EDEN

Глава 7. Месть

Наша труппа актеров рада представить вам трагедию в четырех действиях. Наслаждайтесь!

С тех пор, как меня последний раз водили в туалет, я не вставала со своего… кхм, ложа.

Я считала камни на потолке. Ровно сто пятьдесят два черных камня, слегка различных по форме и текстуре.

Сто пятьдесят два камня.

А, может, я неправильно посчитала? Надо попробовать еще раз, просто чтобы убедиться…

Я чуть шевелюсь и чувствую, как солома царапает кожу сквозь грубую ткань мантии.

Хочу в ванную. Хочу еще раз вымыть руки, хоть и большой пользы это не принесет. Последний раз, когда я была в уборной, мои руки были в крови, и я смывала ее до тех пор, пока вода не стала кристально чистой, но ничто не могло смыть запах. Он буквально въелся в пальцы.

Не думаю, что когда-нибудь смогу избавиться от запаха крови Рона.

Нужно встать. Лучше уж нарезать круги по камере, чем лежать бревном. Но голова гудит, и стоит мне приподняться, как перед глазами все плывет.

Может, мне лучше не двигаться?

Я смотрю в потолок, погруженная в свои мысли, и здесь так жарко. Пот пропитал мантию, и она прилипла к коже, а по лицу струятся маленькие капельки, и я даже могу поймать некоторые из них языком.

Я бы хотела принять горячую ванну. Погрузиться в воду с ароматной пеной, почувствовать, как она окутывает мое тело, а потом нырнуть с головой и забыть о существовании внешнего мира. Лежать в абсолютной тишине.

Кажется, прошла вечность с тех пор, как Беллатрикс и Долохов увели Рона, а Люциус вылетел из камеры, обозвав меня жалкой. Наверное, больше суток. Вероятно, двое или трое.

Я, правда, не знаю.

Я бы решила, что они оставили меня здесь умирать, если бы не тот факт, что мне по-прежнему приносили еду и водили в туалет.

Может, это очередная игра, в которую они играют со мной. Дать мне время на размышления: очень много времени на то, чтобы раз за разом прокручивать в голове последние события.

Бьюсь об заклад, что это Люциус придумал.

Он очень умен, и знает, что физическая боль — не единственный способ заставить человека страдать.

— Я уверен, это разобьет тебе сердце, но если бы ты только видела это выражение предательства на его лице, пока ты, улыбаясь, вонзала нож в его руку. —

Я закрываю лицо руками, с силой прижимая пальцы к глазам, словно это может помочь мне выбросить из головы его слова.

Хочется кричать. Страдать, истекать кровью и плакать. Хочу сполна получить за то, что я сделала.

Он был прав. Я слабая и жалкая.

Ты трусиха. Совсем как он.

У нас с ним нет ничего общего! Нет!

Слишком поздно. Его слова уже выжжены в памяти каленым железом.

Не такие уж мы и разные, ты и я… мы оба готовы действовать с особой жестокостью, чтобы достичь своих целей.

Я не готова! Домовые эльфы так же заслуживают свободы, как и любые другие существа. Я только хотела помочь им.

Но… мне ведь говорили, что это жестоко по отношению к ним. Даже Хагрид так считал.

А я не слушала, упорно продолжая делать то, что, как я полагала, было правильным, даже когда все утверждали, что я не права.

Но сейчас все по-другому…

Я прислоняюсь головой к холодному полу и убираю руки от лица. По щекам катятся слезы.

У нас с ним нет ничего общего.

Эхо шагов в коридоре нарушает мучительно медленный бег времени.

— Надо убрать их отсюда! — Я не узнаю этот женский голос. — Отвезти в другое место. Мы останемся здесь на ночь, а утром двинемся в путь. Темный Лорд сказал, что на севере есть укромное местечко, где мы сможем спрятаться.

Слышен скрип открываемой двери. Я перевожу взгляд на дверной проем, но моя камера по-прежнему закрыта.

Напряженно вслушиваюсь, и мои усилия вознаграждаются, когда я улавливаю громкий скользящий звук, будто кого-то тащат по коридору.

От этого звука по спине бегут мурашки — кожа царапается о камни.

Но разве это не должно сопровождаться криками протеста и мольбами?

Я бы подошла к окошку камеры, чтобы посмотреть, что происходит снаружи, но у меня просто нет сил подняться.

Звук постепенно становится все тише и тише, пока, наконец, не смолкает в конце коридора, и тишина вновь не вступает в свои права.

Я совершенно спокойно продолжаю лежать на соломе, но взгляд все еще прикован к двери.

Что это было?

А впрочем, мне все равно. Я слишком устала.

Мне нужно поспать.

Черт, мне сегодня несказанно везет. Слышу голоса в коридоре. Я не могу их разобрать, но они становятся громче, по мере приближения к моей камере.

Ни минуты покоя! Даже когда они решили бросить меня в одиночестве на несколько дней.

Но главное — я ни на миг не могу избавиться от чувства страха и вины.

Я начинаю различать слова в этом шепоте.

— … нашу ответственность. Мне это нравится не больше, чем тебе, но мы должны забрать их с собой.

Узнаю это голос. В последние несколько дней он был единственным моим собеседником.

Но он не один. С ним кто-то еще.

— Пленники доставят больше проблем, чем пользы. — И этот голос я тоже знаю. Оба человека остановились у моей двери, и женщина смиренно вздыхает. — Ты знаешь, куда вы едете?

— Я женат на твоей сестре уже много лет, конечно же, я знаю, куда еду. Я был там столько раз, что уже сбился со счета.

— Будь осторожен, — неужели это беспокойство в ее голосе? — Ее ищут, а ты их недооцениваешь. Они могут проследить за вами…

— Тем более пора распрощаться с этим местом, — оборвал он ее. — Мы должны как можно быстрее двинуться в путь. Я возьму девчонку — я знаю, к ней подход, успел изучить за то недолгое время, что она здесь. Ты и Антонин, позаботьтесь о мальчишке.

Нет. Я не хочу оставаться с ним наедине. Я даже не хочу его видеть.

— Мы разделимся, — продолжает Люциус. — И тогда, даже если они поймают одного из нас, у Темного Лорда все еще будет козырь в виде другого пленника.

— Отличная идея, — соглашается Беллатрикс. — Я найду Антонина до отправления, но я бы хотела вновь встретиться с тобой как можно быстрее. — После короткой паузы она продолжает уже более мягким голосом. — Удачи, братец.

Люциус усмехается.

— Братец, как же! — Еще одна короткая пауза. — Надеюсь, вскоре увидеть тебя.

Удаляющиеся шаги в коридоре, затем щелчок, и моя дверь открывается.

Почему он просто не может оставить меня в покое?

Едва он вошел в комнату, как его взгляд тут же обратился ко мне.

Я не шевелюсь. Потому что сил уже нет. В любом случае, он, скорее всего, ожидал увидеть меня на полу, и он не может быть недоволен моим состоянием.

Он указывает на меня пальцем.

— Ты. Поднимайся.

Я не обращаю внимания на зарождающуюся во мне ярость. Слишком устала, чтобы сопротивляться ему.

Дрожа, я пытаюсь встать, но как только сажусь на колени и собираюсь подняться на ноги, голова начинает кружиться, и я падаю вперед, еле удерживаясь на четвереньках.

Люциус берет меня за подбородок, заставляя смотреть на него.

— Ты ужасно выглядишь, — резко говорит он. — Я думал, что ты больна, когда я видел тебя в последний раз, но сейчас все намного хуже. Что с тобой?

Он говорит со мной. Я как-то отстраненно отмечаю сей факт.

Его лицо расплывается у меня перед глазами, превращаясь в размытые очертания и цветные пятна. Я не могу ни на чем сфокусироваться. Все вокруг обернулось жуткой бессмыслицей и хаосом.

Люциус дает мне небольшую пощечину. И это точно не со злости. Скорее всего, чтобы привести меня в сознание.

— Я не очень хорошо себя чувствую. Я думала, что вы и так вчера все поняли.

Он возводит глаза к потолку, а затем отпускает мой подбородок, чтобы достать из кармана мантии флакон с зельем. Это то самое, что он давал мне, когда только похитил меня.

— Вот, — он протягивает мне флакон, — выпей.

Все еще дрожа в ознобе, я тянусь за пузырьком, а потом опрокидываю в себя его содержимое, абсолютно не волнуясь о том, что там может быть не просто вода. Мне уже все равно. Я выпиваю все до последней капли. Теперь мое горло не дерет от сухости, но голова все еще болит.

Я опускаю флакон, лихорадочно облизывая губы.

Люциус нетерпеливо смотрит на меня:

— Лучше?

Я пытаюсь встать, но падаю вновь, мотая головой.

— Я не могу, — еле слышный шепот.

Он раздраженно вздыхает.

— Будь ты проклята, — взрывается он, и я открываю глаза. Он смотрит на меня с таким железным спокойствием, что это ужасает меня. — Почему ты постоянно все усложняешь?

Люциус чертит палочкой круг в воздухе, и из ее кончика появляются толстые веревки. Он сажает меня, а затем принимается связывать мои запястья.

Меня удивляет, что я даже не пытаюсь сопротивляться.

— Что вы делаете?

Он не смотрит на меня, но следит, чтобы веревка держала туго. Она сильно врезается мне в кожу, заставляя ее гореть огнем.

— Нам предстоит путешествие. Я не доверяю тебе, и не думаю, что ты не воспользуешься случаем и не попытаешься выкинуть что-нибудь.

Он так туго затягивает веревку, что мне кажется, будто моя кровь перестала течь в жилах. Потом он связывает мне лодыжки, и как только он убеждается, что я теперь абсолютно беспомощна, он берет меня на руки.

Когда он похитил меня, ему понадобилось наложить на меня заклятие, чтобы я не сопротивлялась. Но сейчас я так устала, что мне уже все равно. Я просто благодарна, что мне не придется идти самой.

— Что происходит? — слабо спрашиваю я. — Куда мы направляемся?

— Я же сказал, — бормочет Люциус, вынося меня на руках из камеры в коридор, — нам предстоит небольшая поездка.

— Но куда?

— Что значит куда? — резко отвечает он, быстро двигаясь по коридору. — Мы уезжаем отсюда в другое место. Или ты уже настолько привыкла к своей камере, что будешь скучать по ней?

— Нет, просто…

— Слушай, а ты не думала, что впустую тратишь мое время, задавая мне всякие глупые вопросы? — Мы добрались до лестницы в конце коридора и теперь поднимаемся вверх. — Ты узнаешь, куда мы едем, совсем скоро.

Мы поднялись наверх и теперь быстро идем по коридору, вдоль комнат Пожирателей Смерти. Вокруг нас творится неразбериха: Пожиратели в спешке собирают свои вещи и бегут к большому залу.

— Что происходит? — Я снова задаю этот вопрос, но горло пересохло так, что мой голос — еле слышный шепот.

Не думаю, что Люциус слышит меня. Либо он просто игнорирует мой вопрос.

Мы останавливаемся перед дверью, и он заклинанием открывает ее, а затем призывает маленькую, плотно набитую сумку. Не выпуская меня из рук, он хватает ее, и мы покидаем зал.

Наш путь пролегает через множество дверей и коридоров, которые приводят нас, в конечном итоге, к той самой лачуге, через которую я и попала в свою тюрьму. Боже, это было так давно! Едва мы выходим на свежий воздух, как я чувствую, что вот-вот расплачусь от счастья. Мы покидаем это ужасное и отвратительное место.

На меня словно вылили ушат ледяной воды: свежий воздух и густые кроны деревьев над головой. Люциус вынужден применить Люмос, чтобы видеть дорогу, а в самом воздухе есть что-то такое, от чего я понимаю, что сейчас ночь. Он слегка влажный и пахнет прохладой и свежестью. Я делаю глубокий вдох.

Я думала, что уже никогда не смогу вновь вдохнуть чистый ночной воздух.

Но у меня нет времени наслаждаться этим. Люциус сажает меня на землю и наклоняется ко мне, протягивая руку.

— Прошу, мисс Грэйнджер.

В памяти всплывает сцена в моей комнате в ночь, когда он ворвался в мою жизнь, и все изменилось. «Прошу, мисс Грэйнджер…»

Я неловко пихаю его связанными ногами, но он лишь смеется и хватает меня за волосы.

— Не пытайтесь сбежать, — шепчет он, крепче сжимая в кулаке мои волосы, от чего голова у меня начинает раскалываться. — Ну, куда вы пойдете? Только посмотрите на себя: больная, слабая и уставшая. И как далеко вы надеетесь уйти?

Пытаюсь вырваться, но Люциус хватает меня за руку, другой притягивая меня за волосы ближе к себе.

— Нет, — он даже не повышает голос. — Даже думать не смейте о побеге. А если вам все-таки удастся сбежать, то поверьте мне, вы будете жалеть об этом всю жизнь.

— Почему? — у меня даже нет сил говорить громко, я могу лишь шептать. — С чего бы мне сожалеть о том, что я буду подальше от вас?

Он издевательски улыбается.

— Вы, должно быть, забыли, что ваш маленький дружок в моей власти. — Он улыбается еще шире, когда я мертвенно бледнею. — О, да, я знаю на какие кнопки давить, чтобы вы меня слушались. Вы будете исполнять все мои желания, или я позабочусь о том, что Рональд Уизли испытает такие страдания и боль, какие и представить сложно. И я даже лично приму в этом участие.

Будь он проклят. Я в ловушке. Он прекрасно знает, что ради Рона я буду делать все, что он скажет.

— А теперь, — он вновь протягивает руку, — возьмите меня за руку и проследуйте со мной. Постарайтесь сделать то, что от вас требуют, без принуждения. Хотя бы на этот раз.

Неохотно я поднимаю вверх связанные руки, неуклюже протягивая ему пальцы. Он улыбается.

— Отлично. Возможно, вы все же не безнадежны.

Он медленно протягивает свою руку. Я невольно вздрагиваю от его прикосновения и последнее, что вижу перед тем, как мы аппарируем, — усмешку на его бледном лице.

Мы просачиваемся через аппарационное пространство и появляемся, будто из воздуха. Люциус стоит прямо, а я сжимаю руками виски, пытаясь собраться и избавиться от нескончаемой пульсирующей боли.

Наконец, я опускаю руки и прищуриваюсь.

Мы находимся перед огромным черным озером. Туман, будто покрывало, стелется над водой, освещаемой лунным светом.

Люциус подходит к воде, вытаскивая палочку, и заклинанием режет себе запястье, с шипением втягивая воздух от боли. Несколько капель его крови падают в воду. Он излечивает рану и делает шаг назад, произнося громко и четко:

— Я — один из потомков древнего и благородного рода Блэков, — его голос эхом раздается в тишине ночи, — и я приказываю пропустить меня.

Как только он заканчивает говорить, он поворачивается ко мне и вновь берет меня на руки.

— Вы не Блэк, — слабо говорю я, пытаясь привести мысли в порядок.

— Ну, надо же, какая ты проницательная. Твой ум никогда не перестанет меня удивлять.

— Ну, — выдыхаю я, закрывая глаза в изнеможении, — я просто удивлена…

Обрываю себя на полуслове, оставляя слова невысказанными.

— Я, может быть, и не Блэк, но я женат на одной из них, — отвечает он после короткой паузы. — Женившись на Нар… моей жене, я стал частью ее семьи. Моя кровь столь же эффективна, как и ее.

Чистокровные фанатики. Мне никогда не понять их извращенной логики.

— О, наконец-то.

Я открываю глаза и вижу маленькую лодку, появляющуюся из тумана. Она медленно приближается, покачиваясь на воде. На корме, отбрасывая жуткие тени, синим пламенем горит факел, освещая поверхность воды. Наконец, лодка тихо ударяется о берег.

Люциус ставит меня и сумку, что он нес, в лодку, затем сам встает позади меня и ногой отталкивается от берега. Я оборачиваюсь, глядя на удаляющийся берег. Мой шанс на побег…

Его руки обвиваются вокруг моей талии.

Я подпрыгиваю, чувствуя, как он крепче сжимает меня в своих руках, и это напоминает мне о кобре из программы «В мире животных», — мой папа очень любит эту передачу, — которая медленно сворачивается кольцами вокруг жертвы до тех пор, пока не задушит ее.

— Что вы делаете? — спрашиваю я.

Он смотрит на меня, на его лице застыла непроницаемая маска.

— Это озеро славится среди магглов, как наиболее опасное, — он почти шепчет. — Многие из них погибли, плавая здесь. А те немногие, кто выжил, сошли потом с ума. Принимая это во внимание, я бы посоветовал вам держаться за меня крепче. Поверьте, если бы в этом не было необходимости, я бы не позволил вам быть так близко.

Он еще сильнее сжимает объятия, и пусть мне это и не нравится, я перестаю вырываться. Я знаю, что он бы не стал так крепко прижимать меня к себе, если бы в этом не было необходимости. И совсем не похоже на то, что он ищет предлог, чтобы дотронуться до меня. Он слишком ясно дал понять, что испытывает ко мне лишь отвращение. И не раз.

Но все же… мне это не нравится. Мне не нравится, как сильно он держит меня, будто он хочет сломать мне ребра.

Я чувствую его прерывистое дыхание на своей шее.

И это мне тоже совсем не нравится.

Мы бесшумно плывем по озеру, лодка размеренно рассекает зеркальную поверхность воды. Луна освещает серебром синие глубины. От этой картины веет безмятежностью. Безопаснее и быть не может.

— Нет необходимости держать меня, — тихо говорю я. — Там ничего нет.

Я поднимаю на него глаза, но он продолжает смотреть на воду.

— Если нам повезет, то благодаря моему присутствию в лодке, они так и не высунутся из воды.

— Но почему…

— Шшш… — он резко обрывает меня. — Не очень умно с твоей стороны оповещать их о своем присутствии.

— Я и не собираюсь…

— Черт побери, ты можешь хоть раз сделать так, как тебе велено? — шипит Люциус, стараясь говорить как можно тише. — Я говорю это не ради своего блага. Если не хочешь сделать для себя только хуже, то заткнись!

Я сжимаю губы, зная, что нет смысла сейчас спорить с ним. Что-то беспокоит его, и я не хочу навлекать на себя еще больше неприятностей.

Мы тихо плывем по озеру, Люциус все еще крепко держит меня, хотя, кажется, что ничего уже не произойдет. Я чувствую стальные мышцы его рук даже через несколько слоев мантии.

Скольжу взглядом по воде: подернутая рябью лунная дорожка ярко выделяется на ее темном фоне. Порой мне кажется, что я вижу, как что-то движется под водой. Неяркое мерцание света, либо едва заметные движения чего-то невидимого.

На ум приходит ужасная мысль: Гарри рассказывал мне о пещере, где вода кишела мертвецами…

— Здесь ведь нет инферналов? — шепотом спрашиваю я, стараясь унять охватившую меня панику.

— Нет, — так же, шепотом, отвечает Люциус, — но эти существа столь же смертельны, если их спровоцировать. И твое происхождение — это уже достаточный аргумент для нападения. Так что не могла бы ты помолчать?

Мое происхождение? Что он имеет в виду?

А ты как думаешь?

Полагаю…

Грязнокровки. Именно это он имел в виду. И я для него всего лишь грязнокровка.

Но они приходят не только за грязнокровками, но и за простыми магглами… о, Господи!

Все будет хорошо. Они пока не напали, и с тобой рядом Люциус…

Получается, что я теперь ищу его защиты?

От этой мысли весь мой мир на мгновение переворачивается вверх тормашками.

Наконец, туман рассеивается, открывая нашему взору длинную каменную стену на высоком берегу. В стене естт небольшой проход, что-то вроде неглубокой пещеры, и лодка направляется именно туда…

Вдруг мы начинаем раскачиваться.

Его руки сильнее смыкаются на моей талии.

Я смотрю на воду: зеленоватые руки с длинными пальцами тянутся к нам, хватаясь за борта лодки и раскачивая ее.

Голоса. Странные, словно потусторонние, и пронзительные нараспев произносят:

— Грязнокровка!

— Маггл хочет пересечь озеро!

— Остановите грязнокровку!

Голоса становятся громче, сливаясь в один сплошной ужасающий хор.

Люциус еще сильнее обнимает меня, прижимая к себе так, что его щека касается моей макушки.

— Держись за меня. Изо всех сил. Не отпускай, поняла?

Я поднимаю на него взгляд. На его лице легко читается беспокойство. Я киваю и поднимаю руки, цепляясь за него так сильно, насколько это позволяют сделать путы.

Он мрачно смотрит на меня, прежде чем его отвлекает очень сильное покачивание лодки: руки, хватающиеся за борт, будто хотят вытолкнуть нас…

— Черт! — шипит он, доставая палочку и направляя ее на нос лодки.

— Иммобилус!

Лодка останавливается как раз напротив входа в пещеру. Она больше не раскачивается, но и не плывет к берегу.

Я наклоняюсь, чтобы выглянуть за борт и увидеть здесь ли еще эти… создания, но Люциус еще крепче держит меня.

— Замри, — строго бросает он. — Не двигайся, слышишь меня?

Как только он произносит эти слова, жуткие зеленые руки появляются из воды и тянутся к лодке, которая все еще не движется.

— Ступефай!

Красный луч из палочки Люциуса устремляется к созданиям, но проходит сквозь них, как если бы они были призраками без плоти и крови.

— Ступефай! — вновь кричит он. — Авада Кедавра! Ступефай! Иммобилус!

Но все тщетно. Руки хватаются за меня, мою одежду и волосы, и тянут меня в воду. Люциус пытается удержать меня, а я отчаянно цепляюсь за него, но это трудно, потому что мои запястья все еще связаны. Эти создания слишком сильные; рывок — и я чувствую, что еще немного, и им удастся вытянуть меня. Черт!

— Держись! — кричит Люциус.

Но я не могу, просто не могу, они слишком сильные…

— Магглы не могут пересекать озеро, — смеясь, шепчут голоса. Они вырывают меня из рук Люциуса. Я сопротивляюсь, цепляясь за борт лодки и стараясь дотянуться до его руки, одежды, до лодки, но не могу, и падаю за борт. Господи, что же теперь делать?!

Я с громким хлопком плюхаюсь в воду.

Выныриваю, чтобы глотнуть воздуха, и погружаюсь вновь. Вода смыкается над моей головой, отрезая меня от внешнего мира: исчезают звуки и боль. Меня обдает холодом. Как прекрасно. И тихо.

Что я делаю? Я не хочу бороться. Я хочу остаться здесь навсегда. Плыть по течению, окунуться в забытье, туда, где я смогу забыть о боли, о страхе, обо всем.

Холодные руки тянут меня на дно, и, наконец, я могу видеть их лица: зеленоватые с пустыми белыми глазами. Они хищно скалятся, обнажив острые зубы, и тащат меня глубже в холодную темноту…

Я хочу пойти с ними. Не хочу больше думать, чувствовать, знать. Я только хочу исчезнуть, растворится в этой холодной бездне. О, да, заберите меня с собой.

Но в следующий миг вода вокруг меня становится красной, и создания отпускают меня. Их голоса стихают, и я остаюсь одна в холодной воде.

Воздух… мне нужно — о, Боже, мои легкие! Какая невыносимая боль! Не могу вздохнуть, ничего не вижу…

Я не хочу умирать.

Стальная хватка на моей талии — и вот я уже поднимаюсь выше и выше, а вода пузырится и пенится подо мной.

Я выныриваю на поверхность. Легкие быстро наполняет воздух. Это прекрасно! Но больно, очень больно. Я откашливаюсь — Боже, наверное, во мне была тонна воды, не меньше! — и чувствую, как меня тянут вверх.

Я падаю в лодку, выплевывая больше воды, чем я выпила за всю свою жизнь, и вдыхаю так глубоко, что легкие едва не лопаются.

Неужели… он только что спас меня?

— Почему ты не держалась за меня?

— Я пыталась! — кашляя и отплевываясь, выдыхаю я.

— Не достаточно! — его пальцы больно впиваются в мои мокрые плечи, и он сам тоже весь мокрый. С его светлых волос капает вода, а глаза метают молнии.

— Ты глупая девчонка! — Он так близко, что у меня чуть ли не двоится в глазах. — Почему ты не делала так, как я сказал?

Я тяжело дышу, наблюдая, как вода стекает по его лицу.

Он отводит взгляд и проводит рукой по волосам. Когда он вновь поворачивается ко мне, по его лицу ничего нельзя прочесть. Он взял себя в руки.

Люциус поворачивается к носу лодки.

— Фините Инкантатем, — лодка вновь плывет к темной пещере.

— Почему они ушли? — тихо задаю вопрос.

— Я пролил еще немного своей крови. — Он достает из кармана палочку и направляет ее на свое запястье, золотой луч срывается с кончика палочки и моментально излечивает глубокий порез на коже.

— И как это помогло? — безучастно спрашиваю я.

— Они пришли за грязнокровкой, — сухо отвечает он. — Я подумал, что если пролить немного своей крови, то это заставит их уйти. И, как оказалось, я был прав.

Я молча сижу в лодке и дрожу, пока мы продвигаемся вглубь пещеры.

Люциус высушивает себя с помощью заклинания и, нахмурившись, проделывает то же самое и с моей одеждой; и я вздыхаю с облегчением, чувствуя, как сухое тепло окутывает меня.

— Но вы не могли пролить столько крови, — задумчиво говорю ему. — Ее было так много…

— Я использовал Энгорджио, в то время как она капала в воду, — обрывает Люциус.

Я слегка приоткрываю рот — да мне бы даже и в голову это не пришло.

Мы плывем в полной тишине по теперь уже спокойным водам. Ни одно создание больше не беспокоит нас, хотя иногда я думаю, что вижу их лица под водой — неясные очертания, что исчезают, едва появившись.

Стараюсь не смотреть в воду, тщательно вглядываясь в черноту прямо перед нами.

Наконец, мы достигаем огромной подземной пещеры, и мы настолько глубоко, что я даже не вижу потолка. На стенах синим пламенем горят факелы, добавляя помещению холодной мрачности.

В центре этой пещеры стоит огромный… я могла бы назвать это домом, но это не было бы точным словом. Это почти замок. Столь утонченный и нереально величественный, что аж дух захватывает. Он выглядит, будто картинка из книжки, которую я читала, когда была маленькой — картинка, на которой был изображен замок Темной Королевы. Ужасный и мрачный, но вместе с тем прекрасный.

Лодка пристает к берегу, слегка ударяясь об него. Люциус сходит на берег и берет сначала свою сумку, а потом меня. Мы направляемся к парадному входу в дом, и он распахивает дверь, но внутри лишь непроглядная тьма.

— Добро пожаловать в твое новое жилище, грязнокровка, — тихо говорит он, прежде чем закрыть дверь за нами, запирая нас в темноте.

— Люмос!

Свет озаряет помещение, но все равно его недостаточно, чтобы хорошо осмотреться вокруг. И, тем не менее, кажется, Люциус точно знает, куда идти. Он проносит меня на руках через несколько коридоров.

И наконец, мы входим в какую-то комнату, но из-за того, что здесь темно, я не могу детально рассмотреть ее. Люциус опускает меня на что-то мягкое, а затем поворачивается к двери.

— Коллопортус!

Знакомый щелчок запечатываемой двери.

Я вновь в ловушке, в комнате наедине с человеком, который ненавидит меня.

Ситуация та же, но окружающая обстановка другая.

— Нокс.

Комната погружается во тьму. Я сижу тихо и неподвижно, не зная, что делать.

Что он делает? Он все еще здесь?

И в следующий миг вспыхивает яркий, режущий глаза, свет. Я сижу на кушетке в гостиной викторианской эпохи, здесь нет окон и только одна дверь, а от тусклых, выцветших и влажных стен меня бросает в дрожь. Жуть какая. Это одно из тех мест, которым запугивают маленьких детей. Окружающая обстановка настолько пугающая, что могла бы лишить меня сна на несколько недель.

И еще эти… предметы. Мерзкие и вызывающие тошноту, будто причудливые декорации, разбросаны повсюду: черепа, чучела животных, которые выглядят как настоящие, странного вида бутыли, в которых вряд ли лимонад.

Люциус подходит ко мне и направляет палочку на мои запястья и лодыжки; веревки, что связывали их, падают на пол.

Я потираю запястья, пытаясь восстановить циркуляцию крови.

Он берет меня за подбородок, заставляя поднять на него взгляд, и поворачивает мою голову влево-вправо, чтобы лучше рассмотреть мое лицо.

— Так, что с тобой? — нетерпеливо спрашивает он.

— А вам какое дело? — Резко отворачиваюсь от него. Однажды он уже сказал, что не хочет прикасаться ко мне лишний раз, и это чувство полностью взаимно.

— Какой толк от заключенной, которая едва стоит на ногах? — раздраженно бросает Люциус. — У меня на тебя планы, которые требуют твоего отменного здоровья.

Мне следовало б знать, что он помогает мне не потому что сожалеет.

В таком случае, какой смысл противиться? Если он действительно собирается вылечить меня, то почему я должна препятствовать этому?

Я монотонно перечисляю все симптомы, он кивает и, отвернувшись, направляется к камину.

Я не смотрю на него. Все равно я не могу видеть, что он делает, ведь он стоит спиной ко мне.

Оглядываюсь вокруг. Здесь так много отвратительных и мерзких вещей. Выглядит почти как дом на Гриммуальд-плейс до того, как штаб обосновался там, но только многим хуже. Когда здесь в последний раз убирались?

Минутку… что, черт побери, это?

Я едва удерживаюсь от того, чтобы вскрикнуть, и подальше отсаживаюсь от огромной черной мертвой змеи, чье блестящее когда-то тело теперь было прибито к ножке дивана острым ножом.

Ну-ка, ну-ка… нож?

Бросаю взгляд на Люциуса, но он все еще стоит спиной ко мне.

Пододвигаюсь ближе к змее, стараясь унять дрожь, берусь за рукоятку и — фу, какая отвратительная гадость! — медленно вытаскиваю нож. Черная кровь все еще сочится из раны, но, слава Богу, я не испачкала в ней руки.

Нож у меня, и я отодвигаюсь подальше, на другой конец кушетки. Оружие в моих руках не большое, но и не слишком маленькое, да и лезвие кажется до сих пор острым.

Едва ли соображая, что я делаю, я прячу нож в карман своей мантии. И я все время наблюдаю за Люциусом, задерживая дыхание от страха, что он вот-вот обернется, но он не оборачивается.

Я еще не знаю, что собираюсь сделать, но мне нужно подумать.

Неужели, ты — убийца, Гермиона? Ты смогла бы зайти так далеко?

Признаться, я уже не знаю, что бы я сделала.

Наконец, Люциус поворачивается и подходит ко мне, протягивая мне серебряный кубок, наполненный какой-то жидкостью

— Выпей, — хладнокровно бросает он.

Я смотрю в кубок и узнаю зелье. Я много раз принимала его, когда лежала в больничном крыле с гриппом или с какой-то очередной простудой, а еще я варила его на уроках зельеварения.

Но я ведь не могу просто взять и выпить то, что предлагает мне Люциус Малфой, не так ли?

Он замечает мои колебания.

— Чего ты ждешь? — нетерпеливо спрашивает он. — У меня нет намерений убивать тебя. По крайней мере, пока.

— Ну, меня нельзя винить за осмотрительность, — тихо говорю я. — Вы едва ли обращались со мной хорошо все это время. Так почему же я должна доверять вам?

Мое лицо слегка обжигает, но я не обращаю на это внимания.

— Не дерзи, — грубо обрывает Люциус. — Пей.

Я запускаю руку в карман мантии, нащупывая лезвие ножа, такое острое…

Не сейчас. Подожди.

Я подношу к губам чашу и быстро опрокидываю в себя зелье. Оно настолько сладкое, что меня почти тошнит, но едва оно проникает в желудок, как я ощущаю, что моя голова вновь проясняется, боль уходит, а высокая температура спадает.

Он кивает, глядя, как я допиваю остатки зелья.

— Отлично. Вставай.

Поставив кубок на пол, я встаю, уже не чувствуя прежнего головокружения.

Теперь я готова к чему угодно.

Не сейчас. Продумай все наперед. Жди.

Отметив, что мне стало лучше, Люциус вновь кивает, но по его лицу ничего нельзя прочесть.

Что мне делать? Это может быть единственный раз, когда мы с ним одни. Я должна использовать эту возможность сейчас, а иначе, кто знает, когда мне представится следующая?

Но что же делать с Роном? Я не могу просто сбежать отсюда, даже не попытавшись помочь и ему тоже.

Но, если я дождусь его — если он вообще приедет! — то я должна буду встретиться еще и с Беллатрикс и с Долоховым. Нужен довольно хитроумный план, чтобы обмануть Люциуса, не говоря уже о еще двух Пожирателях Смерти.

Оставь это, пусть все идет своим чередом. Постепенно, шаг за шагом.

— Где Рон?

Его лицо искривляется в презрительной усмешке.

— Слишком сильно привязана к мальчишке, да?

— Где он? — бросаю я, устав от его насмешек над тем, что его никоим образом не касается.

Люциус приподнимает бровь, все еще ухмыляясь.

— Интересно, а твой дружок знает, какие сильные чувства ты испытываешь к нему? И он отвечает взаимностью на твою… пламенную страсть?

Я краснею, но удерживаю себя от ответа. Он такого удовольствия не получит.

Не слушай его. Это пустые слова, бессмысленные…

— О, — безжалостно продолжает он, — он, должно быть, просто держит тебя на коротком поводке. Что-то вроде запасного плана, на случай, если ничего лучше не подвернется.

— Нет! — с горячностью отвечаю я.

— Нет? — Он пристально смотрит мне в глаза. Кажется, будто он пытается заглянуть в душу. Чувствую, как он исследует мои мысли, и моргаю. Один раз. Два. Три. Я не могу позволить ему прочитать мои мысли, только не сейчас. Он может увидеть нож…

На его лице появляется кривая, почти извращенная улыбка, когда он вытаскивает кое-какие воспоминания.

Не думаю, что он видел нож. Пока еще нет.

— Я кое-что вижу, — он нарочно растягивает слова. — Чье-то лицо. Эта девушка, наверное, твоя соперница. Как ее зовут?

Я храню молчание, но ему и не нужно, чтобы я говорила. Его слова всколыхнули во мне ревность и ярость, я чувствую, как воспоминания становятся ярче.

— Лаванда? Ах, красивое имя для красивой девушки, — он перестает копаться в моих мыслях и подходит ближе. Он говорит так тихо, что я едва слышу его. — Это причиняет тебе боль, не так ли? То, что он выбрал ее, а не тебя. Ее, такую простушку, у которой нет и сотой доли твоего ума.

— Неправда, — коротко бросаю я.

Ложь, Гермиона.

— А мне кажется, что все именно так. Думаю, ты поняла, что, выбирая между умной и красивой, он выбрал красивую. Симпатичной дурочке есть что предложить ему, в отличие от тебя.

Гул в ушах нарастает, и я сжимаю нож в кармане, пытаясь пропустить его слова мимо ушей. Я не хочу слышать то, что он говорит. И меня не волнуют отношения Рона и Лаванды! Мне все равно!

Люциус медленно отодвигает локон волос, упавший мне на лицо.

— Это распространенная ошибка молодых людей, грязнокровка, — его голос слишком низкий, настолько, что если бы я точно не была уверена, то я бы подумала… а о чем бы я подумала? — Они не замечают ничего, кроме внешности. Им нравится то, что им навязывают другие. И они даже не подозревают, что сами способны формулировать свои желания.

Я стою, почти не дыша, и не могу двинуться с места. Я не знаю, о чем он говорит.

Я не хочу знать, о чем он говорит.

— А теперь ответь мне, — безжалостно продолжает Люциус, — какова была твоя реакция, когда ты узнала, что он предпочел тебе другую? Сделала вид, что все в порядке, или задумала отомстить? Говорят, что в аду нет страшнее фурии, чем отверженная женщина, и как я уже понял, у тебя есть характер. Я знаю, кого я предпочел бы.

Его пальцы медленно движутся по моей щеке, от виска к подбородку, в то время как он продолжает смотреть мне прямо в глаза. Я несколько раз моргаю, потому что не могу дать ему прочитать мои мысли, только не сейчас, не тогда, когда я задумала…

— Ах, — он улыбается, поймав мои мысли, и мое сердце пропускает удар, но усмешка на его лице дает мне понять, что он не заглядывал так глубоко. Не настолько, чтобы увидеть то, что я скрываю. — Ты выбрала месть, да? Полагаю, что отношения с ловцом из конкурирующей команды по квиддичу тоже немного слизеринский поступок, мисс Грэйнджер.

— Да что вы можете знать? — я, наконец, обретаю дар речи, сбрасывая с себя его руку. — Вы ничего обо мне не знаете.

Люциус направляет палочку мне в лицо, и я вновь чувствую, как пощечина обжигает мою щеку.

— Дорогая, — продолжает он, пряча палочку в мантии, — а я-то думал, что мы мило беседуем.

Делаю глубокий вздох, призывая все свои силы, чтобы игнорировать его.

Шаг за шагом.

— Зачем мы здесь?

Люциус резко вскидывает брови.

— Господи, вот оно — чисто женское любопытство. — Он надменно вскидывает подбородок. — Мы были вынуждены покинуть нашу штаб-квартиру. Кэрроу выдал наше местоположение, и мы не успели добраться до него.

Холодный, липкий страх пробежал по спине. Они собираются наказать меня за это, я уверена. Осознание этого заставляет меня трепетать от страха, но я смирилась.

Как ты смеешь мириться с этим?

Люциус не перестает мрачно улыбаться.

— Ты выглядишь напуганной, грязнокровка, — он издает смешок. — Не могу сказать, что виню тебя за это. Мне было приказано наказывать тебя за твои проступки, а, как тебе известно, я с удовольствием выполняю приказы.

— Почему? — спрашиваю я, хотя весь воздух вышел из моих легких. — Я думала, что говорю вам правду! Гарри должен был быть там, перо подтвердило, что я не лгала.

— Был он там или нет, — спокойно поясняет он. — Именно твоя информация привела нас туда, и неважно, что ты думала, что говоришь правду. — Он с неприязнью во взгляде смотрит на меня. — И теперь я застрял здесь, у черта на куличках, где-то под землей, в твоей компании.

— Разве больше никто не придет? — я слегка повышаю голос от досады.

Он ухмыляется, видя мое волнение. Он прекрасно знает, какую власть имеет надо мной, заставляя меня бояться его.

— Конечно, придет. Бела и Антонин скоро будут здесь вместе с твоим маленьким другом. Мы не будем наедине слишком долго. — Он самодовольно приподнимает брови. — Прости, что разочаровываю тебя.

Я глубоко вздыхаю, прежде чем задать вопрос:

— Когда они прибудут?

На его лицо набегает тень, и он слегка хмурится, а потом тихо и осторожно отвечает:

— Скоро. И хватит об этом. Твое любопытство тебя до добра не доведет, научись сдерживать его.

Дыши, Гермиона. Он не знает, пока не знает.

Я сую руку в карман, чтобы вновь почувствовать холодную сталь лезвия. Я осторожно провожу по нему пальцами.

— Не знаю, почему ты так хочешь, чтобы твой друг приехал, — на лице Люциуса мелькнула улыбка, будто его искренне что-то рассмешило. — Наверное, ты считаешь, что его почти беспросветная тупость поднимает тебя в глазах окружающих. Возможно, именно поэтому ты с ним и дружишь — чтобы выглядеть умной на его фоне…

— Рон не глупый! — огрызаюсь я. — И я тоже.

— Нет, он глупый, — жестко отвечает Люциус. — Ты… ну, согласен, у тебя есть задатки ума, но ничего сверх того, что не было бы характерно для обычных магглов.

Его слова спровоцировали меня на ответ.

— Я уже говорила, что я лучшая на курсе…

— О, и ты так гордишься этим, да? Драко много рассказывал о том, как часто на уроках ты тянешь руку вверх. Тебе нравится выставлять напоказ свои знания, принижая таким образом своих сверстников?

— Нет! — мое лицо заливает краска. — Я тяну руку, потому что знаю ответ на вопрос…

— Ты можешь обманывать себя сколько хочешь, но только не меня, — грубо обрывает меня Люциус. — По крайней мере, я абсолютно честен насчет своего превосходства, ты же не можешь быть честна даже сама с собой.

Я молчу, продолжая медленно гладить пальцами лезвие ножа.

— Такая умная, — тихо говорит он, глядя на меня сверху вниз. — И такая жестокая, судя по тому, что я слышал.

— Что вы имеете в виду?

Он вновь улыбается мне, но на тот раз на его лице мелькает выражение, которого я прежде не видела. Если я не ошибаюсь, это похоже на уважение.

— Я слышал о вас много историй, мисс Грэйнджер. Порой весьма неприятных.

Да о чем он говорит?

— Например, — продолжает он, — я слышал о бедняжке Эджкомб, о том, как вы изуродовали ее только потому что она принесла кошку на урок Защиты от Темных Сил.

Судорожно вздыхаю.

— Это было жестоко, — этот низкий голос звучит почти соблазнительно. — Способная и жестокая. Несомненно, достойно Слизерина. Вы когда-нибудь думали о том, что, возможно, сортировочная шляпа отправила вас не на тот факультет?

— Нет! — выкрикиваю я.

Он ухмыляется.

— Возможно, вы и правы. Огромный плюс Слизерина в том, что он не принимает грязнокровок. Очень жаль. Кто знает, кем бы вы могли стать, если бы вам повезло тогда…

— А почему вы думаете, что мне не повезло? — моя очередь прерывать его. Меня уже тошнит от его поведения.

— Я уже говорил, — он возводит глаза к потолку, — вы не имеете никакого права учиться магии. Я унаследовал способности от своих предков — одних из самых выдающихся волшебниц и волшебников в истории. Вы же… не более чем ошибка природы.

— Вовсе нет.

— Правда? — он подается вперед и касается рукой моей щеки, зарываясь пальцами в волосы. — Тогда, как же вас еще можно назвать?

В груди все переворачивается, но я не обращаю на это внимания.

— Ведьмой?

Почему я произнесла это вопросительно? Получается, что я не совсем уверена в этом.

— Ведьмой, — он запускает пальцы глубже. — Понятно. Мне просто интересно, сколько времени нужно, чтобы вы поняли очевидное.

В его глазах что-то мелькнуло, и это до ужаса напугало меня. Что это?

Он качает головой, прогоняя это выражение, и убирает руку от моих волос.

— Как вы думаете, откуда вы получили свою силу? — тихо спрашивает он. — Кровь — вот основа всего. Именно она передает силу от одного волшебника другому, и именно поэтому ей придается такое значение в нашем мире. Я думал, что такая умная девушка, как вы, должны были знать об этом.

Кровь. Я вновь чувствую запах крови Рона. И я вижу ее. И вижу отрезанный большой палец, лежащий на полу. В желудке поднимается ураган, и у меня такое чувство, будто меня сейчас стошнит. Большой палец Рона. И я отрезала его.

Люциус с усмешкой смотрит на меня.

— Вы помните, что вы сделали, не так ли? — его голос полон удовлетворения, и это разрывает меня на части. — Вы помните, как отрезали его большой палец.

Во мне все кричит и рвется наружу: вся моя ярость и боль, и желание заставить его страдать, истекать кровью и кричать. О, да, было бы здорово воткнуть в него нож прямо сейчас.

Но нет. Надо взять себя в руки. Хладнокровие — самый верный помощник в бою, а вот эмоции — служат плохую службу. Я не могу просто наброситься на него, в таком случае я быстро потеряю контроль над ситуацией.

— Как вы могли заставить меня сделать это? — на этот раз мой голос столь же спокойный и ровный, как и его. Возможно, я смогу усыпить его бдительность, если буду держать свои эмоции под контролем. — Как вы можете так обращаться с людьми?

— Могу, — он вновь закатывает глаза, но на этот раз устало, будто ему надоели моли попытки отыскать в нем хоть что-то человечное. — А сейчас, думаю, вам пора спать, моя девочка.

— Мне семнадцать, — огрызаюсь я.

Он презрительно усмехается.

— По вашему поведению этого не заметно.

Он хватает меня за руку.

Сейчас, Гермиона.

Я молниеносно вытаскиваю нож из кармана и направляю его к его лицу.

Но реакция Люциуса не та, что я ожидала.

Я думала, нет, я надеялась, что увижу на его лице неподдельный страх, но, несмотря на то, что на мгновение страх мелькнул в его глазах, с его губ так и не сошла усмешка.

— Дорогая, какой глупой вы иногда можете быть, — его голос абсолютно ровный.

— Разве вам не страшно? — мой же голос больше похож на шипение, я поигрываю ножом перед его лицом и глубоко вздыхаю, чтобы успокоиться.

— Милая моя, а почему, ради всего святого, я должен бояться? — его улыбка становится шире.

— Я могу убить вас.

— И это должно напугать меня? — с вызовом спрашивает он. — Что ж, сделай это.

Я перестаю дышать.

Я могу сделать это?

Я должна. За то, что он сделал, я должна разорвать его на мелкие кусочки.

Но… я не могу. Иначе я буду, как он. А я не могу быть убийцей.

Давай, Гермиона! Он заслуживает этого!

Люциус просто смотрит на меня. Улыбка все еще не сходит с его лица, пока я веду переговоры со своей совестью.

Он знает, что я не могу сделать это. Он знает!

— Ну, что же ты? — Откровенная провокация. — Ты ведь этого хочешь. После всего, что я сделал, причинил тебе столько страданий, ты обязана хотеть этого. Но мне вот что интересно, после того, как ты меня убьешь, как ты переберешься через озеро без посторонней помощи?

— Заткнись! — моя рука дрожит, потому что весь мой «гениальный» план разваливается на глазах.

Люциус смеется; тихий и низкий смех. Я подношу лезвие к его щеке, оно сверкает серебром на бледной коже. Смех прекращается, и его взгляд опускается на лезвие, а потом вновь возвращается к моему лицу. Он улыбается, но становится заметно, что он боится. Теперь моя очередь, ублюдок!

— Я заключу с вами сделку, Люциус, — власть в моих руках. Если я сдержу свои эмоции, то выберусь отсюда.

— Переговоры? — Кажется, все это почти забавляет его. Почти. — Ну, я слушаю, грязнокровка. Что ты предлагаешь?

Он говорит спокойно и уверенно. Почему он не напуган?

— Я хочу, чтобы вы отдали мне свою палочку, — твердо говорю я. Я не трясусь от страха и не боюсь.

Совсем. Нисколечки.

— Зачем? Хочешь аппарировать? Но сама подумай, неужели я стал бы переправлять нас через озеро, если бы здесь можно было аппарировать.

Я глубоко вздыхаю. Об этом я действительно не подумала.

— Хорошо. Тогда, я хочу, чтобы вы переправили меня на берег.

— Или что?

— Или я убью вас! — я сильнее сжимаю рукоять ножа, увеличивая нажим на лезвие. Но я не поранила его. Пока еще нет.

— О, ясно, — он все еще спокоен и не понимает, что я сейчас здесь главная. Я! — Свобода в обмен на жизнь. Как оригинально. Но должен предупредить, что ваш побег не поднимет мне настроения. И кто знает, на ком я вымещу всю свою злость.

Черт! Он может использовать Рона, чтобы заставить меня повиноваться, и он знает, что я именно так и поступлю.

— Я не собираюсь отпускать вас, как только мы выберемся отсюда, — мой голос дрожит. — Вы пойдете со мной в штаб-квартиру Ордена и вы скажете, где находится это место, чтобы они смогли вернуться сюда и спасти Рона.

— Ты ожидаешь, что я сдамся, лишь бы остаться в живых? — Люциус смеется, и лезвие у его щеки сверкает. — С какой стати? Лучше умереть, чем всю жизнь провести за решеткой. Да, я предпочту умереть, но не позволю стражам Азкабана вновь притронуться ко мне. Так что вперед, убей меня! Чего ты ждешь? Давай!

Я вздрагиваю, отчаянно желая сделать это, причинить ему боль, вонзить в него нож, порезать, разорвать. Уничтожить его так же, как он уничтожил меня.

Но… я не могу. Я не убийца.

Он смеется, видя, как я борюсь сама с собой, лезвие колеблется у его щеки.

— Не можешь, да? Не хватает смелости? Ты просто маленькая глупая девчонка, играющая во взрослые игры. Хотя, возможно, что в этом есть и моя вина, ведь это я научил тебя обращаться с ножом.

Перед глазами проносятся ужасные воспоминания о том, как я воткнула нож себе в ногу, как отрезала лучшему другу палец, и еще — моя горящая рука, сломанные пальцы, крики Рона и мои собственные, наша кровь и боль, боль, боль. Хочется кричать от раздирающей изнутри боли. Его лицо перед глазами, и я ненавижу, ненавижу его! Я хочу, чтобы он сдох! И вряд ли кому-то до этого будет дело. Он заслужил!

Я замахиваюсь ножом, но Люциус перехватывает мое запястье прежде, чем лезвие касается его.

У меня нет времени на размышления.

Я со всей силы пинаю его по ноге. Он шипит и отпускает мое запястье. Выворачиваюсь из его рук, но он пытается схватить меня за руки, талию, волосы.

Я сопротивляюсь и отбиваюсь от него, прекрасно понимая, что это мой последний шанс. Пытаюсь отбежать от него подальше, но он хватает меня за талию, притягивая ближе к себе. Нет! Я не могу позволить ему лишить меня единственного шанса, я должна, должна…

Я вонзаю нож в его плечо.

Господи, боже мой!

Люциус вскрикивает, сгибаясь пополам от боли.

О… Боже.

Он зажимает рану рукой, но это не может остановить кровь.

Я отхожу подальше от него. Я в ужасе и шоке. Вот дерьмо! Не могу поверить, что я… я… Господи!

Он сжимает зубы, тяжело дыша носом, и вытаскивает нож из плеча. Черты его лица искажаются в агонии.

А потом он смотрит на меня с нескрываемой, абсолютной ненавистью. И сейчас я напугана так, как никогда прежде, потому что теперь это зашло слишком далеко. Теперь это личное. Это больше не противостояние пленницы и похитителя, нет, отныне только он и я. Я и он. И больше ничего.

— Ах, ты, грязнокровая СУКА!

Я поворачиваюсь, чтобы бежать. Одному Богу известно куда, но я не могу позволить Люциусу добраться до меня прямо сейчас. Все изменилось, и я сама виновата в этом.

Я натыкаюсь на дверь, дергая за ручку и крича: «Выпустите меня отсюда!», но здесь никого нет. Никого, кроме него. Дверь не поддается, я в ловушке. Нет!

Его рука ложится на мое плечо, разворачивая меня, и я вижу перед собой его лицо: бледное и искаженное слепой яростью и ненавистью. Боковым зрением успеваю заметить его кулак, но не успеваю среагировать. Ай!

Я падаю на пол, перед глазами плывут разноцветные круги, и мое лицо разбито. Я едва выношу эту боль, боль, что никогда не кончится, но Люциус не собирается останавливаться на этом.

Он склоняется надо мной, хватая меня одной рукой за воротник мантии, а другой продолжая наносить удары. Один за другим, ломая кости, царапая кожу. И боль взрывается внутри меня, когда его ботинки со всей силы врезаются мне в живот и грудь. Он пинает снова и снова, сопровождая удары яростными комментариями:

— Ты глупая, — удар, — омерзительная, — удар, — сучка! — Он бьет меня кулаком в лицо. Из носа течет кровь, и я захлебываюсь рыданиями, мое лицо превратилось в одно сплошное месиво. Я чувствую вкус крови и ее запах. — Когда я закончу с тобой, ты пожалеешь, что вообще родилась!

Я не чувствую ничего, кроме крови и боли.

Он приподнимается, дергая меня за волосы, чтобы я смотрела прямо на него. Голову жжет, и все тело болит.

— Ты дорого заплатишь за это, и я буду наслаждаться твоей болью. — Он смотрит на меня, в то время как я пытаюсь обуздать страх, явственно читающийся на моем лице. Его же лицо искажено от ярости, столь сильной, что Люциус едва ли похож сейчас на человека. — Будь осторожней, — тихо произносит он, часто дыша, — или однажды ты зайдешь слишком далеко, и я убью тебя.

Я ни капли не сомневаюсь в его словах.

Он тащит меня за волосы из комнаты, вдоль коридора, пока, наконец, он не открывает одну из дверей и не толкает меня внутрь комнаты, запирая в полной темноте. Я слышу его удаляющиеся шаги.