

И я до сих пор помню его прикосновения. Его губы на моей шее и груди. Широкие ладони, крепко прижимающие мои бедра к кровати. Длинные тонкие пальцы между моих разведенных ног.

Внутри все переворачивается.

Больно. Очень больно.

Час за часом пробегают мимо, возможно, прошел уже целый день, но я не замечаю этого. Просто, наконец, заставляю себя подняться.

Нужно принять ванну. Я должна смыть с себя всё. Должна очиститься…

Я могу сколько угодно тереть кожу жесткой губкой, но даже тогда я не смогу избавиться от непреклонного факта — когда он касался меня, я хотела этого.

Отбрасываю эту мысль, пока она не убила меня. Никогда, никогда больше я не буду думать об этом. Не позволю ему так с собой поступать.

Плетусь через комнату, кутаясь в простынь, потому что теперь мне стало очень холодно. Медленно прохожу в ванную и открываю кран с горячей водой. Наполнив ванну почти до краев, сбрасываю простынь и погружаюсь в воду. Тело обжигает, словно я опустилась в кипяток.

Но я не останавливаюсь, заходя все глубже и глубже, пока вода не достает мне до подбородка. Спутавшиеся волосы окутывают меня.

Кажется, я просидела в воде вечность. Кожа сильно покраснела.

Насколько легко было бы уйти под воду? И сидеть там, пока я не захлебнусь, и, наконец-то, не избавлюсь от боли и желания.

Я могла бы сделать это.

Я должна. Я больше не хочу так жить. Не могу жить, когда он знает, что победил, но все еще ненавидит меня за то, что сделал. Не могу жить, зная, что, несмотря ни на что, я жажду его прикосновений. Они нужны мне. Только в эти моменты я чувствую себя живой…

В этом мире полно противоречий. А я всегда хотела, чтобы во всем был порядок и четкая последовательность.

Для чего мне жить? У меня были принципы, семья, друзья. Ради них можно жить или умереть.

Но теперь я свободна от всего этого. Ничто не держит меня здесь. Принципы? Не прошло и суток после похищения, как я осознала, что от них легко отречься. Мои родители мертвы. Рон не захочет знать меня, когда узнает, что я сделала, а Гарри оставил попытки спасти меня.

Не хочу жить. И совсем не хочу оставаться здесь ради человека, разрушившего мою жизнь.

Люциус был прав: то, что происходит между нами, — чистейшее безумие. Но я еще могу излечиться. Я прекращу это.

С тех пор, как умерли родители, и погас последний луч надежды, я хотела умереть. Одному Богу известно, сколько раз я пыталась приблизить свой час. Благодаря Люциусу, у меня теперь неплохой опыт в попытках самоубийства.

Самоубийства. Пытки. Секс. О, да, — спасибо Люциусу! — я неплохо подкована.

Надо обдумать это в другом ключе.

Так хотя бы Рону не будет больно.

И я буду свободна. Потому что только смерть может освободить меня.

Но на этот раз я не стану молиться. Коли уж Бог покинул меня, тогда, не думаю, что его будет волновать то, что я больше не верю в него.

Набранного вами номера не существует.

Погружаюсь глубже, пока не оказываюсь полностью под водой. Вода тут же заливается в нос.

Держу глаза открытыми, глядя, как волосы окутывают меня, а маленькие пузырьки воздуха срываются с губ и устремляются на поверхность.

Все просто, ровно до тех пор, пока легкие не начинают гореть.

Заставляю себя оставаться под водой. Я должна пойти до конца, должна стать свободной…

Внезапно затылок пронзает боль, и я чувствую, как кто-то тянет меня за волосы вверх, грубо вытаскивая из воды.

Судорожно хватаю ртом воздух, и спустя секунду слышу яростный шепот:

— Так ты хочешь умереть, грязнокровка? — Он сильнее тянет меня за волосы. — Возможно, я могу помочь тебе.

И он опускает меня под воду, силой удерживая мою голову, чтобы я не смогла выбраться. Барахтаюсь в воде, пытаясь всплыть на поверхность, потому что — Господи, нет! — я хочу жить! Не хочу, чтобы он делал это…

На мгновение мне удается вырваться и вздохнуть, тут же подавившись воздухом.

— Нет, — полу крик, — нет, пожалуйста…

Он так сильно сжимает в кулак мои волосы, что кажется, будто он собирается выдрать их с корнем.

— Когда и где ты умрешь — не тебе решать, а мне. Ты постоянно забываешь, кто здесь главный.

Он вновь опускает меня в воду, и я машинально вдыхаю огромный, болезненный глоток горячей воды. Невольно вспоминается урок в маггловской школе, где нам рассказывали, как в средние века женщину опускали под воду, дабы доказать, что она ведьма… якобы только тогда она… Боже, помоги мне, пожалуйста…

Он резко тянет меня из воды — воздух обжигает легкие! — и вытаскивает из ванны.

Когда он отпускает меня, я падаю на пол. Кафель холодный, а я абсолютно голая.

Люциус пинает меня по ребрам. В глазах темнеет от боли. Слезы катятся по щекам. Или это вода? Слабо верится, что я все еще способна плакать.

— Заткнись! — Шипит он.

Украдкой смотрю на него; черты его лица искажены яростью. И мне известна причина его состояния. К этому все и шло. Я знала, что так будет, что он выместит на мне злость на самого себя, свалив на меня одну вину за свой поступок. И в эту минуту он ненавидит меня больше всего на свете, потому что испытывает ко мне совсем не те чувства, какие хотел бы испытывать.

Ирония ситуации почти совершенна в своем изяществе.

Он делает взмах палочкой, и в его руках появляется сложенная в несколько раз материя, которую он швыряет мне.

— Надень это, мерзкое создание, — скалясь, рычит он. — Я уже достаточно насмотрелся на твое тело.

Прижимаю к себя смятую ткань и тихо всхлипываю.

— Жду тебя в спальне.

И, резко развернувшись, он выходит из ванной.

Какое-то время я просто лежу, не смея пошевелиться от страха, пока, в конечном счете, не заставляю себя подняться и одеться. Пока я завязываю шнуровку на платье, боковым зрением замечаю, что он, нахмурившись, наблюдает за мной в так и не закрытую дверь. И он ни на мгновение не отводит взгляда, словно хочет доказать мне, что у него нет на это никаких причин.

Одевшись, глубоко вздыхаю и выхожу в спальню. Нет смысла тянуть. Когда-нибудь все равно пришлось бы выйти.

— Подойди, — отрывисто бросает он.

Ноги, как ватные, и я не могу двинуться с места.

Он усмехается.

— Не бойся, — снисходительный тон. — То, что случилось прошлой ночью, никогда больше не повторится. А теперь, подойди!

Поспешно подчиняюсь, потому что никто не может игнорировать такой тон.

Останавливаюсь в полуметре от него. Не спуская с меня пристального взгляда, он протягивает руку, помедлив долю секунды, и берет меня за подбородок.

Мне стоит огромных усилий не вздрогнуть.

Он пристально вглядывается в мое лицо.

Задерживаю дыхание, опасаясь даже на мгновение отвести взгляд от его смеющихся глаз.

Наконец, он отпускает меня.

— Вот смотрю я на тебя и не вижу ничего привлекательного, ничего интересного, — хладнокровно начинает он. — Ничего, кроме грязной крови твоих мерзких родителей-магглов.

Это удар ниже пояса.

Молча смотрю в ледяные омуты глаз и задаюсь вопросом, как он может так говорить после того, что случилось вчера?

А еще… Мерзкие магглы. Мои родители. Господи, я так по ним скучаю!

Его губы растягиваются в жестокой улыбке, а глаза по-прежнему холодны.

— Ничто не доставляло мне большего удовольствия, чем те минуты, когда я избавил мир от парочки отбросов, породивших такое отродье, как ты, грязнокровка.

Ярость вспыхивает во мне молниеносно. Как он смеет? Он не может не знать, какую боль причиняют его слова. Скотина.

— Кажется, ты забыл, — дрожащим голосом отвечаю я, — что убил их, спасая мою жизнь, Люциус.

Он тяжело дышит носом, и я, кажется, слышала, как скрипнули его зубы. Очевидно, он на грани, и едва держит себя в руках.

Помню, попав в плен, я подумала, как же сложно его понять: извечная каменная маска на лице и ледяной, колючий взгляд. Но теперь меня этим не обманешь. Я читаю его, как открытую книгу.

— Твоя дерзость никогда не перестает удивлять меня, — шепчет он. — Но, если бы я действительно беспокоился о тебе, то не стал бы делать этого, согласись? Если бы ты хоть что-то значила для меня, — подумай! — неужели я пошел бы на это, зная, что мой поступок самым ужасным образом причинит тебе невыносимую боль и страдание?

Нет, больше у него не получится одурачить меня. Я знаю его. Знаю лучше, чем кто-либо другой.

— Вы ненавидите меня, — шепчу в ответ. — Но в то же время не можете жить без меня. Вы убили моих родителей, чтобы спасти мою жизнь, хоть и знали, что это заставит меня безмерно страдать, и я буду ненавидеть вас за это до скончания времен. Вы преследовали меня в Норе и оглушили прежде, чем я смогла сбежать. Вы ненавидите меня, потому что я магглорожденная, но более всего — за те чувства, что питаете ко мне. Даже прошлой ночью вы пытались убить меня перед тем, как…

Резкая пощечина обрывает мою речь. Во рту привкус крови, а глаза наполняются слезами, но он еще не закончил.

Он хватает меня за руку и выворачивает ее мне за спину. Прикусываю губу, поворачиваясь к нему спиной, чтобы хоть немного облегчить боль, но другой рукой он собирает в кулак мои волосы и тянет назад, заставляя меня поднять на него взгляд.

Ни один из нас больше не шелохнется. Моя голова запрокинута далеко назад, и я чувствую его горячее дыхание на своей шее.

— Никогда больше ты не посмеешь заговорить о том, что случилось, поняла? — Яростный шепот обжигает ухо.

Две слезинки скатываются по щекам, и я киваю.

Он отпускает мою руку, но все еще держит меня за волосы, удерживая рядом с собой. Слишком близко. Он дышит тяжело и отрывисто. Закрываю глаза. Чувствую его запах, его тело.

Он резко выдыхает и отталкивает меня в сторону. Повернувшись, вижу, что выражение его лица снова отстраненное, но вот в глазах мелькает опасный огонек.

— Это никогда не повторится, — спокойно произносит он. — Никогда. Это была ошибка, и я сожалею. Если ты когда-нибудь хоть заикнешься об этом, я прикажу пытать тебя до тех пор, пока ты не забудешь собственное имя. Можешь не сомневаться в этом. Одно твое слово об этом… помутнении рассудка, и ты до конца своих дней будешь жалеть, что не удержала язык за зубами.

Полный ненависти взгляд и искаженное злобой лицо должны бы убедить меня, что именно так оно и будет.

И все же… что-то в его словах задело меня больше, чем его презрение…

— Прикажете пытать меня?

— Да, и полагаю, мой сын будет только рад угодить мне.

Холодная ярость бурлящим потом бежит в моих венах.

— Ах, да, — едва шевеля языком от страха, говорю я, — и тогда Драко, наконец, поверит, что между нами ничего нет, так? Но не только поэтому вы не будете мучить меня сами. Я знаю вас, Люциус. Вы не можете так рисковать, да? И дело не в ваших моральных принципах. Просто вы прекрасно знаете, к чему это может привести. Вчера вы наслали на меня Круцио, а потом…

Молниеносным движением он нацеливает на меня волшебную палочку, скрипя зубами.

— Я же сказал, чтобы ты никогда больше не упоминала об этом! — Его глаза метают молнии. — И, клянусь Богом, ты будешь делать, как я скажу!

С трудом сглатываю ком в горле, чтобы продолжить, потому что другого шанса не будет. Я должна выговорится. Я достаточно зла сейчас, чтобы не заботиться о последствиях.

— Если вы правда этого хотите, то с этого дня я больше никогда не вспомню о случившемся, — шепотом продолжаю я. — Но сначала вы выслушаете всё, что я хочу сказать. Что было — то было, и вы вправе притвориться, что ничего не было вовсе, но факт остается фактом. Можете стереть мне память, и себе заодно. Можете уничтожить все следы и улики прошлой ночи.

Я на зыбкой дорожке, буквально балансирую на лезвии ножа, но выражение лица Люциуса по-прежнему спокойное, будто он уже давно просчитывает в уме варианты.

— Но вы этого не сделаете, потому что сами знаете, что это не изменит того факта, что вчера вы пришли сюда с одной целью. Вы получили то, что хотели, и пусть это сводит вас с ума и заставляет содрогаться от отвращения, но вы не можете отрицать, что действительно хотели этого. На случай, если вы запамятовали, напоминаю, я много раз просила вас остановиться, но вы не слушали.

Он едва сдерживает ярость.

— Откуда такая уверенность, моя маленькая…

Он умолкает на полуслове.

— Твоя маленькая грязнокровка, Люциус? — Полувопросительный-полуутвердительный шепот. — Теперь у этого появился новый смысл, да?

Что-то невидимо рассекает скулу, оставляя стремительно краснеющую царапину. Ахнув, резко поворачиваю голову в сторону, и когда снова решаюсь взглянуть на него, вижу, как он быстро приближается, держа меня на прицеле палочки.

— Упрямая, дерзкая, маленькая шлюшка, — ядовито чеканит он. — Круцио!

Опять… адское пламя и антарктические льды сталкиваются в крови, плавя и замораживая, обжигая и разбиваясь на миллион сверкающих ледяных осколков.

Заклинание ушло, но я все еще лежу, прислонившись лбом к прохладному полу. С трудом поднимаю голову, глядя на Люциуса сквозь упавшие на лицо волосы. В его взгляде столько ненависти, она почти осязаема.

— Ты для меня ничто, — ожесточенно бросает он, а затем, повернувшись и не глядя больше на меня, выходит из комнаты, громко хлопнув дверью и заперев ее на замок.

Опускаю голову, касаясь лбом пола, по телу все еще пробегают судороги.

Я не должна позволять его словам ранить меня. Он не должен так влиять на меня. Я отвратительна самой себе, потому что эти четыре слова буквально убивают меня.

Не могу быть той, кем стала. Не могу позволить себе соответствовать тому ярлыку, что он на меня повесил. Отныне я больше не Гермиона Грэйнджер. Я — грязнокровка.

Кто же та девочка, какой я была раньше?

Гермиона Грэйнджер верила, что в каждом есть что-то хорошее. Гермиона Грэйнджер была доброй, и храброй, самой умной ведьмой на курсе. Гермиона Грэйнджер, Гермиона Грэйнджер…

На моей могиле будет выгравировано «Грязнокровка».