Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres]

Заключение

В 1839 г. восемнадцатилетний юноша Достоевский писал брату: «Человек есть тайна; ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время. Я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком».

Великий психолог предчувствовал свое призвание: тайне человека посвящено все его творчество. В романах Достоевского нет пейзажей и картин природы. Он изображает только человека и человеческий мир; герои его – люди современной городской цивилизации, выпавшие из природного миропорядка и оторвавшиеся от «живой жизни». Писатель гордился своим реализмом: он описывает не абстрактного «общечеловека», придуманного Ж.Ж. Руссо, а реального европейца XIX в. со всеми безысходными противоречиями его «больного сознания». Русскому романисту принадлежит открытие подлинного лица героя нашего «смутного времени» – «человека из подполья»: этот новый Гамлет поражен недугом сомнения, отравлен рефлексией, обречен на безволие и бездействие. Он трагически одинок и раздвоен; у него сознание «затравленной мыши».

Психологическое искусство Достоевского прославлено во всем мире. Задолго до Фрейда и до школы психоаналитиков он погружается в глубины подсознания и исследует душевную жизнь детей и подростков; он изучает психику безумцев, маньяков, фанатиков, преступников, самоубийц. О Достоевском-психопатологе и криминалисте существуют специальные исследования. Но анализ его не ограничивается индивидуальной психологией: он проникает в психологию социальную – семейную, общественную, народную. Величайшие его прозрения относятся к душе народа, к метапсихическому «всеединству» человечества.

Психология – только поверхность искусства Достоевского. Она для него не цель, а средство. Область душевной жизни – только преддверие царства духа. За психологом стоит пневматолог – гениальный исследователь человеческого духа. В одной из записных книжек мы находим следующую заметку: «Меня зовут психологом, неправда, я лишь реалист в высшем смысле, т. е. изображаю все глубины души человеческой». У Достоевского было свое учение о человеке – и в этом его великое историческое значение. Все свои творческие силы он посвятил борьбе за духовную природу человека, защите его достоинства, личности и свободы.

Автор «Преступления и наказания» на своем личном опыте пережил трагическую эпоху крушения гуманизма. На его глазах гуманизм отрывался от своих христианских корней и превращался в богоборчество. Начав с освобождения человека от «теологии» и «метафизики», он кончил порабощением его «законам природы» и «необходимости». Человек был признан природным существом, подчиненным началам выгоды и разумного эгоизма: у него была отнята его метафизическая глубина, третье измерение – образ Божий. Гуманизм хотел возвеличить человека и постыдно его унизил. Достоевский сам был гуманистом, прошел через его соблазны и был отравлен его ядом. Романтик-идеалист эпохи «Бедных людей» увлекается утопическим социализмом и проходит весь диалектический путь его развития: он «страстно принимает» атеистическую веру Белинского и вступает в тайное революционное общество Дурова. Исходя из христианского гуманизма, он приходит к безбожному коммунизму. В 1849 г., приговоренный к смертной казни, писатель стоит на эшафоте. В эти страшные минуты «старый человек» в нем умирает. На каторге рождается «новый человек», начинается жестокий суд над собой и «перерождение убеждений». В Сибири в жизни ссыльного писателя происходят два события, определяющие всю его дальнейшую судьбу: встреча с Христом и знакомство с русским народом. В нечеловеческих страданиях, в борьбе с сомнением и отрицанием завоевывается вера в Бога. По поводу «Легенды о Великом инквизиторе» Достоевский пишет в записной книжке: «И в Европе такой силы атеистических выражений нет и не было, стало быть, не как мальчик же я верую во Христа и Его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла…»

После каторги религиозная тема образует духовный центр его творчества. Вопрос о вере и неверии ставится во всех больших романах. В 1870 г. он пишет Майкову: «Главный вопрос, которым я мучился сознательно или бессознательно всю мою жизнь, – существование Божие».

Всех героев Достоевского «Бог мучит»; все они решают вопрос о существовании Божием; судьба их всецело определяется религиозным сознанием.

Достоевский жил в эпоху кризиса христианской культуры и переживал его, как свою личную трагедию.

Вскоре после Франко-прусской войны и Парижской коммуны герой романа «Подросток» Версилов едет за границу. Никогда он не ездил в Европу с такой грустью и с такой любовью. «Тогда особенно слышался над Европой как бы звон похоронного колокола»: великая идея христианской культуры умирала; ее провожали свистками и комьями грязи; атеизм праздновал свои первые победы. «Я плакал, – признается Версилов, – за них плакал, плакал по старой идее и, может быть, плакал настоящими слезами».

Русский, Достоевский чувствовал себя в конце XIX в. единственным европейцем, который понимал значение мировой трагедии, переживаемой человечеством. Он один «плакал настоящими слезами». И вот ушла «старая идея», и человечество осталось на земле без Бога. «Романы-трагедии» писателя посвящены изображению судьбы богооставленного человечества. Он пророчески намечает два пути: человекобожество и стадность.

Кириллов в «Бесах» заявляет: «Если Бога нет, то я – бог». На месте Богочеловека появляется человекобог, «сильная личность», которая стоит вне морали, «по ту сторону добра и зла», которой «все позволено» и которая может «преступать» все законы (Раскольников, Рогожин, Кириллов, Ставрогин, Иван Карамазов). Достоевский делает одно из величайших своих открытий: природа человека соотносительна природе Бога; если нет Бога, нет и человека. В человекобоге, новом демоническом существе, все человеческое должно исчезнуть. Русский писатель предсказывает появление Ницше: сверхчеловек автора «Заратустры» тоже знаменует собой уничтожение человека: «человеческое, слишком человеческое» преодолевается в нем, как стыд и позор.

Другой путь безбожного человечества ведет к стадности. Вершина творчества Достоевского – «Легенда о Великом инквизиторе». Если люди только природные существа, если души их не бессмертны, то им следует наиболее благополучно устроиться на земле. А так как по натуре своей они «бессильные бунтовщики», то их необходимо поработить и превратить в покорное стадо. Великий инквизитор будет пасти их железным жезлом. Тогда выстроится, наконец, огромный муравейник, воздвигнется Вавилонская башня, и уж навеки. Оба пути – человекобожества и стадности – приводят к одному и тому же результату: уничтожению человека.

Достоевский видел историю в свете Апокалипсиса; он предсказывал неслыханные мировые катастрофы. «Конец мира идет, – писал он. – Конец столетия обнаружится таким потрясением, какого еще никогда не бывало». Трагическое мировоззрение автора «Бесов» было недоступно позитивистам XIX в.: он был человеком нашей, катастрофической эпохи. Но богооставленность не последнее слово творчества Достоевского; он изображал «темную ночь», но предчувствовал рассвет. Он верил, что трагедия истории завершится преображением мира, что за Голгофой человечества последует второе пришествие Христа и «раздастся великий гимн нового и последнего воскресения».

Достоевскому принадлежит место наряду с великими христианскими писателями мировой литературы: Данте, Сервантесом, Мильтоном, Паскалем.

Подобно Данте, он прошел по всем кругам человеческого ада, более страшного, чем средневековый ад «Божественной комедии», и не сгорел в адском пламени: его «duca e maestro» был не Вергилий, а «сияющий образ» Христа, любовь к которому была величайшей любовью всей его жизни.