EDEN

Глава 47. Судный день

Они живы. Они оба живы. И это самое главное.

Вопрос только, как долго еще они будут живы?

Мы сидим по отдельности в трех небольших клетках, сделанных из такой тонкой проволоки, что кажется, стоит прикоснуться, и она не выдержит. Но это обман. Сеть прочнее железа. Ее не порвать.

Знаю по опыту: не раз пыталась сломать ее, но лишь потешила Беллатрикс и Эйвери своими жалкими тщетными усилиями.

Вообще-то, Люциус и Рон не сидят в своих клетках. Я неточно выразилась. Они растянулись на полу без сознания.

Но хотя бы дышат.

Понимаю, что для Люциуса надежды никакой. Это было ясно с тех самых пор, как его оглушили. Но я надеялась, что Рону удалось сбежать.

Вот только он не смог долго находиться под водой. Чистая кровь защитила его от существ в озере, но Беллатрикс и Эйвери ждали, пока он не всплывет, откашливаясь и хватая ртом воздух.

И тогда они его оглушили.

Поэтому мы снова здесь — в сыром подземелье.

Не хочется даже думать о том, как близки мы были к свободе. Одно лишь воспоминание о том, что всего час назад… невыносимо больно.

Беллатрикс меряет шагами комнату, словно тигр в клетке, сжимая в руке палочку Люциуса. Эйвери — в противовес ей — стоит, подобно каменному изваянию, и лениво рассматривает ногти на руках.

Внезапно она резко бросает:

— Иди и приведи Драко.

— Драко? — он удивленно вскидывает бровь.

Кивнув, она вытаскивает из мантии порт-ключ — свой или Люциуса; кажется, она взяла его ключ, пока он был без сознания.

— Возьми это, — она протягивает ему крохотную вещицу, — и найди Драко. Он должен это видеть.

Эйвери берет ключ, но заметно колеблется, хотя по выражению его лица ни о чем нельзя судить уверенно.

— Ты уверена, Белла? Не будет ли это несколько… непродуманно с твоей стороны заставлять мальчишку смотреть…

— Черт побери, если бы мне нужен был твой совет, я спросила бы тебя, — вспыхивает она. — Я его тетя, и мне решать, что он должен видеть, а что — нет. Он должен узнать, кто его отец, прежде чем тот умрет.

Умрет?

Нет. Нет.

Ужас наполняет каждую клеточку моего тела, завладевая разумом, воспламеняя кровь, заставляя каждый нерв кричать и вопить от бессилия и страха.

— Как хочешь, — безразлично соглашается Эйвери. — Но я хочу, чтобы ты знала: у меня есть сомнения.

— И с чего бы это мне жалеть о своем решении? — шипит она.

Он поднимает к свету ключ, внимательно рассматривая.

— Да так, — как бы между делом бросает он, — ни с чего. Ну, если тебя, конечно, волнует, что о тебе думает твой племянник.

И он исчезает в красной вспышке.

Несколько секунд она сильно хмурится, глядя на место, где только что стоял Эйвери, а затем поворачивается ко мне, довольно скалясь.

— Ну, грязнокровка, — ее глаза недобро блестят, — вот мы и встретились наконец.

Она делает шаг ко мне.

— Я догадывалась, что между вами что-то есть, нет — я знала это. Мне просто нужны были доказательства, и — вуаля! — оно само упало мне в руки в виде нерожденного полукровки! — она скалится еще шире. — Кажется, я должна тебя поздравить. Даже я не смогла сделать для него такое. Браво!

Пытаюсь не реагировать на ее насмешки.

— Да, ты была права, Беллатрикс, — открыто смотрю ей в глаза. — Ты была права все время. Люциус бросил тебя ради грязнокровки. Теперь ты довольна?

Она морщится, будто проглотила лимон.

— Можешь кичиться этим сколько влезет, — выплевывает она. — Что тебе еще остается, ведь совсем скоро ты не будешь способна даже на это.

Она облизывает пересохшие губы.

— Воровать нехорошо, грязнокровка, — издевается она.

Смотрю на нее пустым взглядом.

— То есть?

— То и есть: такие воришки, как ты, должны быть наказаны! — Она вне себя от гнева.

— Я знаю, что он не был моим с самого начала, — тихо отвечаю я. — Но я украла его не у тебя, а у твоей сестры.

— Не смей со мной говорить, мерзкое отродье! — внезапно взрывается она. — Можно подумать, меня волнует, что обо мне думает ошибка природы. Ты отвратительна!

Она подается вперед, поднимая палочку, и я вздрагиваю… но, сделав шаг, она сдерживается, опускает палочку и продолжает стегать меня словами.

— Я бы убила тебя сейчас, но очень уж хочется видеть его реакцию, когда ты будешь умирать, — рычит она. — Иначе я просто не смогу спать спокойно.

Она поворачивается к Люциусу, все еще находящемуся без сознания.

— Раз за разом мне хотелось надавать тебе оплеух, — злобно шепчет она, обращаясь к нему. — Встряхнуть и выбить всю дурь. У тебя могла быть я! Тысячи мужчин убили бы за возможность быть со мной, а ты отвернулся от меня!

И вновь обращается ко мне:

— И выбрал тебя, — ее рот кривится в подобие усмешки. — Тебя! — истерически кричит она. — Сопливую, бесполезную девчонку, неспособную сохранить достоинство, забывающую о самоуважении и морали стоит лишь сделать ей чуточку больно.

Отворачиваюсь, закрывая уши, чтобы не слышать ее визгливого голоса, но он все равно просачивается сквозь пальцы.

— Я смогла бы вынести все — все! — но не сделала бы того, что сделала ты! Ты предала друзей, союзников, все, за что сражалась! — Она белеет от ярости. — Но что хуже всего — ты ползала в ногах у своего врага и умоляла! Унижалась, вымаливая пощады! У тебя что, совсем нет гордости, грязнокровка?

Невольно приоткрываю рот от удивления и боли, которую причиняют ее несправедливые обвинения.

— Я бы ни за что и никогда не позволила ему увидеть свои слезы, — ее безумная улыбка полна ненависти.

Глядя на нее, пытаюсь взять себя в руки, и в какой-то момент у меня просто срывает башню, иначе невозможно объяснить, почему я ликую в ответ:

— Наверное, в этом-то и заключалась проблема.

Она непонимающе смотрит на меня.

— И какого дьявола это значит?

Выпрямляю спину.

— Возможно, показывай ты иногда хоть какие-нибудь эмоции, кроме злости и ненависти, он бы проникся к тебе.

Она едва не задыхается от моей наглости, и я почти благодарна, что нас разделяют железные прутья клетки.

— Как же плохо ты его знаешь, — она обретает способность говорить. — Ему нужен кто-то такой же, как он сам. Кто-то, кто ни при каких обстоятельствах не позволит чувствам взять верх над разумом. Посмотри, до чего довели его ты и твои чувства!

О, я непременно отвечу. Если уж мне все равно умирать, то почему бы не рассказать напоследок, что было между мной и ее зятем. В отместку за то, что она сделала со мной и Роном.

— Может, чувства ему и не нужны, — спокойно парирую я. — Но, поверь, они — именно то, чего он хочет.

Она каркающе смеется, и я вздрагиваю от противного звука.

— О, так он хочет тебя! — хрипит она. — И ты так гордишься этим, не так ли? Ведь это такая честь, быть маленьким грязным секретом Люциуса Малфоя. Только вот гордиться тут нечем. Ты всего лишь глупая грязнокровка, которую он хочет только потому, что это так запретно и опасно. Ты раздвигала перед ним ноги, позволяя ему делать все, что он пожелает. И вот он попался, и ему ничего не осталось, кроме как бежать с тобой. Не обманывай себя! Он пытался бежать вовсе не из-за тебя. Он просто пытался спасти свою шкуру…

— Не думай, что знаешь, о чем говоришь, — спокойно обрываю ее. — Ты не знаешь его.

— Как ты смеешь? — ее перекашивает от ярости. — Самонадеянная никчемная сучка, как ты смеешь! Я знаю его уже более двадцати лет! Когда мы с ним встретились, ты еще даже не родилась…

Качаю головой.

— Ты не знаешь его, — уверенно продолжаю я. — Не так, как я. Никто его не знает, — я повышаю голос. — Он ничего к тебе не испытывал. Никогда.

Ее лицо бледнее мела.

— Откуда тебе знать? Ты не можешь…

— Как я уже говорила, я знаю его лучше, чем кто-либо! — я почти кричу. — Ты ничего для него не значила.

Ее терпение лопается, и она посылает в меня заклятие: на скуле немедленно появляется свежий порез.

— Ты. Не. Можешь. Знать. Наверняка! — это не просто злость и ненависть. Это первобытная ярость, способная выжечь все на своем пути.

— Но я знаю, — спокойствие дается мне нелегко, но я должна взять себя в руки. — Ведь ради меня он оставил все, что было ему дорого. Ради одной меня. Он лишь не был готов оставить семью, но вот его убеждения… они были смыслом его жизни, он был готов умереть за них! И он подверг наши жизни опасности ради единственной возможности быть вместе до конца жизни!

Перевожу дыхание.

— А теперь, Беллатрикс Лестрейндж, скажи мне, что такого было у вас двоих, что стоило бы хоть десятой доли того, что было у нас с ним?

— Ах ты, мерзкая… — она поднимает палочку.

— Не смей!

Вскидываю голову.

Она резко оборачивается, и поверх ее плеча я вижу Люциуса, стоящего прямо и с вызовом смотрящего на нее.

Как давно он пришел в себя? Он слышал, что я только что сказала?

— О, предатель крови наконец-то решил к нам присоединиться! — язвит она.

Он не обращает на нее никакого внимания, его взгляд прикован ко мне.

— С тобой все хорошо? — осведомляется он.

Едва успеваю кивнуть, как она набрасывается на него.

— Дьявол! — восклицает она. — Ты на волоске от смерти, Люциус, так что не говори мне, что тебя волнует ее состояние. Эта девчонка в буквальном смысле слова твоя смерть!

Он одаривает ее тяжелым взглядом.

— Не обижайся, что я пекусь не о тебе.

Она кривит рот.

— Надеюсь, ты доволен своим поведением, — шипит она. — На этот раз ты в полном дерьме. Грязнокровка?! В голове не укладывается, как ты смог бы жить спокойно, даже если бы вас так и не раскрыли. На твоем месте я бы уползла прочь и умерла от стыда.

Он поднимает глаза к потолку.

— Успокойся, Белла, не то заработаешь мигрень.

Улыбка трогает мои губы, но она, хвала господу, не замечает этого.

— Тебя это совсем не волнует? — начинает она. — Ты вот-вот умрешь. И умрешь как предатель крови.

Он смотрит мимо нее — на меня.

— Что у нее? — я понимаю, о чем он.

— Твоя палочка, — стараюсь не обращать внимания на ликующий возглас Беллатрикс, — и твой порт-ключ. Прости, я не смогла помешать ей…

— Ничего, — отвечает он. — Я что-нибудь придумаю, но не дам им причинить тебе боль…

Беллатрикс практически рычит от ярости.

— Дьявол тебя задери, он же идет за тобой! Как ты не понимаешь? Почему тебе так важно, что будет с ней, когда ты сам скоро умрешь? Как…

Он поворачивается к ней, глядя с такой ненавистью, что она умолкает на полуслове.

— Когда же ты, наконец, поймешь, — ядовито шипит он, — что для меня ты ничто?

Она напрягается.

— Мы сейчас не об этом…

— Об этом, — перебивает он. — Дело вовсе не в том, что ты хочешь меня, а в том, что твоя гордость не позволяет признать, что тебе нечего предложить мне, в отличие от нее.

Она морщится.

— Но у нее же ничего нет! Посмотри на нее…

— Да, посмотри на нее, — перехватывает Люциус. — Посмотри на эту девушку и скажи, что стоишь больше. Она потеряла родителей, несколько месяцев провела в плену, выжила и все еще держится с достоинством. После всего, что она перенесла, у нее еще остались силы беспокоиться о других больше, чем о себе!

Несколько секунд стоит мертвая тишина. К горлу подкатывает ком.

В конце концов Беллатрикс находится, что сказать.

— Но все это время… — ее голос срывается. — Ты называл меня красивой, сильной, бесстрашной и говорил, что хотел бы…

— Я хотел развлечься, Белла, — ледяным тоном бросает он. — Это все, чего я от тебя хотел. И уж поверь мне, получив желаемое, быстро понял, что ты того не стоишь.

Она молчит пару мгновений, беззвучно шевеля губами.

— Ты сказал, что я именно та, кто тебе нужен.

— Я солгал, — следует незамедлительный ответ.

Она растерянно моргает.

— Ублюдок! Сволочь! Злобная, бездушная…

Красная вспышка прерывает ее шипение, и в мгновение ока в комнате появляются еще двое: глаза Драко широко распахнуты, и он заметно нервничает, а Эйвери, как всегда, спокоен, собран и невозмутим.

Беллатрикс скалится в мою сторону и поворачивается к новоприбывшим.

— Драко! — она распахивает объятия, словно радушная хозяйка, приветствующая старого знакомого на очередной вечеринке. — Как прекрасно, что ты смог присоединиться к нам.

Драко нервно переводит взгляд с отца на нее и обратно.

— Что происходит?

— Я просто подумала, что ты должен присутствовать, — она широко улыбается. — Без тебя все было бы совсем не так.

Эйвери закатывает глаза, но молчит, а Люциус изучает Беллатрикс. Сейчас уже нет смысла останавливать ее. И он ни за что не опустится до того, чтобы умолять.

Драко не обращает на нее никакого внимания.

— Отец? Что происходит? — повторяет он. — Почему ты… там?

Все молчат. Беллатрикс в предвкушении облизывает губы, но внезапно они с Эйвери шипят от боли, хватаясь за запястья. Люциус и Драко даже не шевелятся.

— Он здесь, — докладывает Эйвери, и Люциус округляет глаза, поворачиваясь ко мне. Он боится. Но не за себя — за меня.

— Ты должна помочь ему пересечь озеро, Белла, — командует Эйвери.

— Минутку, — вспыхивает она. — Думаю, я заслужила право видеть его лицо, когда все откроется.

Эйвери кивает, потирая переносицу, и раздраженно вздыхает, но она не замечает.

— Но ввиду того, что Темный Лорд ждет меня, я буду краткой, — произносит она, а затем раскрывает карты. — Драко, твой отец трахается с грязнокровкой.

Драко становится белее мела.

— И, более того, это длится уже очень долго, — продолжает она, скалясь. — Наплевав на брачные клятвы и кодекс Пожирателей Смерти, он щупал грязнокровку, которая ему в дочери годится.

Люциус ругается сквозь зубы, но ничего не говорит.

Я уже ничего не чувствую, я словно пустая оболочка. Когда-то я уже видела это… Драко уже становилось известно о нас однажды, но тогда ситуация не была столь безнадежна.

Но его реакция неожиданна: он шумно выдыхает и качает головой.

— Ты мне давно об этом говоришь, тетя, — он смотрит ей прямо в глаза. — Но я знаю, что это неправда. Он сказал, что это не так, и я верю ему…

Она усмехается.

— Твой отец профессиональный лжец, Драко, сам знаешь. Но на этот раз он попался.

Драко еще сильнее качает головой.

— Это неправда…

— Тогда почему он в клетке, глупый мальчишка? — взрывается она, улыбка исчезает с лица.

— Но… — его глаза широко распахиваются.

— Белла! — Эйвери прерывает их. — Он ждет тебя. Не теряй времени. Иди!

Она поворачивается с таким выражением лица, словно собирается наорать на него, но секунду спустя, кинув злобный взгляд на Люциуса, покидает комнату, оставляя нас в гнетущей тишине.

Накрываю живот ладонью.

Надо было избавиться от ребенка, когда была возможность.

Но неужели это действительно что-нибудь изменило бы? Эйвери ведь все равно бы узнал обо всем.

— Отец? — умоляет Драко.

Люциус не обращает на него внимания, отвернувшись к стене.

— Отец?

Но его по-прежнему игнорируют.

И тогда он поворачивается к единственному человеку в этой комнате, кого он давно знает — ко мне.

— Это правда? — шепчет он.

Я молчу. Какой смысл отвечать? Все уже потеряно.

— Боюсь, что так, — тянет Эйвери.

Драко морщится, словно проглотил дюжину лимонов.

— Но… но ты же поклялся мне! — с протяжным стоном произносит он.

Люциус не поворачивается: для него в этом нет ничего нового, равно как и для меня. Мы уже слышали это.

— ОТЕЦ! — внезапно выкрикивает Драко, розовые пятна проступают на его щеках.

Две пары таких похожих серых глаз скрещиваются, наконец, когда Люциус все-таки поворачивается.

— Я спрашивал тебя, — его голос вибрирует от ярости, — и ты мне поклялся…

Он умолкает, продолжая беззвучно шевелить губами, но голос быстро к нему возвращается.

— Почему?

Люциус горько усмехается.

— Почему? — отвечает он. — Драко, разве еще не ясно? Уж такой, как ты — испорченный мальчишка, которому никогда и ни в чем не отказывали, — мог бы понять, каково это: возможность получить даже то, в чем особенно и не нуждаешься.

Меня это немного задевает. Звучит так, словно это я сама… Боже, сначала я тоже не хотела его.

— Но… — Драко запинается. — Ты поклялся…

— Ой, перестань, — вмешивается Эйвери, улыбаясь, как мне кажется, несколько сочувствующе. — Это не должно тебя так шокировать. В конце концов, у тебя же наверняка были какие-то подозрения.

В его словах я слышу скрытый подтекст. После того, как он пытался стереть мне память, я ловлю себя на мысли, что, возможно, начинаю немного понимать его…

Боже, я даже не знаю его имени, а ведь он станет моим палачом.

— Даже я был шокирован его неосторожностью, — он делает взмах рукой. — Помнишь случай, когда я обронил, что ему рано или поздно придется убить грязнокровку? Его реакция была несколько… странной, сбивающей с толку…

— Что? — Драко хмурится. — Вы уверены, что я был там?

Шестеренки в моей голове начинают крутиться с бешеной скоростью. Я помню тот вечер, но важно не то, что произошло там, а то, что случилось после.

— Только не говори, что не помнишь, — продолжает Эйвери, и тут Люциус не выдерживает.

— Прекрати, — угрожающе шепчет он, но тот лишь улыбается, вряд ли он теперь станет плясать под дудку Люциуса.

И эта улыбка на его лице — такая… снисходительная.

— О, Люциус, ты ведь не?.. — удивленно спрашивает он.

— Что? — не выдерживает Драко.

Улыбка Эйвери становится какой-то заговорщицкой.

— А мне все было интересно, зачем тем вечером вы двое его искали, — почти безразлично произносит он. — Но я правда не думал, что ты зайдешь так далеко, — и он улыбается еще шире, нанося последний удар. — Стереть память собственному сыну!

Господи, он видел нас? Видел, когда мы искали Драко?

Драко бледнеет, а Люциус убийственным взглядом взирает на Эйвери.

— Ты просто неописуемый ублюдок, — цедит он.

Эйвери стоит все с той же чертовой улыбочкой на лице.

— Так… секунду, — Драко смотрит на отца так, словно видит его впервые в жизни. — Выходит, я знал? Он это имеет в виду?

— Ну, я не знаю, с чего там все началось и чем закончилось, — начинает Эйвери, — но это очень странно, что ты не помнишь тот вечер. Если мне не изменяет память, выражение твоего лица говорило само за себя, и ты вряд ли смог бы забыть это.

Моргнув, Драко прикладывает руку ко лбу.

— Я не помню, — с отчаянием в голосе отвечает он. — Но… если вы говорите, что видели их…

Он опускает руку, и я вижу в его глазах столько ярости, когда он смотрит на отца. Но того, похоже, это не заботит.

— Это происходит не в первый раз, да? — бормочет Драко.

У меня перехватывает дыхание. Я знаю, что он имеет в виду, хотя и не подозревала, что Люциус рассказал сыну о том, как заколдовал его тетю, дабы она забыла ту ночь, когда чуть не убила меня, перерезав мне вены.

Но тогда еще Люциус не врал ему, убеждая, что не спит со мной.

— Как ты мог? — шепчет Драко, так и не получив ответа от отца.

Люциус плотнее сжимает губы.

— Как я мог что? — ожесточенно переспрашивает он. — Как я мог спать с грязнокровкой, или как я мог стереть твои воспоминания об этом?

— Ты знаешь, о чем я! — шипит Драко. — Конечно же я не прыгал от счастья, когда узнал о… о ней, — он выплевывает последнее слово. — Но господи, неужели ты мне не доверяешь?

— Нет, — Люциус хмурится. — Откровенно говоря, я был бы полным дураком, если бы доверял тебе.

— Я. ТВОЙ. СЫН! — теряя над собой контроль, кричит Драко.

— Боже, да замолчи уже, — срывается Люциус. — Что ты хочешь, чтобы я сказал? Что сожалею о том, что стер тебе память? Так вот, не жди раскаяний или извинений, Драко. Я ни капли не жалею о том, что сделал, потому что ты не оставил мне выбора. Если бы я позволил тебе помнить, то поставил бы ее под удар. Я не мог этого допустить.

Лицо Драко становится пепельно-серым.

— Ты выбрал ее вместо меня? — недоумевает он.

Люциус тяжело вздыхает.

— Надеешься сыграть на моих отцовских чувствах? Не получится. Даже несмотря на то, что я нахожусь сейчас в клетке в ожидании смертного приговора, ты не получишь от меня ни любви, ни тепла, — он качает головой. — Неужели ты хочешь любви предателя крови? У тебя что, совсем нет гордости?

Драко выглядит так, словно его ударили, поэтому за него отвечает Эйвери.

— Ну и лицемер же ты, Люциус, — начинает он. — Читаешь сыну лекцию о достоинстве. Интересно, все твои отпрыски получат такие же поучительные наставления?

— Вы о чем? — Драко шумно сглатывает, а Люциус кидает на Эйвери полный ненависти взгляд.

— Она беременна, Драко, — Эйвери кивает в мою сторону.

Закрываю глаза, сгорая от стыда.

Не могу смотреть на Драко. Не могу…

Нет.

Я должна.

Открываю глаза.

Он выглядит не очень: тяжело сглотнув, стонет, словно от боли.

— У тебя скоро будет братик или сестренка, — улыбается Эйвери. — Разве это не прекрасно? Ты должен гордиться тем, что совсем скоро грязь разбавит кровь Малфоев.

Драко глубоко дышит, будто его вот-вот стошнит. Люциус бросает на Эйвери недобрый взгляд, а затем поворачивается, но не к сыну — ко мне.

Понуро качаю головой. Он мрачно и горько улыбается мне.

— Беременна? — с большим трудом Драко дается это слово.

Люциус молча смотрит на сына тяжелым взглядом, в котором нет ни намека на нежность.

— От тебя? — он практически не осознает смысла происходящего.

Повисает пауза. Драко беззвучно шевелит губами, полностью дезориентированный обрушившимися на него фактами. Я же пытаюсь стереть с лица краску унижения.

— Почему? — наконец произносит он. — Ты женат на такой красивой, потрясающей женщине. Почему… почему она?

Люциус поджимает губы и отворачивается от сына. Теперь он смотрит на меня.

— Должен признать, Люциус, я согласен с Драко в этом вопросе, — тянет Эйвери. — Что, черт возьми, может тебе предложить эта девчонка? Она… вряд ли она твой тип, не так ли?

— Я не обязан отчитываться перед тобой, — не глядя на Эйвери, рычит Люциус, но тот лишь улыбается.

— Ой, да ладно тебе, мне просто интересно, что тебя в ней привлекло. Потому что, если честно, глядя на нее, не могу сказать, что она стоила всех неприятностей.

Оба — Люциус и Эйвери — пристально смотрят на меня.

— Хотя… возможно, я понимаю. Такая… молодая, — голос Эйвери убаюкивает, словно колыбельная. — Такая… беспомощная.

Его слова, как змеи, кольцами вьются вокруг меня и Люциуса; мы смотрим друг на друга так, будто стоит отвести взгляд, и они задушат нас без сожалений.

— Должно быть, для тебя было невыносимо оставаться в стороне, — продолжает Эйвери. — Это ведь такое искушение — знать, что она спит за соседней дверью. Одна. Достаточно молодая и наивная, чтобы пробудить в тебе желание.

Нервно сглатываю. Не зная того, он почти в точности повторил последние слова Долохова.

— Все было не так, — сверкая глазами, отвечает Люциус.

— Нет? — нарочито удивленно вопрошает Эйвери.

— Прекратите, — вмешивается Драко. Его лицо приобрело землистый оттенок, и вряд ли это моя заслуга.

— Ох, Драко, разве ты не понимаешь, — воодушевленно шепчет Эйвери, — сама по себе она ничем не примечательна, но… посмотри в ее глаза.

Я вздрагиваю, потому что совсем не ожидала такого поворота.

Драко смотрит на меня.

— А что с ними? — едва шевеля губами, интересуется он.

— Оставь это, Эйвери, — огрызается Люциус. — Ты получил, что хотел, а теперь оставь это.

— Говорят, глаза — зеркало души, — Эйвери игнорирует Люциуса. — И ее глаза очень… выразительны. Можно надеть какую угодно маску, Драко, но глаза никогда не лгут. После всего, через что она прошла, неудивительно, что в ее глазах такая глубина. В них отражаются вековые страдания.

Он тепло улыбается мне.

— Может быть, ее глаза смогут пролить свет на вопрос, почему ты захотел ее, Люциус, — продолжает он. — Наверное, это подобно афродизиаку — знать, как силен ее страх перед тобой. Ты мог видеть в ее глазах все ее страхи, и большинство их было связано непосредственно с тобой.

Тишина почти осязаема. Я не отрываю глаз от Люциуса. Никогда не думала, что мой взгляд оказывает на него подобное воздействие, меня занимали лишь мысли о том, какую власть имеет надо мной его взгляд.

Я так хочу поговорить с ним. Хочу сказать ему о своих чувствах и хочу узнать о его. Услышать о ненависти, о власти и о том, как нужна ему.

Но мы не сможем поговорить. Уже никогда. Потому что они не оставят нас в покое.

Машинально поднимаю руку, но тут же опускаю.

И он кивает, потому что понимает меня без слов.

Внезапно все вокруг озаряется красным, и Эйвери с Драко склоняют головы, но не Люциус.

Высокая фигура в черном медленно откидывает капюшон, снимает плащ и передает его Беллатрикс, которая стоит подле с хищной ухмылкой на лице.

Меня передергивает, и это почти физически больно. Я так надеялась, что никогда больше его не увижу.

— Так… — шипит Волдеморт, переводя свои красные, бездонные глаза с меня на Люциуса, безрадостная улыбка растягивает его рот. — Так…

Его взгляд задерживается на мне, а затем он с отвращением качает головой и поворачивается к Люциусу.

— Так это и есть то дитя, что сделало из тебя предателя, Люциус? — Риторический вопрос. Ответ ему не нужен.

Люциус молча смотрит на него. Со злостью. Потому что теперь хозяин стал его врагом.

Наше внимание привлекает надрывный кашель.

Все поворачиваются, чтобы посмотреть на Рона, который приходит в себя.

Волдеморт посмеивается.

— Рад, что ты присоединился к нам, Рональд.

Рон поднимает голову, и ужас плещется в его глазах: он впервые видит Волдеморта, не считая той ночи, когда его похитили.

Он глубоко вздыхает, потирая гудящую голову, и когда, наконец, приходит в себя, Волдеморт снова заговаривает.

— Должен признать, картина была бы неполной, не будь здесь всех участников этого трагического фарса.

Рон судорожно вздыхает.

— Вот что я вам скажу, — уверенно начинает он. — Почему бы для начала не прекратить ломать комедию? Никому не интересно слушать пространные монологи.

Беллатрикс резко поднимает палочку, но Волдеморт жестом останавливает ее. Он улыбается, но в глазах нет ни намека на человечность.

— Раньше нам не удавалось поболтать. — От его голоса меня пробирает до костей. — Да меня это и не волнует, если честно. Едва ли твоя компания стоит моего времени.

Рон краснеет, но Волдеморту нет до этого дела.

— В любом случае, это не важно, потому что ты совсем скоро покинешь нас, — шипит он. — Твои родители позаботились об этом.

Рон вскидывается.

— Что это значит? — дрожащим голосом спрашивает он.

Волдеморт ухмыляется.

— Кажется, они совсем тебя не ценят, мальчик мой, — растягивая слова, поясняет он. — Они уже не раз отказывались выполнять мои поручения. И теперь пришло время доказать, что я всегда выполняю свои угрозы и мои желания нельзя игнорировать.

Нет. Только не это. Только не он…

Рон стремительно бледнеет, но Волдеморт не придает этому значения. Прищурившись, он смотрит на Люциуса.

— Но я здесь не для того, чтобы говорить с тобой, Рональд, — лениво произносит он. — Я здесь по более личным делам.

Люциус наблюдает за ним сквозь решетку. Его взгляд… абсолютно нечитаемый. Это вызов или страх?

Или и то, и другое?

— Люциус Малфой, — тянет Волдеморт. — Такой… приверженец общей идее. Гордый, безжалостный, знающий свое дело и… целомудренный.

Он умолкает. Люциус глубоко дышит.

— Люциус Малфой, как ты меня разочаровал.

Люциус задирает подбородок.

— Вы забыли, мой лорд, что несмотря на мои ошибки, я никогда не предавал вас. То, что я сделал, касается только меня и гряз… и ее — несколько мгновений он молчит. — Я не сделал ничего, что могло бы навредить вам или вашим целям…

Волдеморт почти с грустью качает головой.

— Ох, Люциус, ты только глубже копаешь себе могилу, — он медленно растягивает слова. — Ты оскорбляешь меня, надеясь на жалость только потому, что твои действия не затронули меня напрямую. Ты полагаешь, у меня напрочь отсутствуют принципы?

На секунду Люциус встречается со мной глазами, и я понимаю, что мы — покойники. Его глаза абсолютно пусты. Он не знает, как вытащить нас отсюда.

— Пожалуйста! — не думая о последствиях, выкрикиваю я. — Прошу вас, умоляю… выслушайте его, пожалуйста…

Волдеморт поворачивается ко мне, улыбаясь.

— Моя дорогая Гермиона, с чего бы тебе просить за него, за того, кто так обращался с тобой?

За его спиной усмехается Беллатрикс, а Драко лихорадочно шарит взглядом по комнате.

Глубоко вздыхаю. Я должна попытаться.

— Прошу, — с отчаянием повторяю я. — Неужели за всю свою жизнь вы ни разу не чувствовали к кому-либо…

Умолкаю, потому что вспыхнувшая в его глазах радость дает мне понять: нет смысла пытаться достучаться до него.

Он издает грудной смешок.

— Ох, Люциус, что же ты наделал? — он явно забавляется. — Я бы тебе поаплодировал, будь она чистокровной. Какой изящный гений! Право же, не зря ты поднялся до таких высот в наших рядах. Признаю, никогда не думал, что ты столь искусен в садизме. Какой восхитительной психологической пыткой это должно быть для нее! Полюбить убийцу собственных родителей.

Это как обухом по голове. Меня тошнит, и голова кружится. Я вся трясусь.

Люциус долго вглядывается в меня, а затем поворачивается к своему хозяину.

— Как вы помните, вы не оставили мне выбора, мой лорд, — его голос дрожит от ненависти.

— Ой, только не надо сваливать всю вину на меня, — ледяным тоном отвечает Волдеморт. — Я был бы весьма счастлив, если бы умерла она. И именно ты настоял на том, чтобы оставить ее в живых, и неважно какой ценой. Мне тогда было интересно, почему. Но теперь стало ясно, что все это время ты ставил свои собственные желания превыше идей и целей, которым ты — исходя из твоих же слов, — незабвенно предан.

Повисает тишина, и в комнате становится невыносимо душно.

— Что скажешь в свою защиту?

Люциус пытается взять себя в руки.

— За себя я ничего не скажу, — произносит он наконец, высоко держа голову. — Я знаю, что не заслуживаю пощады. Но… но я прошу оставить ее в покое.

Волдеморт улыбается, а Люциус твердо продолжает, забывая о гордости:

— Пожалуйста… За все годы моей преданной службы…

— Преданной службы? — выплевывает Беллатрикс. — О да, ты выказывал просто величайшую преданность в последние месяцы.

Люциус даже не смотрит на нее.

— Несмотря на то, что я… связался с грязнокровкой… я никогда не отказывался от вас, мой лорд. Я безропотно выполнял все ваши приказы, с радостью выполнял любую работу, что вы мне поручали, и не просил ничего взамен, но сейчас я прошу вас, умоляю…

Он переводит дух и глубоко вздыхает. Улыбка Волдеморта становится все шире и шире, а в глазах загорается интерес.

— Пожалуйста, — шепчет Люциус, — отпустите её.

Эйвери и Беллатрикс посмеиваются, а Волдеморт стоит с таким видом, словно жалеет его.

— Я понимаю, что прошу слишком многого, — поспешно добавляет Люциус. — Но если не можете отпустить, хотя бы сохраните ей жизнь, пусть и в качестве пленницы.

Мне не на что надеяться, я знаю, что ответит Волдеморт, и смиренно жду его вердикта.

— Слишком поздно, Люциус, — почти обыденно/буднично констатирует он.

У Люциуса дергается щека.

— Господин…

— Слишком поздно, — повторяет Волдеморт. — Если ты хотел защитить ее и оградить от опасности, тебе следовало держать себя в руках. Ты должен был понять, что единственное, что спасет ее от полного уничтожения — быть подальше от тебя.

Улыбаясь, он поворачивается ко мне, но обращается к Люциусу.

— Если бы ты беспокоился о ее безопасности, то держался бы от нее на расстоянии. Но, в конце концов, ты всегда был эгоистом.

Отворачиваюсь от него, переводя взгляд на Люциуса — самого эгоистичного человека из всех, кого я знаю.

Волдеморт наблюдает, как до нас постепенно доходит смысл его слов.

После всего, через что мы прошли, нам больше нечего сказать. Поэтому мы молчим.

— Ты правда думал, что сможешь держать это в секрете? От меня? — интересуется он. — В то время как ты был столь неосмотрителен, что каждый в этом доме знал о вас или подозревал с тех самых пор, как вы перебрались сюда, если не раньше. Я лично заметил странности в твоем поведении уже через неделю после ее похищения.

Неожиданно. Как я не заметила с самого начала, что Люциус что-то ко мне испытывает? Сейчас все кажется настолько очевидным. Я должна была понять по тому, как неистово он враждовал с Роном. Все было ясно как божий день… но я просто не хотела замечать. Я затолкала свои подозрения поглубже в подсознание, позволяя им вырываться на свободу лишь в самых жутких своих кошмарах.

До тех пор, пока реальность не вытеснила эти кошмары, и я совсем не позабыла, что значит хорошо высыпаться и видеть приятные сны.

— Я так надеялся, что ошибаюсь, — кажется, его монолог будет длиться вечность. — Я не хотел верить, что один из моих преданных последователей не сможет устоять и пойдет на измену перед столь… незначительным искушением.

Он умолкает на мгновение, чтобы я осознала брошенное им оскорбление. Он правда думает, что меня это заденет? Только не после того, что я пережила.

— Когда я дал тебе шанс убить ее, а ты предпочел оставить ее в живых, я понял, что ты ступил на скользкую дорожку…

— Можно сказать, мой лорд? — вмешивается Беллатрикс.

— Коли желаешь, — Волдеморт машет рукой.

Она улыбается, ее дыхание становится чаще и глубже.

— Тогда я тоже начала его подозревать, — запальчиво произносит она, спотыкаясь почти на каждом слове, что делает ее речь практически бессмысленной. — Я знала, что-то происходит, потому что тем вечером он вернулся с ней… он принес ее домой на руках, вы знали об этом?

Эйвери недовольно хмурится, глядя на Беллатрикс, а Волдеморт посмеивается.

— Да, знал, — констатирует он.

— А потом, — не успевая по-человечески дышать, — еще этот эпизод в доме Уизли. Дьявол, да даже мой племянник начал понимать, что происходит!

Драко краснеет и поворачивается к ней.

— На что ты намекаешь? — резко спрашивает он.

Но на него никто не обращает внимания.

— Действительно, — Волдеморт поворачивается к Люциусу. — События того вечера… пролили свет на происходящее. Но знаешь, что окончательно выдало тебя, Люциус? Присутствие здесь грязнокровки.

Все поворачиваются в мою сторону, и у меня перехватывает дыхание. Не могла же я… господи, как же я выдала нас?

Волдеморт улыбается, не отрывая взгляд от Люциуса. Очевидно, дело в нем, а не во мне.

— Полагаю, ты помнишь, как я допрашивал ее?

Паника завладевает мной, и я в отчаянии смотрю на Люциуса. Он пристально смотрит на меня в ответ. И в его взгляде ярость.

— Я ничего не сказала, Люциус, я не…

— Ах, — ухмыляясь, восклицает Волдеморт. — «Люциус». Вот именно. «Люциус». Ты называла его так и раньше, не только когда обращалась к нему. Когда я спрашивал тебя о нем, ты называла его по имени, и это навело меня на мысль, что вы, возможно, слишком близки. Ну право же, какой заключенный будет столь фамильярно обращаться к своему похитителю.

Напряженно хмурюсь. Не припоминаю, чтобы я такое говорила, но… но вполне вероятно. Я так привыкла называть его по имени, что не обращала на это внимание.

Наверное, это единственный раз, когда я жалею, что не слизеринка. Слизеринцы не настолько глупы, чтобы выставлять чувства напоказ.

Люциус качает головой.

— Мне так жаль, — одними губами шепчу я.

— Это не твоя вина, — шепчет он в ответ.

И я не верю ему. Не думаю, что он сам себе верит. Но он знает, что уже слишком поздно что-то менять. Он выглядит смирившимся. Сделанного не воротишь, кому как не ему это знать.

Мое внимание отвлекает Волдеморт: подняв палочку, он направляется ко мне.

— Это был последний раз, когда мы разговаривали, не так ли? — ему не нужен ответ. — Тогда ты не ответила прямо ни на один вопрос, связанный с Люциусом. Ты отвечала так осторожно, так продуманно. Тебе все могло сойти с рук, если бы не эта грубая ошибка.

Повисает пауза.

— Мне нужны ответы, Гермиона, — лаконично бросает он. — И на этот раз я их получу.

Кожа Люциуса становится белее мела.

— Смотри на меня, а не на него, — приказывает Волдеморт.

Машинально поворачиваюсь к нему, и тут же жалею об этом — он направляет на меня палочку.

— Я хочу всю историю, от начала и до конца. Легилименс!

Заклинание, от которого я не знаю, как защититься, овладевает мной, проникает в мысли, выставляя напоказ самые сокровенные воспоминания и тайны моей души…

…вот я прячусь под раковиной в туалете для девочек, пока Рон и Гарри сражаются с троллем…

…недавно научившаяся ходить малышка смотрит на меня из зеркала, ее кудри сплетены в тугие косички и перевязаны красной лентой…

…крики, слезы, кровь. Люциус бьет меня кулаком в лицо, и в тот же миг его отбрасывает назад силой, кипящей в моих венах…

Рон целует меня. Боже, наконец-то он… но тут дверь резко распахивается, и на пороге появляется Люциус. Господи, почему он никак не оставит меня в покое…

…рука, ласкающая меня, и горячий шепот: «Неужели это так плохо — касаться тебя?»

…огромная змея с ярко-желтыми глазами следует за мной по коридору, но сейчас не время, я должна рассказать Гарри про трубы…

— Ты моя. Навсегда. И больше ничья.

…Рон опять просит меня сделать его домашнее задание. — Я люблю тебя, Гермиона, — и я заливаюсь краской. Интересно, он заметил?..

…он бросает меня. Нет. Не сметь! Я же умру без него. Он уходит…

Я не могу быть беременной. Это невозможно. Меня опять тошнит…

…я порезала палец, ох, сколько же крови, и так больно… но папа целует мой пальчик и говорит, что я хорошая девочка и не должна плакать…

— Конечно же, я выучила все наши учебники наизусть. Я думаю, этого достаточно…

— Я люблю тебя, Люциус. Я ненавижу тебя всем сердцем, но господь свидетель… я люблю тебя… я… я не могу… не знаю, почему, но я так тебя люблю…

— Я причинил тебе столько боли. Прости меня. Я… я не хотел…

Заклятие в мгновение ока отпускает мой разум.

И тут же возникает чувство, словно меня затопила огромная ледяная волна, на несколько секунд перекрыв все звуки.

Сижу на полу на коленях, едва дыша. Мелькающие картинки прожитой жизни — слишком изматывающее зрелище.

— Мне следовало сделать это раньше, вместо того чтобы использовать Веритасерум, — голос Волдеморта слышится мне будто издалека. — Тогда я смог бы выяснить гораздо больше.

Не успев взять себя в руки, замечаю, как сквозь прутья решетки ко мне тянутся длинные пальцы.

Машинально отступаю назад, пока не упираюсь спиной в каменную стену. Но даже теперь он все еще может дотянуться до меня… коснуться…

Смотрю на него, съежившись под его взглядом.

— И вот к чему это привело, — его безгубый рот растягивается в подобие улыбки. — Знаешь, мне не совсем понятно, почему ты решила оставить это… эту мерзость жить и расти в тебе? Ты могла бы выжить, если бы не это.

Его костлявые пальцы впиваются мне в живот.

Пытаюсь вывернуться, но отступать уже некуда.

Бросаю взгляд на Люциуса: он наблюдает за действиями Волдеморта, сжимая и разжимая кулаки.

— Полукровка-Малфой, — пальцы Темного Лорда сильнее впиваются в меня. — Вот это парадокс.

От ощущения, будто он наткнулся на что-то внутри меня, тошнит и кружится голова. Не хочу, чтобы он касался моего ребенка… эта мразь не имеет права его касаться… это неправильно…

— Убери от нее руки!

Это не Люциус. Рон.

Улыбаясь, Волдеморт убирает от меня руку. Слава богу!

С улыбкой он смотрит на тяжело дышащего Рона.

— О, Рональд Уизли, — насмешливо приветствует он. — Признаться, я почти забыл, что ты тоже здесь. Но, — он недобро улыбается, — ты уже должен был привыкнуть. В конце концов, не ты ли в этой истории остался за бортом?

Рон моментально краснеет, глаза яростно сверкают. Мне становится до боли обидно за него.

Волдеморт тихонько посмеивается.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — обманчиво елейным голосом продолжает он. — Ты полюбил ее первым, задолго до того, как Люциус Малфой узнал о существовании Гермионы Грэйнджер. Ты влюбился в нее в тот момент, когда она указала тебе на грязный нос в купе Хогвартс-экспресса.

Рон еще пуще заливается краской от столь наглого вмешательства в его разум, но Волдеморт притворяется, что не замечает.

— Скажи мне, Рональд, ты хотел бы увидеть его агонию? — подобно змею-искусителю соблазняет он. — Хотел бы, чтобы человек, отнявший у тебя любовь всей твоей жизни, сгорал от невыносимой боли?

Тяжело сглатываю, переводя взгляд с Рона, который глубоко дышит, глядя на Волдеморта, на Люциуса, который не отрывает от меня глаз.

— Ответь, — требует этот ублюдок, — и ответь честно. Ты осудил бы меня, если бы я стал пытать его? Если бы применил к нему Круциатус, прямо здесь и сейчас? Ты захотел бы сказать мне «спасибо», несмотря даже на то, что его крики разбили бы ей сердце?

Повисает пауза, Рон не мигая смотрит на Волдеморта, но молчит.

— Ну и? — поторапливает Волдеморт.

Рон все еще молчит.

И тогда Темный Лорд поворачивается к Люциусу и направляет на него палочку.

— Круцио!

Люциус скрючивается на полу, выгибаясь и изворачиваясь. И он кричит. Дико, нечеловечески. Кровь приливает к лицу, делая его почти кроваво-красным…

Мне трудно дышать. Я не могу думать ни о чем, кроме того, что меня вот-вот стошнит от нереальности происходящего. Господи…

— ПРЕКРАТИТЕ! — я даже не успеваю как следует обдумать последствия. У меня просто вырывается.

Волдеморт взмахивает палочкой, и крики прекращаются.

Смаргиваю набежавшие слезы.

Люциус поднимает голову и смотрит прямо на меня. Только на меня. Его глаза похожи на два мертвых камня, а из угла рта стекает капля крови.

— Мне так жаль, — одними губами произношу я.

И это странно. Я не знаю, почему мне жаль его. Он испытал лишь десятую долю того, через что не раз проходила я по его вине.

Но мне жаль. Я убиваю его. И одно я знаю наверняка: он предпочтет умереть сам, чем убьет меня.

Он кивает, соглашаясь с любым моим решением.

Перевожу взгляд на Рона: он смотрит в пол, а не на меня, напряженно сжав губы и не двигаясь.

— Вот что я тебе скажу, — обращается Волдеморт к Люциусу. — Никогда не думал, что ты можешь опуститься до уровня Долохова.

Кровь в жилах в одно мгновение превращается в лед.

Люциус поднимает взгляд на своего повелителя.

— Ты говорил, что презираешь его. Хотя, кто не презирал? Ему нравились магглы. Он не пропускал ни одной юбки, вот и этот экземпляр он тоже не обошел вниманием, — он кивает в мою сторону и запускает в Люциуса режущим заклятием: на его щеке тотчас же появляется свежий порез.

Люциус шипит от боли, но ничего не говорит.

— Что ж, получается, ты совсем как Антонин? Не в состоянии совладать со своими низменными желаниями?

Взмахнув палочкой, он посылает зеленый луч заклятия в Люциуса, и тот кричит, заламывая руки и выгибаясь на полу. А затем заклятие спадает.

— У тебя так мало выдержки? — презрительно бросает Волдеморт.

Люциус сплевывает сгусток крови.

— Могу вас заверить: выдержки у меня побольше, чем у него, — отвечает он.

Волдеморт обнажает зубы в подобии улыбки.

— Но ему, в конце концов, удалось держаться подальше от нее, — он небрежно машет в мою сторону. — А вот ты… не смог, да? По крайней мере, в Антонине осталась капля порядочности, некое понимание, что значит обязанность…

— Черта с два! — все поворачиваются ко мне, но меня несет на волнах безудержной ярости. — Порядочность? У Долохова? Боже, если бы вы только знали… Да я всегда была настороже, прислушивалась, не он ли там, за дверью, пришел ко мне под покровом ночи! Одному богу известно, что он мог сделать, если бы не…

Язык мой — враг мой.

Нет. Господи, ну что я за тупица?!

Волдеморт с любопытством смотрит на меня.

— Если бы не что? — переспрашивает он.

С ужасом смотрю на него, пытаясь придумать выход из тупиковой ситуации.

— Прошу, мой лорд, не наказывайте ее за глупость, — произносит Люциус, посылая мне туманный взгляд.

— В смысле? — бросает Волдеморт.

— Месяцы заключения сказались на ее разуме, вот и все, — ровно отвечает Люциус. — Иногда она говорит вещи, смысла которых не понимает. Не думаю, что она осознает, что говорит…

Это звучит неубедительно, но, думаю, попытаться стоило.

— Нет, — глядя на меня тянет Волдеморт, — не принижай ее способностей. Она исключительно умна для своего возраста. Ты сам неоднократно говорил мне это, разве не так?

Люциус взглядом велит мне молчать, а Волдеморт сверлит меня глазами.

— Если бы не что, Гермиона?

Молчу. Не хочу затягивать петли на наших шеях еще туже.

— Хорошо, — он скучающе закатывает глаза, — наверное, тебе нужен некий стимул. Эйвери?

— Мой лорд, — незамедлительно откликается тот.

— Прошу, — Волдеморт делает взмах в мою сторону.

Кивнув, Эйвери поднимает палочку.

— Мой лорд, в этом нет необходимости, — бросает Люциус.

— Хочешь объясниться за нее? — подозрительно прищуривается Волдеморт.

— Да, — неестественно спокойно продолжает Люциус. — Антонин был немного… настойчив в своих желаниях. Я всячески препятствовал тому, чтобы он пятнал свою чистую кровь…

Беллатрикс фыркает, и Люциус на мгновение умолкает.

— Дабы оградить его от этого, я напомнил ему о его обязанностях, поэтому и вошел в ее комнату.

Эйвери насмешливо смотрит на Люциуса.

— И это все, что побудило тебя войти? — растягивая слова, произносит он. — Чувство долга?

Люциус игнорирует его укол, глядя на нахмурившегося при этих словах Волдеморта.

— Это случилось незадолго до его бегства?

Внутри все леденеет.

— Может, это из-за Люциуса у него так упала самооценка, — подначивает Беллатрикс. — Помнится, он постоянно жаловался, что его недооценивают, и меня всегда интересовало, откуда у него этот комплекс.

Сцепляю и расцепляю пальцы. Все будет хорошо.

А впрочем, какая разница?

Волдеморт пропускает слова Беллатрикс мимо ушей: его взгляд прожигает меня насквозь.

— Все было именно так, Гермиона? — вкрадчиво интересуется он.

И прежде чем я успеваю отвести глаза, его разум врывается в мой, не зря его называют сильнейшим легилиментом в мире.

— Почему я не вижу твоих воспоминаний об этом? — он хмурится еще сильнее. — Почему твои мысли какие-то… пустые, когда дело касается отъезда Долохова?

Открываю и закрываю рот, словно рыба, выброшенная на берег, и судорожно думаю, что сказать…

Как объяснить отсутствие этих воспоминаний об «отъезде» Долохова? Они больше не в моей голове, а на полке в комнате Люциуса.

Волдеморт как-то странно улыбается и вздыхает.

— Что ж, полагаю, мне не удастся заставить тебя говорить, — бесцветным тоном заключает он. — Возможно, тебе нужен… толчок.

Он делает знак Эйвери, и тот направляет палочку на Люциуса.

— Нет! — выкрикиваю я.

— Нет? — Волдеморт вопросительно приподнимает бровь.

— Он… — слова даются мне с трудом. — Люциус… ему не нравилось отношение Долохова ко мне, поэтому он… заставил его уехать. Он сказал, что убьет его, если тот вернется…

Понимаю, это бесполезно, потому что он подходит ко мне, глядя прямо в глаза.

— Лжешь.

Он делает знак Эйвери.

— Круцио!

Люциус кричит от боли, и у меня разрывается сердце. Боже, когда же это закончится…

Он не хотел бы, чтобы я рассказала. Не хотел бы…

С другой стороны, он уже через столько заставил меня пройти, что на этот раз я должна бы оставаться глухой к его крикам…

Вот только я не могу абстрагироваться от его боли, когда он так кричит, потому что одни его крики причиняют мне страдания, не говоря уже об агонии, исказившей его лицо.

Нет, я не могу.

— ПРОШУ ВАС, НЕ НАДО! — выкрикиваю я. — Я… я все вам расскажу, клянусь!

— Правда, Гермиона? — Волдеморт поворачивается ко мне, а позади него протяжно стонет от боли Люциус. — Или ты снова мне лжешь?

Люциус испускает еще один стон. Ему плевать, он просто хочет, чтобы боль ушла, я точно это знаю. Потому что чувствовала бы то же самое, будь я на его месте.

— Долохов… Долохов не уехал! — срывающимся голосом начинаю я.

Волдеморт смотрит мне прямо в глаза и жестом заставляет Эйвери прекратить пытку.

Люциус лежит на полу, тяжело и неровно дыша.

— Он не уехал? — вкрадчиво повторяет Волдеморт.

Люциус приподнимает голову. Уверена, каждое движение дается ему с огромным трудом. Пот выступил на его лбу и висках, а глаза заволокло красным.

Он не хочет, чтобы я рассказывала правду. Но у меня нет выбора.

— Он мертв, — шепотом заканчиваю я.

Тишина заполняет комнату.

Волдеморт пристально смотрит на меня.

— Мертв? — переспрашивает он.

Киваю, сглатывая ком в горле, рев в ушах просто оглушает.

Люциус слегка качает головой, прикрыв глаза.

— И… как же он умер? — Волдеморт уже знает ответ.

Качаю головой, не находя слов.

Вздохнув, он подает знак Эйвери, и тот поднимает палочку.

— Нет! — выкрикиваю я.

— Говори, — приказывает Волдеморт.

Я иду по лезвию бритвы.

— Мы… он и я… — глубоко вздыхаю. — Вы должны понять: он просто сошел с ума. Я имею в виду, по-настоящему слетел с катушек. Он бы…

Снова глубоко вздыхаю.

— Как-то ночью он пришел ко мне в комнату и… пытался… — не знаю, как продолжить. — Это было уже не в первый раз. Он и раньше… но на этот раз… Люциус… он остановил его. Долохов вышел из себя, они дрались, но я отпихнула от него Долохова и…

Я сказала достаточно.

Люциус медленно поднимается на ноги, осуждающе глядя на меня. Он винит меня в том, что я избавила его от новой порции пыток и боли.

Перевожу взгляд на Волдеморта, который улыбается так, словно только что победил Дамблдора, захватил Хогвартс и подмял под себя Министерство, и я внезапно понимаю, почему Люциус так смотрит на меня.

— Ты убил Антонина? — Беллатрикс потрясена. — Из-за нее?

— Не делай вид, что тебя глубоко опечалила его смерть, — бросает Люциус. — Насколько я помню, ты едва его выносила…

— НО ЭТО НЕ Я УБИЛА ЕГО! — срывается она.

Боже, что же я наделала?

Волдеморт взирает на Люциуса с непередаваемым выражением.

— Не обязательно было убивать Антонина, чтобы держать его подальше от нее, — ровным тоном произносит он. — Надо было лишь сказать мне, и я отослал бы его отсюда. Что так затуманило твой разум? Если ты так сильно ее хотел, какое значение имело, подпорченный она товар или нет?

Люциус молчит, и Волдеморт усмехается.

— Никогда не думал, что стану свидетелем того, как твои чувства возьмут верх над здравым смыслом, Люциус. Ты всегда был таким последовательным…

Он крепче сжимает палочку.

— Как низко ты пал из-за грязнокровки, — заключает он.

— Но… мой господин, отец хороший человек! — внезапно вмешивается Драко. — Он никогда прежде так не поступал! Во всем виновата грязнокровка, она имеет власть над ним. Не знаю, как ей это удалось, но…

Волдеморт взглядом заставляет его замолчать.

— И что ты предлагаешь? — цедит он.

Драко заставляет себя говорить.

— Я просто говорю… ну, это не… Может, так сложились обстоятельства, понимаете?

— Обстоятельства? — прищурившись, переспрашивает тот.

Меня восхищает выдержка Драко.

— Я о том, что… он торчал здесь месяцами, не имея возможности увидеться с мамой…

Эйвери издает смешок.

— Почему-то мне кажется, что у Люциуса не было с этим проблем…

— Господин! — в голосе Беллатрикс паника. Эйвери улыбается, глядя на Драко, переводящего взгляд с одного на другого.

— Что вы имеете в виду? — спрашивает он.

— Ты еще столько не знаешь о своем отце, — откровенно забавляясь ситуацией, подливает масла в огонь Эйвери.

— Кто-нибудь объяснит мне, что происходит?! — Неужели мне жаль его? Совсем чуть-чуть. Он выглядит таким потерянным.

— Не смей! — шипит Беллатрикс Эйвери.

— Вы позволите, мой лорд? — он слегка склоняет голову.

— Продолжай, — нарочито скучающим тоном отвечает тот.

Эйвери широко улыбается, глядя на застывшее в ужасе лицо Беллатрикс, и переведя взгляд на Драко, продолжает.

— Грязнокровка была не единственной… неосмотрительностью со стороны твоего отца, — елейным тоном бормочет он. — Его аппетиты несколько… непомерны. Взять хотя бы твою тетю Беллатрикс…

Рон победно выкрикивает: «Ха!», но Драко не обращает на это внимания. Он переводит взгляд с Беллатрикс на Люциуса и обратно, и на лице его читается откровенный ужас.

— Ох, — выдыхает он, поворачиваясь к отцу.

— Ты — с ней! — задыхаясь выговаривает он. — Она же мамина сестра…

— Я знаю, — отрывисто бросает Люциус. Судя по его виду, его совсем не волнует, что Драко обо всем узнал. И я не виню его в этом. В сравнении с тем, в какой ситуации мы с ним оказались, открытие Драко как-то меркнет.

— Драко, — жалобно (ушам своим не верю!) стонет Беллатрикс.

Люциус безучастно смотрит на сына.

— Поверь мне, я сожалею обо всем, что у нас с ней было, — произносит он.

Драко всхлипывает и качает головой, выглядя при этом так, будто его вот-вот стошнит.

— Драко, прости, — заламывая руки, вмешивается Беллатрикс. — Но лучше уж со мной, чем с…

Драко закрывает руками лицо и громко стонет.

— Не смей говорить, что ты более предпочтительна, нежели…

Она протягивает к нему руку, но не решается прикоснуться.

— Я хотя бы не грязнокровка.

Драко убирает ладони от лица, глядя на тетю и отца так, словно не имеет к ним ни малейшего отношения.

— Что за семейка? — потрясенно выдыхает он.

Волдеморт наблюдает за спектаклем с неподдельным интересом и весельем.

— Тебе не обязательно идти по их стопам, мой мальчик, — произносит он. — Ты можешь быть лучше них, если приложишь усилия. Учись на их ошибках, и с такой чистой кровью, как у тебя, ты много добьешься.

Он поворачивается к Люциусу.

— В конце концов, не могу даже представить, что ты наступишь на те же грабли, что и твой отец, Драко. Только не после того, как станешь свидетелем расплаты за содеянное.

Драко вздрагивает.

— Ты умрешь, Люциус, — спокойно констатирует Волдеморт. — Ты знаешь это.

На мгновение наши с Люциусом взгляды встречаются, и боль в его глазах убивает меня.

— О, — продолжает Волдеморт. — Но, вероятно, смерть тебя больше не страшит.

— О чем вы? — Люциус вновь смотрит на Волдеморта.

Улыбка Темного лорда становится шире.

— По неизвестным мне причинам эта грязнокровка, — он указывает на меня, — много значит для тебя. Иначе ты не стал бы стольким рисковать ради нее.

Люциус молчит.

— Что-то подсказывает мне, — продолжает Волдеморт, — что для тебя видеть ее страдания намного хуже смерти.

Он поворачивается ко мне с дьявольской улыбкой на лице, и тут комната наполняется голосами: Люциус и Рон — они кричат, перебивая друг друга. Все настолько смешалось, что я едва понимаю, кто что говорит.

— Бога ради, да что же вам нужно?

— Она ни в чем не виновата, ты, гребаный Франкенштейн…

— Я всегда был предан вам, и она ничего не сделала…

— Если хотите кого-то наказать, то наказывайте его!

Волдеморт улыбается еще шире, обнажая мелкие острые зубы, и взмахом палочки заставляет обоих замолчать.

— Итак, думаю, я прав, предполагая, что каждый из вас готов понести наказание вместо нее?

У меня замирает сердце.

Нет. Только не это!

Испуганно перевожу взгляд с одного на другого.

— Не смейте! Оба!

Но они не обращают на мои слова никакого внимания.

Первым отвечает Рон.

— Да, — он поднимает голову и смотрит прямо на Волдеморта.

Но тот не смотрит в ответ. Все его внимание приковано к Люциусу, и он ждет только его ответа.

Люциус бросает на меня взгляд, а затем, глядя в глаза своему господину, кивает. Без сомнений, без колебаний, — четкое движение, означающее твердое решение.

Беллатрикс насмешливо фыркает, а Волдеморт откровенно смеется.

— Что ж, это интересно, — он поворачивается ко мне. — Двое влюбленных мужчин, готовых в буквальном смысле слова умереть за тебя, Гермиона. Не об этом ли мечтает каждая девушка?

Мое дыхание сбивается.

— Чего вы от меня хотите? — слабо выдыхаю я. Может быть, если я сыграю на дурочку, все закончится быстро, и он не будет забавляться с нами, как кот с мышами.

— Я даю тебе возможность спасти мужчину, которого ты любишь, — подчеркивает последнее слово.

— Мужчину? — у меня все плывет перед глазами.

Единственное число. Не множественное.

Он улыбается.

— Боже, а ты действительно сообразительна. Люциус часто говорил мне, что ты умная.

Он поигрывает палочкой в руках.

— Итак, грязнокровка, кого ты выбираешь?

Из комнаты будто разом выкачали весь кислород, и стены, кажется, стали сдвигаться.

Беллатрикс бешено стреляет глазами между Волдемортом и Люциусом. Эйвери вообще никак не реагирует, и сдается мне, он заранее знал о планах Волдеморта.

Драко единственный решается заговорить, его речь сбивчива, а в голосе проскальзывают нотки отчаяния.

— Нет! Прошу вас, пожалуйста… мой лорд, не убивайте его! Это не его вина. Убейте ее или Уизли…

— Это не мне решать, Драко, — отвечает Волдеморт. — Гермиона должна сделать выбор. В конце концов, она заварила эту кашу.

С отчаянием смотрю на Рона, чье лицо становится почти зеленым. Он тяжело дышит и напряженно смотрит на меня, и в его глазах отражается страх вперемешку с обвинением. Я бы никогда не причинил тебе боли, Гермиона. Я не такой, как он.

Поворачиваюсь к Люциусу: глаза — черные омуты, лицо — белее мела. Он — как и Рон — не хочет, чтобы я убила его.

Но я не способна на это.

— Я не стану выбирать, — глядя на Волдеморта, дрожащим голосом выдаю я. — Убейте лучше меня.

Рон восклицает: «Нет!», а Люциус, как раненый зверь, дергает прутья решетки, пытаясь сломить их.

Волдеморт хихикает.

— Нет-нет, только не это, — он играет с нами. — Видишь ли, я не смогу найти лучшего наказания для своего дорого друга Люциуса. Что бы ты ни выбрала — он будет страдать. Или ему придется смотреть на твою смерть, или же он сам умрет, но умирая будет знать, что ты выбрала Уизли, а не его.

Он переводит дух.

— А если ты выберешь его, то до конца своих дней ему придется жить с твоей ненавистью к нему. Ты будешь ненавидеть его за то, что он остался жив, он будет вечным напоминанием о твоей потере. Каждый раз глядя ему в глаза, ты будешь видеть Рональда Уизли. И в конце концов это убьет его.

Смотрю на Люциуса — в его потемневшие глаза.

Я понятия не имею, что он хочет, чтобы я сделала. Уверена, он предпочел бы умереть, чем видеть, как погибаю я, но для меня это не выход… кроме того, совсем недавно он сказал, что хочет жить для меня, а не умереть за меня.

Перевожу взгляд на Рона. Он смотрит на меня выжидающе, и в его глазах я вижу понимание: то, что описал только что Волдеморт, в равной степени относится и к Рону, если я вдруг выберу его…

И я не знаю, чего он хочет.

А даже если бы и знала… разве я смогла бы приговорить их к смерти? Тепло в глазах Люциуса и россыпь веснушек на лице Рона — я не смогу жить без этого.

— ТОЛЬКО ПОПРОБУЙ УБИТЬ ОТЦА, ГРЭЙНДЖЕР! — вопит Драко, захлебываясь яростью и страхом. — ТЫ УЖЕ И ТАК ДОСТАТОЧНО НАТВОРИЛА!

Закрываю глаза, и одинокая слеза катится по щеке.

А затем меня осеняет: Волдеморт блефует!

Резко распахиваю глаза.

— Рон нужен вам живым, — мой голос дрожит. — Он вам нужен…

— Увы, нет, — мягко обрывает меня он. — Его родители подвели меня, и если он умрет, то это только лишний раз докажет моим последователям, что я не потерплю диверсий.

Господи.

— Но он вам нужен, чтобы заманить Гарри, — отчаяние пронизывает меня насквозь.

— Ну конечно, — ехидно замечает Волдеморт. — Эта схема ведь так хорошо работает.

Боже!

Какое решение принять? Я… я не могу сделать выбор.

Я не вижу смысла жить без них. Без обоих.

— Прошу вас, не заставляйте меня выбирать… — слова даются мне с большим трудом.

Задушенный всхлип вырывается из горла. Никогда еще мне не было так тяжело.

Каждый вздох — боль.

Каждый удар сердца — боль.

Я просто хочу умереть.

Волдеморт пожимает плечами.

— Что ж, в таком случае мне остается только избавиться от всех троих.

Мне бы хотелось, чтобы Люциус убил меня еще тогда, давным-давно, когда Волдеморт впервые предоставил ему возможность сделать это. И мои родители остались бы живы, а Рон… он был бы убит горем, но нашел бы силы жить дальше, зная, что я не предавала его. И привычный мир Люциуса не рухнул бы ему на голову, погребая под своими останками; он жил бы дальше и никогда не вспоминал столь раздражающую его грязнокровку, которая могла бы стать огромной проблемой, оставь он ее в живых.

Но он выбрал мою жизнь, и теперь мы трое связаны и пойманы в сети, откуда единственный выход — смерть.

Волдеморт поворачивается к Беллатрикс.

— Доставьте эту троицу в штаб-квартиру завтра к полуночи, — он скользит взглядом по Люциусу. — Я предупрежу всех Пожирателей Смерти, чтобы собрались там. Хочу, чтобы они были свидетелями расплаты Люциуса за свои ошибки, — он улыбается Рону. — И Уизли тоже прибудут. Пусть полюбуются, как их сын умрет из-за их глупости и упрямства.

Глубоко вздыхаю. По крайней мере, у нас есть еще время. Всего один день, но хоть что-то…

Хоть какая-то отсрочка казни.

— Белла, проводи меня через реку.

И с этими словами Волдеморт покидает комнату.