Герой туманной долины

Глава 9

И только тут мысли не торопились, зная, что стекающие по телу капли обгонят их все равно. Думы замирали и на время отпускали Шеннона, разрешая ему посвятить себя воде и чувству очищения, которое она дарила.

Он, закрыв глаза, прижался лбом к кафельной плитке и слушал приглушенную барабанную дробь, надеясь, что она выбьет из него всю жажду вновь выйти в холод ночи, и внутри все равно зная, что той не удастся — никогда не удавалось.

Мокрые ноги заскользили по полу, и Шеннон громко ругнулся, вторя скрипу раковины, за которую ухватился, пытаясь не упасть.

— Ты свернешь себе шею, идиот! — обозленно бросил он своему отражению. — Купи уже коврик!

Он знал, что не купит. Видимо, ему хотелось наконец свернуть шею и обо всем забыть.

Он вздрогнул, вдруг вспомнив слова тети о том, что в новую жизнь люди всегда приносят непроработанные ошибки прошлых; Катарин верила в перерождение, верила, что все они — вечные школьники, которым приходится исправлять неверно расставленные в предложении запятые.

Шеннон печально улыбнулся. Он начал писать из-за тети, думая, что, если те самые запятые правильно расставить на бумаге, в следующей жизни ему не придется видеть чужие мечты.

Флисовая толстовка, которая сначала неприятно холодила разгоряченную кожу, быстро согрела — ночь была морозная, но безветренная — и Шеннон мчался куда-то к горизонту, не обращая внимания на усиливающуюся боль в боку.

Он, как всегда, понятия не имел, куда идет; уверенно шагал вперед, считая окна, в которых еще горел свет, глупо улыбался самому себе и поджигал новую сигарету, когда старая истлевала до фильтра.

Ногам он доверял больше, чем голове, верил, что они обязательно приведут его туда, куда нужно, потому послушался их и здесь. После часа ходьбы, когда во всех домах, оставшихся за спиной, погасли огни, Шеннон остановился у скамейки и тяжело опустился на нее, резко дыша, — опять не заметил, что практически бросился бежать, проигнорировал вибрирующие умные часы на запястье, которые предлагали записать тренировку.

Он вытянул зудящие ноги и вновь закурил, на этот раз без спешки, глядя на уснувший квартал, где единственным островком света стал дом на той стороне дороги, стоявший прямо перед Шенноном.

Когда в окне мелькнула женская фигура, он зажмурился и помотал головой, пытаясь прогнать наваждение, но желто-оранжевые сполохи не исчезли, лишь разгорелись сильнее, когда девушка махнула собранными в высокий хвост светлыми волосами и взялась за книгу.

Она читала вновь и вновь, перелистывала страницы назад, разворачивала зеркало, перед которым стояла, устало опускала плечи и запрокидывая к потолку голову, изредка протяжно ругаясь и тут же себя затыкая легким хлопком по лбу, но потом возвращалась к работе.

Шеннон улыбался — девушке и собственной глупости, которая уговаривала его задержаться еще на минуту.

Он не слышал слов, которые произносила Делла, вероятно, отрабатывая пьесу, но этого и не требовалось — казалось, строчки, которые она читала, предназначались только ему одному. Может, поэтому Делла злилась, стоя перед зеркалом: слова, которые она произносила, играли не теми красками, которыми должны были, только потому, что сказаны были собственному отражению, а не Шеннону Парксу. Ему казалось, если бы Делла сказала заученный текст ему, получилось бы лучше, искреннее.

В мгновение, когда он подумал об этом, Делла Хармон повернулась, чтобы закрыть окно, замерла с прижатыми к раме руками, неуверенно подалась вперед и, наверное, прищурилась — Шеннон без очков не видел и был рад, что не рассмотрел ее недоумение.

Окно она так и не закрыла, ринулась вглубь комнаты и выбежала из дома через минуту в фиолетовой пижаме, придерживая накинутый на плечи плед, запинаясь о незавязанные шнурки кроссовок, натянутых в спешке.

— Нет-нет, ты замерзнешь! — поспешил остановить ее он, собираясь подняться, но Делла отмахнулась, посильнее укуталась в плед и приземлилась рядом, практически клюнув носом деревянную спинку скамьи, споткнувшись о трещину в асфальте, из которой росли уже желтеющие пучки травы.

— И как ты узнал, где я живу? — с притворным негодованием спросила она, не замечая, что губы все равно растянулись в улыбке.

— Я не знал, — засмеялся Шеннон и тут же стих, представляя, как это могло выглядеть со стороны. Он ведь почти час сидел под ее окном, наблюдая и покуривая. — Думаешь, я маньяк?

— Гуляешь ночью, — серьезно начала девушка, загибая пальцы, — не любишь, когда люди к тебе прикасаются, скрытный, теперь еще следишь за симпатичными девчонками… — Делла многозначительно хмыкнула и театрально отодвинулась подальше, с подозрительным прищуром всматриваясь в лицо Шеннона.

Тот знал, что она играет, но пробежавшая по телу дрожь заставила нервно сглотнуть подступивший к горлу ком.

— По всем параметрам подходишь, мистер Паркс. Вот только знаешь… Маньяки животных не спасают.

Его плечи расслабленно опустились. Он хотел сказать «А говоришь, больше не можешь играть», но вовремя себя остановил — знал, если бы подобное сказали ему, сердце, противно ухнув, упало бы вниз.

— Ты не выключила свет. — Шеннон кивнул в сторону распахнутой настежь двери дома Деллы и неровных бледных полос света, падающих на газон.

— Я никогда не выключаю, — пожала Делла плечами. — Боюсь темноты. Хотя с Виски стало проще, — просияла она.

— Как он там?

— Восстанавливается потихоньку. Бандаж кусает постоянно, рычит на него, но гуляет свободно. Виски же у меня носится как чокнутый! Похоже на меня, кстати. Лейла говорит, что скоро снимем, а Виски, видимо, ее понимает и дождаться не может. Не переживай, не выбежит — мы так нагулялись вечером, что он спит без задних лап, — улыбнулась она беспокойству Шеннона, глядящего на дверь.

— Ты живешь одна? — уточнил он и тут же поспешил исправиться. — Ну, вернее, ты живешь с Виски, но…

— Ты сейчас напомнил мне меня, мистер Паркс, — хохотнула Делла, хотя ее улыбка заметно померкла. — Родители остались… позади, — уклончиво отозвалась она, поправляя плед и подтягивая ноги к груди, поставив пятки на край скамейки. — А ты?

— Тоже позади оставил, — невесело усмехнулся Шеннон, вспоминая ушедшего отца, пьющую мать и погибшую Катарин. Это они оставили его. Наверное, поэтому он спустя годы оставил сам себя — брал пример с окружавших его взрослых, стал хором их голосов в собственной голове.

Он вдруг нагнулся и медленно потянулся к болтающимся шнуркам на кроссовках Деллы, сам не зная, зачем это делает. Она было нахмурилась, но ее недоумение быстро сменилось той самой детской застенчивостью, которая так подходила Делле Хармон и играла в догонялки с ее прытью и громким восторгом.

— Не стоит, — пусть и не очень активно, попыталась остановить Шеннона она. Тот и бровью не повел, только стиснул зубы, напустив на себя беззаботный вид, пряча волнение и подступающее смущение.

— Запнешься, — отозвался он.

Шеннон не знал, что произойдет, коснись он ее еще раз. Он этого боялся больше, чем прежде, и к этому так же неизменно стремился, словно непослушный ребенок, которому велено не трогать, но который удержаться не может — это его сути не соответствует.

Его пальцы коснулись шнурков, но не голых лодыжек — на них парень и вовсе пытался не смотреть, надеясь, что стеснение на лице не отразится.

«Тебе что, пятнадцать?» — прошипел он мысленно. Его дрожащие пальцы были готовы соскочить с ее кроссовок, а Делла все молчала и, казалось, волновалась не меньше него.

Шеннон, краем глаза ловя на своей коже оранжевое свечение мечты девушки, вдруг вспомнил написанное однажды впопыхах четверостишие, которое возникло в голове само собой, в котором отразились воспоминания о скачущей по улице светловолосой девушке в наушниках. Той самой, что пришла сама, не зная, что в голове сидящего напротив парня уже долгие недели носит имя Герда.

Четверостишие, грубо срифмованное, сейчас рвалось наружу и просило, чтобы его проговорили. И Шеннон не мог не произнести его теперь.

Девушка шумно выдохнула, а Шеннон улыбнулся — на этот раз искренне — и потуже затянул бант на шнурках.

— Это кто-то знакомый! Может быть, Шекспир? — залепетала она, резко подавшись вперед и чуть не сбросив со скамейки парня, попытавшегося избежать ее прикосновения. Пробурчав что-то вроде «конечно, испорть все» почти неслышно, она медленно отодвинулась, стараясь не прикасаться к плечу Шеннона, о которое была готова опереться, чтобы не свалиться вслед за ним. — Вернее, знаешь, — она задумалась, а после продолжила тараторить, жестикулируя, — мысль вроде в его стиле, но ритм и размер будто бы… Так кто это? Хочу почитать!

— Это Шеннон Паркс, — тихо отозвался тот, склонившись еще ниже над почти завязанным шнурком, который в момент не произошедшего столкновения выскользнул из пальцев. — А ты, я смотрю, в поэзии совсем не сильна, да?

Делла замолчала вновь, будто и дышать перестала.

Шеннон пытался сдержаться, но прыснул со смеху, подняв на нее глаза и увидев озадаченное лицо и склоненную к правому плечу голову.

— Я тебя обожаю, — сквозь улыбку проговорил он и поспешил вернуться к кроссовкам, видя, как брови девушки медленно поползли вверх.

«Придурок, Паркс. Ты придурок!»

— Что, так плохо? — поспешил перевести тему он.

— Я почти сравнила тебя с Шекспиром! — воскликнула Делла и слишком активно всплеснула руками.

— Бедный Шекспир, — вновь расхохотался он, уже более натянуто, уклоняясь от летящего к его голове запястья. — Не убивай меня, человек-мельница.

Делла засмеялась, виновато заулыбавшись, — слишком мило, чтобы Шеннон не выдал себя одним только теплым взглядом.

— Всю жизнь мечтала писать стихи! — упоенно протянула девушка, прикрыв глаза и подставив лицо легкому порыву свежего ветра.

«Осторожнее со своими мечтами, Делла», — хотел было сказать парень, но успел вовремя себя заткнуть.

— Почему не пишешь? — спросил вместо этого, возвращаясь на скамейку и утыкаясь в деревянную спинку лопатками — так сильно, чтобы вернуть себя с облаков, до которых успел долететь.

— С рифмой беда, — пожала плечами девушка, хмыкнув. — Мы с ней так и не смогли подружиться, впрочем, как и с ритмом — ты же знаешь, я даже ходить не могу, не падая на каждом шагу, что уж говорить про стихи.

— А мне твоя неуклюжесть нравится, — ответил Шеннон, глядя на распахнутые двери ее дома и примостившийся у лестницы на второй этаж высокий фикус в белом кашпо. Он видел, как Делла медленно повернулась к нему, посмотрела изучающе и попыталась удержать улыбку — та усиленно прорывалась наружу. — Моя тетя позавидовала бы, — проговорил он, не успев себя одернуть, кивком указывая на виднеющееся в прихожей растение. — Она бы оранжерею дома развела, но места было мало.

Девушка помрачнела.

— Ты жил с ней?

— С двенадцати лет.

— Она… — Делла замялась и поморщилась, догадавшись, что спросила лишнее.

— Да, — кивнул Шеннон, тоскливо поджав губы, быстро взглянув на подругу и улыбнувшись ей уголками рта. — Может, мне тоже пса взять? — решил пошутить он, но Делла не улыбнулась в ответ.

— Прости.

Она собиралась сказать что-то еще, но Шеннон ее перебил.

— Любишь цветы?

— Да, обожаю, — решила подыграть девушка, указывая на свое светящееся окно на втором этаже — то самое, в которое он смотрел, наблюдая за ней и не смея отвернуться. — В спальне стоит специальная трехъярусная полка для цветов. Я бы тоже оранжерею развела, но Виски торопится полакомиться всем цветущим и зеленым при любом удобном случае.

Шеннон улыбнулся.

— И все же, если надумаешь подарить мне цветы, — Делла усмехнулась, вновь всплеснув руками, и принялась растягивать гласные, — ну вдруг тебе захочется!..

— Дарить комнатные? — предположил он, замечая, как от широкой улыбки сводит скулы.

— Дари комнатные, — кивнула девушка.

— Буду иметь в виду. А теперь иди спать. И вообще, — он, прищурившись, обернулся к ней, — почему ты не спишь?

— Я поздняя пташка, — пожала плечами Делла. — Ночью лучше думается.

— Поверить не могу!

Казалось бы, куда шире? А уголки губ все тянулись и тянулись вверх.

— Ты тоже, да? — догадалась она, восторженно хлопнув себя по коленке. — Я знала! И почему миром правят жаворонки?

— Потому что пока они устанавливали негласные законы, мы спали, — усмехнулся Шеннон. — Иди давай. Ты от холода начинаешь дрожать.

— Не простыну — закаленная, — отмахнулась Делла, но в плед завернулась плотнее, съежившись.

— Мне пора, — через силу признался он, поднимаясь со скамейки. Он жалел, что не может подать ей руку, помочь встать или убрать за ухо выбившуюся из высокого хвоста светлую прядь. Хотя — и он был с собой честен — даже если бы мог, не осмелился.

— Обнимать не буду, а то снова без сознания свалишься, — пошутила девушка, поднимаясь следом и тут же спотыкаясь о ту же самую трещину в асфальте. Она засмеялась и низко поклонилась, взмахнув рукой. Плед соскользнул с плеча. — А ты мне про стихи…

— Когда-нибудь — обязательно! — пообещал Шеннон, глядя, как Делла медленно шагает к дому, бросая на прощание теплый взгляд. — Выпьешь со мной кофе? — осмелился спросить он, пытаясь не опускать взгляд.

Он больше не хотел обсуждать статью или приходить в театр только чтобы изучить декорации, не жаждал звонить ей исключительно по работе. И она это понимала.

— Выпью, — кивнула она довольно и вскочила на крыльцо. — Завтра?

— Завтра, — шире улыбнулся Шеннон, глядя, как Делла расплывается в ответной улыбке.

— Отлично, — тихо проговорила она, смущенно поджимая губы, чуть опуская голову — так же, как он, старалась не отводить взгляд. Девушка еще недолго подержалась за дверную ручку, одними губами прошептала «пока», махнула на прощание и нырнула в дом.

Шеннон вдохнул ночной воздух. Холодало, поднимался ветер.

— Если обнимешь, свалюсь без сознания, — с тихим смешком пробормотал он себе под нос. — Ты понятия не имеешь, как права, Делла Хармон.