Герой туманной долины

Глава 16

Ее не было рядом, но голос в голове Шеннона звучал отчетливо. Так же отчетливо, как мелькали под полуприкрытыми веками картинки-воспоминания состоявшегося однажды разговора. Балкончик небольшой квартиры в Стамбуле, и они, укутавшиеся в халаты после ночного купания в Босфоре, попивающие гранатовый чай.

— Ты не думал, что можешь использовать дар, — Делла тогда сделала акцент на последнем слове, — во благо? Говорить людям, которых касаешься и последствия мечты которых видишь, что им не стоит куда-то ходить или чем-то определенным заниматься?

Шеннон тогда ушел от ответа, покачав головой и пробормотав что-то вроде «пробовал пару раз, не вышло».

Он не стал рассказывать о Катарин и чувстве вины, которое драло внутренности когтями, — не хотел, чтобы Делла разочаровалась в нем и его бессилии.

— А ты мне правда веришь? — спросил Шеннон с надеждой, стараясь в глаза подруге не смотреть.

— Верю, — отозвалась та. — Мне кажется, это здорово — видеть чужие мечты. Понимаешь, насколько люди разные и прекрасные.

Спорить с ней Шеннон не решился, сильнее запахнул халат и про себя добавил «разные и прекрасные, пока не увидишь, как они погибают от того, к чему полжизни стремились».

Он вздрогнул от донесшегося словно из-под толщи воды голоса Кайла, несколько раз моргнул, прогоняя воспоминание.

Виски лежал рядом, прижавшись горячим боком к ноге Шеннона, поглядывал на Шона, ползающего под столом в поисках упавших крошек еды, и ревностно дергался, когда овчарка-подросток просился на руки юноши.

— Они быстро подружились, — проговорил Кайл, ловя Шона за загривок и подтягивая к себе, опуская на колени. — Делла скоро вернется?

Шеннон протяжно выдохнул, почесывая Виски за ушами, стараясь не замечать приглушенную ругань Лейлы за дверью и натянутую улыбку Кайла напротив.

— Сказала, что пробудет там не больше недели, — невесело бросил он, лениво ковыряя вилкой торт и осушая третью кружку крепкого чая.

Лейла и Кайл устроили отличный ужин, и Шеннон был безмерно благодарен им — вытащили его из дома, настояв, чтобы взял с собой Виски, которого подруга доверила ему на время своего отсутствия, лишних вопросов не задавали, только осыпали шутками и громко смеялись над ними сами, не осознавая, что друг медицинского юмора не понимает.

Он улыбался все равно, потому что не мог не улыбаться, слыша их заливистый хохот, но не мог заглушить мысли, которые крутились только вокруг Деллы и ее внезапного отъезда.

Лейла и Кайл отвлекали его своей личной радостью, и он радовался вместе с ними — за их счастье, их жизнь и работу, в которую были влюблены не меньше, чем друг в друга, за их сине-зеленые свечения, что сливались в одно и переливающимся фоном висели за их спинами, озаряя комнату. Но когда телефонный звонок прервал Лейлу на полуслове, когда померкли веселые искорки в глазах Кайла, а уголки его губ опустились вниз, Шеннон вновь вернулся к мыслям о Делле.

В Стамбуле было чудесно — тепло и по-хорошему шумно, спокойно и легко на душе, но возвращение домой разрушило ту короткую идиллию, которой наслаждались двое еще лучше друг друга узнавших. Шеннон понимал, что сам разрубил нити, которые связали его с девушкой, которая сильно изменилась в последние дни и, сдержанно попрощавшись, быстро уехала. Всего на неделю, большая часть которой уже минула в томительном ожидании ее возвращения.

Делла улетела к родителям. В день рейса в ответ на «а как же твои слова о том, что оставила их позади?» она усмехнулась и грустно покачала головой.

— Я оставила, но возвращаться к ним раз в год в конце октября не значит возвращаться насовсем, верно?

Город она не назвала, только попросила приютить Виски и позаботиться о нем, оставив Шеннона наедине со своими мыслями и галереей смартфона, сплошь заполненной фотографиями девушки в вельветовых шортах. Он все испортил. Испортил внезапно, вогнав Деллу в еще большую тоску и тревогу, которые чаще мелькали на ее лице в последнее время, и напрочь отбив желание рассказать нечто важное, тревожащее ее душу.

Шеннон вздрогнул, когда соседнюю комнату, в которой Лейла заперлась, сотряс громогласный рев. Виски неуверенно гавкнул, предупреждая об опасности, Шон резко подскочил на коленях Кайла, а сам парень только прикрыл глаза и тяжело вздохнул.

— Прости, — прошептал он, качая головой.

— Не беспокойся об этом, — отмахнулся Шеннон и спрятал лицо за большой кружкой, поверх нее глядя на поджатые губы друга.

Ситуация была знакомой, и он проводил параллели — наполненное смехом и покоем время, которое нарушала горькая случайность. Словно корабль натыкался на острый и неприступный айсберг, так и Шеннон с Деллой наткнулись на ненавистную книгу, так и Лейла с Кайлом наткнулись на очередной звонок родителей.

Шеннон хотел забыть о «Биографии неизвестного», которая стала его личным айсбергом. Так же Лейла и Кайл хотели забыть о ежемесячных звонках ее родителей, которые стали их общей глыбой льда.

— И надо было позвонить именно сегодня, — пробормотал Кайл, ласково гладя беспокойного Шона по лапам. — В самый неподходящий момент, как обычно…

— Все так же, да? — сочувственно спросил Шеннон, сильнее прижимая к себе Виски, который положил голову на вытянутые лапы и задремал, изредка во сне дергая хвостом.

Кайл был младше Лейлы на двенадцать лет и одним только фактом своей молодости выводил родителей женщины из себя.

— Стало хуже. Гораздо хуже. Она совсем перестала с ними общаться, но они все равно звонят. Один день — раз в месяц — и сколько же после этого десятиминутного крика в трубку бывает пролито слез, ты бы знал…

Шеннон потупил взор. Кайл так и не познакомился с родителями Лейлы за три года совместной жизни, не рискнул съездить к ним, не поддался на ее уговоры. Он не хотел видеть в обращенном на него взгляде их разочарование, не желал отвечать на заданные надменно вопросы о его планах на будущее и том, что он в силах дать их дочери. Эллингтоны были уверены, что Лейла тянет Кайла на себе, а Шеннон был уверен, что без Кайла Лейла плыть не сможет.

Он был ее мечтой и сам грезил только о ней. Мечтой, которая — Шеннон видел — обернется болью и разбитыми сердцами обоих. Но лучше потом, чем сейчас.

Лейла в соседней комнате рявкнула «да пошли вы!» и, кажется, положила трубку.

— Мы не хотели портить тебе вечер, — вновь извинился Кайл, виновато почесывая затылок и на друга глаз не поднимая.

— Перестань, все в полном порядке, — как можно мягче сказал тот, поднимаясь с места. — Проверю, как там она, ладно?

Кайл кивнул, откинулся на спинку стула и принялся самозабвенно чесать за ушами виляющего хвостом Шона. Его взгляд тут же стал стеклянным.

Шеннон, постучав, вошел в комнату не дожидаясь приглашения, и присел на корточки рядом с сидящей на кровати Лейлой, прятавшей лицо за дрожащими ладонями.

— Сделай вид, что ничего не произошло, — прошептала она, не поднимая глаз. — Пожалуйста, притворись, что этого разговора ты не слышал — мне так будет гораздо проще.

— Какого разговора? — подыграл парень, склоняя голову к плечу, с тихим смешком замечая, что делает это так же, как всегда делала Делла.

Лейла убрала руки от лица, проводя по волосам, и натянуто улыбнулась.

— Ты изменился, — проговорила она, внимательно изучая глаза друга. — В лучшую сторону. Стал смелее, открылся наконец-то. Я тебя таким видеть не привыкла, но мне нравится, честно.

— Думаешь, это ее заслуга?

Шеннон знал, что Лейла поймет, кого он имеет в виду.

— Думаю, заслуга твоя, но Делла Хармон сыграла большую роль в твоем перерождении. Ты благодарен ей?

— Очень, — печально кивнул он, в полуулыбке поджимая губы. Тоска по ушедшим временам, которые он сам заставил уйти своим резким ответом, обращенным к ней — воодушевленной и счастливой, — смешалась с признательностью и теплой любовью в грустную симфонию внутри. Музыка текла плавно, напоминая о его собственном смехе, когда подруга обрызгала его водой Босфора, о ней, скачущей в волнах и не боявшейся намочить одежду, о ее сморщенном носе после глотка турецкой водки и попытке запить ее гранатовым соком, о ранних пробуждениях и сцепленных руках на выходе из самолета, когда он попытался удержать ее от падения с трапа.

Шеннон тогда схватил Деллу вновь, не думая о то, что делает, в первое мгновение перепугавшись, но тут же расслабившись — мечта вновь осталась тайной, продолжила хранить свой секрет. Он не смог выпустить ее руку даже в аэропорту, считая секунды прикосновения и пытаясь игнорировать ошарашенный взгляд подруги, которая не могла поверить, что он отважился держать ее так долго.

— Ты перестал видеть в ней спасителя?

— Почти сразу.

— Почему отказался от затеи? — спросила Лейла, вперившись в друга сосредоточенным взглядом. Он знал, что она хотела сбежать от собственных переживаний и в его словах найти ответ на свой вопрос, который мучал ее после разговора с родителями и не давал остыть. Это тоже был своего рода «мозговой штурм» — они к этой игре за годы дружбы привыкли.

— Потому что она не якорь — живой человек. Нельзя притвориться загнанным в угол животным и надеяться, что Делла спасет.

Брови Лейлы взметнулись вверх, на губах засияла легкая улыбка.

— Запомнил?

Шеннон кивнул.

— Я тогда на тебя сильно разозлился, — признался он, поморщившись. — Было обидно, очень, но подумалось, раз так во мне твои слова откликаются, значит и сам нахожу их правдивыми. Если бы ты была не права, они бы меня не задели. Так что… Я отрекся от задуманного и пустил все на самотек.

— И самотек тебя порадовал, — кивнула Лейла. Она выглядела довольной.

— Мне уже не так тяжело, как прежде, но…

— Никаких «но», Шеннон Паркс. Нельзя сидеть в чулане годами, а потом удивляться, что солнце слишком ярко светит в глаза. Нам всем нужно время, нам всем стоит запастись терпением и довериться жизни — она все расставит на свои места.

Лейла поднялась с кровати с тяжелым вздохом и указала на дверь, предлагая вернуться к Кайлу. Она убрала выбившиеся из хвоста пряди волос за уши, стерла осыпавшуюся на щеки тушь и две бледные, еле заметные соленые дорожки слез.

— Я горжусь тобой, Шеннон, — кинула она вдогонку, когда рука парня легла на дверную ручку. — Иди, скоро присоединюсь.

Тот с трудом улыбнулся и покинул комнату, замечая, как вновь начинают дрожать пальцы, как бьют ледяные иголки запястье, стремясь к локтю, как ломает кости.

«Возвращайся, Делла. Возвращайся, потому что без тебя мне в этом мире вдруг снова стало тяжело…»

Ему подумалось, что он стал зависим. От ее чистоты и легкости, естественности и забавной неловкости, от нее самой — той чудесной девушки, которая за маской напускной серьезности и взрослости не пряталась.

Он стал зависим, и когда она пропадала, ему не хватало воздуха. Это уже не дарило надежду, пугало больше, чем прежде, потому что Шеннон знал — если настанет момент, когда с Деллой Хармон придется прощаться так же, как приходится прощаться однажды со всеми людьми, он не сможет удержаться на плаву. Он утонет.

«Если ты и вправду руководишь нами, жизнь, не забирай ее у меня. Все, о чем прошу, — не забирай…»

А Делла словно услышала его через пространство.

Телефон в кармане завибрировал и завел свою привычную короткую мелодию.

Кайл вскинул голову и отвлекся от Шона, одними глазами задавая другу вопрос о Лейле, все еще прячущейся за дверью.

— Она в порядке, — соврал тот, — скоро придет. Он выудил смартфон, глянул на номер и нахмурился. Переводя взгляд на часы, отбивающие ритм на стене, и принял звонок.

— Алло?

— Привет, Шеннон, — пустил по коже мурашки тихий голос Деллы.

Шеннон тяжело сглотнул. Если девушка зовет его по имени, отказываясь от более привычного слуху «мистер Паркс», значит, что-то не так.

— Что случилось? — забыв о приветствии, спросил он.

— Как Виски? — проигнорировала вопрос Делла, а в динамике послышалось ее тяжелое дыхание.

— Пришли с ним в гости к Лейле и Кайлу. Хотя и держится в стороне от Шона, явно от него в восторге.

— Я рада, — ее голос стал теплее, — передавай им привет.

— Обязательно, — пробормотал он в ответ.

Делла продолжала молчать в трубку.

— Ты можешь забрать меня из аэропорта? — спросила она еще тише после полуминутной паузы. — Пожалуйста.

— Конечно, — встрепенулся Шеннон. — Когда?

— Сейчас.

Он опешил.

— Сейчас?

— Я прилетела десять минут назад, жду багаж. Я могу еще подождать, — поспешила добавить она слишком резко; голос дрогнул. — Попью пока кофе, почитаю что-нибудь…

— Я приеду, — уверенно проговорил, кивая и заставляя самого себя не задавать лишних вопросов. — Постараюсь как можно быстрее.

— Спасибо, — прошептала Делла и, кажется, улыбнулась, но веселее не стала.

— Как подъеду, напишу, — попрощался Шеннон и быстро сбросил звонок, собираясь попросить Кайла его подбросить, но вдруг подумал, что Делла сегодня тому не обрадуется. Слишком потерянным звучал ее голос, слишком расстроенным.

— Все хорошо? — Кайл поднялся со стула и опустил Шона на пол. Пес сразу устремился к спящему Виски, намереваясь того разбудить.

— Делла прилетела, — коротко отозвался Шеннон, пожимая плечами.

— Не предупредила, что возвращается?

Он помотал головой, в недоумении почесал подбородок и вдруг вспомнил о лежащей в тумбочке пластмассовой карточке, которой пользовался не чаще двух раз в год.

— Просит забрать ее.

— Возьми мою машину. — Кайл направился в коридор, выудил из куртки ключи и кинул их другу. — Мне все равно не нужна, — махнул он в сторону входной двери, которая вела в общий зал ветеринарной клиники.

Шеннон замялся, нервно крутя в дрожащих пальцах брелок сигнализации — только ради приличия, — внутри радуясь, что просить не пришлось и Кайл сам догадался предложить.

— Давай уже, — улыбнулся парень. — Хоть вспомнишь, как за рулем сидеть.

— Если вспомню, — хмыкнул Шеннон.

— У меня автомат, а не дребезжащая развалила Камерона Бакера, — по-доброму рассмеялся он. — Лети к ней. Передам Лейле твое спасибо за ужин и извинения за поспешный уход. Она поймет.

— Правда, спасибо за ужин, — признательно кивнул Шеннон, косясь на дверь комнаты, где подруга пыталась прийти в себя. — Огромное спасибо.

— Приходи еще. В следующий раз бери с собой Деллу, — добавил Кайл, когда Шеннон уже стоял в коридоре и пристегивал поводок к ошейнику заспанного Виски. Шон было устремился за новым другом, но Кайл ловко перехватил его и взял на руки. — Ну и тяжеленный ты стал, чудище, — улыбнулся он псу, который довольно завилял хвостом и ткнулся мокрым носом в щеку хозяина.

— А вот придем — ловлю тебя на слове, — подмигнул Шеннон, с трудом напуская на себя беззаботный вид. Что-то внутри заставляло его спешить. — Потом не отвертитесь.

— Зря предложил, — рассмеялся парень, открывая входную дверь и махая на прощание, когда друг вышел в полумрак зала ветеринарной клиники. — Пока!

Шеннон, придерживая Виски у ноги, развернулся.

— Все будет хорошо, — проговорил он, видя, как мрачнеет озаренное улыбкой лицо, как дрожит сине-зеленое свечение за спиной Кайла. — Они поймут, а Лейла не сдастся — я ее хорошо знаю. Тебя примут.

— Спасибо, друг, — кивнул тот. — Делле привет.

Шеннон махнул на прощание, развернулся и выскочил на улицу, звякнув колокольчиком под потолком, который толкнул порыв осеннего ветра. Он нашел глазами темно-синий «Фольксваген», который ему без сомнений доверили, и щелкнул брелоком.

Виски поспешил забраться на заднее сиденье, принялся обнюхивать салон, оставляя на ткани влажные пятна от своего носа, а Шеннон прыгнул за руль, с легким волнением пытаясь вспомнить, как этим самым рулем крутить, и радуясь, что не придется постоянно дергать ручку переключения скоростей трясущимися пальцами, которые в последнее время даже вилку держали с трудом.

Он завел двигатель и помедлил, глядя через зеркало заднего вида на снующего по салону автомобиля пса.

— Съездим домой за правами? — спросил он у Виски, обернувшегося на его голос. — Не будем сходить с ума и торопиться, верно?

Щенок тихо гавкнул, подступил к краю сиденья и прыгнул. Шеннон едва успел его поймать, усадил на переднее сиденье рядом с собой и улыбнулся, пристегивая пса ремнем безопасности.

— Значит, за правами, — усмехнулся он и нажал на газ, отъезжая от клиники.

До аэропорта они добрались быстро — дорога была пустой и только по встречной в город несся поток машин.

Виски вздрагивал от быстро пролетавших мимо шумных автомобилей, поджимал уши и вжимался в спинку сиденья, пряча напуганные глаза, поэтому Шеннон сделал музыку громче — она и ему помогала заглушить бессвязный поток мыслей, скачущих между «Биографией неизвестного», Деллой с ее расстроенным голосом и Кайлом с громкой руганью Лейлы по телефону.

Он негромко подпевал льющейся из динамиков песне, не попадая ни в ноты, ни в такт, поправляя на переносице очки, которые пришлось надеть, крепко держа руль и отдаваясь скорости, от которой у Камерона началась бы тихая паника: слишком быстро для него и слишком медленно для всех нормальных водителей.

Парковка аэропорта была полупустой, прилетевшие почти час назад пассажиры давно разъехались, и лишь несколько человек, опираясь на чемоданы, покуривали на широкой площадке у выхода.

Вскоре к ним присоединилась и Делла. Она вышла на улицу, разогнав вечернюю темноту желто-оранжевым свечением, пробежала взглядом по припаркованным автомобилям и махнула Шеннону, который ждал ее, прижавшись спиной к «Фольксвагену». Он поспешил к ней, собирался обнять, но передумал, заметив, что она даже не смотрит в глаза, только плетется к машине, понуро опустив голову и еле-еле улыбаясь, видимо, больше ради приличия.

— Спасибо, что приехал, — проговорила она, осторожно, с опаской, касаясь руки парня, когда он забрал у нее небольшой чемодан.

Ей это прикосновение было необходимо как воздух — это виднелось в поджатых губах и расстроенном взоре.

Шеннон смог только кивнуть в ответ, быстро обогнал Деллу и закинул багаж в машину, стиснув зубы. Спрашивать о причинах ее настроения не стал, ждал, когда она будет готова рассказать сама, помнил, как долго набирался сил, чтобы ей открыться.

Стоило девушке приблизиться к машине, как Виски на переднем сиденье залаял, начал скакать, пытаясь выглянуть в окно, до которого еще не дорос, и принялся скрести дверь подстриженными когтями.

Шеннон открыл ему, и пес ринулся к Делле, принялся скакать вокруг, то заливисто, смешно тявкая, то поскуливая от радости, вертясь вокруг и не давая хозяйке себя поймать.

Только тогда Делла улыбнулась. Так же, как раньше — искренне и тепло, зарываясь пальцами в рыже-коричневую шерсть, упоенно закрывая глаза и не отворачиваясь от гладкого языка Виски, который норовил ее умыть.

— Привет, родной, — прошептала она, беря пса в охапку и залезая на переднее сиденье. — Я по тебе скучала.

Парень улыбался, глядя на них, а закрыв дверь в салон, грустно поджал губы.

Виски тоже по ней скучал. Как и Шеннон, которого Делла решила проигнорировать.

— Не знала, что у тебя есть права, — тихо проговорила девушка, когда машина свернула с парковки и выехала на трассу.

— Получил два года назад, но они не пригодились — не стал ездить за рулем, — объяснил Шеннон, убавляя музыку и через плечо глядя на подругу. Он хотел сказать что-то еще, но запнулся, заметив покрасневшие щеки, дрожащие ресницы, загнанный взор и покусанные, потрескавшиеся губы. Она выглядела измученной.

— Это машина Кайла, — добавил Шеннон, вернувшись к дороге, против воли сильнее выжимая газ.

— Слишком много полетов за две недели, — с легкой улыбкой хмыкнула Делла, разворачивая Виски и прижимая его к груди. Тот угомонился и был готов уснуть, уткнувшись мордой в ее шею.

— Почти три, — поправил ее Шеннон. Он считал, поэтому точно знал, сколько прошло времени с момента, когда они сели в самолет, направляющийся в Стамбул.

— Почти три, — протянула она, потупив взор.

Они ехали в тишине, бросая друг на друга взгляды исподлобья и переключая радиостанции, пытаясь найти песню повеселее, поживее, чтобы совсем не скиснуть и не сойти с ума от опустившегося на них безмолвия.

— Это не из-за тебя, — проговорила вдруг Делла на подъезде к Реверипорту. — Не из-за тебя я такая побитая.

Шеннон не нашелся, что ответить, только перехватил руль поудобнее, с силой вцепился в него пальцами и закусил щеки изнутри, до колючей боли.

— Я ненавижу к ним ездить, — добавила девушка, поглаживая дремлющего Виски по загривку. Уточнять парень не стал, и без лишних вопросов было ясно, что она говорит о родителях. — Я потом тебе все расскажу, если будешь готов выслушать.

— Я готов. Знаю, как тяжело открываться.

— Тебе мне открываться не тяжело, мистер Паркс, просто… — Делла задумалась, а Шеннон выдохнул, услышав знакомое обращение, от звука которого напряжение пошло на убыль. — Просто слов сейчас не подберу, да и голоса не хватает, чтобы объяснить.

Девушка шумно втянула носом воздух, склонилась над Виски и поцеловала его в макушку, откинулась на спинку сиденья и запрокинула голову.

— Как там Лейла и Кайл?

— Позвали нас на ужин, — отозвался Шеннон, поправляя сползающие на нос очки. — Устали — много работы, но держатся молодцом.

— Ну и славно. Камерон все так же дымит, рисует и донимает тебя?

— За пять дней ничего не изменилось, Делла, — тише, чем хотел, проговорил он, еле заметно покачивая головой.

Она пыталась разбить вставший между ними барьер тишины и холода, искала выход из ледяной клетки, задавая пустые вопросы, которые не имели смысла. Впервые в жизни им не о чем было поговорить, впервые в жизни, сидя рядом друг с другом, они разваливались, отдалялись друг от друга, а Шеннон продолжал проклинать «Биографию неизвестного» вновь, считая ее отправной точкой.

«Зачем ты появилась сейчас, а? Зачем поломала все?»

Шеннону было проще списать все на книгу в черно-белой обложке и думать, что, если бы не она, Делла точно рассказала бы о тревожащих ее мыслях еще до поездки, точно бы открылась и тогда удалось бы избежать пролитых ею слез и этого тяжелого молчания.

Они провели в безмолвии остаток пути — тот казался как никогда длинным, а напряжение, повисшее между ними, впитывалось в поры, проникало в кровь и бежало к сердцу вместе с ней. Шеннону хотелось сбежать, найдя совсем глупую причину, спрятаться от ее грустного взгляда, прокричать через плечо, чтобы помощи, которая ей явно нужна, от него не ждала и на него не надеялась — он ведь и сам такой же заблудший.

Он не привык видеть ее такой — растерянной, помятой и заплаканной. Она такая ему собой не казалась, виделась какой-то иной Деллой, живущей в другом измерении, более реальном и полном боли.

Шеннон вздрогнул от мысли, которая уколола его ядовитой иглой: в такой Делле он не видел свое спасение. И помочь ей тоже не мог — сил не хватало даже для помощи самому себе.

Добравшись до ее дома, он припарковал машину, но двигатель не заглушил. Быстро вышел, вытащил чемодан из багажника и выудил из кармана ее ключи, которые она доверила ему на сохранение вместе с Виски, надеясь, что Делла вот-вот попрощается с ним и сегодня больше не придется сталкиваться с ней взглядом, что пройдет ночь, и прежняя девушка вернется — напишет сообщение утром, после работы вытащит его из офиса за рукав и выпьет с ним латте, без устали треща о театре.

Но Делла стояла поодаль, все так же держа пса на руках, глазами бегала по сторонам, силясь не смотреть на друга, и казалась еще более маленькой и хрупкой, чем обычно. И ее ресницы дрожали сильнее, чем пару минут назад.

— Шеннон? — позвала Делла вполголоса, когда тому удалось-таки снять ее ключи со своей связки, когда он направился к невысокому забору, таща за собой чемодан.

Он обернулся, тяжело моргнув от горечи, — его имя, которым девушка к нему почти никогда не обращалась, стало звучать слишком часто.

Он вспомнил, как нервничал, когда слышал из уст Деллы «мистер Паркс», как возвращался воспоминаниями к озлобленным воплям матери, как первое время просил подругу так его не называть, и усмехнулся. Нет, пусть называет. Пусть только так его и называет.

— Ты можешь остаться со мной? — спросила она, вогнав Шеннона в замешательство. — Хотя бы на пару часов, — поспешила добавить, переминаясь с ноги на ногу, боясь быть неправильно понятой. — Мне это очень нужно, — всхлипнула она, делая шаг к Шеннону.

Он не мог устоять, не мог сбежать в собственное подполье и оставить Деллу одну, когда она так просила не оставлять. Только поэтому медленно кивнул, выдыхая, расслабленно опустил плечи, опустив вместе с тем и чемодан, и протянул к Делле руки, мысленно проговорив: «Будь что будет».

Если ее мечта покажется сейчас, значит пришло время. Шеннон больше не станет избегать прикосновений, которые нужны им обоим.

— Иди сюда.

Делла смахнула слезу, сбежавшую по щеке, и подалась вперед, утыкаясь носом Шеннону в плечо, а потом тихо, невесело засмеялась, когда зажатый между двумя телами Виски пискнул. Девушка вцепилась в пальто парня и с силой сжала кашемир в дрожащих пальцах. Она тихо плакала, холодила его кожу своими слезами, все норовила отстраниться, но он прижимал ее к себе крепко, держал так, как не держал никого — неистово, пытаясь собственной спиной отгородить от всего, что могло бы нанести вред, представляя, как всю ее печаль берет на себя.

— Останешься? — сдавленно уточнила Делла, шмыгая носом.

— Останусь, — отозвался Шеннон, проводя рукой по раскинувшимся по ее плечам светлым волосам, жмурясь от бьющей в глаза ярко-оранжевой ауры, расползающейся в стороны, окутывающей его и утягивающей куда-то в место, названия которому подобрать было невозможно: в уют и покой, в тепло редких объятий и легкое волнение, заставляющее трястись коленки, во всеобъемлющее чувство дома и счастье от вставшего на свое место недостающего кусочка мозаики. В любовь.

Делла отстранилась, когда Виски решил лизнуть Шеннона в щеку, усмехнулась и, опустив глаза — уже смущенно, а не расстроенно, — поспешила к дому, по пути оборачиваясь и проверяя, следует ли парень за ней.

— Я, кстати, нагло присвоила себе твою футболку, — проговорила она, зажигая на совмещенной с гостиной кухне свет, набирая в чайник воду и щелкая кнопкой. — Надеюсь, ты не против.

— А обменять на более приличную возможно? — спросил Шеннон, насыпая в миску Виски корм.

— А чем тебе эта не угодила? Она классная.

Он засмеялся себе под нос, качая головой. Кажется, Делла была к нему слишком добра.

В этот раз они поменялись местами: девушка кинула на кухонный стол вельветовую сумку, из которой рассыпались вещи, тяжело вздохнула, прикрывая глаза и явно пытаясь держать себя в руках, и поспешила скрыться за дверью ванной, доверив Шеннону приготовление чая и полив цветов, которыми была заставлена каждая свободная полка.

Рассматривая зеленые и красновато-коричневые листья, вдыхая запах чабреца и лимона, пиная наевшемуся Виски маленький мячик, который почти тут же возвращался к его ногам, Шеннон наполнялся жизнью и теплом чужого дома, вспоминая жар объятий той, что усиленно выдавливала из себя улыбку или смех, не зная, что пустоту в глазах ее друг видит хорошо.

Делла еще не заметила оставленный им подарок, приютившийся на комоде в ее спальне — цветочную композицию из пяти растений в сером граненом горшке с воткнутой в землю желтой маленькой птичкой с распростертыми крыльями. А он знал, когда заметит, обязательно поймет, почему именно в этой фигурке он рассмотрел ее саму — порхающую и свободную. Правда так ли свободна и легка она теперь?

Шеннон вернул лейку на подоконник, разлил по чашкам заварившийся чай и усмехнулся, глядя на вещи, вывалившиеся из сумки Деллы. Он быстро сложил все обратно, застегнул молнию и поставил сумку на стул, только теперь заметив спрятавшийся под ней потрепанный небольшой блокнот, раскрытый на заполненной кривым почерком линованной странице, к которой была прицеплена ручка.

Почти такой же сейчас лежал во внутреннем кармане его пальто.

Шеннон старался не смотреть, но любопытство взяло верх, когда блокнот сжали его пальцы, когда взор сам скользнул по коротким записям, взятым в кавычки, отделенным друг от друга большими пробелами, когда замер на последней в череде многих.

Шеннон замер и вдруг захотел написать ответ, дать волю мыслям, которые заполнили голову.

Он хотел бы с автором поспорить, сообщить с уверенностью, что никакая мечта не «высшая реальность», никакая не душа, а лишь воплощение грез, которое непременно обернется разочарованием. Но написать решил иное — то, в чем нуждалась сама Делла, то, что Шеннон начал понимать в недавней поездке в Стамбул и из-за чего на мечтающих взглянул иначе. И сейчас, замерев над чужим блокнотом, ему показалось, что он добрался до природы ауры, которой каждый прохожий светил ему в глаза.

Он взялся за приколотую к странице ручку, дрожа от внезапного озарения, которое толкнуло его в спину и заставило написать свои строчки.

Он поставил в конце троеточие, готовый отложить ручку, но перехватил ее поудобнее и дописал еще одну фразу:

Он ушел, когда она уснула. Аккуратно отодвинул руку Деллы, которой она обняла его, отдаваясь грезам, сполз с дивана так осторожно, словно двигался по минному полю, выключил телевизор, что весь вечер проработал без звука, и шепотом приказал проснувшемуся Виски не шуметь.

Шеннон не выключил свет ни в гостиной, где она уснула под переливы мелодии, прижимаясь к его груди, ни на крыльце, куда вышел, притворив за собой дверь, помня о ее страхе темноты и уважая его.

Он не хотел ее будить. Делла уснула в слезах, хрипло бормоча что-то о том, что вероятно все же правильное решение приняла годы назад, покинув родной дом, а Шеннон не понимал, о чем она говорит, только жмурился, когда новая слеза стекала по ее щеке и капала ему на футболку, оставляя мокрые пятна. И молчал. Молчал, потому что молчание было лучшим подарком в ту минуту. Делла не нуждалась ни в расспросах, ни в советах, ни в поддержке — только в присутствии рядом, в мудром молчании и крепких объятиях.

Она была не просто расстроенной — потерянной и разбитой, замученной и уставшей. Делла Хармон вдруг стала отражением Шеннона Паркса — заблудившейся странницей, которая потушила собственный свет в душе и больше к нему не обращалась.

Шеннон вздрогнул и зажмурился, выудил из кармана пачку сигарет и щелкнул зажигалкой. Ночь была холодной, пальцы замерзли и соскакивали с острого колесика, пламя никак не хотело загораться, а Шеннон вновь возвращался воспоминаниями к свежим вечерам в Стамбуле, когда даже порывы ветра казались приятными и успокаивающими.

Он затянулся, пропуская дым в легкие, морщась от того, как он жжет гортань.

«Так о чем же ты все-таки мечтаешь, Делла Хармон? — спросил он мысленно у девушки. — Подозреваю, что о театре. Не об аплодисментах, большой сцене и букетах цветов, а о чистом искусстве, о том самом познании жизни и самой себя через игру в других людей…».

Шеннон улыбнулся, обернулся к окну, в котором горел свет, сквозь стены попытался заглянуть туда, где на диване растянулась сопящая заплаканная Делла, запутавшаяся в пледе.

— Я тоже в какой-то степени актер, так же играю в других людей, — проговорил он шепотом, но даже этот шепот резанул слух громким звуком в ночной тишине. — Играл, вернее, — одернул он себя, вспоминая, как рано утром рука скользила по столу, выводя на бумаге буквы. — Все прозаики в какой-то степени актеры. Правда, только для самих себя и своих страниц.

Шеннон сильнее запахнул пальто, кинул истлевшую сигарету в урну поодаль и щелкнул брелоком сигнализации. В машине было холодно, онемевшие от мороза пальцы с трудом стиснули такой же ледяной руль, прокрутили колесико плеера, убавляя громкость доносящейся из динамиков песни.

Мелодия, которую он включил Делле перед сном, — та самая, с которой он многие годы засыпал и которую включил ему Камерон, когда притащил в почти бессознательном состоянии домой, — все еще играла в его сознании. Будь он музыкантом, давно выучил бы каждую ноту наизусть, давно бы воспроизвел ее сам. Та самая музыка, забирающая все его мысли и переживания, помогла и девушке в вельвете — заставила ее прильнуть к звукам виолончели и довериться им, отпустить все накопившееся и уснуть, хрупкой рукой обнимая Шеннона крепче.

Она тоже больше не боялась к нему прикасаться, и от этого душа ликовала.

Шеннон смотрел на пустую дорогу, подсвеченную фарами, но перед собой видел только дрожащие ресницы Деллы и ее глаза, в которых весь вечер не высыхали слезы. Те самые, которые бегали по строчкам, написанным другом в ее блокноте.

Она тогда стояла перед ним, переводила взор с аккуратно выведенного ответа на его виноватое выражение лица. Тот же небрежный пучок на голове, растянутые брюки и раскрасневшиеся щеки — то ли от соли, то ли от горячей воды.

— Извини, что вторгся. Не мог пройти мимо, речь ведь о мечтах шла, — пожал плечами Шеннон тогда, чувствуя себя неловко.

— Я не против, но пока не знаю, как ответить тебе на это послание, — тихо проговорила девушка, закрыла блокнот и прижала его к груди. — Я туда пишу все, что во мне откликается, — пояснила она.

— А откликается многое, — попытался улыбнуться Шеннон, а Делла в ответ постаралась подыграть, выдавив из себя усмешку.

— Да, почти все, что в этой жизни есть. Как считаешь, скоро меня от этого «всего» разорвет на части?

Он тогда улыбаться перестал и маски свалились окончательно, а девушке вновь пришлось утирать слезы рукавом домашнего свитера.

— Почерк красивый. Почти каллиграфический, — попыталась перевести тему Делла, не зная, что наткнется на очередную стену, выстроенную Шенноном. Тот лишь медленно кивнул в ответ.

Что тогда, на кухне, что сейчас, за рулем, перед глазами пронеслась другая картина: широкий ремень, опускающийся на спину мальчика, его стиснутые зубы, чтобы скрыть крик, — иначе будет только хуже, только больнее, — и длинная линейка, бьющая по запястьям мальчика в мгновение, когда букву детская рука выводила недостаточно красиво.

Мать, наверное, порадовалась бы сейчас, увидев, во что вылились ее старания.

Шеннон моргнул и подался назад, вжимаясь в спинку кресла, почти упираясь руками в руль и давя на клаксон. Он помотал головой, прогоняя наваждение, и включил печку на максимум. Горячий воздух с шумом полился в салон автомобиля, усыпляя и напоминая, как сильно за эти дни парень устал.

И все же домой он не спешил. Грелся и смотрел на размытый квадратик света на газоне под окном дома Деллы, думал о сказанной ей и себе фразе: «Я тоже в какой-то степени актер».

Он улыбнулся вновь. Так ведь и она в какой-то степени была прозаиком.

Чужие мечты, видения их последствий и былой страх отошли на второй план, теперь острее его волновало другое: к одному страннику, заблудившемуся в туманной долине, прибавился второй.

Они оба сражались. С собственной невозможностью написать и сказать, с собственными, масками и тенями, которые сами создали, со своими личными сожалениями, что тянулись годами и не позволяли дышать полной грудью. Они боролись с собой и отчаянно хотели помочь друг другу перестать.

— И пока мы продолжаем думать, что наше искусство — это битва, жить толком не сможем, не научимся щадить себя и будем уходить все дальше в мрачный лес, — проговорил Шеннон в пустоту и нажал на педаль газа.