Европад

ГЛАВА 32 ВЕСНА В БЕРЛИНЕ

Филипп шел по Кудамму. Правильное наименование улицы Курфюрстендамм. Все называют ее сокращенно. Привычнее и нежнее.

Когда Берлинов было два, восточники имели свою главную улицу — Унтер-ден-Линден, западники свою — Кудамм. Исторический центр Берлина с театрами, скверами, памятниками, государственной библиотекой и университетом Гумбольдта в потемневших от веков старинных зданиях на Унтер-ден-Линден отошел к ГДР, как и Алекс — площадь Александерплатц, названная по имени русского императора Александра I, и прекрасный Музейный остров, пропитанный ароматами древних миров и легенд Двуречья.

На долю Западного Берлина остались площадь Звезды в Тиргартене, садово-парковый ансамбль вокруг сияющей на солнце жемчужины старого города, величаемой, как и триста лет назад, замком Софии-Шарлотты, великолепная кирха Памяти на Кудамме, построенная кайзером Вильгельмом I в конце XIX века, виллы и немногоэтажные кирпичные постройки, уцелевшие при обстреле, да еще ряд зданий и улиц со следами великих событий прошлого.

Разрушенную английской авиацией во время ночного налета 23 ноября 1943 года кирху Памяти заново отстроили, да так, что удалось не только сохранить кружево призраков, застывших на ней во время бомбежки, но и засветить рядом с руинами два волшебных фонаря — высокие многогранники-витражи из разноцветного стекла с пылающими сердцами внутри. Этот ансамбль, с какой точки на него ни смотреть, всегда неповторимо прекрасен, но на фоне падающего на Кудамм вечернего неба он оживляет в памяти фантасмагорические образы с полотен Гойи или струящиеся во времени, как бы меняющие очертания живые пространства Эль Греко. Это чудо второй половины XX века сотворил архитектор Эгон Айерманн.

Но даже оно погоды в Западном Берлине не сделало — здесь так и жили без центра. Променад-аллеей стала единственная большая улица, да и та на границе с ГДР — Кудамм. После объединения в Германии, как в доме Облонских, все смешалось. Центром Берлина оказались то ли Бранденбургские ворота, то ли Тиргартен, то ли Паризерплатц, переходящая в Унтер-ден-Линден с примостившимися под старыми липами посольскими особняками.

Заново отстроилась Потсдамерплатц, сверкающая на солнце зданиями из стекла и металла, подобие торгового центра в Торонто или в любом другом разбогатевшем нуворише. Но два Берлина по-прежнему существовали. В сознании жителей и на географической карте.

Словосочетание Восточный Берлин, как и раньше, рождало у Филиппа представление о высотках и многоквартирных домах, похожих на спальные районы Москвы или Киева. Западный Берлин ассоциировался с утопающими в зелени виллами, красными — кирпичик к кирпичику — кирхами, провинциальными тихими улочками, которые, кажется, на секунду прилегли к центральной в данном районе трассе, да так и уснули возле нее, улочками, сплошь заселенными бутиками, магазинчиками, аптеками, фитнес-клубами, кафе и витринами магазинов. Сейчас он перешел с Кудамма на одну из них. До назначенной встречи оставалось полчаса, и он просто гулял по городу.

Прямо на тротуарах примостились стулья и столики ресторанов, стенды с фруктами и овощами, ведра с букетами цветов и горшочки с различными растениями. Улицы пошире рядом с ними почувствовали себя бульварами, их середину засадили деревьями, кустами, декоративной зеленью.

Филипп подумал, что растения в Берлине — такие же равноправные жители, как люди. Если не больше. Их почитают, ими любуются, о них заботятся. Никому не придет в голову обидеть, ударить или сломать дерево, кустик, былинку. Кажется, Бог специально посылает дожди и солнце, когда это нужно цветам и травам. Конечно, Берлин — это не Лондон и не Москва. Слишком провинциален. Но и в нем есть свои прелести. Он удобен для жизни, прекрасный транспорт, чистый воздух, относительная дешевизна, неплохой климат…

Катенька рассказывала Филиппу, что в нормальную зиму морозов, снега не бывает. Временами серая вата падает с неба, летит на прохожих и тает, касаясь теплой земли. Бывает иногда, что снег все-таки ложится на асфальт, накрывает его рваным одеялом. Дворники тотчас начинают посыпать тротуары песком, гребут снег в кучи. Его увозят, не дав образоваться наледям. На мостовых он не держится, тает от дыхания автомобилей, непрерывным потоком летящих по дорогам. Самым холодным считается конец января — февраль. Дуют суровые ветры, метет поземка. Ртуть падает ниже нуля. Но такая странность: газоны остаются вечнозелеными.

Первыми на них появляются крокусы. Сиреневые и желтые, вылезают прямо из земли в начале февраля. Гордо стоят в непогоду, иногда целый день по колено в снегу. Рядом с ними выстраиваются голубые и белые подснежники. Берлинцы называют их «колокольчики». С каждым днем солнце сияет ярче. Трава становится пышнее. Из кустиков вытягиваются длинные шеи нарциссов. Филипп вспомнил, что Катенька едва не плакала от умиления, когда говорила: «Они шелестят на ветерке своими нарядами, прихорашиваются перед соседями, с любопытством оглядывают прохожих. Желтые, белые, иногда с красными венчиками, они не смущаются даже лучей нежаркого мартовского солнца. Не успели отцвести нарциссы, рядом с ними зажигаются огни тюльпанов: желтые, оранжевые, ярко-красные. То тут, то там виднеются лиловые и светло-сиреневые или белые гиацинты. По всему городу буйствует праздник красок. Но это только начало.

Главное — когда зацветают магнолии. Неделю назад это были деревья, утыканные голыми ветками, без листьев. Потом кое-где загорелись огромные бутоны. Пара дней — и уже все дерево пылает, будто от электрической подсветки, розовым пламенем.

Только в середине апреля оживают большие деревья: сначала березы и клены, потом липы и вязы, на Первомай — платаны. Их и зелеными поначалу не назовешь, как неоперившиеся бледно-желтые птенчики, выползают клейкие листики. Редкие, одинокие, светятся на солнце. Дерево кажется застывшим в ожидании пробуждения. Улица, призрачная в сумерках, боится нарушить его покой. Зелень набирает силу, листики и травинки расправляются в полный рост. Щебечут, забывая о себе, пичуги. Зацветает сирень. Просыпаются липы. Открываю утром глаза и не могу поверить, — Катенька тогда развела руками, словно бы в удивлении, — платан подкрался к самым окнам… Еще миг — огромные зеленые ветки коснутся стекол… Неделю назад жил он на противоположной стороне улицы. Такое вот чудо весны случилось!

Тут и для дуба время приходит. Могучий, столетний, медленно поднимает он к солнцу царственную крону, спускает руки-ветви к самой земле. Сосны и ели сбрасывают липкие шершавинки с почек, протягивают нежно-зеленые бархатки новых иголочек:

— Здравствуй, наш царь! Повелитель лесов, тебя приветствуют маленькие и большие, вечнозеленые и появившиеся на свет. Пришла Весна. Новый круг жизни замкнулся».

— Аллилуйя! Аллилуйя!