Гадкий утёнок для босса

Глава 34. Герман

«13 октября. Настроение — отстой(((((Никогда не встречала таких непрошибаемых парней, как Андрей, — объявляет дневник в третьей импровизированной закладке. — Кажется, его вообще невозможно соблазнить — ну пока он трезвый, так однозначно. Столько уже всего перепробовала, и что теперь, опустить руки?!. Обидно! Хочу подловить его, когда он под градусом, но проблема в том, что я его таким ни разу не видела дома. Такое чувство, что он вообще никогда не пьет, даже на вечеринках!!! Потому что к себе он всегда возвращается таким же, как всегда, непрошибаемым игнорщиком(((

А еще весь последний месяц меня преследует дурацкое ощущение, как будто за мной следят. Глупость какая-то, такое только в детективах киношных бывает! Ну вот никак не проходит, прям хоть думай, что крыша поехала. Иду себе по улице, а спина аж зудит от взгляда. Но когда оборачиваюсь, везде обычные прохожие, ну или вообще никого. Как будто меня привидение выслеживает. Жесть((((Маман, что ли, рассказать, не знаю…

А сегодня днем, когда я возвращалась из универа, ко мне подошел какой-то тип. Зовут Герман, сказал вроде, что приятель Андрея. Потом спросил, можно ли будет через меня передать маленький подарок с сюрпризом на его день рождения седьмого ноября. Только положить его надо будет втайне в бардачок его машины около водительского сиденья. Сюрприз же.

Я, конечно же, согласилась, с друзьями Андрея дружить полезно! А уж как подарок положить внутрь, что-нибудь придумаю, первый раз, что ли, хехе. Кстати, день рождения-то совсем скоро!

P.S.

Ой, а я же забыла сказать самое главное!!! Спросила Германа, почему Андрей всегда после вечеринок трезвый и неприступный. Оказывается, крепкие напитки на него почти не действуют. Я расстроилась. Герман это заметил и почему-то заржал. Вот придурок! А потом он сказал такую вещь… мол, Андрюха если и способен потерять самоконтроль, то только после анестезии. Ну, типа, реакция организма у него такая сильная. Индивидуальная особенность. Именно поэтому он всегда предпочитает боль перетерпеть, даже если где-то сильно поранился.

Я обалдела, честно говоря! Этот Батянин вообще терминатор какой-то(((Как же его в постель затащить тогда?!»

Морщусь, быстро перелистываю дневник к следующей «закладке». С каждым предложением читать становится всë противнее и противнее. Очень хочется отшвырнуть никчемное чтиво некогда молоденькой меркантильной глупышки куда-нибудь подальше. А еще лучше — в окно, нацелившись «Дневничком о том, о сëм» в сторону нашей помойки… но присутствие Батянина сковывает, заставляет довести дело до конца, несмотря ни на что.

Четвертая запись датирована девятым ноября, вскоре после упомянутого дня рождения Батянина.

«Несколько дней не писала, просто не могла(((Мне страшно. Еще дико плохо оттого, что нельзя поделиться страхом с маман. Она же не в курсе насчет того, что я натворила с тем сюрпризом от сволочного Германа((((

У меня вообще до сих пор шок от того, что случилось в днюху седьмого ноября. Трясет всю. Потому что машину предков Андрея в тот день отправили на техосмотр… Они сели в машину сына на старой парковке за универом и подорвались. Жесть((((Мне реально жаль их.

Ребята с его курса говорили, что сам Андрей в момент взрыва находился на другом конце парковки, и это его спасло. Но он получил черепно-мозговую травму металлическим осколком, и ему лицо располосовало с одной стороны.

Короче, теперь его предки в реанимации, и врачи не уверены, что они выживут.

Герман оказался никаким не другом. Теперь непонятно, кто это вообще такой, и откуда столько знает про Батянина. Но он реально внушал доверие! Я не знала, что он преступник, и не была с ним в сговоре!!! Значит, ни в чем не виновата… Господи, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть меня пронесет, и никто не узнает про мою ошибку в этом кошмаре… а если узнает, то пусть мне удастся залететь, и тогда меня беременную никто не тронет. Андрей сразу пожалеет меня. Он же всегда при всей его жесткости и брутальности снисходителен к детишкам и мамашкам!

Кстати, об этом… хоть одна хорошая новость.

Вчера ночью я переспала с Андреем!!!

Это было в его комнате. У меня получилось его соблазнить ииииииии… ДА! Он лучший из всех, кто у меня был!

Причем этот момент я даже не планировала, оно само собой как-то вышло. Вчера никак не могла уснуть из-за стресса, вышла во двор подышать после полуночи и услышала шум. Смотрю, а в дом Андрей входит. Пошатывается немного, как будто на ногах еле держится или как от головокружения. Наверное, из больницы сбежал, как в себя пришел, не захотел там ночевать. Говорят, он терпеть не может больницы.

Я забеспокоилась, ну и пошла за ним, вдруг помощь нужна. Мало ли, какими медикаментами его напичкали, упадет еще.

Топала за ним прям до его комнаты на втором этаже. По дороге еще на лестнице спросила, как ему помочь, но он не ответил. Зато как открыл свою дверь, вдруг усмехнулся вроде как с сарказмом: «Хочешь помочь, заставь меня забыть обо всëм. Заходи и раздевайся. Кажется, тебе не терпелось залезть в мои штаны?»

А потом врубил свет и обернулся.

Я аж вздрогнула. Такой там страшенный свежий рубец на половину лица был! Как у Франкенштейна, без повязок или пластырей. А может, он сам снял. И видно было, что зашивали…

Короче, я с перепугу чуть глаза не выронила, а он продолжал с какой-то странной кривой улыбкой:

«Не сдерживай себя, Лина, и вали отсюда. Мне плевать на твою реакцию. Особенно после того, как моя потенциальная девушка сегодня увидела меня и сразу же решила, что нам лучше остаться друзьями.»

Я бы и правда свалила прочь, но у меня ноги почему-то не слушались. А последние слова, ну не знаю, возмутили, что ли. Ну и подумаешь, что Батянин больше не идеальный красавчик, мужикам этого и не надо! Зато он мужественный! И от его присутствия всегда волнительно.

В-общем, я стояла и прикидывала, что бы эдакое сказануть, чтобы приятно поразить его своим отношением. Тогда он усмехаться перестал и махнул рукой.

«Ладно, иди уже, не тормози, — говорит. — Я не в обиде, честно. И даже придам тебе ускорения новостью… Мои родители в коме, а наша корпорация почти банкрот, как оказалось. Так что можешь за мной не гоняться, детка. Мажор из меня совсем не перспективный, как видишь».

Вот как, ну как он узнал мои мысли насчет него, я не знала. А еще была вне себя от досады из-за того, что он всë понял. Поэтому ляпнула в ответ:

«Ну и что? Денежки — это, конечно, очень хорошо, но ты и без них крутой! Заработаешь еще, даже не сомневаюсь. Да и шрам для настоящего мужчины всë равно что украшение, это всякий знает! А девушка твоя — дура и тебя не достойна, раз поджала хвостик при первой же проблеме!»

На эти слова он хмыкнул и обозвал меня почему-то глупышкой-стрекозой, которая ничего о жизни не знает. И улыбнулся. Мне улыбнулся, по-настоящему!!! Первый раз!

И неважно, что его там торкнуло, медикаменты или мои слова, но у меня будто крылья выросли. Ну давай, сказала я себе, вперëд! Ты сможешь его соблазнить!

Потом повисла у него на шее, а он не послал, а без лишних разговоров приступил к делу…»

Когда я дохожу до этого места, мое лицо вспыхивает от неловкости. Поспешно пролистываю лишние подробности слишком интимного «дела» и дочитываю заметку:

«…но остаться на ночь в его комнате Андрей не разрешил. Так что я вернулась к себе, поняла, что мы с ним забыли о предохранении и тааак обрадовалась! Теперь осталось только запастись тестами и ждать.»

Сразу перехожу на последнюю пятую закладку, но в ней уже не чувствуется легкомысленного отношения к жизни. Она — последняя во всех смыслах. Потому что после нее в дневнике нет никаких заметок, и написана она гораздо позднее, спустя несколько месяцев. Без восклицательных знаков, смайликов и прочей мишуры, апатично, грустно…

И очень устало.

«21 марта. Сегодня мне неожиданно позвонил Герман и предложил денег за одну девочку из моей двойни. Сказал что она очень ему нужна. Я испугалась… но ответила, что не собираюсь от отказываться от своих детей.

Герман страшный человек, но я не думала, что он еще и псих. Совсем помешался на Батянине!

Теперь, когда я знаю, кем он на самом деле является, мне так сильно хочется вернуться в прошлое и всë исправить! Убежать от него со всех ног без единого слова, а не соглашаться, как глупая дура. Хотя почему «как», дурой я и была, что вообще ввязалась во всë это. К чему я пришла в итоге?

Андрей ненавидит меня.

Его отец не выжил, а мать хоть и пришла в себя, но осталась инвалидом и на окружающих не реагирует. Даже на сына. И самое ужасное, что он узнал о моей причастности к взрыву еще до того, как я выяснила, что залетела. Даже разговаривать не захотел, а номера его я не знаю. Да и охрана теперь у него такая, что не подступиться… Это понятно, он сейчас сильно занят спасением отцовской корпорации от банкротства. Его люди сами всю прислугу рассчитали и выставили на улицу, а дом уже продали.

Но может, это и к лучшему?

Наверное, у меня проснулся материнский инстинкт, или как там это безумное чувство называется, не знаю… С тех пор, как я почувствовала, как толкаются в моем животе сразу две крошечные нежные жизни, меня преследует страх, что Батянин их отберет у меня сразу, как они родятся. Если узнает о своем отцовстве. Ведь он может, у него и деньги, и власть, а я никто. Со мной, убийцей его отца, он жить точно не захочет, а дети — это его родная кровь.

Что еще?.. Маман со мной почти не разговаривает.

Она сначала обрадовалась, когда я сказала, что беременна от Андрея, и хотела отправить письмо на почту корпорации. Но я ее остановила. Призналась в том, что натворила. Так что теперь дневник — это единственная моя тайна от нее. И я наверное больше не буду его вести. Видеть не могу напоминание о своих ошибках… А сжечь рука не поднимается. Засуну куда-нибудь на чердак.

Может, тогда мне станет легче и не так страшно.

Я плохо сплю, всë время нервничаю… Кто знает, чего теперь ждать от Германа. Да еще и токсикоз этот замучал. Скорее бы роды! Мне обещали сделать кесарево. А еще надо придумать моим девочкам имена. Надеюсь, они вырастут не такими глупыми, как их мама.

Ладно… пора с этим покончить.

Прощай, дорогой дневник! Спи спокойно на старом чердаке…»

Вот и всë.

Осторожно, как бомбу замедленного действия, я закрываю розовую обложку. В горле стоит какой-то ужасно горький ком, который никак не получается сглотнуть.

Моя мать к концу дневника заметно повзрослела, но она еще не знала, что ее непутевая жизнь совсем скоро оборвется. Так рано и трагично…

Глаза начинают щипать непрошеные слезы, и я прикрываю веки, не давая себе расклеиться. Вдох, выдох, Диана. Медленный вдох… и медленный выдох. Не надо плакать!

Внезапно сильные уверенные руки притягивают меня в объятия, и я утыкаюсь лицом в чью-то рубашку. Щеку ласкает гладкий шелк галстука, и я быстро вскидываю голову, чтобы посмотреть, кто его хозяин.

— Выше нос, Диана, — мягко говорит Батянин и добавляет успокаивающе: — Это просто жизнь.