Энцо Феррари. Биография

Глава 5

Пока холодная, туманная зима 1931 года понемногу уступала в Эмилии дорогу ранней весне, у Энцо Феррари были все причины полагать, что его Scuderia благополучно достигла половой зрелости и теперь готова к успешной юности, хотя в этом деле очень многое зависело от Яно и остальных сотрудников гоночного департамента Alfa Romeo. Если новая «8C» будет работать так же хорошо, как на ранних испытаниях, то первые места им обеспечены. Однако с каждым днем правительство Муссолини требовало переброски все больших средств и кадровых резервов на проектирование и разработку военной техники в ущерб автомобильному аспекту деятельности компании, который теперь сильно страдал в свете творившегося по всему миру экономического хаоса.

Однако деятельность Scuderia продолжалась с привычной изолированностью от более серьезных аспектов жизни. Все внимание было сосредоточено на гоночном предприятии, и каждый новый день Феррари начинал в главной автомастерской на первом этаже, закопченном, грязном помещении, битком набитом токарными, шлифовальными и фрезерными станками на ременных приводах, запускаемых рукоятками, которые рядами возвышались до самого потолка, словно стальные стропила. И он по-прежнему много времени проводил в разъездах, мотаясь в Милан и в священные чертоги Alfa, чтобы продвигать дело Scuderia. Он забирал у завода дополнительные запчасти, получал технические консультации, а также лоббировал выделение конюшне одной из желанных новых «8C».

Хорошие новости пришли, когда завод решил, что Scuderia надо передать два спорткара «8C-2300» для участия в предстоящей Mille Miglia. Для Феррари это был большой успех. Он чувствовал, что его одного удостоили чести обставить дебют роскошной машины, но менеджмент Alfa руководствовался другими причинами, выходившими за рамки исключительно щедрости. Машины подготавливались второпях, и Яно не был убежден, что они готовы к гонкам. Следовательно, если Scuderia Ferrari выставит их на соревнования от себя, всю вину за позорную неудачу можно будет возложить на конюшню, квартировавшую на Виале Тренто и Триесте, а не на официальный гоночный департамент Alfa в Портелло.

Феррари, конечно же, был готов пойти на этот риск, хотя «8C» под управлением Нуволари и Аркангели должны были получить поддержку от не менее чем восьми других автомобилей старых моделей, включая и отлично показавших себя «1750-х» под управлением Кампари, Бордзаккини и Тадини. Соперниками их были громадный 7-литровый «Mercedes-Benz SSKL» с наддувом, рулил которым Руди Караччьола, а также брутальный 5-литровый «Bugatti» Варци. Как ожидалось, толком не протестированные «Alfa» вскоре столкнулись с проблемами с шинами и отстали. Но Варци рано сошел с дистанции, и только Кампари удалось удержаться на боевом расстоянии от Караччьолы, который и победил, показав рекордную скорость. Он стал одним из трех неитальянцев, выигравших эту сложную гонку. Кампари пришел к финишу вторым, уступив немцу целых 11 минут.

Череда слабых результатов и мелких бедствий продолжала преследовать команду вплоть до 24 мая, когда на Гран-при Монцы дебютировала облегченная, одноместная версия «8C» с открытыми колесами и узким кузовом. Гонка должна была продолжаться десять часов, из-за чего Нуволари потребовалось объединить усилия с Кампари и вместе управлять новой машиной, тогда как Бордзаккини и «Нандо» Минойя должны были сесть за руль второй «8C». Также в колоде был другой монстр, двухмоторная «Alfa Tipo A» — хот-род с двумя двигателями от «1750-х», установленными один к другому и развивавшими, как считалось, 230 лошадиных сил. Все три эти великолепные машины были выставлены на гонку от завода, а персоналу Scuderia Ferrari остались лишь роли статистов. Во время свободных заездов Феррари наблюдал, как перед разогревочным кругом весельчак Аркангели забирается внутрь «Tipo A». Аркангели был знаменит своим веселым и демонстративно нерелигиозным поведением за пределами трассы, но в тот день было не до шуток. «Джиджоне» на скорости вылетел с трассы на затененном деревьями повороте Монцы, носящем название Лесмо, и его выбросило из кабины «Tipo A». Гонщик погиб. И хотя он участвовал в Гран-при не под флагом Scuderia, этого любимого многими пилота считали частью семьи. Траур был долгим и очень эмоциональным. Разумеется, Энцо Феррари не впервые столкнулся со смертью на гонках. Утрата Сивоччи, его первого наставника в деле, едва ли забылась, как и шокирующая смерть Антонио Аскари во Франции. Феррари был в Монце и в 1928 году, когда богатый итальянский спортсмен Эмилио Матерасси потерял управление над своим 1,5-литровым «Talbot» на главной прямой трассы и врезался в собравшуюся толпу, убив себя и еще 23 зрителя. Но гибель Аркангели, бывшего членом Scuderia и фигурировавшего в планах на предстоящий сезон, стала первым случаем, когда смерть пилота коснулась лично Феррари.

Несмотря на страшную утрату, Alfa Romeo сумела в тот уик-энд добиться громкого триумфа. «8C» оказались быстрыми и надежными, по итогам продолжительной гонки они заняли первое-второе места и таким образом получили прозвище «Monza», а кроме того, вдохновили мастеров на создание разнообразных вариаций машины.

С течением сезона и усилением бремени военных обязательств, выпавших на долю завода, Scuderia стала теснее сотрудничать с гоночной программой Alfa. Более того, сам босс вернулся к участию в соревнованиях. В июне 1931-го в ходе подъема в гору Боббио-Монте Пениче Энцо Феррари, управляя специальной версией «8C-2300 Mille Miglia» с кузовом от Zagato, показал быстрейшее время на тринадцатикилометровом подъеме и, таким образом, одержал последнюю победу в своей несколько усеченной и неубедительной гоночной карьере.

Но потом до него дошли даже еще более важные новости, с личного фронта. Лаура была беременна. Трудно сказать, было ли пополнение семейства запланированным, поскольку они с Лаурой были женаты десять лет и ранее ничто не указывало на то, что они планируют заводить детей. Однако под давлением фашистов, требовавших заводить семью с детьми и затруднивших аборты — а то и вовсе сделавших их невозможными, — у Энцо не оставалось выбора, кроме как принять появление нового Феррари, поселившегося в маленькой квартире с двумя спальнями на втором этаже гаража.

Однако ему все так же предстояли гонки, подготовка машин к ним и необходимость удовлетворять запросы клиентов. Понемногу его предприятие начинало обретать некоторую изысканность и определенный имидж, отделявший его политику и автомобили от завода Alfa. Механики команды начали делать свои особые модификации Alfa, хотя им по-прежнему не разрешалось заниматься собственно производством новых деталей, которые могли бы заменить те, что изготавливались на заводе в Милане. Однако рядом с серийными номерами начали появляться инициалы «SF», которыми помечались все ключевые компоненты моторов, шасси и приводных механизмов и которые должны были упростить сборку и стать своего рода символом королевского одобрения автомобилей, готовившихся механиками в Модене. Scuderia также удалось обзавестись парой неплохих грузовиков, с помощью которых осуществлялась транспортировка гоночных болидов к местам гонок. На моделях «Lancia 254» и «Ceirano 45» были установлены специальные закрытые кузова, произведенные Carrozzeria Emilia. В них можно было перевозить на дальние расстояния гоночные автомобили плюс запчасти к ним. Ярко-красные бока больших грузовиков были украшены названиями спонсоров, причем Pirelli досталось самое видное место.

Энцо Феррари предстояло предпринять последнюю попытку добиться успеха в гонках, и итог этой затеи красноречивым образом продемонстрировал ему, почему его будущее — за офисным столом, а не за дрожащим рулем гоночной машины. Гонка называлась Circuito delle Tre Province — он уже дважды безуспешно принимал участие в этом региональном этапе. Трассой был один полный круг длиной в 127 километров, проходивший вокруг Апеннин юго-западнее Болоньи. Далее он пересекал перевал Абетоне, расположенный на высоте более 1200 метров, и завершался там же, где и стартовал — в маленьком городке Порретта. Серьезных соперников у Scuderia не было. Бордзаккини вместе с Феррари получил большой спорткар «8C-2300», тогда как Нуволари досталась маленькая «1750-я».

Эта гонка стала классическим примером того, насколько трудно было опередить Нуволари, и неважно, как мало шансов на итоговый успех у него было. До последней минуты он не мог принять решение, стоит ли ему участвовать в столь незначительном событии: он сообщил своему стародавнему механику и Санчо Пансе по имени Децимо Компаньони о том, что совершенно незнаком с трассой, а следовательно, босс, дважды гонявшийся здесь прежде, будет иметь над ним серьезное преимущество. Однако он все равно проинструктировал Децимо подготовить машину к старту следующим утром.

К тому времени как он и Децимо пересекли на своей «Alfa» финишную черту, и Феррари, и Бордзаккини уже сошли с трассы. (Как и в случае с Mille Miglia, победитель гонки определялся в соответствии с затраченным на прохождение трассы временем.) Подгоняемый толпой кричащих зрителей Нуволари рванул с места в ожесточенную погоню. Небольшой отрезок дороги, испещренной выбоинами и ямами, шел параллельно железнодорожным путям, а затем пересекал их переездом со шлагбаумом. Двигаясь на абсурдно высокой скорости, Alfa наскочила на кочковатые пути и подпрыгнула, вылетев на малую орбиту. Децимо видел, что падение неизбежно, и ухватился за пару рукояток, находившихся в кокпите, чтобы удержаться (в те времена никто не надевал ремней безопасности). Но столкновение оказалось слишком мощным. Рукоятки оторвались, и несчастного механика выбросило на хвостовую часть машины. Ему едва удалось избежать попадания под колеса взбесившегося болида. Нуволари ударил по тормозам, чтобы остановиться и оценить понесенный урон. Столкновение сломало систему рычагов дроссельной заслонки и погнуло подвеску автомобиля.

Децимо быстро починил тягу дросселя с помощью подручных средств — в данном случае кожаным ремнем, — и тандем дальше повел свою «Alfa»; Нуволари работал тормозами и коробкой передач, пока Децимо одной рукой дергал за импровизированный трос дросселя, а другой держался за машину. Но рукоятки оторвались, и это значило, что ему пришлось держаться за машину с внешней стороны. Это, в свою очередь, привело к тому, что летевший навстречу гравий и камешки сдирали ему кожу с руки. Превозмогая боль, Децимо убрал руку, чтобы перевязать кровоточащую плоть своим носовым платком.

Через пять километров пути они увидели машину Бордзаккини, недвижно стоявшую на обочине трассы. Теперь им оставалось обогнать только Феррари. Децимо утверждал, что догнать его будет невозможно, что только раззадорило Нуволари, начавшего гнать еще быстрее. Они преодолели извилистый перевал Абетоне, едва сохраняя контроль над своей «Alfa» в крутых поворотах над обрывами, от которых не защищали никакие отбойники — их попросту не было. На контрольной точке в Сестоле их проинформировали, что у Феррари 40-секундное преимущество. До финиша в Порретте оставалось каких-то 35 километров, и шансов сократить столь внушительное отставание от более мощной машины за столь короткую дистанцию не было практически никаких. Но благодаря стараниям Децимо, натягивавшего свой ремень до предела, и скорости Нуволари, швырявшего «Alfa» в повороты на полном ходу, они стали стремительно сокращать дистанцию. Когда они проносились через финишную линию, за ними наблюдал пораженный Феррари, с лица которого наверняка не сходила недоуменная ухмылка, ведь победа ускользнула от Энцо — все решили лишь несколько секунд. Эта гонка стала заключительной в карьере Феррари, хотя его гоночная лицензия (N° 16), выданная Автомобильным клубом Италии, действовала в течение еще нескольких лет. Он объяснял, что рождение сына стало причиной завершения им карьеры, но это утверждение стоит воспринимать скептически. Много лет спустя он писал: «Я принял решение больше не участвовать в гонках в январе 1932 года, когда родился мой сын Дино. Моей последней гонкой предшествующего сезона стал подъем в гору Боббио-Монте Пениче 14 июля. На холмах над Пьяченцой я дебютировал на новой «Alfa Romeo 2300», спроектированной Яно, и привел ее к победе. Но в тот день я пообещал себе, что, если мой сын явится на свет, я перестану участвовать в гонках на машинах и посвящу себя делу организации таких гонок и соревнованиям на автомобилях. Я сдержал свое слово…

Более того, я не могу утверждать, что был выдающимся гонщиком. Уже в то время меня посещали сомнения на этот счет, потому что я знал, что ношу в себе громадное препятствие своей гоночной карьере. Водя машину, я относился к ней уважительно. Когда кто-то хочет добиться в гонках блестящих результатов, ему необходимо понимать, когда нужно обращаться [с машиной] жестко и без церемоний… Подытоживая, скажу, что я был неспособен заставлять машину страдать. И эта вот

Типично напыщенная проза Феррари, имеющая мало отношения к истине.

В противоположность Этторе Бугатти, который был страстно увлечен эстетикой машин в духе Баухауса, Феррари никогда не выражал подобных сентиментальных чувств, если не считать приведенного выше отрывка, написанного, скорее всего, с целью оправдать те унижения, что ему доводилось испытывать в соперничестве с более быстрыми пилотами вроде Нуволари. Автомобили были лишь инструментами, не больше и не меньше, и они должны были прославлять имя Феррари на гоночных трассах по всей Европе. Своих автомобилей у него не было, за исключением совершенно невыразительных легковых седанов, а кроме того, он никогда не колебался, когда было нужно отправить успешный гоночный болид на свалку, как только тот устаревал.

Решение Феррари покончить с гоночной карьерой, вероятнее, было связано с меняющимися требованиями его карьеры и осознанием ограниченности своих талантов гонщика, нежели с крепкой, искренней любовью к новорожденному сыну. Без сомнений, тот факт, что Нуволари нагнал его на маломощном и побитом автомобиле, стал для Энцо предупредительным сигналом, указавшим на то, что его время и энергия принесут Scuderia гораздо больше пользы, если он не будет самолично рулить ее машинами.

Поэтому, когда гости в лице членов Scuderia, сотрудников Alfa и буржуа из «почетного эскорта» конюшни собрались в моденском Ristorante Boninsegna 21 ноября на ежегодный банкет, всем было понятно, что свою последнюю гонку Феррари уже отгонял. Но это почти не имело значения. В Монце только что была завершена длительная серия испытаний шин Pirelli, большая часть которых проходила при непосредственном участии Нуволари. Испытания лишь сильнее упрочили положение Scuderia как сильнейшей гоночной организации, и обеспечили ей доступ к лучшей резине, которую выпускала эта престижная итальянская марка.

Ежегодный банкет становился традицией, прочно входившей в распорядок компании Феррари. Рестораторы подготавливали особое меню для гостей, а сами блюда подавались в сочетании со многими литрами «Ламбруско». Председательствовавший на банкете Феррари с характерным для себя чутьем на театральность устраивал длинные и эмоциональные представления пилотов, произнося нараспев их имена и вручая каждому золотую цепочку с именным жетончиком. Короткой, но красноречивой хвалебной речи был удостоен павший товарищ, «Джиджоне» Аркангели, после чего механики команды получили серебряные запонки и денежные бонусы. Феррари также раздал собравшимся первое — как окажется впоследствии, из многих — издание личных воспоминаний, посвященных прогрессу команды: итоги сезона, изложенные в его фирменном лаконичном, хорошо натренированном и местами даже загадочном стиле, который он за годы отточит до совершенства, превратив в отдельный подвид искусства. Озаглавленная «Duo Anni di Corse» («Два года гонок») маленькая книга содержала иллюстрации за авторством доктора Тести, по-прежнему остававшегося миноритарным акционером Scuderia и понемногу превращавшегося в жаждущего признания талантливого фотографа-любителя. Его документальные свидетельства первых кампаний команды обеспечили историков невероятно ценной информацией о тех бурных временах.

Во втором сезоне конюшня, по словам самого Феррари, добилась относительно скромных успехов. Команда упрочила свое положение доверенного подчиненного Alfa Romeo в гоночных войнах и тем самым получила доступ к последним технологическим достижениям и лучшим машинам завода. Что лучше, самый популярный гонщик Италии выступал в составе Scuderia, а внушительный бюджет, сверстанный для нужд команды, позволял Феррари подойти к началу сезона 1932 года с большими надеждами.

На предстоящий год состав команды пополнится новым именем, а кроме того, будет расширен охват гоночных соревнований. Пьеро Таруффи был 26-летним чемпионом по мотогонкам, имевшим впечатляющее резюме. У него была докторская степень в промышленном проектировании (что даже в одержимой регалиями и титулами Италии считалось серьезным академическим достижением), а кроме того, он был умелым теннисистом-любителем, гребцом, бобслеистом и лыжником. В 1931 году Таруффи выступил в составе Scuderia в двух малозначимых заездах, и в обоих победил. В предстоящем году он планировал сменить дальнейший курс своей карьеры и переключиться с мотогонок на автомобильные гонки. Это подтолкнуло Феррари к расширению сферы деятельности и включению в состав Scuderia небольшой конюшни гоночных мотоциклов. По иронии судьбы, крепнувший воинственный шовинизм Феррари в этой ситуации был вынужден уступить нуждам команды, и он все-таки приобрел небольшую флотилию из 500-кубовых английских мотоциклов для Гран-при Norton and Rudge. В то время итальянские производители мотоциклов попросту не выпускали машины, которые могли бы соперничать с лучшими образцами из Англии, и команда приняла решение закупиться за морем. Эти попытки Scuderia добиться успеха в мотогонках растянулись на три сезона — 1932, 1933, 1934 гг. — но в историю конюшни вошли лишь маленькой заметкой на полях. 14 апреля 1932 года Таруффи выиграл Гран-при Европы на Norton 500, а другие гонщики, ведомые Джорандо Альдригетти и Гильельмо Сандри, одержали победы в ряде региональных этапов, проходивших на север Италии. Но в целом двухколесная авантюра конюшни осталась в памяти лишь как недолгое увлечение, резко контрастировавшее с автомобильной сферой деятельности Scuderia Ferrari, становившейся все более профессиональной и серьезной.

В канву эволюции команды, все дальше отходившей от дилетантизма, вписывалось и удаление от дел в Scuderia основателей, стоявших у ее истоков — Марио Тадини и братьев Каньято, покинувших конюшню зимой 1932-го. Сначала Тадини продал свою долю в предприятии Альфредо Каньято, который, в свою очередь, продался богатому пьемонтскому дворянину графу Карло Феличе Тросси. Тросси, человек с длинным носом и всегдашней трубкой во рту, задумчивым взглядом и копной зачесанных назад черных волос, был уникальной личностью. Имевший громадное состояние, источниками которого были банки и земельные активы, Тросси являлся большим поклонником автомобилей и спорта. Его фамильный замок в Гальянико, неподалеку от Бьеллы, был оборудован гоночной мастерской, доступ в которую закрывал подъемный мост. Там граф часто присоединялся к небольшой свите своих механиков, чтобы поработать над своими автомобилями — всегда в паре льняных белых перчаток! «Диди» Тросси, как его называли равные по статусу, заменил Каньято на должности президента Scuderia, но этот титул был, по сути, лишь почетным званием. Энцо Феррари заправлял всем предприятием, а Тросси выступал лишь в роли источника финансирования и гонщика, которого можно было привлекать дублером основного состава на более важные гонки и на которого можно было рассчитывать в незначительных гоночных соревнованиях.

19 января 1932 года Лаура родила Феррари первенца. Это был мальчик с тяжелыми веками, доставшимися от отца, и выдающимся, слегка скошенным книзу носом своей матери. Ему дали имя Альфредо в честь покойного брата Энцо и незамедлительно прозвали Дино. С самого рождения он был хрупким, болезненным ребенком. Нет сомнений, что его отец оторвался от рутинных хлопот управления Scuderia на достаточно длительное время, чтобы как следует отпраздновать пополнение в семье. Однако весьма трудно поверить, что в этот период интенсивного, лихорадочного роста компании Энцо Феррари, бывший, по собственному признанию, плохим мужем и, по косвенным свидетельствам, невнимательным родителем, тратил много времени на слепую любовь к своему новорожденному сыну.

Неотложные дела включали в себя подготовку обновленных «Alfa Romeo 8CM» к предстоявшей в скором времени Mille Miglia. Старые связи с фирмой-производителем карбюраторов Memini были порваны, и уже формировались новые — с фирмой Эдоардо Вебера, находившейся в Болонье. Новое сотрудничество породит на свет уникальный веберовский дизайн двухдиффузорных карбюраторов и принесет громадные дивиденды обоим предприятиям. Ferrari будут оснащаться карбюраторами Вебера вплоть до 1980-х годов, когда их заменят топливные инжекторы, и во многом автомобили марки были обязаны своими внушительными лошадиными силами высочайшему качеству комплектующих от Weber. В начале 1932 года Феррари запустил совместный исследовательский проект в сотрудничестве с Weber и Shell Oil, чтобы побольше узнать о связи между разными видами топлива, индукции и дизайном камер сгорания. Это исследование принесет долгосрочные дивиденды всем трем фирмам.

К тому моменту Mille Miglia уже превратилась из рядовой автогонки по дорогам Италии в общенациональную манию. Миллионы зрителей, порядок в рядах которых поддерживали легионы чернорубашечников, ополченцев и карабинеров, выстраивались вдоль трассы, оккупируя даже самые отдаленные ее горные участки. Победителя ждали слава и богатство — равно как и тех, кто построил чемпионскую машину. Alfa Romeo доминировала в Mille Miglia вплоть до прошлого года, когда она потерпела позорное поражение от рук немцев, и теперь ответственность за возвращение Италии на вершину было возложено на широкие плечи Энцо Феррари.

Вновь менеджмент Alfa Romeo призвал в ряды своей официальной команды Нуволари, Бордзаккини и Кампари, тогда как Феррари была поставлена задача обеспечить им внушительную поддержку еще пятью «8С» с главной машиной под управлением Тросси, тремя «1750-ми» и одной «1500-й», отданными на откуп братьям Каньято. Гонка началась в раннеутренние часы в Брешии и завершилась в том же городе почти пятнадцать часов спустя. В этот короткий период вся Италия либо не отлипала от радиоприемников, либо толпилась вдоль отрезков трассы, устремляя прищуренные взгляды в облака пыли и летевшие за проносившимися машинами камни и затыкая уши от рева моторов без глушителей. Победу одержал Бордзаккини, побивший рекорд Караччьолы, установленный годом ранее, и тем самым смывший позор от победы Mercedes-Benz. Тросси пересек финишную черту вторым в компании своего друга и соседа-аристократа маркиза Антонио Бривио Сфорцы, выступившего в роли второго пилота и штурмана.

Пока тепло поздней весны распространялось по всей долине реки По, Scuderia открывала свою уже привычную многоэтапную кампанию по Италии: члены команды готовились соревноваться в самых разных гонках, значимых и не очень, длинных и коротких. Ни один из этих этапов не был достаточно важным, чтобы конюшня смогла забрать свою первую скрипку у Alfa Romeo — на заводе Нуволари и Бордзаккини ожидали, когда Яно внесет последние штрихи в свое самое свежее творение, одноместную, monoposto, гран-прийную машину, официально названную «Tipo B», но тут же прозванную «P3». Этой стройной, гибкой, 215-сильной гоночной машине с двумя нагнетателями в моторе было суждено стать одной из самых знаковых вех в проектировании автомобилей за все времена. Под управлением Тацио Нуволари она победит в своей первой гонке 5 июня в Монце. Эта волнующая победа на Гран-при Италии стала триумфом для завода Alfa, и состоялась она без какого-либо участия Scuderia. Новые «P3» были эксклюзивной собственностью завода, который теперь был в большом долгу перед правительством Муссолини как с финансовой, так и с философской точек зрения, а посему Энцо Феррари и Диди Тросси довелось увидеть эскадру новых машин своими широко раскрытыми от удивления глазами лишь в боксах Монцы, куда они пришли простыми зрителями.

Пока Alfa Romeo отправляла свои болиды по трассам континента, чтобы соперничать там с Maserati и Bugatti на крупных Гран-при, Феррари оставалось только поддерживать жизнедеятельность фарм-команды материнской компании. Ассортимент его автомобилей состоял из теперь устаревших моделей «8C» и «1750», а в числе его пилотов остались лишь голодные до побед любители и амбициозные экс-механики. Это было время разочарований для Ferrari, которая всего годом ранее была в шаге от того, чтобы стать официальной гоночной командой завода. Но теперь, когда «P3» показала столь впечатляющий потенциал, а рассеянная, хаотичная политика завода в отношении гонок стремительно набирала обороты, у него не осталось другого выбора, кроме как отойти в сторону и терпеливо руководить работой своего выводка дублеров, стремясь одержать с ними столько побед во второразрядных соревнованиях, сколько было возможно.

В 1932 году самой знаменитой гонкой на выносливость в мире по-прежнему оставались 24 часа Ле-Мана. Организаторы заездов на дьявольски быстрой и сложной трассе Спа-Франкоршам в бельгийском Арденнском лесу долгое время пытались организовать гонку на выносливость, которая могла бы соперничать с Ле-Маном, и в июле они пригласили Scuderia поучаствовать в своем 24-часовом соревновании. Завод Alfa Romeo, почувствовавший вкус больших успехов с новой «P3», крепче привязал к себе Итальянскую Большую Тройку (к которой теперь присоединился еще и блистательный немецкий пилот Руди Караччьола), а своему моденскому «подразделению» поставил задачу вывести на бельгийскую гонку пару «8C-2300», оснащенных легковесными кузовами от Zagato. Участвовать в гонке должны были Таруффи и новичок Гвидо Д’Ипполито, в одной машине, и пара Бривио/Эугенио Сиена (ставший главным тест-пилотом команды) в другой. Эта гонка примечательна не только тем, что упомянутые выше тандемы завершили ее на первом-втором местах — сама гонка была второстепенной по значимости и была обречена навсегда таковой остаться, — но и тем, что на капотах машин Scuderia Alias впервые появилась эмблема с гарцующим жеребцом. Как уже было сказано, точное происхождение эмблемы остается неясным, но то, что она впервые появилась на публике именно в Спа — общеизвестный факт. Почему Феррари решил представить новый логотип на никому толком не известной гонке в маленькой стране вдали от дома — вопрос, который лишь усугубляет путаницу, но с того дня эмблема будет появляться на машинах Scuderia на всех соревнованиях и будет резко контрастировать с четырехлистным клевером, что уже давно украшал собой обтекатели автомобилей официальной заводской команды Alfa. Есть вероятность, что Энцо Феррари, почуяв, что успех новой «P3» способен оживить «официальный» интерес Alfa к автоспорту до такой степени, что Scuderia может быть исключена из ее дальнейших планов на гоночные соревнования, решил заложить основу для более крепкого и независимого образа своего предприятия, придумав ему собственный узнаваемый облик. Машины Scuderia были выкрашены в другой оттенок итальянского гоночного красного — более темный бордовый цвет, в противоположность алым машинам из Портелло. Кроме того, модели «8С», которые были у Scuderia, также были оснащены слегка отличавшимися креплениями передних фар, что делало их еще более визуально непохожими на заводские машины Alfa.

Но потешной игре, в которой машины и пилоты перемещались туда-сюда между двумя конюшнями, словно крепостные рабы, было суждено продолжаться и дальше. Едва команда возвратилась из Бельгии домой и провела встречу с Феррари, который не поехал с ней на этап, как ее проинформировали о том, что «Tipo B P3» уже едет к ним из Портелло, и ведет ее сам Нуволари. И вновь есть вероятность, что активная «политическая агитация» босса конюшни стала здесь решающим фактором, но, по всей видимости, одна из новых машин была предоставлена Scuderia в качестве награды за победу в Спа и должна была выступить в предстоящей Coppa Acerbo. Нуволари выиграл гонку без видимых проблем, а вот Таруффи попал в аварию, сильно повредив машину после неудачной попытки обогнать Бривио на ранней стадии. Судя по всему, между двумя гонщиками тлела вражда, вылившаяся в то, что Таруффи переусердствовал, не удержав машину на одном из быстрых поворотов неподалеку от небольшой деревни, стоявшей у трассы. Это породило напряжение в его отношениях с Феррари, который был готов терпеть дикие выходки только от Нуволари. Но, к облегчению Таруффи, его не стали исключать из команды. По иронии судьбы, считалось, что первым кандидатом на попадание в аварию в такой ситуации был как раз Бривио, но тогда ему удалось сохранить хладнокровие и добраться до финиша, пусть и с большим отставанием от лидера.

Несмотря на безумное количество гонок, в которых принимала участие команда, дела на Виале Тренто и Триесте велись неторопливо и без лишнего напряжения. Свидетельства той эпохи указывают на то, что сотрудники конюшни работали в неспешном итальянском стиле, много времени посвящая шуткам, долгим перекусам в ближайших тратториях, разглядыванию проходящих по улицам женщин, совместным сборищам на скоростные тестовые заезды по открытым участкам Виа Эмилиа, и регулярным играм в кости, устраивавшимся всякий раз, когда «Commendatore» — как тогда уже называли Феррари — отсутствовал в офисе или не следил за своими подшефными. Бацци, по-прежнему находившийся в штате завода, и Рампони регулярно совершали поездки из Модены в Милан и обратно, перевозя запчасти и последние технологические новшества. В мастерских стоял гул станков, шипение сжатого воздуха и лязг молотков, а едкие запахи масла, густой смазки, бензина для чистки запчастей, лака и растворителя для краски ощущались там постоянно. Руки механиков были постоянно грязными, отчасти по причине использования ими ламповой сажи для проверки качества уплотняющих прокладок.

Маленький офис Феррари постоянно полнился посетителями или представителями Alfa, из-за чего у него почти не оставалось времени на составление писем на печатной машинке, которые, кстати, всегда были подписаны чернилами фиолетового цвета. Этот цвет, как он сам объяснял, он использовал в память о своем отце, который всегда подписывался под юридическими документами нестираемым карандашом — благодаря их копиям, сделанным через копирку, складывалось впечатление, что чернила лиловые. Энцо будет пользоваться этим цветом до конца своей жизни. Наверху, в квартире, обитала другая составляющая его жизни: Лаура и малыш Дино, которые никогда далеко не отдалялись от какофонии звуков и шумов, грохотавших у них под ногами.

Личность человека, управлявшего предприятием, начинала обретать черты, которые останутся неизменными в течение всей его жизни. Хотя Феррари еще не было сорока, он твердой рукой руководил своим предприятием и порой был подвержен вспышкам гнева, обрушивавшимся на всех вокруг, словно летние грозы. Не вовремя закуренная сигарета, плохо сделанная деталь или опоздание работника могли вмиг переполнить чашу его терпения, отчего крепким, суровым мужчинам приходилось спешно искать укрытие, где можно было бы спрятаться от его гнева. В то же время он мог быть олицетворением благопристойности, умело трансформировал себя в обаятельного метрдотеля, когда того требовала ситуация. Так бывало, например, когда какой-нибудь знатный дворянин из фашистской партии приезжал в мастерские Scuderia проверить, как идут дела, или когда богатый клиент выражал заинтересованность в приобретении «Alfa Romeo» с особой модификацией кузова и был готов заплатить за это сверх положенного.

Энцо Феррари был на пути к превращению в виртуозного менеджера, управлявшего мужчинами, и не послушными, слабовольными мужчинами, а горделивыми, эгоцентричными, яростно соперничавшими друг с другом, чьи жизни, а может, и единственные причины их проживать, целиком и полностью зависели от автоспорта, самого требовательного и не прощающего ошибок спорта из всех. Если и был человек, досконально разбиравшийся в гранях уникальной человеческой слабости, которую греки именовали гибрис, то звали его Феррари.

Сезон клонился к своему завершению, и второй состав команды побеждал или занимал высокие места в разнообразных второразрядных гонках и соревнованиях на подъем в гору. Закрывалась кампания вновь в Ristorante Boninsegna 19 ноября, и Commendatore опять весь вечер произносил долгие речи и раздавал награды. Феррари раздал присутствующим памфлет, озаглавленный «Третий год гонок», в котором подвел итоги уходящего сезона. Автомобильные и мотоциклетные команды конюшни приняли участие в пятидесяти гонках и одержали ни много ни мало двадцать шесть побед. Но из этого списка можно было сделать очевидный вывод: среди побед не было ни одного выигранного Гран-при, ни одного международного соревнования спорткаров, ни одного престижного в Европе заезда в горы, никаких гонок, помимо незначительных клубных «пикников», по большей части проходивших не далее чем в одном дне езды от Модены. Едва ли о таком уровне конкуренции мечтал Феррари, когда основывал Scuderia. Он надеялся, что сезон 1933 года поднимет команду из пучины провинциальной безвестности к высотам континентальной гоночной славы. Сбудутся ли его чаяния?

Едва успели отметить Новый год, как из Милана пришли кошмарные вести. Многие месяцы Феррари слышал слухи о том, что Alfa Romeo собирается оставить участие в соревнованиях Гран-при. Реализация планов Муссолини по агрессивной колониальной экспансии в Африке — Эфиопия была приоритетной целью — была все ближе, и Alfa Romeo планомерно переключала своих инженеров и рабочих на производство материалов военного назначения. Что еще хуже, Депрессия уничтожала спрос на высокопроизводительные спортивные автомобили. Это сделало усилия международной гран-прийной команды по формированию собственного имиджа бессмысленными. В холодные дни эмильской зимы было объявлено, что не только официальная команда Alfa Romeo распускается, но и что мощная monoposto «P3» будет заперта в ангаре в Портелло и отправлена на покой. Навсегда. Феррари совершал многократные поездки на завод, где буквально на коленях просил о возможности забрать шесть изумительных машин, которые теперь пылились под брезентом, никому не нужные и не используемые. Несмотря на все его навыки убеждения и неоспоримую верность фирме, менеджмент Alfa Romeo не сжалился над ним. Гоночные машины не увидят свет, и Scuderia Ferrari придется удовлетвориться своим текущим инвентарем, включавшим в себя одиннадцать «8C» и два спорткара «1750» с наддувом.

Пришедшие в ярость от такого пренебрежения Феррари и Тросси задумались о приобретении пары мощных машин для Гран-при «Maserati 8CM» и даже планировали покупку трех собранных в Британии «MG K3 Magnette» — маленьких спортивных родстеров, доминировавших в гонках малолитражек. В то же время Диди Тросси через свои знакомства с представителями компании Champion Spark Plug в Европе договорился о доставке в Италию двухместной машины из Индианаполиса, которую ошибочно считали «Duesenberg’ом». На деле же этот монстр был сконструирован бывшим инженером Miller по имени Скинни Клемонс совместно с Августом Дюзенбергом, уже не имевшим на тот момент отношения к семейной фирме. Он был младшим братом блестящего Фреда Дюзенберга, который в прошлом августе погиб за рулем одного из собственных великолепных родстеров, спускаясь с горы Лигоньер неподалеку от Джонстауна, штат Пенсильвания. В машину Тросси, оснащенную кузовом monoposto, был установлен мотор с одинарным верхним распределительным валом, базовой основой которого была силовая установка, стоявшая в ранней (1920–1927 гг.) легковой модели «Duesenberg», «Model A». Эта затея успехом не увенчалась, так как машина поучаствовала лишь в одной гонке, но позже в том сезоне она сыграет роль в трагедии, которая потрясет всю Италию.

Марио Тадини, становившийся своего рода специалистом по таким второразрядным соревнованиям, выиграл в начале сезона подъем в горы в Ла-Тюрби на Французской Ривьере, но первым серьезным выходом Scuderia стала, как обычно, Mille Miglia. Нуволари и его верный оруженосец Децимо Компаньони одержали легкую победу после того, как у Бордзаккини, управлявшего «сестринской» «8C-2300», случилась поломка мотора. Команда также выиграла заезды в 2 и 1,5-литровых классах.

Но пределы возможностей устаревавших «Alfa 8C» были видны невооруженным глазом. Две недели спустя Ferrari выставила четыре машины на престижный Гран-при Монако, восхитительную гонку, которая и по сей день проводится по извилистым улицам княжеского города, словно сошедшего со страниц яркой книжки с картинками. Варци прибыл туда с безупречно подготовленной «Bugatti Type 51», в то время как его мучитель Нуволари вел за собой «Scuderia» на своей 2,6-литровой, чрезмерно перетруженной «8C Monza». Дуэль между двумя гениями под палящими лучами средиземноморского солнца растянулась на 99 кругов и более чем на три часа времени. Лидерство переходило из рук в руки бесчисленное количество раз, и на последний круг Нуволари вышел, отставая от Варци на один корпус. Но меньше чем за полтора километра до клетчатого флага старая «Alfa», наконец, сломалась, и Варци одержал победу. Бордзаккини частично спас репутацию Scuderia, финишировав вторым, но сигнал был очевиден. Пока «P3» и дальше будут без дела стоять в гаражах Портелло, даже великий Нуволари не сможет сдержать натиск более современных, более мощных «Bugatti» и «Maserati» на предстоящих этапах Гран-при.

После тройного подиума Scuderia в Алессандрии — Нуволари, Тросси и Бривио заняли там 1–3-е места, не встретив особого сопротивления со стороны соперников — команда отправилась на другой берег моря, которое в те времена итальянцы весьма претенциозно именовали «Mare Nostrum» (Наше море). На великолепной, недавно перестроенной трассе Меллаха неподалеку от Триполи, в протекторате Ливии, была запланирована крупная гонка. Эта фантастическая дорожная трасса длиной в 13,1 км, окружавшая жаркий пустынный оазис Таджура, что в нескольких километрах от средиземноморского побережья, вскоре обретет репутацию самого быстрого естественного трека в мире. Скорость, приближавшаяся к цифре 322 километра в час, была обычным делом на прямых участках трассы.

Но в 1933 году высокие скорости едва ли были главной новостью из Триполи. То, что там произошло, можно считать одним из самых безумных эпизодов в истории международного автоспорта и этюдом высокой комедии, который до сих пор часто замалчивается в официальных исторических книгах. Джованни Канестрини был в то время редактором «Gazzetta dello Sport» и имел репутацию самого знаменитого автоспортивного журналиста страны. Именно он придумал схему общенациональной лотереи — «Лотерею Миллионов», как ее называли — выстроенную вокруг предстоящего на новой трассе Гран-при Триполи. Идею тепло принял Итало Бальбо, новый губернатор колонии и человек, ответственный за возведение трека «Меллаха» с его гигантской главной трибуной, укрытой консольной крышей, его ухоженными садами и акрами благоустроенной территории с тесаными камнями. Итало Бальбо был, пожалуй, самой харизматичной личностью в когорте соратников Муссолини. Бывший в Первую мировую войну авиатором, он участвовал в организации Марша на Рим и получил от дуче награду в виде назначения на пост маршала авиации в бурно развивавшихся итальянских военно-воздушных силах. К началу 1930-х годов правительство ежегодно снабжало ведомство Бальбо более чем 1250 современными истребителями и бомбардировщиками. В июле 1933 года он во главе эскадрильи из двадцати четырех гидросамолетов пересек Атлантический океан, прибыв в Чикаго на Всемирную выставку, и стяжал себе статус героя нации. Но Муссолини, неразумно опасавшийся людей, способных бросить вызов его лидерскому положению, быстро сослал Бальбо в ливийскую колонию губернатором, что вызвало раздражение у бывшего маршала авиации, проворчавшего: «Как только он замечает, что на нас светит слишком много света, он тут же его выключает». Бальбо был в первых рядах энтузиастов автоспорта, что и побудило его возвести неподалеку от Триполи гоночную трассу «Меллаха». Всегда трезво оценивавший положение Италии на политической карте мира, он отлично понимал, что его страна — лишенная природных ресурсов и мощной индустриальной базы — не сможет участвовать в большой войне. Энцо Феррари вспоминал, как однажды спросил у Бальбо, собирается ли Италия идти войной на Великие державы. «А чем будем воевать, арахисом?» — отвечал ему тот.

У Канестрини и его идеи с лотереей был другой горячий сторонник в лице Аугусто Турати, секретаря фашистской партии и еще одного поклонника автоспорта. Его план был прост: по всей стране будут продаваться билеты ценой 12 лир, а на саму гонку в Триполи попадут тридцать финалистов лотереи. Там у каждого из них будет билет с именем одного из участвующих гонщиков, и держатель билета с именем пилота-победителя гонки гарантированно получит приз примерно в 500 тысяч долларов. Но Канестрини ненавидел игры с такими неравными шансами на успех. Утверждается, что он связался с держателем билета с именем Акилле Варци — продавцом лесоматериалов по имени Энрико Ривио — и предложил ему план. (Другие утверждают, что это Ривио вышел на связь с Канестрини, но это неважно, результат был одинаков.) Если Варци будет гарантирована победа, они вместе с Ривио оставят половину суммы себе, а остальные деньги распределят между несколькими заинтересованными участниками гонки — конкретно речь шла о Варци, Канестрини и всех претендентах на победу, в числе которых были Нуволари, Бордзаккини, Джузеппе Кампари (выступавший в составе Maserati) и Луи Широн, пилот-ас из Монте-Карло.

Сделка устроилась. «Договорняк» должен был сработать идеально. В начале гонки будет имитация борьбы, а потом Варци вырвется на своей «Bugatti» в лидеры и понесется к большому денежному кушу. Предположительно Варци выбрали по двум причинам. Первая: его «Type 51» была мощной машиной, имевшей все шансы на победу, с «договорняком» или без него. Вторая: победа французской машины должна была помочь организаторам схемы избежать подозрений со стороны Бальбо, который ничего не знал об их договоренности.

Зато известно, что один пилот, англичанин Тим Биркин, замешан не был, то ли в силу полного незнания, то ли по причине угрызений совести. Носивший рыцарский титул в своем королевстве и бывший примечательным и богатым спортсменом сэр Генри «Тим» Биркин, вероятно, не считался заговорщиком ни претендентом на победу, ни подходящим участником схемы, и предположительно поэтому не был поставлен в известность.

В итоге это обернулось катастрофой для всех заинтересованных лиц. В начале гонки Кампари недолгое время лидировал, пока его не обогнал полный энтузиазма Биркин, ехавший в куда более быстром темпе, чем те, кто не желал лишний раз напрягать заранее выбранного чемпиона. Нуволари, а потом и Бордзаккини были вынуждены ускориться, чтобы остудить пыл англичанина, в то время как Варци держался третьим-четвертым. Поскольку Биркин был очень быстр во время тренировочных заездов, в последний момент было введено правило, которое должно было воспрепятствовать его победе. Было наложено абсурдное по своей сути ограничение: каждый болид разрешалось обслуживать только одному механику. Поскольку Maserati отрядила всего одного человека на обслуживание «8CM» Биркина и Кампари, незадолго до старта Биркин остался без члена команды. Он попросил о помощи механика из местного гаража, который оказался беспробудным пьяницей, всю гонку продремавшим под пальмой.

Потом начался фарс. Кампари заехал на пит-лейн на дозаправку, которая длилась так долго, что за это время можно было успеть до краев залить бак трехмоторного бомбардировщика «Savoia-Marchetti SM-81». Потом на пит-лейн неспешно, в прогулочном темпе отправился Бордзаккини. Он съехал с трассы, со всей силы ударил по бензобаку и объявил, что его «Alfa» не в состоянии ехать дальше. Оставив пораженных зрителей глазеть на совершенно целый и исправный автомобиль, Бордзаккини просто ушел восвояси, сверкая широкой улыбкой на пухлом лице.

Нуволари вышел в лидеры, но Биркин преследовал его с типично эдвардианской решимостью. Однако незадачливый англичанин был вынужден остановиться на дозаправку топлива и замену резины, которая истерлась и стала совершенно лысой из-за песка, надуваемого на трассу ветром. Он принялся заправляться и менять колеса в одиночку, но, к несчастью, перед тем как забраться обратно в кокпит и продолжить гонку, он обжег руку о горячую выхлопную трубу. Сильно отстав, он фактически выбыл из борьбы за победу. Нуволари продолжал лидировать, Варци шел вторым. Но когда его «Bugatti» проносилась мимо громадной трибуны, тысячи зрителей навострили свои уши. Что за шум?! Этот жуткий грохот раздается из выхлопной трубы «Bugatti»! Мотор давал сбой. Если Варци не сможет финишировать, весь план заговорщиков будет обречен на провал.

Нуволари незамедлительно заехал на пит-лейн на дозаправку. Децимо заправлял бак так долго, что казалось, будто его ноги утонули в песке. Следом примчался Кампари. Его механик начал проверять на неисправности переднюю подвеску, которая внешне была в полном порядке. Эхом с трибун раздался свист. Затем он стал все громче. Толпа раскусила схему заговорщиков. Нуволари в спешке вылетел с пит-лейна, пытаясь выглядеть серьезным. На следующем круге член его команды просигнализировал ему, что он сократил отставание от плетущегося впереди Варци на целых двадцать секунд. Находчивый Тацио на своей «8C» принялся заплывать в повороты по каким-то совершенно безумным траекториям, поднимая в воздух тучи песка и впустую расходуя уйму времени. Но как он ни пытался ехать медленнее, он все равно неумолимо сокращал дистанцию между собой и Варци, громыхавшая «Bugatti» которого ковыляла по треку почти пешим шагом. Наконец, Нуволари выдал публике план заговорщиков: пристроившись за Варци, он проследовал за ним до самой финишной черты и пересек ее под громкий гул и ливень насмешек.

Бальбо был в бешенстве. Была создана комиссия для расследования обстоятельств скандала. Варци, Нуволари, Кампари, Бордзаккини и монегаску Широну «пожизненно» запретили участвовать в гонках в Триполи. Канестрини предположительно удалось избежать гнева Бальбо, равно как и Турати. По иронии судьбы, самая большая расплата ждала единственного невиновного участника. У Тима Биркина в результате полученного ожога случилось заражение крови, и три недели спустя он умер.

Аналогичная лотерейная схема, но с более тонким (и успешно реализованным) сценарием будет опробована год спустя. Варци вновь победит, несмотря на предостережение Бальбо, но эта гонка, по сути, положила конец практике лотерей — и стала единственной известной попыткой организовать «договорняк» на крупном этапе Гран-при. Также можно с уверенностью сказать, что только итальянцы с их врожденным чутьем на абсурд могли повторно провернуть попытку обмана с совершенно такой же помесью высокого комедийного искусства и добродушного воровства. Не стоит и говорить, что «пожизненные» наказания, наложенные на виновных, были быстро прощены и забыты, и в следующем году все участники вернулись к гонкам в Триполи.

Оказал ли заговор в Триполи какой-то эффект на текущую деятельность Scuderia или нет, неизвестно, но он ознаменовал начало периода, на протяжении которого конюшня, как казалось, разваливалась и шла ко дну. Нуволари и Бордзаккини отправились на своих явно более медленных «8C» в Берлин для участия в гонке на треке АФУС, сумасшедше быстром 19-километровом гоночном супертреке, образованном посредством соединения двух участков четырехполосной автомагистрали длиной в 9,6 км каждый с 180-градусными виражами на обоих концах. К концу десятилетия средняя скорость на круге свыше 273 км в час стала обычным делом, и в такой обстановке старые «Alfa» безнадежно проигрывали в классе более современным и мощным «Bugatti» и «Maserati». Оба пилота возвратились в Модену разозленными и разочарованными. Феррари, с другой стороны, был занят попытками хоть как-то — угрозами, дружеским убеждением, гневными истериками, официальными визитами, подчеркнуто уважительным отношением, отступничеством и откровенными мольбами — выудить у завода хотя бы парочку обреченных на гниение «P3» для своей конюшни. Осознание того, что без «P3» Scuderia обречена на неудачу, настолько подорвало моральный дух организации, что некогда тихая и спокойная мастерская теперь погрузилась в водоворот разногласий и ехидства.

Нуволари добился успеха в нескольких гонках только за счет своей исключительной силы воли и сверхъестественного таланта, но к середине сезона он уже твердо решил порвать с Ferrari, и ему было все равно, есть у него контракт с конюшней или нет. За неделю до Гран-при Бельгии в Спа Нуволари подписал секретное соглашение с Эрнесто Мазерати. В гонке он будет участвовать за рулем одной из мощнейших «Maserati 8CM», несмотря на тот факт, что Феррари прислал ему «Alfa». Энцо столкнулся с колоссальными непредвиденными осложнениями. Он был в ярости от того, что его главная звезда перебегала на сторону противника, тогда как Нуволари, одержимый соревновательной борьбой, во всеуслышание оправдывал свой уход тем аргументом, что его устаревшая «Alfa Romeo» больше не в состоянии выигрывать у соперников. В конечном счете был найден компромисс, который должен был спасти лицо конюшни: по его условиям «Maserati», которой управлял Нуволари (и которую привел к убедительной победе), как бы выступала под флагом Scuderia, но, по сути, эта договоренность была лишь показухой. Гарцующего жеребца на капоте его «Maserati» не было. Нуволари ушел вместе со своим подручным Бордзаккини. Потом выбыл и Таруффи. Внезапно Феррари остался без всех своих первоклассных пилотов. Пока спортивная пресса полнилась разнообразными слухами, он быстро отреагировал на перемены, наняв Кампари — которого теперь все считали давно прошедшим свой карьерный пик — и склочного, мускулистого уроженца Абруцци по имени Луиджи Фаджоли. Одни утверждали, что он был бухгалтером, другие, что торговцем пастой, а то и попросту богатым спортсменом. Как бы то ни было, 35-летний Фаджоли был пилотом-ветераном, добившимся немалых успехов на своем поприще. Однако он был известен своенравным, сложным характером, и многие предсказывали, что у него быстро начнутся разногласия с боссом конюшни.

Мятеж Нуволари и Бордзаккини, наконец, вызвал ответную реакцию из Милана. Alfa Romeo приняла меры, ответив на призывы Феррари о помощи, и в один из дней в конце июня на Виале Тренто и Триесте прибыл конвой грузовиков, со скрипом остановившихся напротив гаража Энцо. На борту грузовиков было шесть волшебных «Tipo B P3» monoposti и горы различных запчастей. Что еще лучше, вместе с ними прибыл Луиджи Бацци, покинувший свой пост главы экспериментального департамента, где он работал под началом Яно, и взявший теперь под свой контроль проектирование и производство двигателей. Также в Модену перебирался Аттилио Маринони, приятный, располагающий к себе механик, бывший в Alfa главным тест-пилотом и взявший на себя аналогичные обязанности в Scuderia. Витторио Яно остался в Милане, где ему поручили разработку новых серий воздушных двигателей для итальянских ВВС, которые, как хвалился Муссолини, были самыми многочисленными, если не самыми мощными во всем мире.

В мгновение ока Scuderia превратилась из неудачника в потенциального гегемона. Вероятно, именно это благоприятное вмешательство завода спасло предприятие от забвения. Этот случай будет не последним, когда подарок такого масштаба кардинальным образом изменит судьбу Феррари и его Scuderia.

С новыми машинами Scuderia усилиями Фаджоли выиграла Coppa Acerbo в Пескаре и второстепенный этап Гран-при в Комменже, Франция, а новичок конюшни Луи Широн одержал победу в Мирамасе, неподалеку от Марселя. Команда снова побеждала, и очень кстати. Победы задали правильный тон перед двумя ключевыми гонками в Монце во второй уик-энд сентября. Утром десятого числа на комбинированной (кольцевой трек и овал) трассе длиной в 10 километров состоялся Гран-при Италии. Этап обернулся ожесточенной борьбой Alfa Romeo и Maserati, и Фаджоли удалось вырвать победу из рук Нуволари после того, как последний был вынужден в конце гонки заехать на пит-стоп поменять покрышку. Результат, разумеется, стал громадным разочарованием для Нуволари, считавшего второе место равнозначным полному забвению.

В отличие от Гран-при Италии, Гран-при Монцы проходил на так называемом Pista di Velocita, скоростном овале, находившемся внутри периметра гоночного трека. Это был громадный овал в стиле Индианаполиса с парой очень быстрых, полунаклонных виражей. В день гонки погода стояла прохладная, и над трассой нависли тучи, грозившие разразиться дождем. Ряд пилотов, соревновавшихся в предшествующей гонке, включая и Нуволари с Фаджоли, решил не участвовать в Гран-при Монцы, который должен был пройти в три коротких спринта. Первый заезд выиграл богатый польский граф и гонщик-непрофессионал Чайковский на своем громадном «Bugatti Type 53» с двигателем в 4,9 литра. Единственный памятный эпизод случился с участием особой модификации Duesenberg Тросси, который рано выбыл из гонки из-за неисправности мотора. Некоторые утверждали, что он оставил лужу масла посреди опасного южного виража.

Второй заезд открывали Кампари, сидевший за рулем «Scuderia P3», и Бордзаккини, управлявший «Maserati». Гонка начиналась со старта с места, и оба пилота с оглушительным ревом сорвались со стартовой линии, двигаясь бок о бок в расстилавшийся впереди сумрак. Но назад они уже не вернулись. Лишь трое из семи стартовавших пилотов благополучно миновали пит-лейн несколько минут спустя. Кампари и Бордзаккини, а с ними два других гонщика, Нандо Барбьери и граф Кастельбарко, куда-то пропали. Быстро распространился слух, что на южном изгибе трассы случилась массовая авария. Слухи подтвердились. Кампари и Бордзаккини на полном ходу соприкоснулись колесами своих машин и, перевернувшись, вылетели с трассы. Обоих мужчин вышвырнуло на дорожное покрытие, а их машины, кувыркаясь в безумном танце, пробили проволочную ограду, обрамлявшую трек. «Maserati» Бордзаккини, перевернувшись, упала обратно на колеса и внешне выглядела практически неповрежденной. Но пилот, управлявший ею, получил несовместимые с жизнью травмы и скончался спустя несколько часов. Кампари, всеми любимый «Пепино», погиб мгновенно. Два других гонщика, чьи автомобили тоже перевернулись, отделались незначительными травмами.

Стоявший в сыром сумраке пит-лейна Энцо Феррари зашатался от шока, услышав эти новости. Внезапно обнажившаяся жестокость спорта, который он так любил, молотом обрушилась на него и в клочья изорвала его душу. Двое мужчин, два его старых compagnos, теперь лежали в грязной канаве, поломанные и безжизненные, словно тряпичные куклы. Он закалял себя для таких моментов.

Это событие заставит его отделить жестокий, бессердечный бизнес автомобильных гонок от дружелюбной оборотной его стороны — непринужденных бесед в барах, торгов с богатым клиентом о продаже новой «Alfa», ежедневной рутины в мастерской — ибо до того дня он еще не имел дел со смертью своих. Да, Аркангели пал на этом поле боя, как прежде гибли Сивоччи и Аскари, помимо прочих, но все они гибли не в машинах Scuderia. До того зловещего дня гарцующий жеребец не был окроплен людской кровью, и, когда это случилось, для Энцо настал переломный момент. С того дня Энцо Феррари всегда будет проводить тонкую, незримую воображаемую линию, отделяющую его от его гонщиков. Изредка он будет допускать проникновение сквозь этот барьер, но, по большей части, мужчины, которые будут впоследствии выступать за команду Энцо Феррари, будут существовать и работать вне границ его персонального эмоционального поля.

Тот черный день закончился еще одной трагедией. В третьем и заключительном заезде граф Чайковский потерял управление своей «Bugatti» и разбился в том же самом месте, где встретили свою смерть Кампари и Бордзаккини. На месте аварии начался пожар, в котором граф и сгорел. После этой бойни весь мир итальянского автоспорта погрузился в траур и пучину разнообразных слухов, плодившихся час от часу. «Duesenberg» Тросси был назначен главным виновником (и остается таковым по сей день), ведь предположительно именно из его картера вытекло масло, растекшееся по трассе. Но Джованни Канестрини, который, несмотря на свою склонность к постановочным гонкам ради наживы, был в целом добросовестным журналистом, сообщал, что после гонки лично проинспектировал машину Тросси и не обнаружил никаких неисправностей в системе подачи масла. Машина сошла лишь по причине сгоревшего поршня. Как бы то ни было, чудаковатая машина по-прежнему оставалась главным козлом отпущения, повинным в этой чудовищной гоночной трагедии, хотя более вероятно, что три летальных исхода спровоцировали излишне агрессивная езда гонщиков и влажное покрытие трассы в сочетании с жесткой резиной, использованной на этом предельно скоростном треке.

Тяжелая утрата особенно сильно ударила по Нуволари, который всю ночь провел в госпитале Монцы, утешая скорбящих жен погибших гонщиков. Когда его спросили о том, как смерть отразилась на его собственной манере езды, он ответил философски: «Такое случается, когда меньше всего ждешь. Если бы мы постоянно думали об опасностях, подстерегающих нас повсюду, мы бы никогда не сделали и одного круга».

Энцо Феррари исполнил свой долг, почтив память Кампари и Бордзаккини на их похоронах, но работа гоночной конюшни, тем не менее, продолжилась без пауз и остановок. Луи Широн, прозванный «коварной лисой» за свой вкрадчивый, почти не привлекающий внимания стиль вождения, был сохранен конюшней в качестве замены Кампари, и неделю спустя в чехословацком Брно он опередил Фаджоли, выиграв гонку, в которой Scuderia заняла первые два места. Но в тот год фортуна Scuderia словно двигалась по спирали, и впереди команду ждал еще один трагический сюрприз. Последняя для команды Феррари гонка в том сезоне проходила неподалеку от Неаполя и являла собой подобие Mille Miglia: гонка по маршруту длиной в 480 километров по итальянскому «сапожку» называлась Кубком принцессы Пьемонта. Этот этап едва ли мог соперничать по своему масштабу с международными этапами Гран-при, регулярным участником которых Scuderia являлась, однако ее любительская команда была представлена там в солидном составе. Барбьери и Коммоти одержали легкую победу, но она едва ли могла перевесить горечь от утраты многими любимого и ценимого в команде Гвидо Д’Ипполито. Его «8C-2600MM», которую он делил с Франческо Севери, натолкнулась на фермерскую телегу (движение по общественным дорогам никогда полностью не перекрывалось ради таких гонок), и в результате столкновения Д‘Ипполито погиб на месте.

Когда члены Scuderia собрались на свой ежегодный банкет по случаю закрытия сезона, встреча получилась гораздо более сдержанной в эмоциональном плане, нежели в предыдущие годы. Трое их коллег были мертвы, а величайший гонщик Италии, начинавший год в их рядах, переметнулся к Maserati. Что еще хуже, из Германии приходили слухи о том, что гитлеровский режим занят финансированием полномасштабного наступления на мир автогонок Гран-при, которое может вскоре отправить на свалку истории все действующие модели болидов, включая и «P3». Позитивные моменты заключались в том, что Scuderia теперь могла считать себя полноправным официальным представителем Alfa Romeo в больших автогонках, а также рассчитывать на помощь талантливых Бацци и Маринони, вошедших в ее ряды. Впервые со времени своего образования Scuderia могла считаться ведущим игроком в высшем эшелоне бизнеса, способным соперничать с такими гигантами, как Bugatti и Maserati — а также с ожидавшимся немецким натиском. Несмотря на все смерти и желчь в его адрес, Энцо Феррари мог вспоминать прошедший сезон с некоторым удовлетворением, свойственным лишь человеку с алмазной прочности стремлением побеждать любой ценой.