Европад

ГЛАВА 4 ЭЛЯ

Будто испугавшись его мыслей, зазвонил телефон. Заливчато и требовательно.

— Дмитрий, ты уже здесь? Как долетел? Передохнул с дороги? Как себя чувствуешь?

Вставить слово было трудно, но необходимо.

— Когда ты сможешь приехать?

Элеонора была всего на год-два старше, с ней можно без церемоний.

— Я и говорю, через час… Нет, пожалуй, через полтора буду.

Заранее согласованные встречи в Германии — дело святое. Дмитрий в очередной раз мог в этом убедиться. Не прошло и полутора часов, как Эля позвонила в дверь. Ключ у нее был, она просто соблюдала правила вежливости. Из сумки вытащила изрядный запас снеди. Дело не лишнее. Сыр, колбаса, яйца, хлеб, молоко, ветчина, какие-то банки…

— Ты что думаешь, я на месяц сюда прибыл?

— Ничего не думаю. Съешь, не заметишь. Насмотрелась я на вас, мужиков, на своем веку. Все вы обжоры…

— Не заводись. За припасы спасибо. Сколько я тебе должен?

— Сочтемся… — подобрела Эля.

Они раньше встречались, хотя мельком. Сейчас Дмитрий имел возможность рассмотреть ее внимательно. Пялить глаза, конечно, не пристало, но и нескольких секунд хватило. Элеонора была хороша собой и знала это. Черные глаза со смешинкой. Темно-каштановые волосы, разбросанные по плечам. На солнце вспыхивали в них красные, рыжие, тициановские огоньки. По полной программе, но почти незаметная косметика. Пухлые, слегка приоткрытые губы. И уж совсем сногсшибательные зубы. Как на рекламе «Aquafresh».

Кожа сохранила молодую прелесть, женственная фигура не успела заплыть жиром — эта опасность предвиделась впереди. Тем не менее угадывалось, что время, которое природа отвела ей на соблазнение мужчин, неумолимо сокращается. Давно пора было подумать не о восторженных кавалерах — «ну их всех к лешему, осточертело, если не сказать круче», — а о том, чтобы иметь свой дом, пусть недотепу, но мужа, деток, которые бы ползали по ковру и ломали игрушки, царапали и разрисовывали мебель. Эле казалось, что дети, которые что-нибудь портят в доме, — символ и предел женского счастья. Наверно, потому, что ее детство давно отлетело. Прошло в строгости, много поломать не довелось. «Проходит не детство, проходим мы», — все чаще с грустью вспоминала Эля восточную мудрость.

Выпили по чашке кофе, заели бутербродами. Эля извлекла даже бутылку из заветного тайничка, рада была показать себя хозяйкой в доме. Дмитрий, казалось, все еще пребывал в полете. Двое последних суток слепились, склеились в один безразмерный день. Эля пыталась его растормошить.

— Давай устраивать военный совет в Филях. Что будем делать?

— Может, сам объявится? — чувство беспомощности у Дмитрия не проходило, скорее нарастало. Так хотелось, чтобы кто-нибудь другой, большой и сильный, нашел брата. И чтобы все было, как раньше. Он прогнал эту мысль. «Брата нет. Большим и сильным предстоит быть мне самому».

— Что делать, надо рассмотреть все гипотезы. Одна другой хуже… — добавила Эля после паузы. И так как Дмитрий молчал, неуверенно продолжила: — Несчастный случай в море? Убийство? Нет, не могу… Не хочу и думать… Скажи, а загулять, запить, потерять голову, куда-нибудь с бабой сквозануть он не мог?

— Вроде бы нет… Не похоже. Ты же знаешь, он человек разумный, даже рациональный…

— А самоубийство?

— Ты что? Типун тебе на язык… Тоже придумаешь.

— Да кто вас, мужиков, поймет? Я лично чем больше узнаю, тем меньше понимаю.

— Не огорчайся, мы и сами себя не всегда понимаем.

— Спасибо, утешил. Мне от этого не легче.

Разговор повис в пустоте. От сквозняка хлопнула балконная дверь. Дмитрий поежился. Эля снова взяла инициативу в свои руки.

— Ты в курсе его финансовых дел, круга знакомых?

— Не скажи. Спрашивал. Он отшучивался. Кручусь, говорил, как все. Но деньги у него водились. Что же касается знакомых… О тебе говорил. Нахваливал.

О том, что брат выдал ему пятьдесят тысяч долларов на оборудование офиса и приличную машину — без этого адвокату никак, — промолчал. «Нечего пока еще чужого человека посвящать в дела семьи. Вот сходит в загс, тогда другое дело».

— А раньше?

— Да, упоминал, что в какие-то страховые фонды деньги вкладывал. В новые телефонные компании, в масс-медиа.

— Вот видишь, а говоришь, не в курсе. Это уже кое-что.

— Я с трудом представляю, как на этом можно строить бизнес.

— Что представлять? Умелые люди и из воздуха деньги выжимают.

— Знаю. Это скорей у нас, за океаном. Давние традиции. Спер миллион, не попался — герой. Вроде бы в Европе, тем паче в Германии — иначе. Все законопослушные, наперегонки налоги платят. Разве не так?

— И да, и нет. Забраться в чужой карман любителей здесь — хоть отбавляй. В каждой стране свои национальные особенности охоты на деньги. Помнишь, в России? Раздеть буржуя, ограбить купца-толстосума, залезть в магазин к еврею-ювелиру в народе вроде и за грех не считалось. Бравада, чуть ли не спорт. Но отнять последнее у несчастного, поднять руку на старого, юродивого, немощного… Это презиралось. Признавалось недостойным.

— На Западе не так. В сегодняшней России тоже. К сильным и богатым не слишком подступишься. Полиция свое дело знает. Тюрьма, хоть американская, хоть немецкая, не сахар. Все равно небо в клеточку. То ли дело отнять у слабого, больного и бестолкового…

— Много ли у такого отначишь?

— Не скажи. У одного немного. Если же их сотни, еще лучше — десятки тысяч?

— Тогда, конечно, другое дело. — Последние лучи солнца перебирали Элины волосы. Правая половина лица спряталась в тени и была не видна. Левая казалась неестественно белой, безжизненной маской. — Есть два способа добыть миллион: одним ударом сразу или с миллиона по доллару. Практикуют и то, и другое. Еще Прудон сказал: «Собственность — это воровство».

Разговор не клеился. Зажгли свет. За окном угрюмо насупились притихшие платаны. Мысли снова и снова возвращались к пропавшему брату. Что можно придумать?