Глава 5 Первый опыт романа: «Неточка Незванова»

Идея большого романа возникла у Достоевского очень рано. Не прошло трех месяцев со времени его первого литературного выступления, как он уже сообщает брату, что собирается написать «большой роман Некрасову» (1 апреля 1846 г.). Заболев после провала «Двойника», он мечтает «удрать от всех», уехать в Италию и там на досуге «писать роман для себя». Этот фантастический план разрабатывается с точными подробностями. «Я проживу (в Италии) восемь месяцев. Пришлю в «Современник» первую часть романа, получу 1200 р. и из Рима на два месяца съезжу в Париж и обратно. Приехав, издам тотчас же вторую часть, а роман буду писать до осени 1848 г. и тут издам 3 или 4 части его. Первая же, пролог, будет напечатана уже в «Современнике» в виде пролога. И сюжет (и пролог), и мысль у меня уже в голове» (7 октября 1846 г.).

В конце того же месяца он объявляет брату: «Написав повесть „Хозяйка“, перестаю печатать совсем до самого будущего года, а пишу роман, который уж и теперь не дает мне покоя». Название появляется впервые в письме от 17 декабря 1846 г. «Я теперь завален работой и к 5-му числу генваря обязался поставить Краевскому 1-ую часть романа „Неточка Незванова“. В январе 1847 г. писатель все еще не уверен, что роман скоро появится. «Скоро ты прочтешь Неточку Незванову, – сообщает он брату. – Это будет исповедь, как Голядкин, хотя в другом тоне и роде». Но появление романа затягивается. Работа над «Хозяйкой» отвлекает Достоевского от «Неточки». Потом ему приходится ради заработка писать фельетоны в «Санкт-Петербургских ведомостях». И все же он надеется, что роман будет напечатан к концу года (1847). «Он завершит год, – пишет он, – пойдет во время подписки и, главное, будет, если не ошибаюсь теперь, капитальною вещью в году и утрет нос друзьям современникам, которые решительно стараются похоронить меня». Но и в конце года роман не появился. Весь 1848 г. уходит на вещи «легкие», на поденную работу, которая кажется писателю «грехом против искусства». Только урывками продолжает он работать над «Неточкой». Наконец, в феврале 1849 г., сводя счеты с «антрепренером» Краевским и убеждая его выдать ему сто рублей аванса под роман, Достоевский гордо заявляет: «Пишу… потому что 1) люблю мой роман, 2) что я знаю, что пишу вещь хорошую, такую, которая не принесет риску, а расположение читателей (я никогда не хвалюсь, позвольте уж теперь сказать правду, я вызван сказать это)… А я отделываю: доказательство то, что я выбросил из второй части целых полтора печатных листа вещей очень недурных, для круглоты дела, т. е. мараю и урезываю, а не пишу сплошь, что бы сделал человек, не дорожащий своим произведением… В третьей части не менее пяти листов…»

План романа грандиозный: были задуманы и отчасти набросаны шесть первых частей. Напечатанный отрывок, детство Неточки, по замыслу автора, составляет лишь пролог. Он появился в «Отечественных записках» в 1849 г. Арест и ссылка писателя прервали работу над этим произведением, и он никогда больше к нему не возвращался.

«Неточка Незванова» написана в форме «личного» рассказа героини о своей жизни. Повествование прерывается на драматическом эпизоде ее ранней юности. Роман распадается на три самостоятельные повести, внешне спаянные личностью рассказчицы. Это: история музыканта Ефимова, история дружбы Неточки с княжной Катей и история ее покровительницы Александры Михайловны. Первые две повести внутренне закончены: трагедия безумного музыканта кончается его смертью, дружба двух девочек прерывается разлукой, третий эпизод остался недописанным. Повести отделены друг от друга не только особым сюжетом, но и литературным стилем. Ни композиционного, ни стилистического единства автору не удалось достигнуть. Вероятно, потому он никогда впоследствии не пытался закончить свое неудавшееся произведение. А между тем в истории творчества Достоевского «Неточка» занимает видное место, как первый опыт психологического романа.

Первая повесть, о музыканте Ефимове, отчиме героини, задумана в романтическом духе. Вспомним, что автор писал ее в 1847 г., в эпоху разочарования «натуральной школой», и что работа над ней перебивалась работой над «Хозяйкой». Тема о музыканте-чудаке, музыканте-безумце с легкой руки Гофмана наводнила русскую романтическую литературу. Музыка и безумие занимают почетное место в «Доме сумасшедших» и в «Русских ночах» князя В. Одоевского; Полевому принадлежит повесть «Блаженство безумия»; Гоголь задумывает рассказ под названием «Записки сумасшедшего музыканта», который превращается впоследствии в «Записки сумасшедшего». Кроме того, Достоевский мог вспомнить новеллу своего любимца Бальзака «Гамбара», в которой музыкант-итальянец сочиняет новую музыку и придумывает новые музыкальные инструменты. Безумный энтузиаст странствует по Европе в сопровождении преданной жены, голодает, терпит неудачи, но остается верен своему священному безумию. Наконец, он попадает в театр на оперу «Роберт диавол» Мейербера, и откровение настоящей музыки потрясает его: еще мгновение, и он, кажется, прозреет. Но мания оказывается сильнее истины, и Гамбара снова погружается в свой музыкальный бред. Гофмановский безумный музыкант, пройдя через романтическую новеллу Бальзака, превращается у Достоевского в беспутного скрипача Ефимова. Рассказчица Не-точка говорит о нем как о романтическом герое: «Судьба его очень замечательна: это был самый странный, самый чудесный человек из всех, которых я знала». И впоследствии, вспоминая о годах, проведенных в доме отчима, она подчеркивает романтические черты своего детства: «Хотя моя история была очень необыкновенная, и в ней большую часть играла судьба, разные, положим даже, таинственные пути, и вообще было много интересного, неизъяснимого, даже чего-то фантастического, но я сама выходила, как будто назло всей этой мелодраматической обстановке, самым обыкновенным ребенком». Так оценивает автор свою повесть, такой хотел он ее видеть: таинственной, необыкновенной, фантастической. Но этой характеристике соответствует только начало: прошлое Ефимова. Настоящее его, пьяная и беспутная жизнь, с больной женой и голодной дочерью, все дальше уходит от романтической таинственности и все больше приближается к реалистической мелодраме.

Ефимов был сыном бедного музыканта и играл на кларнете в оркестре одного помещика. «Таинственное» входит в его жизнь в образе итальянца-капельмейстера, «дурного человека», который завещает ему скрипку. С этим наследством связано не то преступление, не то дьявольская сила. Ефимов из плохого кларнетиста внезапно превращается в гениального скрипача, впадает в тоску и становится строптивым и злобным. Уходя от помещика, он говорит ему: «Не жилец я у вас! Я вам говорю, что дьявол ко мне навязался. Я у вас дом зажгу, коли останусь. На меня находит. Уж вы лучше, сударь, оставьте меня. Это все с тех пор, как тот дьявол побратался со мною».

После такой гофмановской интродукции с капельмейстером-дьяволом начинается история падения музыканта, в которой нет и признаков сверхъестественного. Ефимов проживает весь свой капитал, скитается по провинциальным оркестрам и приходит в Петербург, прося милостыню. Талант его, вначале подлинный, слабеет от беспорядочной, нищенской жизни. «Когда он явился в Петербург, то уже действовал почти бессознательно… и почти уже сам не знал, что придется ему делать в столице. Энтузиазм его был какой-то судорожный, желчный, порывистый, как будто он сам хотел обмануть себя этим энтузиазмом и увериться через него, что еще не иссякли в нем первая сила, первый жар, первое вдохновение!»

В Петербурге Ефимов подружился с музыкантом Б., и тот скоро разгадал его: за семь лет беспутной жизни скрипач потерял талант. «Б. ясно увидел, что вся эта порывчатость, горячка и нетерпение не что иное, как бессознательное отчаяние при воспоминании о пропавшем таланте; что даже, наконец, и самый талант, может быть, и в самом-то начале был вовсе не так велик, что много было ослепления, напрасной самоуверенности, первоначального самоудовлетворения и беспрерывной фантазии, беспрерывной мечты о собственном гении… Но всего более изумляло его, что в этом человеке, при полном его бессилии, было такое глубокое, такое сильное и, можно сказать, инстинктивное понимание искусства… Он до того сильно чувствовал его и понимал про себя, что не диво, если заблудился в собственном сознании о самом себе и принял себя, вместо глубокого, инстинктивного критика искусства, за жреца самого искусства, за гения».

Этим разоблачением «тайны» Ефимова вводится рассказ о его трагической гибели. Романтическая дьявольщина оставлена, автор находит свою тему, свой собственный язык. Точность наблюдений и взволнованность тона сразу поражают: это – исповедь. В 1847 г. тема художника, у которого пропал талант, была личной темой Достоевского. Внезапная слава его сменилась долгим бесславием. После провала «Двойника» каждое новое произведение только углубляло падение. Белинский писал Анненкову: «Надулись же мы, друг мой, с Достоевским-гением. О Тургеневе не говорю, – он тут был самим собою, а уж обо мне, старом черте, без палки нечего и толковать. Я, первый критик, разыграл тут осла в квадрате». И Достоевский от «самоудовлетворения» переходит к самоуничижению. Он верит критикам, сомневается в своем таланте, кается и заболевает от отчаяния. Может быть, думает он, и в самом начале талант «был не так велик»; может быть, это был талант критика, а не художника. Кризис разрешается в творчестве. Ефимов рождается из мук воображения автора, из навязчивой идеи о гибели таланта. Душевное состояние воплощается в образе безумного музыканта и раскрывается, как судьба целой жизни. Часы сомнений и отчаяния Достоевского преображаются в жизненную трагедию Ефимова. В своем творчестве писатель реализует возможности своего духа. Возможность потери таланта и гибели для автора – становится действительностью для героя.

Вот почему в психологической манере Достоевского столько «мучительства». Он анализирует самого себя не для спокойного познания, а для исцеления. Соблазн славы («беспрерывные мечты о собственном гении»), нетерпение, малодушие, невозможность отделывать свои произведения, «внутреннее бессилие» – во всех этих «грехах против искусства» он приносит покаяние. Конечно, Ефимов не Достоевский, но он – определенное душевное состояние Достоевского, ставшее человеком и получившее свою особую судьбу.

Расставаясь с Ефимовым, музыкант Б. пророчит ему тяжелую жизнь. Горькие личные воспоминания автора звучат в этих предсказаниях.

«Ты еще никому не нужен теперь, никто тебя и знать не хочет. Так свет идет. Подожди, не то еще будет, когда узнают, что в тебе есть дарование. Зависть, мелочная подлость, а пуще всего глупость налягут на тебя сильнее нищеты. Таланту нужно сочувствие, ему нужно, чтобы его понимали; а ты увидишь, какие лица обступят тебя, когда ты хоть немного достигнешь цели. Они будут ставить ни во что и с презрением смотреть на то, что в тебе выработалось тяжелым трудом, лишениями, голодом, бессонными ночами. Они не ободрят, не утешат тебя – твои будущие товарищи; они не укажут тебе на то, что в тебе хорошо и истинно; но с злою радостью будут поднимать каждую ошибку твою, будут указывать тебе именно на то, что у тебя дурно, на то, в чем ты ошибаешься, и под наружным видом хладнокровия и презрения к тебе будут, как праздник, праздновать каждую твою ошибку. Ты же заносчив, ты часто некстати горд и можешь оскорбить самолюбивую ничтожность, и тогда беда, ты будешь один, а их много: они тебя истерзают булавками».

Вся эта тирада совершенно излишня в повести. Музыкант Б., отгадавший, что у Ефимова пропал талант, напрасно говорит ему о его «даровании» и о тяжелой судьбе художника. Ведь он знает, что его предсказания не исполнятся. Здесь авторская исповедь вторгается в фабулу повести. Жалуясь на травлю кружка «Современника» («они тебя истерзают булавками»), Достоевский забывает на время о своем герое.

После разлуки с другом и благодетелем Б. Ефимов падает все ниже. Он женится по расчету на вдове с двухлетней дочерью, Неточкой. «Это была несчастная женщина. Прежде она была гувернантка, была прекрасно образована, хороша собой и по бедности вышла замуж за старика чиновника, моего отца». В чертах этой «мечтательницы и энтузиастки», больной чахоткой и изнемогающей от непосильного труда, просвечивает образ другой страдалицы – Катерины Ивановны Мармеладовой. Автор изображает ее тоску в символах движения: «Она все ходила, не уставая, взад и вперед по комнате, по целым часам, часто даже и ночью, во время бессонницы, которою мучилась, ходила, что-то шепча про себя, как будто была одна в комнате, то разводя руками, то скрестив их у себя на груди, то ломая их в какой-то страшной, неистощимой тоске». В том же движении и в тех же жестах изображается и Катерина Ивановна. Описание нищенской жизни на чердаке больной труженицы-матери, пьяницы-отца и запуганной дочери (Ефимов, его жена, Неточка) переносится автором в роман «Преступление и наказание». Мармеладов так же обкрадывает свою жену и пропивает последнее ее достояние, как и Ефимов.

Женившись, беспутный музыкант объявляет, что женитьба сгубила его талант, и сваливает на жену все свои неудачи. Он клянется, что не возьмет скрипки в руки до самой ее смерти. Тут у него начинается настоящее, систематическое помешательство: «Неподвижная идея о том, что он первейший скрипач, что он гоним судьбой, обижен, по разным интригам не понят и находится в неизвестности».

Так проходит восемь лет; Неточка начинает сознавать себя; ей кажется, что она просыпается от глубокого сна. Вражда между родителями потрясает ее детское воображение. «Сердце мое было уязвлено с первого мгновения, – говорит она, – и с непостижимою, утомляющей быстротой началось мое развитие». Автор задумывается над трагедией ребенка, вырастающего в «странном семействе», исследует надлом в душе его при виде «неблагообразия» родителей. «Уязвленное сердце» развивается быстро и болезненно; чувствительность и воображение получают ложное направление. «Я не удивляюсь, – говорит Неточка, – что среди таких странных людей, как отец и мать, я сама сделалась таким странным, фантастическим ребенком». Достоевский вынес из своего детства глубокую рану, и мысль его всегда была направлена на вопрос о семье. В первоначальной редакции «Неточки Незвановой» мы находим любопытные рассуждения героини о романах Вальтера Скотта, которыми она зачитывалась в доме князя Х-ого. «Жизнь моя в чужой семье слишком сильно отражалась в первых впечатлениях моего сердца, и потому чувство семейственности, так опоэтизированное в романах Вальтер Скотта, чувство, во имя которого создались они, чувство, доведенное до высочайшего исторического значения, представленное, как условие сохранения всего человечества, проведенное во всех романах его с такой любовью, слишком сладко, слишком сильно втеснилось в мое сердце на отклик моих же воспоминаний, моих же страданий». Горькие думы о собственном детстве и поэтический культ «семейственности» у Вальтера Скотта приводят Достоевского к проблеме русского семейства; она ставится во всех его больших романах, с наибольшей силой в «Подростке» и «Братьях Карамазовых». Аркадий Долгорукий – член «случайного семейства», навсегда уязвленный «неблагообразием отцов»; «Братья Карамазовы» – трагическая история «случайного семейства». Вражда родителей извращенно преломляется в сознании детей. Неточка вместе с отчимом начинает ненавидеть свою страдалицу-мать и мечтает о ее смерти. К отцу привязывается она болезненной любовью. «С той минуты началась во мне какая-то безграничная любовь к отцу, но чудная любовь, как будто вовсе не детская. Я бы сказала, что это было скорее какое-то сострадательное, материнское чувство». Порой она чувствует свою несправедливость к матери, мучается угрызениями совести, как будто понимает греховность своего чувства, но не задумываясь крадет у матери деньги для отчима: «Мало-помалу, – признается она, – любовь моя, нет, лучше скажу, страсть, потому что не знаю такого сильного слова, которое бы могло передать вполне мое неудержимое, мучительное для меня самой чувство к отцу, дошла даже до какой-то болезненной раздражительности. У меня было только одно наслаждение – думать и мечтать о нем: только одна воля – делать все, что могло доставить ему хоть малейшее удовольствие… Я понемногу подчинила его себе и, понимая свою необходимость для него, даже иногда с ним кокетничала. Действительно, эта чудная привязанность моя походила несколько на роман». Никогда впоследствии Достоевский не подходил с таким бесстрашием к анализу эротической стихии в детской душе. Невинная Неточка переживает сложное чувство к отчиму: материнское сострадание, детскую привязанность, взрослую страсть. В этой первичной полноте эмоции еще не проходят границы между нормальным и ненормальным.

Композиция повести о скрипаче Ефимове – первый опыт построения больших романов; медленная и детальная психологическая подготовка завершается взрывом катастрофы. Кажется, что в каморке музыканта постепенно накопляются разрушительные силы, что воздух, которым дышит его семья, все более насыщается электричеством. Гибель героя предсказывается его другом Б., который говорит князю-меломану Х-ому: «Он все-таки уверен, что он первый музыкант во всем мире. Уверьте его, что он не артист, и я вам говорю, что он умрет на месте, как пораженный громом, потому что страшно расставаться с неподвижной идеей, которой отдал на жертву всю жизнь».

В Петербург приезжает знаменитый скрипач С-ц: Ефимов заставляет Неточку украсть у матери последние деньги, чтобы купить билет на концерт. Финальная сцена, усиленно драматическая, не лишена сумрачного, зловещего величия. Вернувшись с концерта, Ефимов играет на скрипке перед трупом жены. «Музыка началась… Но это была не музыка… Это были не звуки скрипки, а как будто чей-то ужасный голос загремел в первый раз в нашем темном жилище… Я слышала стоны, крик человеческий, плач: целое отчаянье выливалось в этих звуках». Отчим убегает с Неточкой; она падает на улице и лишается чувств. Его задерживают за городом в припадке исступленного помешательства. Через два дня он умирает в больнице. «Он умер, потому что такая смерть его была необходимостью, естественным следствием всей его жизни… Истина ослепила его своим нестерпимым блеском, и что было ложь, стало ложью и для него самого. В последний час свой он услышал чудного гения, который рассказал ему его же самого и осудил его навсегда… Удар был смертелен».

Вторая часть «Неточки Незвановой» тоже самостоятельная повесть. После смерти родителей героиня попадает в дом князя Х-ого, и судьба ее резко меняется. Юность ее ничем не связана с детством. Разрыв между двумя мирами подчеркивается длительной болезнью героини. Выздоровев, она воскресает для новой жизни. Вместо органического развития действия перед нами смена эпизодов. Роман разрублен на куски, и этот дефект композиции не искупается единством психологическим. Неточка слишком бледная фигура, слишком рассказчица, а не героиня. Она всегда скромно уступает первое место другим персонажам и не в силах объединить вокруг своей личности события романа. Она рассказывает историю своей жизни, но судьба ее – сопровождать жизнь людей более значительных, чем она сама.

Вторая часть романа, посвященная жизни Неточки в княжеском доме, в окончательной редакции подверглась значительному сокращению. Автор выбросил эпизод с мальчиком Ларенькой, бедным сироткой, которого, как и Неточку, князь приютил в своем доме. Это тоже «уязвленное сердце». Ларенька уверен, что он причина смерти своих родителей, вспоминает, как он мучил свою мать; чувство вины доводит его до нервного заболевания. Неточка трогательно ухаживает за больным мальчиком, но здоровье его все ухудшается, и князь отсылает его к родственникам в Малороссию. Автор исследует напряженную эмоциональность ребенка, часто переходящую в «сенсуализм». Опережая школу Фрейда, он выводит из первоначального ранения души (травма) зарождение сознания. «Я видала таких детей, – говорит Неточка, – которые для удовлетворения порочного сенсуализма, происшедшего от ложно развитой чувствительности, становились совсем тиранами в доме и доводили утонченность наслажденья до того, чтобы, например, нарочно мучить домашних животных, чтобы испытывать во время самого процесса муки какое-то необъяснимое наслаждение, состоявшее в ощущении чувства раскаяния, чувства жалости и сознания своей бесчеловечности». Болезненная чувствительность, переходящая в сладострастие мучительства, свойственна всем детям у Достоевского («Идиот», «Подросток», «Братья Карамазовы»).

В окончательной редакции эти наблюдения над душой ребенка исчезли вместе с эпизодом с Ларенькой. Дружинин упрекнул Достоевского в подражании Диккенсу; действительно, привязанность Неточки к Лареньке напоминает дружбу Флоренс и Поля в романе «Домби и сын». После исчезновения Лареньки героиней второй части стала ровесница Неточки, дочь князя Катя. Она гостила в Москве у бабушки и возвращается в Петербург в момент выздоровления Неточки. Сопоставляя двух девочек, белокурую, голубоглазую Неточку и чернокудрую, пылкую Катю, автор создает психологическую схему, которой он остается верен навсегда. Неточка, болезненная, чувствительная, страждущая, слезливая, застенчивая, начинает собой серию кротких женщин у Достоевского. Катя с нежной иронией говорит о ней: «Ишь бледненькая, волоса белокуренькие, сама глупенькая, плакса такая, глаза голубенькие, си… ро… точка ты моя». К типу «кротких» относится Соня Мармеладова в «Преступлении и наказании», Даша в «Бесах», Софья Андреевна в «Подростке», героиня повести «Кроткая». От княжны Кати идет линия «гордых женщин»: Полины в «Игроке», Настасьи Филипповны в «Идиоте», Лизы в «Бесах», Катерины Ивановны в «Братьях Карамазовых». Тихой прелести первых противоставляется «поражающая» красота вторых. Неточка говорит о Кате: «Представьте себе идеальной прелести личико, поражающую, сверкающую красоту, одну из тех, перед которыми вдруг останавливаешься, как пронзенный в сладостном смущении, вздрогнув от восторга». «Гордая женщина» у Достоевского всегда ослепительная красавица, пронзающая душу эстетическим восторгом. Неточка с первого взгляда страстно влюбляется в Катю… «Может быть, – пишет она, – во мне первый раз поражено было эстетическое чувство, чувство изящного, первый раз сказалось оно, пробужденное красотой, и вот причина зарождения любви моей». Князь Мышкин видит портрет Настасьи Филипповны, и красота ее поражает его; так же «потрясает» Версилова красота Ахмаковой, «пронзает» Митю красота Грушеньки. В «Неточке» уже намечена глубокая тема Достоевского о «страшной силе красоты».

Веселая, бурная Катя равнодушна к плаксивой Неточке. Влюбленность подруги смущает и раздражает ее. Гувернантка ставит ей в пример прилежную сироту. В Кате вспыхивает гордость, и она начинает мучить свою кроткую сверстницу, расспрашивает о родителях, смеется над ее бедностью, дурным платьем, неумением танцевать и играть на фортепьяно. Неточка плачет, Катю наказывают и велят просить прощения у обиженной. С этого времени у нее возникает «непостижимая» антипатия к Неточке.

В конце повести загадка разрешается: княжна вдруг поняла, что Неточка ее любит, и в ее сердце зародилось ответное чувство. Но гордая девочка долго не хотела признать свою любовь и мстила за нее и себе и Неточке. Ее жестокость только усиливала привязанность Неточки. «Я почти не понимала, что со мной делается, – пишет она. – Все во мне волновалось от какого-то нового, необъяснимого ощущения, и я не преувеличу, если скажу, что страдала, терзалась от этого нового чувства. Короче, – и пусть простят мне это слово, – я была влюблена в мою Катю. Да, это была любовь, настоящая любовь, любовь со слезами и радостями, любовь страстная». Почти в таких же выражениях говорила Неточка о своей привязанности к отцу. Во второй раз автор изображает детскую чувствительность как эротическую стихию, стоящую на грани патологии.

Любовная борьба между Неточкой и Катей после сложных перипетий приближается к развязке. Катя совершает большой проступок, и Неточка берет ее вину на себя. Княжна побеждена: ночью в постели между подругами происходит объяснение: «Мы обнялись и жадно прижались друг к другу. Княжна зацеловала меня в пух. Неточка, прошептала Катя сквозь слезы, ангел ты мой, я ведь тебя так давно, так давно уже люблю… Слушай, мне очень хотелось любить тебя, а потом вдруг ненавидеть захочется, и так ненавижу, так ненавижу!.. А потом я и увидела, что ты без меня жить не можешь, и думаю: вот уж замучу я ее, скверную… Ведь я тебя все любила! Все любила!

Уж потом и терпеть не могла. Думаю, зацелую я ее когда-нибудь или исщиплю всю до смерти». В признании наивной девочки бесстрашная откровенность. В любви открывается темная бездна мучительства, ненависти, властолюбия и гордости. «Сверкающая красота» – демоническая сила; «пронзая» сердце, она питается его кровью; жертвы ее – Рогожин, Версилов, Митя Карамазов – обречены на блаженство гибели.

Повесть о Кате обрывается ее отъездом в Москву. В жизни Неточки наступает новый перелом.

Семья князя переселяется в Москву, а героиня переходит к дочери княгини от первого брака, Александре Михайловне. Это «женщина лет двадцати двух, тихая, нежная, любящая». Четыре года назад она вышла замуж «за человека богатого и в значительных чинах». Третья часть романа обнимает восемь лет, проведенных Неточкой в семье Александры Михайловны; она вводится словами героини: «Теперь начинается новая история». И действительно, эта часть, так же как и две первые, составляет отдельную повесть. Она построена на том же приеме, что и предыдущие: длительная психологическая подготовка и эффектно-драматическая сцена развязки. Литературная манера, в которой она написана, отличается крайней чувствительностью. Новая жизнь Неточки идет «безмятежно и тихо», как в монастыре. Она усердно учится, увлекается чтением, берет уроки пения. Никаких событий в ее жизни не происходит, ничем не отмечается ее внутреннее развитие. Однообразие повествования увеличивается еще от того, что новый друг и благодетель Неточки – такая же «кроткая», как и она сама. Получается удвоение одной и той же душевной тональности. И Неточка и Александра Михайловна страдают, тоскуют, грустно мечтают, умиляются своей дружбой, обнимаются и плачут. Неточка пытается разгадать тайну своей второй матери, и на это уходит восемь лет. Только с приближением к концу действие оживляется; повесть обрывается на сильной мелодраматической сцене.

Александра Михайловна, по-видимому, страстно любит своего мужа, Петра Александровича, «но в присутствии его обдумывает каждое свое движение, робеет перед ним, смущается и боится его сурового взгляда». Что-то детски-невинное, незащищенное чувствуется в этом «уязвленном сердце», переполненном любовью и нежностью. Казалось, «воспоминание чего-то мучительно терзавшего ее совесть, вспыхивало в ее душе». Муж Александры Михайловны «человек высокий, худой и как будто с намерением скрывающий свой взгляд под большими зелеными очками». Он необщителен, сух и даже глаз на глаз с женой не находит темы для разговора. На жену он смотрит с высокомерным снисхождением и суровым состраданием. Случай наводит Неточку на разгадку тайны Александры Михайловны: взяв в домашней библиотеке роман Вальтера Скотта «Сен-Ронанские воды», она находит в нем старое письмо, адресованное ее покровительнице. Неизвестный навсегда прощается с той, которая возвысила его до себя своей чистой дружбой, которая преобразила его, грубого и простого человека, своей сострадательной любовью. «Да, ты много любишь меня, ты любила, как сестра любит брата, ты любила меня, как свое создание, потому что воскресила мое сердце, разбудила мой ум от усыпления и влила мне в грудь сладкую надежду; я же не мог, не смел, я никогда доселе не называл тебя сестрою моею, затем, что не мог быть братом твоим, затем, что мы были неровня, затем, что ты во мне обманулась». Но любовь их открылась: «Раздались их крики, их пересуды». Он должен покинуть ее, но верит, что муж защитит невинную женщину от клеветы. «Я только что встретил твоего мужа, – продолжает он, – мы оба недостойны его, хотя оба безгрешны перед ним. Ему все известно… Он геройски стал за тебя: он спасет тебя»… И Неточка понимает трагедию «невинной грешницы». Петр Александрович спас жену, но не простил ей ее увлечения. Свое великодушие он превратил в орудие пытки и на сострадании построил утонченную систему духовной тирании. «Мне представлялось, – говорит Неточка, – долгое, безвыходное страдание, мученичество, жертва, приносимая покорно, безропотно и напрасно. Мне казалось, что тот, кому принесена эта жертва, презирает ее и смеется над ней. Мне казалось, что я видела преступника, который прощает грехи праведнику».

Идея о добродетельном человеке, который может оказаться страшным злодеем, была уже намечена Достоевским в «Петербургской летописи» и иллюстрирована на примере почтенного Юлиана Мастаковича («Елка и свадьба»). В «Неточке Незвановой», написанной в ту же эпоху, тема «доброго сердца» получает свое художественное завершение. Лицемерный праведник и добродетельный палач Петр Александрович, «скрывающий свой взгляд под большими зелеными очками», заслуживает место в ряду самых жутких, демонических героев Достоевского. В истории Александры Михайловны мотив тирании сильного над слабым звучит не менее трагически, чем в повести «Хозяйка». Но в романе он освобожден от романтической сказочности и фантастики. Александра Михайловна – петербургская светская дама, а не полубезумная волжская дикарка; Петр Александрович – «богатый человек в значительных чинах», а не колдун-чернокнижник, как Мурин. Трагедия «слабого сердца» изображена в плане психологическом, и это усиливает ее художественную выразительность.

Развязка «Неточки Незвановой» осталась незаконченной. Петр Александрович понимает, что Неточка его отгадала, и решает мстить. Он застает ее в библиотеке с роковым письмом в руках и обвиняет перед Александрой Михайловной в безнравственном поведении. «Поверьте мне, сударыня, – говорит он жене, – я знаю свои обязанности, и как бы вы великодушно ни извиняли меня, я буду говорить прежнее, что преступление всегда останется преступлением, что грех всегда будет грехом, постыдным, гнусным, неблагородным, на какую бы степень величия вы ни вознесли порочное чувство». Неистощимая злоба и мстительность прорываются, наконец, у этого героя нравственности, он наносит последний, смертельный удар своей жертве.

Попытка создать большую форму психологического романа Достоевскому не удалась. «Неточка Незванова» – не единый роман, а три отдельные повести. Рассказчица оказалась слишком бесцветной, чтобы претендовать на роль героини. Но какое сложное богатство идей, образов и приемов заключено в этом произведении! «Неточка Незванова» есть та лаборатория, в которой вырабатывается идеология и техника больших романов.

Загрузка...