Берлин приуныл: морозы крепчали, цены росли. «Беда беду родит, третья сама бежит». Все как-то в одночасье стало сыпаться. На каждом шагу. В Элином доме испортился лифт. Жалобы в домоуправление ничего не дали, прямо хоть обращайся в Совет Европы. Жильцы собрали подписи под общим заявлением. Домоуправление выкрутилось: снизило квартплату за дни, когда не работал лифт, тут же повысило по каким-то другим показателям. Да и дни подсчитало неверно: с подачи ремонтной конторы.
У соседей сверху прорвало кран. Текло и текло, несмотря на вызовы дворника и сантехника. Элю затопило. Обидно было смотреть, как рушится потолок в ванной, которую отремонтировали только год назад. Такие деньги вбухала! Решила жаловаться, требовать компенсации. С тем же успехом, что в России. Разве с большими нервами из-за неполноценного статуса «иностранец».
Сантехники — естественно, немцы — являлись по десять раз, смотрели на потоп, ничего не делали. Растягивали удовольствие: зарплата идет за безделье, как за работу. Месяца два чинили кран горячей воды. С холодным бились, пока Эля не привела левака.
Дней семь на тротуаре прямо под окнами из теплотрассы бил гейзер горячей воды. Никто не обращал внимания. Нашелся зевака, который позвонил в управление теплосетей.
Европад рос и благоухал. Россия, наоборот, обновлялась. Так утверждали в Москве.
В общем, Новый год Эля праздновала невесело. Машину завалило снегом, двери не открывались. «Хонда» стыдилась поднять глаза-фары: ее смазка не была рассчитана на морозы. Ездить стало невозможно. Приходилось ждать тепла. Солнце исчезло, казалось, навсегда. Вьюга, шторм, снегопад, метель и опять все сначала. Приближалось Крещение.
Приехала на пару дней из Лондона Катя, двоюродная сестра Эли.
Катенька закончила очередное полугодие на одни «А» и «А с плюсом». Эля не могла понять, как это ей удается. В Лондоне девочка всего семь лет, учится в одной из самых престижных английских школ, мечтает поступить на аэронавтику в Импириэл-колледж. Эля думала, что выше Кембриджа и Оксфорда ничего нет, а вот, оказывается, молодежь новую Мекку открыла… Высший балл по русскому и французскому — понятно. Математика — тоже. Бог наградил талантом, о чем говорить? «Талан не туман — не мимо идет». Но как иммигрантка неполных семнадцати лет умудрилась получить по английской литературе «А с плюсом»? Быть лучше всех в классе? Непостижимо. Эля смотрела на Катеньку как на чудо.
— Ничего особенного! Вот Илюша Карманов из Илинга, тоже советский, попал в регистр самых одаренных детей Великобритании. Ему одиннадцать лет, но он сдал экзамен А-уровня по компьютерной подготовке и математике для взрослых. В пять лет, оставшись дома один, со скуки включил компьютер…
«Вот кого получил Запад в обмен на горбачевские перестройки. Будущее мира. Лучшие из лучших, которых рождала Россия…»
Справедливости ради Эля тут же вспомнила о толпах юных переселенцев из Казахстана, которые курили травку, прогуливали уроки, не хотели учить немецкий и вызывали головную боль у берлинских властей. Их новой родиной стал район гэдээровских многоэтажек Марцан. Знакомых у Эли там не было. Разве что Рейнгольды. Пути их случайно пересеклись в газете, куда те пришли из-за каких-то дурацких объявлений.
Катя продолжала ошарашивать Элю. Ей нравилось играть в эрудицию. Не успела сообщить, что царь гуннов Аттила умер во время бракосочетания с Гильдегундой, как тут же ввела новый мировой эталон. Увидев Алю Фогель — при росте 160 сантиметров та весила около 90 килограммов, — закричала:
— Эля! Посмотри в ящик, по Бродвею переваливается тетка в два фогеля, еще одна — в полтора. В Англии с этим сурово. Ведут войну с жировыми отложениями. Ты у нас ничего — полфогеля, не больше. Хочешь, я куплю тебе сибирского котенка? Беленького, пушистенького, ты будешь любить его, как меня. Ты ведь с четвероногими дружишь, правда? А ты знаешь, что Юлий Цезарь боялся кошек?
Эля решила не отставать. Сразила Катю наповал:
— После исследования ДНК представителей разных рас генетики сообщили, что Адам и Ева были эфиопами.
— И у них родился Пушкин!
— А не хочешь всерьез? Генетический код самых первых представителей человеческого рода, которые появились сто пятьдесят тысяч лет назад, найден у жителей Эфиопии и у койсанских народов. Те жили на северо-востоке Африки, сто тысяч лет назад были вытеснены на юг. Обитают и сейчас в пустыне Калахари. Адам и Ева были бушменами «народности кунг». Примерно пятьдесят тысяч лет назад произошла миграция в Южную Азию и Австралию, через двадцать-тридцать тысяч лет — в Европу.
— Чьи гены изучали? Мужчин или женщин?
— Мужчин.
— Я так и думала. Адам был местным негроидом, Ева прилетела к нему из космоса, с другой планеты. Взгляни трезво на современных женщин и мужчин — получишь без генетиков тот же результат. Однако прогресс науки налицо: раньше мужчины свою родословную от обезьян вели, теперь — от бушменов. Весьма показательно: сто пятьдесят тысяч лет пребывания в женском обществе мало отразились на мужском облике. Что говорить о четверти века, выделенных женщине, чтобы спустить мужа с пальмы за годы супружества?
— Тебя уже интересует этот вопрос? Не рано ли?
— Еще как рано! Порой я себе говорю: «Стой! Иди на автопилоте, не свались! Балдеть от любви рано!» Тем более что люди и дельфины — единственные животные, которые могут заниматься сексом для удовольствия. Балдеть от него. Может, подождем дельфина? Того, который вытащил Алекса из моря в твоем сне? Эля! Если всерьез, мы действительно возникли сто пятьдесят тысяч лет назад?
— Ты сегодня снова бежишь на свидание?
— А как же!
— Ты мне о нем что-нибудь расскажешь?
— Нет! Он очень умный, красивый, богатый, все знает, из древнего рода Монтгомери. Любит меня до безумия. — Катенька засмеялась. — Я его тоже.
— Хочет жениться?
— Конечно! Сделал предложение!
— Ну и как?
— Понимаешь, мать носом крутит. Все ей не так. Слишком, мол, Монтик таинственный, вечно в делах, кого-то встречает, провожает, неизвестно чем занят. Ты же знаешь мою мамочку — тот еще фрукт! Злится, когда я о Монтике заговариваю. Но то, что он со мной по музеям ходит и в разные страны возит, очень даже поддерживает.
— Может, мама права: рано о свадьбе думать?
— Как это рано? Ей и так уже сорок! Она же на девять лет старше тебя!
— При чем… Погоди, погоди, ты совсем меня запутала. О ком ты говоришь? Это что, твой будущий отчим?
— Конечно! А ты как думала! Это у нас такая игра. Мы изображаем влюбленных. Ему это зачем-то надо. Я думаю, чтобы жена подала на развод.
— Так он еще и женат!
— Ну и что? Захочет — разведется.
— А мама его не ревнует?
— К кому? К жене?
— И к ней, и к тебе.
— Еще как ревнует! Каждый день Монтику скандалы устраивает. Он только смеется. А ко мне чего ревновать? Мы просто друзья. У меня есть один знакомый, Майк, вот с ним нам приходится от матери скрываться. Я даже из дома уходила. Целую ночь в аэропорту на скамейке просидела. Потом позвонила Монтику, он за мной приехал и отвез домой.
— Ну и ну, с вами не соскучишься…
Катенька стала мурлыкать мелодию из «Женитьбы Фигаро». Какой-то пассаж по-французски, затем перешла на немецкий. «Morgen! Morgen! Nicht nur heute!» (завтра, завтра, не сегодня!) — услышала Эля сочиненную ею песенку на слова Вейса, которой учила Катеньку лет десять назад («Молодец! Не забыла!»). — Катюша! Кто твой любимый герой?
— Конечно, Гамлет. А твой?
— Кот Бегемот.
— Это откуда?
— Булгаков. «Мастер и Маргарита».
— На английском есть?
— Ты по-русски не можешь?
— Скучно. Медленно.
— По-моему, все-таки Гамлета лучше читать по-английски, а Достоевского или Булгакова — по-русски.
— Данте — по-итальянски, Гёте — по-немецки, Сервантеса — по-испански, Конфуция — по-китайски. Да только где время брать? В тридцать понятно, а в семнадцать?
— На этом свете только бездельникам некогда. У времени есть разная плотность. За счет увеличения ее.
— Я лучше в «Ковент-Гарден» пойду. Там новая постановка Онегина. Мать говорит: «Класс!»
Катюша улетела в Лондон. Эля почувствовала себя амебой, выброшенной на берег. В ушах звенело: «В тридцать понятно…» Катенька считала ее старой-престарой теткой.