EDEN

Глава 29. Застывшие мгновения

Мы аппарируем. Люциус крепко держит меня за руку, а я едва могу дышать от пережитого только что кошмара.

Ноги моей больше не будет в этом ужасном подземелье!

Я ожидала, что мы аппарируем ко мне в комнату, но нет, эта — другая, в ней я была всего лишь однажды.

Вырвав ладонь из цепких пальцев Люциуса, поворачиваюсь к нему, кипя от ярости.

— Зачем вы привели меня сюда? — Голос звенит, как натянутая струна, и слегка дрожит. — Почему я не могу вернуться в свою комнату?

На его лице не дрогнул ни один мускул. С чего бы? Ему чужды человечность и сострадание. Он жестокий и бесчеловечный мерзавец. А как же иначе? Он с таким непроницаемым лицом наблюдал за тем, что происходило внизу… Ни тени вины или сочувствия.

Он подходит к столу и наполняет два бокала.

— Думаю, тебе не помешало бы выпить, — бормочет он. — Мне вот точно это необходимо.

Заклинанием он отправляет наполненный янтарной жидкостью бокал ко мне, тот плывет по воздуху, и я инстинктивно ловлю его.

Люциус даже не хочет лишний раз подходить ко мне.

Вцепляюсь в хрусталь дрожащими пальцами, в то время как Люциус залпом опорожняет свой и с грохотом ставит его на стол.

— Ты собираешься пить? Между прочим, это не просто невежливо, а может быть расценено в обществе, как оскорбление, когда грязнокровка не отдает должное радушию чистокровного мага.

С размаху запускаю бокал в Люциуса, но он успевает пригнуться, и тот ударяется о стену, крошась на пол сотней мелких осколков.

Он ошеломленно смотрит на меня, и в его глазах загорается яростный огонь.

— Какого… что ты делаешь?

Медленно надвигаюсь на него, чувствуя, как во мне все кипит и бурлит.

— Сначала вы тащите меня в подземелья, чтобы я увидела, как ваши мерзкие… эти извращенцы заставляют Рона переспать со своей младшей сестрой, а теперь вы приводите меня к себе в комнату и предлагаете выпить?

Подойдя к нему, умолкаю, заглядывая ему в глаза. На мгновение мне кажется, что он отшатнется и отступит назад, но он не без усилий остается на месте.

Не задумываясь о последствиях, с размаху даю ему звонкую пощечину.

— Вы невозможны, Люциус Малфой! — Выплевываю ему в лицо.

Он смотрит на меня так, словно ничего не произошло.

Тишина, повисшая в воздухе, вот-вот задушит нас. Наконец, Люциус делает глубокий вдох и ледяным тоном выдает:

— Ради твоего же блага, я сделаю вид, что этого не было.

Какое-то время мы молча смотрим друг на друга. Мне так много хочется сказать, но я не могу подобрать слов.

Вокруг нас так и витают невысказанные слова.

— Как вы могли позволить Эйвери так поступить? С Роном и Джинни…

Когда-то я была поражена его холодностью и отчужденностью. Когда-то его ледяная усмешка и колкий взгляд пугали меня до смерти.

Но это было до того, как я узнала его по-настоящему.

— Я же говорил тебе, что Уизли — не моя забота, — раздраженно бросает он. — Наказание за ошибки его семейки назначаю не я. И ты не имеешь права винить меня за то, что Эйвери…

— Но вы не остановили его, — обрываю его на полуслове. — Вы просто стояли и смотрели, позволив им с Беллатрикс творить все, что в голову взбредет! Что было бы, если бы Рон не стал умолять их? Вы бы спокойно смотрели на то, как его заставляют спать с сестрой?

Он качает головой.

— Ты очень умная, но еще такая наивная. Порой я забываю, что тебе еще многому нужно научиться.

— Что вы имеете в виду? — Огрызаюсь в ответ на эту колкость.

— Ты, правда, думала, что мы допустим, чтобы все зашло настолько далеко? — Ухмыляется он.

Пару секунд смотрю на него, не в силах вымолвить ни слова.

— Так это все было спланировано заранее? — Недоверчиво спрашиваю я.

— А ты хоть раз бросалась очертя голову в пекло, не продумав заранее план действий? Хотя, кого я спрашиваю, ты же гриффиндорка.

Пропускаю мимо ушей его издевку, потому что мысли заняты другим.

— Поэтому вы приказали мне ждать? — Тихо спрашиваю его. — Когда я попыталась остановить их, вы сказали: «Жди».

Он вздыхает, но молчит.

Всматриваюсь в его холодные и беспощадные глаза, зная, что все равно не увижу там того, что ищу. С чего бы ему терзаться угрызениями совести из-за Рона, или Джинни, ведь он даже ко мне не был милосерден, когда только похитил меня.

Но это вовсе не значит, что я оставлю попытки отыскать в нем хоть что-то человечное.

— Вы бы позволили этому случиться? — Повторяю свой вопрос, хотя очень боюсь возможного ответа. — Если бы Эйвери решил довести дело до конца, вы бы так ничего и не предприняли?

Ноль эмоций. Он молча обдумывает ответ, задумчиво глядя на меня.

— Поначалу Эйвери так и хотел, но, в конце концов, отказался от этой идеи. Он рассудил, что одна только мысль о том, что их младших отпрысков могли заставить переспать друг с другом, должна повергнуть Уизли в шок.

Смотрю на него, открыв рот.

— И вас это не волнует? — Шепчу я. — Вам плевать, что их заставили бы сделать это, чтобы спасти жизнь Джинни? Как бы они потом жили, после всего, что сделали, каждый день и каждый час до конца своих дней вспоминая в кошмарах этот эпизод?

Его лицо ничего не выражает.

— Это мой мир, грязнокровка, — тихо произносит он. — Можешь ненавидеть его, но именно так мы делаем свою работу. Мы пойдем на все, лишь бы достигнуть желаемого результата. Ты убедилась в этом на собственном опыте.

Такое чувство, будто на плечи разом обрушилась вся вселенная. Да, таков этот мир, мир, в котором он живет, и в который насильно затащил и меня…

Меня тошнит.

— Цель оправдывает средства, да? Заставить семнадцатилетнего мальчика изнасиловать свою шестнадцатилетнюю сестру — это стоит того? — Молю Бога, чтобы мои слова хоть как-то задели его за живое.

Он глубоко вздыхает, сжав губы в тонкую линию.

— Нет смысла объяснять тебе это, — в его голосе звенит сталь. — Ты все время говоришь, что не понимаешь моих мотивов, но ты ведь умная девочка. Ты смогла бы понять, если бы постаралась, но ты просто не хочешь посмотреть на вещи с моей точки зрения. Тогда ты бы, возможно, в чем-то согласилась со мной. Но ты не отпускаешь себя, не позволяешь посмотреть на ситуацию с другой стороны, потому что в таком случае поймешь, что мы с тобой не такие уж и разные.

Он невесело усмехается и делает шаг вперед. Мы так близко друг к другу, но не касаемся. Он не решается…

Задерживаю дыхание.

— Ты такая трусиха, грязнокровка, — шепчет он, затягивая меня в омут своих серых глаз, его лицо в паре сантиметров от моего. — Признайся, ты боишься саму себя.

Судорожно вдыхаю, отворачиваясь от него и моля Бога, чтобы Люциус отошел подальше от меня.

Впериваю взгляд в висящий на стене гобелен. Девушка надкусывает маленькое красное яблочко, не обращая внимание на то, что огромная змея подбирается к ней, пожирая девушку взглядом желтых глаз. Ближе и ближе…

Резко выдохнув, Люциус отходит от меня.

— Никто не пострадал сегодня, — глухо произносит он. — Джиневру вернули домой, она нам больше не нужна. Рональд тоже цел и невредим. По сути, ничего не изменилось.

Смотрю на него, не веря свои ушам, а он стоит у противоположной стены с таким видом, словно не был там, внизу, и не видел, как издевались над моими друзьями.

Ненавижу. Ненавижу его за то, что он играет чужими жизнями, нимало не заботясь о чувствах других, за то, что готов идти по трупам к намеченной цели…

— Почему вы называете ее по имени? — Шепотом спрашиваю его.

Он чуть приподнимает голову и смотрит на меня, нахмурившись.

— О чем ты? — В его голосе я слышу предостерегающие нотки. Он знает…

— Джинни, — отвечаю тихо. — Вы… вы называете ее по имени.

— А почему бы и нет? — Прищурившись, спрашивает он.

В его голосе лед, и я знаю, что мне пора бы заткнуться, но упорно продолжаю.

— Почему? — Шепчу я. — Вы всего однажды назвали меня Гермионой, да и то случайно. Почему вы так боитесь обращаться ко мне по имени.

Я ступаю по хрупкому льду. Но я должна знать.

— Уизли может и отбросы, но зато чистокровные. Даже магглы заслуживают капли уважения, но ты…

Он ухмыляется, окидывая меня пренебрежительным взглядом.

— Ты — ошибка природы, и не имеешь права на имя, — шепотом заканчивает он.

Сквозь слезы, проглатываю обиду.

И почему я надеялась, что он изменит свое отношение ко мне?

— Вы когда-нибудь перестанете смотреть на меня, как на грязнокровку? Когда-нибудь сможете увидеть во мне человека, личность? — Тихо спрашиваю его.

Он стискивает зубы. Я на краю пропасти. И если оступлюсь, меня уже не спасти…

— Ты не можешь называться человеком, — как нож в сердце. — Ты для меня лишь грязнокровка.

Глубоко вздыхаю, подавляя ненависть и разочарование. Какой от них прок?

Как он может до сих пор так думать обо мне? После всего, что случилось. Он называл меня Гермионой. Он целовал меня. И обнимал так крепко, что мне казалось, он никогда меня не отпустит…

Как эта бесчувственная статуя с ледяным взглядом может быть тем же человеком?

— Каждый раз, глядя на вас, — тихо начинаю я, — я должна бы видеть чудовище. Но знаете, кого я вижу вместо него? Вас. Я вижу Люциуса Малфоя.

Он смотрит на меня с таким выражением лица, словно он не хочет слышать моих слов, но у него просто нет выхода.

— Чем я заслужила такое отношение? Вы пытали меня почти до смерти и убили моих родителей, но все же я до сих пор вижу в вас прежде всего человека, а не Пожирателя Смерти.

— Не строй из себя святошу, — тихо произносит он. — И не сваливай все на меня. Ты сдала своих друзей, пырнула меня ножом, наложила на меня Круцио.

— Вы вынудили меня пойти на это! — Голос дрожит. — Я не виновата. Вы, и только вы ответственны за все. На каждое действие всегда найдется противодействие. Кому как не вам знать об этом?

Повисла долгая пауза.

— Что бы я ни сделал, ты сама напросилась, — наконец, шепчет он.

— Да, — озлобленно кидаю я, — когда-то вы уже говорили нечто подобное!

Он стремительно бледнеет, и я понимаю, что просто обязана вернуть разговор в безопасное русло. Мы балансируем на грани, ходим по лезвию бритвы, и необходимо вернуться на твердую почву. Не хочу давать ему лишний повод вновь пытать и издеваться надо мной.

— Эйвери сказал, что Джинни вернут в родительский дом, — чуть вопросительные нотки звучат в моем голосе.

— Именно так, — он абсолютно спокоен и собран, и, кажется, даже вздохнул с облегчением.

— Почему ее не оставили здесь?

Не знаю, почему задаю ему этот вопрос. Я не хочу, чтобы она была здесь, но мне просто нужна какая-то сторонняя тема для разговора.

Он машет рукой.

— Она нам не нужна. У нас в руках и так двое лучших друзей Поттера, один из которых — Уизли — гарантирует нам преданность всей семьи. Держать еще одного Уизли под замком — это лишняя трата сил и времени.

Молча смотрю на него. Нет, не стану наталкивать его на мысль…

Но тут его губы расплываются в улыбке.

— Тебе интересно, помню ли я об их интрижке с Поттером.

Ни намека на вопрос, четкое утверждение.

Открываю рот и тут же захлопываю его, не зная, что сказать. Любой из ответов может привести к печальным последствиям.

Он улыбается чуть шире.

— Я не забыл. Но какой нам прок от бывшей подружки Поттера? Гораздо эффективнее держать в плену тех, кто ему до сих пор дорог.

— Она не просто дорога ему, он любил ее! — Выкрикиваю в порыве, забыв о данном себе обещании молчать.

— Сомневаюсь, — в запале бросает он. — Если бы она была ему так дорога, он никогда бы не отпустил ее…

Слова повисают в наступившей тишине. Он осознал свою ошибку. И я тоже ее поняла. А как же иначе? Те же самые слова он сказал мне, когда преследовал меня в Норе. Я до сих пор слышу их в своих самых ужасных кошмарах…

Ты не сбежишь от меня. Гореть мне в аду, если я дам тебе уйти. Я никогда не отпущу тебя…

И я точно знаю, что те слова не были пустым звуком, он никогда меня не отпустит. Он лучше умрет, чем даст мне уйти, и это несмотря на то, что он ненавидит меня и хочет, чтобы я как можно быстрее сдохла, потому что по моей вине ему стала дорога грязнокровка. А за такое не прощают.

Глубоко вздыхаю.

— Порой, если вам кто-то небезразличен, ваши желания отходят на второй план, — дрожащим голосом начинаю я. — Вы поступаете так, как будет лучше для другого, даже если для этого приходится переступать через себя. Даже если вам невыносимо больно, вы все равно делаете то, что в его интересах.

Он смотрит на меня так, словно не понимает ни слова, из того, что я говорю. Как будто я изъясняюсь на чужом языке.

И выглядит почти сбитым с толку.

Снова глубоко вздыхаю, как перед погружением. Я должна произнести то, что вертится на языке. Даже зная, к чему это приведет.

— Вы отпустите меня, Люциус?

Не знаю, почему я сказала это, действительно не представляю, зачем. Его лицо искажается яростью, и я понимаю, что, возможно, совершила самую ужасную ошибку в своей жизни, но мне уже все равно…

— Что, прости? — В его голосе звучат стальные нотки.

Сжимаю кулаки, до боли впиваясь ногтями в кожу. Только это никак не помогает успокоить расшалившиеся нервы.

— Если я, правда, вам небезразлична, вы отпустите меня, — шепотом продолжаю я, — ведь так?

— Конечно же, нет! — Шипит он. — Как ты смеешь даже спрашивать об этом? Ты знаешь, что будет, если я отпущу тебя?

С трудом сглатываю вставший в горле ком, пытаясь справиться с охватывающим меня страхом.

— С вами будет покончено, — тихо произношу я. — Волдеморт убьет вас в тот же миг.

— Верно, — кивает он. — И что касается твоего предположения о том, что ты якобы мне небезразлична… это нелепо, слышишь? — Ядовито шепчет он.

Несмотря на выступившие слезы, я все же уверена, все сказанное им — ложь. От первого до последнего слова. И это придает мне сил.

— Даже если бы вы отпустили меня, я бы не ушла, — слезы тихо скатываются по щекам, потому что — да поможет мне Бог! — в эту минуту я говорю сущую правду.

Пару мгновений он смотрит на меня, а затем подается чуть вперед, делая шаг в моем направлении.

Но тут же замирает, словно что-то внезапно останавливает его, или он сам не позволяет себе двигаться дальше.

— Так ты говоришь, — начинает он, пристально вглядываясь в мое лицо, — что, даруй я тебе свободу, ты бы осталась? Отказалась бы от возможности покинуть это место живой и невредимой?

Все еще дрожа, медленно киваю, едва дыша от страха перед тем, что собираюсь сказать. Но слова должны быть озвучены. Он должен знать.

— Да, я бы осталась, — шепотом. — Потому что я знаю, что тогда будет с вами.

Так мало слов, но и этого более чем достаточно. Возможно, я только что подписала себе смертный приговор, но назад пути уже нет. Слово — не воробей…

Он смотрит на меня так, словно я только что подтвердила самые худшие его опасения.

— Не делай этого, грязнокровка, — шепчет он.

Он делает еще один шаг в мою сторону. Его глаза метают молнии, и в своей ярости он мало похож на человека.

— Не знаю, что вы…

— Ты прекрасно знаешь, о чем я! — Он приближается, заставляя меня отступать назад, к стене. Его лицо белее мела от ярости. — Я больше не поддамся!

— Но почему? — Все еще размеренно отступая назад, спрашиваю я. — Почему нет?

— Ты знаешь, почему! — Кричит он, повторяя слова, что сказал мне однажды. — Всю свою жизнь я посвятил истреблению таких, как ты, с лица земли! Я убил сотни — нет, тысячи! — магглов и грязнокровок. Я вырывал плачущих детей из рук их рыдающих матерей! И посылал проклятья в спину безоружных и невинных людей!

Пытаюсь уйти с его пути, его настроение приводит меня в состоянии паники.

— Но вы не должны были! — С отчаянием в голосе возражаю я. — У вас был выбор…

Он бьет меня наотмашь по лицу. С криком падаю на пол, и он, склонившись надо мной, выворачивает мое запястье, заставляя смотреть ему в глаза. Сердце уходит в пятки от страха, когда я встречаюсь взглядом с его горящими ненавистью глазами.

— Не было у меня никакого выбора! — Шипит он. — А если бы и был, я горжусь тем, что творил, слышишь меня?! Я не успокоюсь, пока не уничтожу последнюю грязнокровку. И если мне предстоит убить еще сотни тысяч грязнокровкок, я буду убивать их снова и снова!

Меня трясет, слезы текут по щекам, но я продолжаю, как зачарованная, смотреть в его безжалостные серые глаза. Я знаю, кто он, знаю его, как никто другой, и неизвестно почему, но это чудовище становится частью меня.

— А как же я? — Голос ломается на последнем слове. — Что вы будете делать, когда Волдеморт отдаст прямой приказ убить меня?

Он напряженно замирает на несколько мгновений, и я вижу ужас в его глазах. Он напуган — это ясно, как Божий день.

Он резко отпускает моё запястье, будто обжегшись, и, поднявшись, отходит в другой конец комнаты и замирает, не смея повернуться лицом ко мне.

Поднимаюсь с пола на негнущихся ногах и, чем дольше смотрю на него, тем четче понимаю, что мы застряли в этом порочном круге навечно. Он — моя смерть. В прямом смысле, или в переносном, это уже не имеет значения.

— Господи, что же случилось с вами, что вы стали таким? — Шепотом спрашиваю его.

Спустя несколько секунд он поворачивается ко мне с издевательской усмешкой на губах, каким-то образом ему удалось прогнать страх, еще минуту назад плескавшийся в серых глубинах его глаз.

— Ничего, грязнокровка, — возражает он. — Ничего кардинального, что резко изменило бы меня, не происходило. Я таким родился. Я — это я.

Качаю головой, смаргивая некстати навернувшиеся слезы. Мы все же похожи. Теперь я, наконец-то, могу признаться в этом.

— Я тоже, — тихо произношу я. — Я тоже ничего не могу поделать с тем, кто я есть, Люциус. Я такой родилась. Это Я. Девушка, которой случилось родиться в семье магглов. Как вы можете ставить мне это в вину?

Медленно подхожу к нему, несмело переставляя ноги, но упорно надвигаясь на него.

— Мы не такие уж и разные, ты и я, — шепчу я, подойдя к нему достаточно близко и глядя в его безжалостные глаза. — Ты никогда не устаешь повторять это. Как ты можешь думать, что мы абсолютно разные, если все время говоришь, что мы похожи?

Он судорожно вздыхает и отворачивается от меня, нахмурившись. И когда он начинает говорить, его голос тверд, как скала:

— Я не…

Слова замирают на его губах, потому что я касаюсь ладонью его щеки.

Его кожа такая теплая, он закрывает глаза — всего на миг! — и позволяет мне повернуть его лицо к себе. И вновь в серых глазах плещется страх, но уже совсем иного рода. Создается впечатление, что он боится самого себя.

— Я — человек, Люциус, — страстно шепчу я. — Такой же, как и ты.

Совершенно не задумываясь о своих действиях, приподнимаюсь на цыпочки и касаюсь губами его теплых губ.

А затем, хоть он даже и не пошевелился, я обвиваю руками его шею в отчаянной попытке пробиться сквозь стену отчуждения, которую он сам воздвиг вокруг себя. Хочу, чтобы он оправдал мое заключение. Из-за него я уже давно не видела звездного неба и не дышала свежим воздухом, так пусть он хотя бы таким способом заставит меня вновь почувствовать себя живой.

Чувствую прикосновение его дрожащих рук, такое осторожное, словно он до сих пор не определился: оттолкнуть меня или обнять…

Прерываю поцелуй и заглядываю ему в глаза. И в этом огненном урагане сплелось всё, что я хотела знать — жгучее желание уничтожить меня и безудержная страсть. И этого более чем достаточно.

Его руки крепко обвиваются вокруг моей талии, притягивая ближе, и он целует меня, вжимаясь всем телом, целует так, что наверняка останутся синяки, но это будет потом. А сейчас мне все равно, даже если он вдруг решит убить меня и разом покончить со всем. Потому что его крепость пала, и его поцелуи — единственное настоящее в этом лживом и грязном мире.

Не прерывая поцелуя, он стягивает с меня платье, оголяя сначала плечи, затем руки, и ниже… пока оно бесформенной тряпкой не падает у моих ног. Сомнений не осталось. Мы снова готовы переступить черту. Иного и не следовало ожидать. Он — взрослый мужчина, а я всего лишь молодая девчонка…

Но… я боюсь. У меня еще с прошлого раза не сошли синяки.

Он поднимает меня на руки — так же, как в прошлый раз, — и несет к кровати. Его кровати.

Роскошные мягкие простыни ласкают кожу, но я не успеваю подумать об удобствах, потому что он опускается рядом со мной, окидывая взглядом, полным нежности и тепла. Не прерывая зрительного контакта, он освобождается от одежды, сбрасывая с себя эти бессмысленные показатели богатства и могущества.

Его кожа такая бледная, что мне кажется, его прикосновения должны быть ледяными, но нет, они теплые. И все же, его руки, касающиеся меня, исследующие каждый дюйм моего тела, обжигают меня сильнее, чем, если бы я окунулась в ледяную воду.

Молниеносным движением он оказывается надо мной, в его глазах явственно читается одно: «Моя. И ничья больше». И мне хочется убежать от этого взгляда, но я не смею. Он нужен мне. В этот момент он — настоящий. Искренний. Он идет против своих убеждений, и все из-за меня. Что может служить большим доказательством того, как много я для него значу?

Все еще пристально глядя мне в глаза, он раздвигает мои ноги, и я зарываюсь пальцами в его волосы.

Его глаза сверкают, и на мгновение мне кажется, что он видит страх в моих глазах так же отчетливо, как я сейчас вижу желание в его.

Он входит в меня, и это все еще немного больно, но не так, как было в первый раз. И на этот раз я не кричу, а касаюсь слегка дрожащей ладонью его щеки и притягиваю для очередного поцелуя. Я хочу, чтобы он целовал меня. Потому что когда он целует меня, я могу притвориться, что мы обыкновенная, нормальная пара, что мы дорожим друг другом и, возможно, даже любим друг друга, что мы вовсе не два отчаянных, погрязших во взаимной ненависти и чувстве вины, одиноких человека.

А на самом деле, мы именно такие. Наша ненависть друг к другу не имеет границ.

Все совсем не так, как должно было быть. Я не с Роном, не с тем, кого люблю, и кто влюблен в меня. Я с Пожирателем Смерти, человеком, убившим моих родителей, пытавшим меня снова и снова, беспощадно и безжалостно…

Но у меня нет выбора.

Прервав поцелуй, он переворачивается, — и я оказываюсь сверху, — и начинает медленно двигаться внутри меня. Ловлю его ритм, он крепко сжимает меня в объятьях, так крепко, что тут же начинают проступать синяки там, где он касается меня. Он кусает меня за шею, больно впиваясь зубами в кожу, и я вскрикиваю от боли, но ему все равно. Ублюдок. Ему всегда нравилось причинять мне боль.

Он отстраняется, и в уголке его губ блестит капелька крови. Моей крови. Грязной крови.

Он опускает одну руку между нашими телами, и каждая клеточка моего тела взрывается ярким фейерверком пронизывающего наслаждения, когда он касается меня там. Глухой стон исходит из глубины его груди, и я вторю ему, комната кружится и расплывается перед глазами, становясь причудливым калейдоскопом ярких пятен. Я будто взлетела к звездам и теперь стремительно падаю вниз, полыхая яростным огнем…

Электрический разряд пробегает по оголенным нервам, я вся горю и не могу вздохнуть под шквалом невероятных ощущений. Его пальцы впиваются в кожу на бедрах так сильно, что, кажется, еще чуть-чуть и она лопнет, и моя кровь тонкими ручейками устремится прочь из тела…

Он наращивает темп, я цепляюсь за его плечи изо всех сил, и пару мгновений спустя он с громким стоном рывком насаживает меня на себя. Наши крики сливаются и тонут друг в друге…

Все стихает.

Прижимаюсь лбом к его плечу. Никто из нас не шевелится, наши тела все еще тесно переплетены, и я не знаю, что сказать, или думать, или чувствовать…

Чувствую его тяжелое и горячее дыхание на своем плече. Он поднимает руку и сильнее прижимает мою голову к себе.

Минуты текут, но мы словно застыли. Внезапно я вспоминаю, о чем хотела спросить его.

— Почему ты повел меня туда? — Слабо шепчу я.

Несколько томительных секунд в ожидании. Одна его рука покоится на моей спине, другая по-прежнему лежит на затылке. Он вздыхает, и я чувствую слабое дуновение на своем обнаженном плече.

— Я хотел, чтобы ты осознала, насколько низко готовы пасть такие, как я, наказывая тех, кто отказывается им подчиняться.

Открываю глаза и отстраняюсь от него, чтобы заглянуть в затянутые дымкой серые глубины.

— Но я уже давно знаю это, — шепотом. — Ты не раз лично демонстрировал мне это, помнишь?

Он качает головой:

— Но, в то же время я защищал тебя, возможно, даже больше, чем ты знаешь, — он пристально смотрит мне в глаза, а затем отворачивается. — Но после того, что мы сделали…

Он не спешит продолжать. Глубоко вздохнув и все еще не глядя на меня, он заканчивает мысль:

— Я не смогу больше защищать тебя, Гермиона.

Его слова вселяют в меня панический ужас, но я знаю, что это уже не важно. Ничто больше не имеет значения. Потому что он вновь назвал меня по имени. Он может сколько угодно отнекиваться и отрицать, но он, наконец-то, увидел во мне равную, увидел во мне человека. Это стоит всего, что было, есть и будет. И этого вполне достаточно. Одно лишь знание этого защитит меня. И спасет.

Разжимаю объятия и скатываюсь с него. Мы лежим рядом, глядя на балдахин над нами, но наши тела не касаются друг друга, за исключением сплетенных пальцев рук. Он сжимает мою ладонь так сильно, что в этот миг я, как никогда, уверена, он никогда меня не отпустит…

Никогда.