Эгоист

Глава 47. Майк

Октябрь

Гран-при Катара, Лосаил

Температура воздуха максимальная из возможных. Пот стекает градом по спине, ткань буквально вросла в кожу, что её невозможно отодрать. Система охлаждения не работает. Либо сломана, либо не знаю что, но сидеть в кокпите, вести машину, быть сосредоточенным – за гранью реальности.

Меня тошнит. В прямом смысле этого слова, содержимое желудка подступает к горлу на поворотах. Перед глазами часто темнеет, и, возможно, на миллисекунды я даже теряю управление.

Мышцы шеи онемели от тонны нагрузки. Тело не справляется, несмотря на многочисленные тренировки, которые проходит пилот.

Задница горит. Мне нечем дышать.

Еще никогда я не чувствовал такого обезвоживания, как сейчас. Даже в самых жарких странах, даже при температуре в 50 градусов в своем тесном пространстве. Было тяжело, не спорю. Но в эту самую минуту, первый раз за всю карьеру, у меня укореняется мысль сойти с трассы досрочно. Потому что, мать мою, я умираю.

Это трасса – портал в ад.

А мы боремся. Гоним триста километров в час, входим и выходим из поворотов, пробуем обгонять.

Боги, не иначе.

Инженер: Все в порядке?

Радио включено. Прогоняю огненный воздух пустыни с песком через легкие, паршивый вкус. Еще чувствую машинное масло и бензин.

Хочется пить, а вода вся закончилась еще пару кругов назад.

Инженер: Ты идешь уверенно, приятель. Если продолжишь в том же темпе, то мы сможем взойти на подиум. Осталось немного.

Купер пытается поддержать. Им наверняка тоже невесело. Царит высоковольтное напряжение между каждым членом команды.

Я: Ок.

Все, что могу ответить. Просто чтобы знали, что я… Жив, например.

Один пилот сошел с трассы. Его тут же проводили в кабинет медпомощи. У другого сход через еще три круга. Он изнеможден и тоже находится под присмотром медиков.

Если такое нас будет ждать каждый год, я отказываюсь участвовать в этом Гран-при.

До начала гонки у Фишера возникла проблема с тормозами, он не принимает участия в соревновании.

Черт, я ему сейчас завидую.

Инженер: Сафин в двух секундах от тебя. План А?

Он смеется надо мной?

Жаль, что пилоты не могут переговариваться по радио между собой. Я определенно бы сейчас спросил Тима, каково ему? Сомневаюсь, что он чилит.

Я: План А?

Уточняю. Он значит атаку, если есть на то возможности, как, например, хороший ресурс шин.

Инженер: Мы понимаем всю ситуацию, Майк. Но ты реально можешь попробовать.

Что ж, у Тима чистый воздушный поток – он едет первым, – если, конечно, находясь в пустыне такое возможно. Но что у него с шинами? А с состоянием? Две секунды это и правда не так много, учитывая, что я уменьшал наш разрыв, как только сменил покрышки на питстопе.

Mamma mia, я и правда Бог.

Я: Принято.

Засранцы! Вас бы сюда.

Вполне допускаю, что у меня открылось второе дыхание, потому что видеть стал четче. Появилось вроде дыхания. Пусть тело и чувствует себя еще сплющенной лепешкой. Руль чувствуется как бетонная плита, которая наваливается на грудину, а ты еще и вращать ею должен.

Но… Лучший круг остается за мной. Значит, разрыв сокращается.

Инженер: В этом темпе ты нагонишь Сафина через 5 кругов. Он довольно быстр.

Пять, сука, кругов!

Убираю по две десятых секунды с каждого круга и правда доезжаю до Тима через пять кругов. Он будто не пытался оторваться.

Между нами возникает борьба. Атака. Он закрывает калитку. В следующем повороте занимаю внутреннюю траекторию, Сафин жестко оттесняет.

Козел!

Сердце выпрыгивает из груди. Оно в ошметки. Конечно, такая нагрузка.

Газ. Много газа. Шлем сжимает голову до тупой боли в висках. В ушах бьется пульс, кровь хлещет фонтаном.

Снова атака. Не могу же я бросить все, когда до финиша чуть-чуть. А там уже и медики, медсестрички… Упс, о чем это я? Мы в Катаре. Здесь даже вместо шампанского сладкая газировка!

Трибуны ревут.

Мне чертовски хочется обогнать Сафина. Такой путь проделал. В прямом смысле прошел все круги ада.

А потом… Теряю скорость. Что логично. Столько бесполезных попыток обгона, сожженные шины…

Клетчатый флаг Тимур проезжает первым. Я вторым. Отрыв шесть десятых секунд. Третьим – Алекс Эдер.

Сафин вообще в этом году, как с королевой помирился, жару дает. Гонит и сражается, как одичалый. Безумный подкаблучник.

В комнате отдыха непривычно тихо. По телевизору показывают самые эпичные моменты, а Эдер развалился на полу. Кепка на лице прикрывает глаза. Рядом пустая бутылка из-под воды.

Чтобы Алекс вот так разваливался, когда вокруг камеры? Черт, он точно не в себе.

Я ложусь рядом. От плитки холодит.

– Ты как? – спрашиваю.

– Beschissen (Нем.: хуево).

Я не знаю немецкого, но, думаю, ему не очень хорошо.

– Ты? – Алекс не поворачивает головы.

– Что-то мне подсказывает, что так же.

Сафин заходит к нам через минуту и так же ложится рядом. Что ж, еще одна порция мемов подъедет в сеть.

– Мы выжили? – обезвоживание меняет голос. Так сразу и не поймешь, что он принадлежит Сафину.

Алекс мычит, я подхватываю. Говорить и правда сил нет.

Я не хочу выходить на подиум за наградой – там нужно будет улыбаться, – и идти на вечеринку или что они там нам придумали, учитывая, в какой стране мы находимся.

Поэтому после награждения заваливаюсь в номер. Тимур приходит ко мне через час. Мы все еще выглядим разбитыми, с кругами под глазами.

В мусорном ведре две пустые пластиковые бутылки.

– Я нашел ее. Ну, не я лично… – устало усмехается.

То есть из всех возможных дней после ее побега, она решилась найтись именно в этот, когда я не соображаю, не живу, и в целом не могу адекватно отреагировать на такую новость…

Вот дрянь…

Тим плюхается на кровать и откидывается на спину. Молчит.

– Кого «ее»?

Я, конечно, прекрасно знаю, про кого речь. Моя усталость принимает такие масштабы, что пропадает всякое желание и опускаются руки. Я вот-вот готов уже сдаться.

– Жемчужину твою.

В горле вновь сухость, с которой удалось справиться только минут пять назад. А с гонки прошло несколько часов.

Пальцы на руках подрагивают.

Я мечтал услышать эти слова долгие недели назад. Месяцы назад!

– И… Где?

Как она? С кем? Чем живет, чем дышит? Вспоминала меня? Я бы хотел, чтобы да. Чтобы извелась вся, исстрадалась. Вот такой вот я жестокий. Тоска все внутренности разрывает на куски, как голодный уличный пес.

Сафин протягивает мне сложенную бумагу. Раскрываю. Застываю. Лишь моргаю. Глазами дырявлю несколько надписей.

Вот он, тот момент, которого я ждал. Горючее тепло заменяет собой все жидкости в теле. Я воспламеняюсь и от боли, ломоты боюсь пошевелиться, чтобы не умереть.

Казалось, сегодня на трассе я почти это сделал. Но крошечная записка с адресом Тани в разы сильнее бьет. Беспощадно.

Около меня не дежурят медики, у меня нет шанса выбыть из гонки. Она снова смогла прокрутить меня с моими чувствами через мясорубки, не прилагая абсолютно никаких усилий.

– Так просто? – спрашиваю, не глядя на друга. Я все еще скольжу взглядом по адресу. Заканчиваю, возвращаюсь к началу. И так по кругу.

Сафин хмыкает.

Быстро бросаю свои вещи в чемодан и выметаюсь из номера. Ловлю такси, параллельно пишу Паоло о билетах и прочее.

Уже в самолете раскрываю истрепанную бумагу. Она рассыпется в следующий раз.

Снова читаю написанное. Хотя зачем читать. Я выучил все до последней буквы. Каждую ошибку воспроизвожу без ошибок.

Париж – город любви. Песня о любви. Красная роза – символ любви. Дальше цитата из книги, про любовь. Сердце океана – аллегория любви. Украшение из фильма «Титаник», Варька подсказала. Я же ненавижу все эти сопливые драмы.

Подскакиваю с места, когда в голову ударяет ответ на загадку. И тут все просто?