Герой туманной долины

Глава 5

В момент, когда девушка подняла трубку после трех коротких гудков, в дом Шеннона ввалился Камерон, на ходу что-то бормоча и подгибая штанину испачканного краской старого джинсового комбинезона.

— Алло? — Мягкий голос зазвучал с той стороны невидимого провода, обрывая Камерона, который открыл рот, чтобы поздороваться. Его глаза округлились, уголки губ поползли вверх.

— Делла Хармон? — хрипло уточнил Шеннон, прячась от настойчивого взора друга, который тут же подошел ближе, пытаясь расслышать как можно больше.

— Мне не показалось? — горячо зашептал Камерон почти в самую трубку. — Это что, девчонка?

Шеннон оттолкнул его, выпутываясь из цепких пальцев, которые хватали его за футболку, игнорируя липнущее к нему пурпурное свечение, исходящее от силуэта друга. Голова привычно закружилась, но чужая мечта сегодня не стала так уж сильно давить на него своим весом.

— Да-да, верно, — щебетала девушка. — Это вы, мистер Паркс?

— Просто Шеннон, пожалуйста, — поправил он, морщась и усмехаясь одновременно. — Я ознакомился с запросом. Мне стоит обсудить с вами больше деталей. Я понял, что мне не хватает материала. Вернее, хватает, но… — он замолчал, зло посмотрев на крутящегося вокруг Камерона, — но для нужной вам правдивой статьи изложенного Челси Оллфорд будет недостаточно.

— О, вы хотите, чтобы я организовала встречу с Челси? — с нотками разочарования уточнила Герда-Делла.

Шеннон тяжело сглотнул.

— Нет, я хочу, чтобы вы организовали нашу с вами встречу, — поправил он, надеясь, что его слова не прозвучат неоднозначно.

Молчание Герды-Деллы затянулось. Камерон присел на край стола, ногой отбивая ритм и выжидающе глядя на друга.

— Завтра будет репетиция в театре, — коротко отозвалась она наконец. — В полдень я должна закончить.

— Я подойду, — так же лаконично ответил Шеннон, улыбаясь носкам своих ботинок.

— Спасибо, что согласились, мистер Паркс. — Голос Герды-Деллы потеплел, и парню показалось, что он вновь увидел ее улыбку. — Для меня, честно говоря, ваш ответ куда важнее, чем для Челси.

— Вы предвзяты?

— Это театр, — звонко рассмеялась девушка. — Я всегда буду предвзята.

Она попрощалась быстрым «до встречи», Шеннон сбросил звонок и поджал губы, зная, что его довольное выражение лица Камерон истолкует на свой манер.

— Человек живет страстями… — пафосно пропел тот, подтвердив догадку друга, который с плохо наигранным раздражением сложил руки на груди.

Камерон же только расхохотался, схватил из вазы яблоко и кинул Шеннону, который, поймав его, зажал в поднятой руке.

— Свидание?

— Деловая встреча, — парировал юноша, бросая яблоко другу. Камерон схватил его и недоверчиво прищурился.

— Все мы так говорим.

Яблоко полетело обратно к Шеннону, тот вновь его перехватил.

— Не суди по себе.

Старая детская игра, которая не забылась и сейчас.

— Когда вернешься, расскажешь мне, как прошло, понял?

— И не подумаю, — отмахнулся Шеннон, возвращаясь к столу и собирая с него бумаги. — Чего нагрянул?

— Чтобы стать твоей совестью. Ты помнишь, что обещал написать статью о моей мазне?

— Не напишу, пока не перестанешь называть ее мазней, — покачал он головой. — У тебя краска на щеке.

— Мазня не заслуживает называться искусством, дорогой мой, — невесело рассмеялся Камерон, кончиками пальцев выуживая из кармана потертого комбинезона электронную сигарету, такую же ярко-желтую, как уже забрызганная разноцветными каплями футболка.

— Эй, — Шеннон отложил бумаги и развернулся к другу, который выпускал клубы дыма, игнорируя его недовольный взгляд, — если бы ты и вправду считал свои картины мазней, то давно перестал бы рисовать и не просил меня рассказать о них людям.

— Так же, как ты однажды перестал писать? — Камерон вскинул светлую бровь, не подавая вида, что смутился, когда Шеннон еле заметно вздрогнул. — Когда мы были совсем зелеными, ты обещал, что я стану твоим литературным агентом, — продолжал он с наигранной обидой, пытаясь сгладить угол, на который сам же натолкнул Шеннона — прозаика, в один день переставшего писать.

— Вспомни обложку.

— Обложка была хороша, да… — мечтательно протянул Камерон. — Вот бы еще одну нарисовать.

— Я выбил тебе место в недельном выпуске, — похолодевшим тоном проговорил Шеннон. — Показал твои картины девчонкам из отдела, им понравились. Говорят, чувствуется стремление к воскрешению значимости женской проблематики.

— Ты показал мою мазню девицам, которые возомнили себя феминистками, потому что почитали на досуге «Рассказ служанки»?

— Во-первых, они не феминистки. Во-вторых, ты сам-то его читал? — Шеннон скривился и отвернулся, вернувшись к бумагам.

— Сериал смотрел, — отмахнулся Камерон. — Суть ведь одна!

— Парень! — от негодования всплеснул руками Шеннон. — Недельный выпуск!

— Да понял я, понял! Спасибо. Нет, правда спасибо, — уже мягче отозвался Камерон в ответ на тихое хмыканье друга. — Если не подаю виду, не значит, что для меня это не важно.

Шеннон не ответил, зная, что эта рыжеволосая бестия с пурпурной аурой — присущей властной и импульсивной мечте — уйдет через минуту, когда дешевый мобильник в его кармане начнет сотрясаться от будильника, возвещая об окончании перерыва. Тогда его хозяин вернется к залитому маслом холсту.

Шеннон солгал. Картины Камерона не произвели фурор, а место на семнадцатой странице, до которой редко кто добирался, он вымаливал почти полтора месяца, уверяя, что журналу стоит больше внимания уделять искусству и самоопределению, к которому то подталкивает. Он солгал, потому что считал себя хорошим другом и верил: однажды они с этим заляпанным краской парнем смогут найти тех, кто взглянет на их «мазню» как на нечто, что отзывается в сердце и метко бьет в самую душу.

Запрос Челси Оллфорд дрожал в трясущихся руках Шеннона, пока он мысленно просил у Камерона прощения — с его статьей придется подождать, потому что впервые в жизни окруживший его туман разбивали ярко-оранжевые лучи, исходившие от девушки, которая носила вельвет и звонко смеялась.

Он улыбнулся. Завтра в полдень.

Шеннон опустился в обитое бордовым велюром кресло, откидываясь на показавшуюся слишком прямой спинку. Он пришел раньше, чем нужно, ступил в полутьму зала, где стал единственным зрителем, и поднялся наверх, туда, где тень скроет его наполнившийся надеждой взгляд, — его не покидали искорки нелепого детского волнения.

Актер, сжимавший в руках меч, читал отрывок текста, уверенной поступью расхаживая по сцене, то возводя руки к небу, то обращаясь к пустому зрительному залу, изредка срываясь на воодушевляющий крик, сменяющийся хриплым, тихим шепотом, от которого по коже бежали мурашки.

Шеннон улыбнулся и подался вперед. Актер читал «Улисса» Теннисона, но вовсе не так, как читают в поэтических кружках — так, как можно читать только на сцене, только в мелькающей за спиной алой мантии. Такая же алая аура его мечты — аура страсти и полярностей, жаркой любви и внутреннего опаляющего огня — огибала волевой подбородок и проникала наружу через поры кожи.

— Пожалуйста, Гай, давай еще раз. Мне не хватает, я не верю, — всплеснула руками девушка, выскочившая на сцену из тени закулисья. — Постарайся не играть — проживать. Больше настоящего духа! Позволь ему тебя вести! Хотя кто я такая, чтобы тебя судить, — словно бы опомнилась она.

— Нет проблем, мисс Хармон, — засмеялся актер, прокрутив в руке меч, откинув с лица длинную темную прямую челку. — Еще раз — так еще раз.

Шеннон улыбнулся шире.

Повязанный на ее шее шелковый шарф — того же цвета, что и вельветовые брюки, — развевался, когда девушка бегала между декорациями, поправляя их; когда вскидывала руку с поднятым вверх большим пальцем и ободряюще улыбалась актеру в алом плаще; когда ныряла за театральный занавес, стискивая в пальцах блокнот, по страницам которого вела ручкой.

— Я знаю, ты отмечаешь правки, Герда-Делла, — прошептал Шеннон, наблюдая, как скрывается за кулисами желто-оранжевое свечение.

Он вдруг спросил того, спрятавшегося глубоко внутри парня, почему чувствует себя таким окрыленным сейчас, сидя в темном зале, а пришедший в голову ответ смутил и напугал, сдавив ребра.

Начавшее подниматься волнение заглушил тот самый актер, что спрятал меч в кожаные ножны на поясе и вдруг заговорил совсем иначе, по-настоящему, живо.

Шеннон сел на край сиденья, всматриваясь в озаренное силой и верой лицо.

Герда-Делла выскочила из-за занавеса, вышедшая вслед за ней группа актеров ободряюще захлопала.

— Да! Это оно! — рассмеялась девушка, откидывая волосы с лица.

— Чуть меньше пыла? — спросил Гай, отстегивая алый плащ.

— В прошлый раз немного переиграл, — кивнула Делла. — Справился отлично! Горжусь!

Актер довольно покачал головой и поманил за собой наблюдающих из-за кулис коллег.

— Перерыв заслужил?

— Иди уже, нетерпеливый!

«Искать, найти, дерзать, не уступать!» — повторил Шеннон мысленно, наблюдая за Гердой-Деллой, которая тем временем позвала на сцену хрупкую девушку. «Искать» и «найти» ему уже удалось, дело оставалось за малым.

Он дернулся, придя в себя, и сел глубже в кресло, когда краем глаза заметил чей-то силуэт справа. Пришлось поспешно обернуться.

— Не дай бог я ошиблась, но мне кажется, что вы очарованы совсем не «Улиссом», а ею, — разрушая его скупую идиллию, проговорила женщина, окруженная бледной мерцающей аурой. Она подошла совсем неслышно и одним своим образом поселила догадки о том, кем является.

— Почему вы так решили? — приняв оборону, спросил Шеннон, но тут же смягчился, быстро сдаваясь. С ней бой вести было бесполезно — расколет быстро. — Вернее, как вы догадались?

В коротко стриженных черных волосах в свете прожектора, под который женщина на мгновение попала, блеснула седина. Красный бейдж на ее груди наклонился вперед, когда она решила опуститься на соседнее место, и Шеннон пробежался взглядом по имени, оказавшемуся совсем близко к его носу.

— Я живу театром, мистер Паркс, — уголками губ улыбнулась Челси Оллфорд, не поворачивая головы. — Я научилась различать невидимые блики в глазах людей.

Она закинула ногу на ногу, положила руки на подлокотники слишком просторного для небольшого театра кресла и, прищурившись, всмотрелась в происходящее на сцене, звуки которой вдруг оградил невидимый барьер.

Шеннон чувствовал исходивший от ее сине-серого свечения, оттенявшего яркие голубые глаза, холод — тот лизал его кожу, обволакивал запястья.

Он читал об этой женщине в Сети, найдя тексты, внимательно всматривался в строчки, которые годы назад писали его коллеги, но не думал, что с ледяной проницательностью придется столкнуться так скоро.

Рассказывающие о Челси Оллфорд не советовали ей лгать, просили от нее не прятаться — она обладала редкой способностью извлекать на поверхность все, что от нее пытались скрыть.

— Вы хотели поговорить о статье? — предположил Шеннон, стараясь не разглядывать бледную ауру, в которой изредка мелькали прожилки лазури.

— Я хотела помолчать о Делле Хармон, — многозначительно заметила Челси, чуть дернув плечом, словно сказанное было очевидным. — Если вы не против.

Шеннон кивнул и обернулся к стоящей на краю сцены девушке. Герда-Делла остановила дочитавшую свой отрывок актрису и активно жестикулировала, указывая на корабельный штурвал за ее спиной.

— Странно, да? — Челси выгнула бровь, не отрывая взгляда от Деллы. — Сейчас она помощник режиссера, чуть позже шепнет что-нибудь интересное художнику-постановщику, а потом в бок толкнет художника по костюмам и расскажет, что взбрело ей в голову. И ведь каждую ее идею вся творческая группа примет с ликованием. Не знаю, почему позволяю ей что-то решать. — Челси еле заметно усмехнулась. — Но знаю, что театр и все его «жители» приняли ее с распростертыми объятиями.

Шеннону показалось, что Делла Хармон была ее единственной слабостью.

— Она кажется очень легкой, — внезапно для самого себя вслух проговорил парень, всматриваясь в играющие оранжевые сполохи, которые задевали лицо стоящей рядом с Гердой-Деллой девушки, передавая той ее запал.

— Она легка, — медленно кивнула Челси, прищурившись. — Согласны ли вы, что за каждой легкой душой прячется своя трагичная история?

— Она не стала исключением? — с сожалением спросил Шеннон женщину, которая так и не повернула к нему головы.

— Никто не становится исключением. Сложно сохранить легкость постоянно, когда груз прошлого давит на плечи, мистер Паркс. Хотя, — Челси повела рукой и печально усмехнулась, — уж кому, но точно не вам это объяснять.

Прошедшая по его телу волна дрожи кольнула поясницу, замерла там, сжавшись в ком, давила на позвоночник.

— Вы словно меня предупреждаете… — протянул Шеннон, ерзая в кресле.

— То, что сначала видится вам совершенно простым и понятным, редко оказывается таковым на деле, — игнорируя неуверенное предположение собеседника, продолжила Челси. — За ее наивностью и взбалмошностью прячется тихая, несвойственная ее годам мудрость и сила, которой я, откровенно говоря, прошедшая пламя, могу лишь позавидовать. Вам не стоит недооценивать Деллу Хармон, мистер Паркс. Она очень сильная.

— Говорите так, будто она ваша дочь.

— Она стала ею за эти три года, — кивнула Челси. — Я многое ей доверила. Вы тоже можете.

— Могу… доверить? — непонимающе переспросил Шеннон.

— Делла зачитывалась вашими статьями последние недели. — Женщина пропустила вопрос мимо ушей. — Они убедили ее, а она убедила меня. Я доверилась ей, а она доверилась вам, так что постарайтесь ее не подвести.

«Она зачитывалась моими статьями? — громко спрашивал внутри восторженный голос мальчишки. — Она? Та самая Герда?».

— Не подведу.

Челси так ни разу и не повернулась в его сторону, не взглянула ему в глаза. Она будто разделилась на двух женщин: одна делала собеседнику многозначительные намеки, а вторая пристально, чуть склонив голову набок, изучающе оглядывала сцену, на которой репетиция подходила к концу.

— Нет, та дверь все-таки никуда не годится… — задумчиво пробормотала она, качнула головой и вновь вернулась к разговору с Шенноном. — Не отнимайте у нее мечту, мистер Паркс, и позвольте ей быть ребенком.

Шеннона пробил озноб. Внутри росла дрожь такой силы, которая, казалось, была способна раздробить его кости — юноше казалось, будто кто-то включил в центре его тела острый бур.

«О чем вы говорите? — хотелось спросить ему. — Как я вообще могу отнять у нее что-то или не позволить?»

— Ведь мы только там свободны — в своих мечтах, — едва заметно улыбнулась Челси, совсем запутав Шеннона.

— Считаете, жизнь — болезнь, а мечта — спасительная пилюля? — предположил он, тяжело сглатывая.

— Нет, это вы так считаете, — отозвалась Челси, поднимаясь с места. Увесистые серебряные браслеты на ее тонких запястьях зазвенели. — И это о многом говорит.

— О многом хорошем? — с надеждой, которую не спрячешь, бросил Шеннон мучивший его вопрос. Парень завернул его в обертку усмешки, попытался задать с притворным весельем, в глубине души понимая, что эту женщину провести не сможет.

Он и вправду считал мечты спасением? В его-то положении?

— На это вам ответит Делла Хармон.

Он смотрел в свои собственные глаза — светло-карие и уставшие.

Зеркало, только что начищенное до блеска, казалось, пыталось отразить всю его душу, но Шеннон не позволял. Он заметил, как непроизвольно улыбнулся, на мгновение вспомнив дневную прогулку по театру с Деллой.

— Теннисон убил бы нас, если бы узнал, как безбожно мы покромсали беднягу «Улисса», — звонко рассмеялась она тогда, так заразительно, что он и сам невольно усмехнулся. — На самом деле, я даже чувствую себя виноватой — ведь это я предложила его поставить!

— Стих совсем короткий, — пожал плечами Шеннон, открывая перед Деллой дверь и пропуская ее вперед.

Он вспомнил, как пришлось отодвинуться, когда она чуть не задела его плечом, как привычно сжались пальцы и напряглись ноги, пытающиеся удержать его.

— Знаю, но мы придумали совсем новую историю, в которую вплели строчки «Улисса», и, кажется, нам пришлось исказить ту суть стиха, о которой говорят литературные разборы. Сколько же мы их проштудировали, вы бы знали! — Делла скривила лицо и тут же смутилась. — Честно признаться, я терпеть их не могу, хотя вы, — поторопилась исправиться она, виновато вскидывая руки, — совсем другая история! Я бы каждую строчку ваших статей разобрала, не будь столь ленива.

— О, я не история, — попытался пошутить Шеннон, усиленно игнорируя последнюю фразу.

«И что ты в них нашла, Герда?» — хотелось спросить ему.

— Каждый из нас — история. Каждый из нас — книга в своем особенном переплете. Неужели не согласны? — Делла, убежавшая по коридору вперед, на ходу обернулась и подтянула лямку вельветовой, в цвет брюк, сумки.

— С вами сложно не согласиться, — улыбаясь, отозвался Шеннон, опуская голову, не решаясь столкнуться с серыми, наполненными детским восторгом глазами.

— Вот и славно, — рассмеялась девушка. — Я прочитала «Улисса» еще в школе, мистер Паркс. Он тогда мне так сильно в душу запал, и я даже расстроилась, что его не ставят на сцене.

— Возможно, потому что и ставить нечего, — предположил Шеннон. — Я имею в виду, он не укладывается в каноны театральных постановок.

— Да, по масштабам он не подходит, — кивнула Делла, двигаясь по коридору спиной вперед, — и именно поэтому мы решили его немного…

— Преобразить? — с усмешкой подсказал он.

— Что-то в этом роде, да. Монолог о человеческой воле, мистер Паркс. О воле, которая преодолевает смерть даже на пути к концу, о воле, которая горит, которая живет! Он не мирится с угасанием, не приемлет бездействие — в конце земного бытия он продолжает идти по вымощенной тропе. — Девушка остановилась и мягко улыбнулась. — Мы хотели вдохновить людей, создав историю о страннике, который заблудился, но, познакомившись с «Улиссом», нашел дорогу. Она ведь о каждом из нас.

Шеннон вздрогнул, оторвал взгляд от своего отражения в зеркале. Воспоминание рассеялось, дымка растворилась за его спиной.

Он помнил, как замер посреди коридора, который вдруг заполнили актеры; помнил, как долго вглядывался в серые глаза напротив, изучающе, с нотками смущения глядящие на него в ответ; как побежали по затылку, устремляясь под футболку, мелкие мурашки и как защипало в глазах от слов, которые проговорила ровным тоном девушка в вельвете.

«История о страннике, который заблудился…»

— Я слышал, Теннисон черпал вдохновение для «Улисса» в «Божественной комедии» Данте, — сбивчиво проговорил тогда Шеннон. Делла просияла и резво закивала, подтверждая его слова.

— Вы читали? — с надеждой спросила она, глядя на него чуть снизу вверх.

— Читал. Она откликается.

— Она откликается в по-настоящему живых, — подмигнула девушка и поспешила дальше по коридору, не замечая, что Шеннон еще несколько мгновений стоял на месте, не решаясь двинуться за ней.

«Нет, Делла, — думал он сейчас, прячась от своего ненавистного отражения, — тут ты ошиблась. Она откликается в тех, кто очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины…»

Лейла Эллингтон, у которой он хотел попросить совета, не ответила на звонок.

Через отражение в зеркале Шеннон всматривался в наколотый на нижних ребрах раскрытый глаз, который словно всегда неустанно следил за ним.

Видел ли он что-то недоступное его обладателю? Знал ли, что ждет того впереди?

— Что тебе нужно от Деллы Хармон, засранец? — спросил он себя, вскидывая голову, пристально всматриваясь в отражение: в острые скулы и впавшие от недоедания щеки. — Чего ты хочешь от нее, а?

Шеннон не знал точного ответа на этот вопрос, но где-то внутри росла уверенность: не случайно однажды на заполоненной разноцветными людьми улице Реверипорта перед его глазами возникла эта желто-оранжевая аура, и не просто так их свел театр, обратившийся за помощью к местному издательству.

Шеннон жаждал быть понятым хоть кем-то, а еще больше чувствовал вину. Вину жертвы, которая вынуждает своего спасителя вызволять ее из беды, рискуя своей жизнью.

Он думал, что не имел права втягивать Деллу Хармон в свою личную внутреннюю войну, не имел права называть ее Гердой и надеяться на силу ее ярко-оранжевой ауры, столь притягательной своей неисследованностью. Но в мгновение, когда сожаление и горькая вина опускались на него льдом, Шеннон вспоминал день, когда Герда вошла в издательство и попросила его написать правдивую статью: говорила, сбиваясь с мысли, и звонко смеялась собственной нелепости.

Она пришла сама. Пришла, потому что, наверное, так захотел кто-то наверху, тот самый задиристый кукловод, который ничего не упускал из виду.

Противоречие тянуло за собой противоречие, порождая очередное внутреннее сопротивление, в котором он тонул, а перед глазами так же, как после первой встречи, стояли желто-оранжевое свечение и счастливая улыбка, обладательница которой напевала себе под нос мелодию, вторя той, что лилась из наушников.

Они договорились о новой встрече через пару дней — Шеннон не удержался от приглашения выпить кофе под предлогом очередного обсуждения статьи.

— Хочу узнать ваше видение, — проговорил он сбивчиво в театре, пряча глаза от той, что внимательно его рассматривала без тени стеснения. — Я ведь, даже разобрав декорации на составные части, не смогу рассмотреть то, что доступно вам.

Делла тогда просияла и согласно закивала в ответ…

Телефон на полке завибрировал. Шеннон не глядя ответил на звонок, и голос Лейлы вернул его в действительность.

— Была на операции. Что-то срочное?

— Нужен мозговой штурм, — сдавленно отозвался парень, опуская голову, пальцами сильнее стискивая бортик раковины. Таймер разговора на телефоне считал секунды, пока подруга молча ждала короткого запутанного объяснения и готовилась задать в ответ сотню вопросов в попытке помочь.

«Мозговой штурм». Их кодовая фраза.

— Кажется, я влюбился, — почти неслышно прошептал он, но Лейла услышала.

— Хорошо, — протяжно выдохнула она. — Поздравлять не буду, по голосу слышу — что-то не так.

— Угадала. Я… — он замялся, устало застонал, запуская пальцы в кудрявые волосы, — не уверен. Не понимаю, что это — жажда быть спасенным или влюбленность.

Лейла не стала спрашивать, от чего его нужно спасать, — она всегда знала, куда лучше не соваться.

— Почему решил, что влюбленность?

Мозговой штурм начался. Шеннон чуть улыбнулся — он обожал их многолетнюю игру, правила которой оба поняли еще в первую секунду: скажи вслух и все поймешь.

— Думаю о ней постоянно.

— Так может, это одержимость?

— Не похоже. По пятам за ней не хожу, хотя встречи жду, не названиваю ночами и не пытаюсь выяснить ее адрес, хотя могу.

— Но одержимость не только так проявляется, Шеннон… Если все твои мысли отданы ей, если чувствуешь себя зависимым от нее, стоит задуматься. — Лейла выдержала многозначительную паузу. — Ладно, я еще верю, что ты у нас парень вполне адекватный, — хохотнула она, — так что давай предположим, что это одержимость не ей самой, а тем, что она может тебе дать?

— И чем же?

— Как ты сказал в начале?.. — Женщина задумалась. — Спасение? Быть может, это одержимость возможностью спасения?

— Скажу так: в ней есть что-то, что я ни разу не видел раньше, то, что, возможно, укажет мне на истинный путь… — Шеннон всплеснул руками и отвернулся от зеркала, в отражении которого на мгновение столкнулся со своим загнанным отражением. — Господи, как же глупо это звучит!

— Эй-эй, приятель, — остановила друга Лейла, — помнишь первое правило мозгового штурма?

— Не обращать внимания на дурость, даже если она очевидна, — тихо отозвался тот.

— Вот именно! То, что кажется глупостью сейчас, может быть куда более важным, чем самые заумные выводы — осталось только рассмотреть. Итак, вернемся к спасению.

— Она может меня спасти.

— Не кажется тебе, что ты используешь ее в своих целях? Она не якорь, Шеннон, а живой человек. — В голосе Лейлы послышались нотки упрека.

— Сам думал об этом буквально перед твоим звонком, но… она сама пришла, понимаешь? Я подумал о ней, и она пришла.

— Притянул ее своей жаждой быть спасенным?

— Да.

— Тогда, выходит, она спаситель?

— Если так, мы друг друга стоим.

Лейла замолчала, шумно выдохнула в трубку, после начала говорить вновь, медленно подбирая слова.

— Ты знаешь, я редко таким грешу, но сейчас дам тебе непрошеный совет, потому что слышу, как ты растерян и напуган. Я чувствую в твоем голосе страх, Шеннон.

— Он там есть, — шепнул парень.

— Если вдруг впервые за долгое время ты чувствуешь радость или воодушевление, отдайся им, отринув сомнения. Жизнь не уравнение, которое можно записать и решить, она поток, стремительный и иногда беспощадный, но ты далеко не песчинка, которая не может противиться. Ты такая же волна, буйная и могучая. Позволь каждому своему чувству наполнить тебя силой. И пусть они ведут тебя. Пусть ведут туда, куда сейчас нужно идти. А еще позволь той, кого обсуждали сегодня, сделать свой выбор. Не тяни ее за собой, не пытайся поймать за рукав удачу, как бы ее ни звали, не пытайся ухватиться за нее как за спасательный круг. Просто цени, что она появилась в твоей жизни, и позволь ей решать, спасать тебя или позволить разобраться с проблемами самому. И если она выберет второе, не суди.

— А я ведь просто пишу статью по ее заказу, — рассмеялся Шеннон, качая головой. Он осел на пол, прижался к бортику ванны спиной и нервно покусывал нижнюю губу.

— А я просто пришла вести курсы повышения квалификации, дорогой, — усмехнулась Лейла. — Мы никогда не знаем, где найдем того единственного человека, в котором разглядим частичку нас самих. Но это обязательно произойдет. Быть может, не сейчас, не в этот раз, но произойдет несомненно…

— Спасибо, Лейла, — тихо отозвался Шеннон, когда на заднем фоне послышались окрики Кайла и лай. — Тебе пора.

— Звони, я буду рядом, — проговорила на прощание подруга, кладя трубку.

— Знаю.

Она никогда не ошибалась — так бывает, когда ты честен с собой, с другими, с жизнью, которую не пытаешься понять, которую просто проживаешь. Лейле повезло не пытаться найти смысл там, где он не должен быть найден, потому что она понимала — если этот смысл будет найден, жить станет неинтересно и тут же испортится вкус, словно ты заранее знаешь секретный ингредиент фокуса, который должен был впечатлить.

Лейла Эллингтон верила, что секретный ингредиент, добавляющий жизни непревзойденного вкуса, есть, поэтому жила легко, не оборачиваясь на скользящую за спиной тень подозрения, не мучаясь в попытках познать непостижимое.

А Шеннон Паркс этому так и не научился.