Герой туманной долины

Глава 10

— Два латте, пожалуйста! — кинула Делла баристе и озорно подмигнула Шеннону. Тот сначала непонимающе вскинул бровь, но, увидев усмешку девушки, расплылся в улыбке.

— А как же какао с маршмеллоу? — хмыкнул он, заговорщически прищуриваясь.

— Решила перенять твои привычки, — пожала плечами она. — Так, глядишь, и курить начну.

Парень несколько раз моргнул, не представляя, что ответить, не зная, как отвертеться — почувствовал себя застуканным за школой подростком, которого ждал выговор. Он почему-то не хотел, чтобы она знала, думал, что в ее глазах сразу станет совсем иным.

— Ты думал, я запах сигарет не почувствую? — рассмеялась Делла, махнув рукой. — Брось, так ты мне даже больше нравишься.

Шеннон кашлянул и еле удержался от вопроса, который непонятной горечью обжег язык.

«Я тебе нравлюсь?»

— Нет, все-таки тебе пятнадцать, — прошипел он себе под нос, поджимая губы. — Как можно быть таким идиотом?

— Что? — переспросила Делла, принимая из рук баристы чашку кофе.

— Сам с собой говорю, — отмахнулся Шеннон. — Все мы немного того, помнишь? — Он постарался выдавить из себя подобие улыбки.

Сигареты были его секретом. Тем самым, которым он не был готов делиться даже с вездесущим Камероном — тот пусть и совал нос в чужие дела с завидной частотой, но привычку Шеннона держать все в себе уважал так же, как и его «космическую болячку».

— Хотя и утверждаешь, что не прозаик больше, все равно говоришь «мы». Это мне тоже нравится, — улыбнулась Делла, откидывая назад непослушные волосы. Такие же непослушные, как и каштановые кудри Шеннона, то и дело падающие на глаза.

Она не спрашивала про статью и не торопила, кружилась вокруг с прежней легкостью, словно не было того разговора в театре, словно бы и тот был отличной актерской игрой, и на все смотрела сквозь свои какие-то особенные очки — не розовые и не черные.

Шеннон глядел на ее светлую блузку, вельветовые брюки цвета хаки и жалел, что она никогда не увидит себя его глазами — окруженной ярко-желтым свечением, хохочущей, по-настоящему живой.

Озеро в пустыне. Чудесный оазис. Единственный горящий на темной улице фонарь.

Его проводник из тумана, его путеводная звезда, которой безоговорочно доверял и позволял все то, что не позволял другим: только она могла обращаться к нему «мистер Паркс», только она могла говорить о нем как о прозаике.

— Давай выпьем на террасе? Поймаем последние лучи солнца, — предложила Делла, указывая на широкий балкон с витиеватыми стальными перилами и соломенными стульями.

— Я за, — Шеннон кивнул на дальний столик, видневшийся за стеклянной закрытой дверью. — Беги, занимай место.

По-осеннему темные тучи сгущались, и шумные капли дождя барабанили по крышам чаще. Реверипорт готовился к зиме и заставлял недавно изнывающих от жары горожан хватать и прятать куда-то в карман остатки солнечного света.

Шеннон остался у стойки, смотря в спину удаляющейся Делле, сосредоточенно глядящей в свою кружку, которая пыталась не разлить ни капли кофе. Чашки в этой кофейне были безбожно маленькими.

— Латте, — произнес громче, чем следовало, бариста в наушниках, из которых барабанила музыка — казалось, она заглушала его собственные мысли, — и протянул Шеннону его кружку, трепыхающуюся на блюдце.

Буркнув недовольное «спасибо», он отвернулся. Не любил привлекать к себе внимание, а все собравшиеся в кофейне люди вдруг обернулись на голос бариста и глянули на Шеннона, заставив того ссутулиться сильнее и опустить голову.

Яркие краски рябили, расплывались в нечеткие пятна, среди которых светилось всего одно — желтое.

Шеннон поспешил догнать Деллу и был готов предупредить как раз в тот момент, когда девушка сделала неверный шаг на террасу. Через стеклянную дверь, которая была закрыта.

«Твою ж…» — успело только пронестись в голове юноши, когда звонкий удар заставил посетителей кофейни обернуться к нему вновь.

Девушка замерла на месте, не опуская рук, которые только что сжимали чашку с кофе, сейчас осколками рассыпавшуюся по полу. Делла не обернулась и не посмеялась над своей неловкостью, как прежде, только дернула плечами и громко втянула носом воздух. Голоса вокруг смолкли, послышались редкие смешки и громкое шиканье тех, кто сочувствовал.

Шеннон не хотел, чтобы на него смотрели. Но больше не хотел, чтобы смотрели на Деллу Хармон, белую блузку которой украшали свежие пятна такого же свежего и горячего латте.

Он сделал шаг вперед — решительный, более уверенный, чем все его шаги за последнее время, а поравнявшись с девушкой, с усилием налетел на стеклянную дверь, чувствуя, что за ним наблюдают, видя, как пошло рябью и задрожало желтое свечение справа.

Грудь обожгло, горьковатый приторный запах кофе ударил в нос сильнее, заставив Шеннона поморщиться и ругнуться сквозь зубы.

Делла выпучила глаза, смешки за спиной раздались громче.

Шеннон знал — все на них смотрели. Теперь на них, а не на нее одну.

— Тут что, было стекло? — спросил он громко, заставив себя усмехнуться.

Горячий кофе растекался по джемперу, впитывался в рубашку под ним, жег кожу.

Шеннон обернулся к Делле. И увидел выступившие на глазах слезы, подрагивающий подбородок, который она пыталась утихомирить, сжимая челюсти, коричневое пятно на груди и животе, такое же, как на его бежевом свитере.

— Зачем? — прошептала она одними губами, силясь не всхлипывать.

— Что «зачем»? — состроив непонимающую гримасу, спросил Шеннон, зная, что Делла раскусила ложь еще в то мгновение, когда он готовился ее произнести. — Нам еще два латте! — крикнул он через весь зал баристе, который снял наушники и с негодованием взирал на двух калек. — На этот раз с собой.

Люди смеялись, а Шеннон смеялся вместе с ними. Внутри, совсем тихо, поражаясь неловкости Деллы Хармон и забавляясь над своей внезапной смелостью.

— У меня сейчас грудь сгорит, — прошептала Делла, когда он, заслонив плечом от заинтересованных взглядов, повел ее обратно к барной стойке. — Извини, вырвалось.

— Понимаю, у меня тоже, — пробормотал тихо Шеннон.

Девушка забавно сморщила нос, и только из-за этого ему хотелось усмехнуться в голос, но он держался, зная, что она поймет неправильно: ее залитая горячим латте одежда совсем не веселила его, огорчала почему-то куда сильнее, чем могла бы.

Он забрал две новые порции кофе, кинул купюры на стойку и поспешил увести Деллу прочь, по пути сняв с вешалки ее тонкую куртку и свое пальто.

— Ну почему всегда так, — простонала она, проводя рукой по глазам, когда шумная кофейня осталась позади. Тушь посыпалась на ее щеки, и девушка отрывисто ругнулась, заставив Шеннона удивленно вскинуть брови. — Да, я не всегда милая, — грубо добавила она, поймав его недоуменный взгляд. — И без того все глазеют так, словно я с другой планеты, а тут еще этот кофе, черт бы его побрал! — воскликнула она в сердцах и даже почти притопнула ногой. — Такси поймаю, — добавила тише, делая глоток из переданного ей Шенноном бумажного стаканчика.

Шеннон промолчал, отпивая латте, специально прикусывая губу, чтобы на мгновение отвязаться от мерзкого жжения на коже.

— Извини, психую, — добавила Делла мягче после минутной паузы.

— Не извиняйся.

— Зачем ты это сделал?

— А там и правда было стекло, да? — продолжил гнуть свою линию Шеннон, понимая, что кофе в этой кофейне готовят наипротивнейший. — Я могу дать тебе футболку, — пожал плечами он, пряча лицо за бумажным стаканчиком.

Делла хмыкнула.

— Носишь ее с собой в портфеле?

— Мой дом вон там, — он кивнул на небольшую улочку, уходящую дальше от главной дороги. — Ну, или поймаем такси.

— А знаешь, нет, — с притворной надменностью пробормотала Делла, пытаясь сложить руки на груди и чуть не пролив на себя новую порцию кофе. — Да что ж это…

Она устало выдохнула и прикрыла глаза, подставляя лицо солнцу.

— Я сейчас разревусь, — прошептала она, пытаясь размеренно дышать. — Если бы ты не последовал моему фееричному примеру, точно бы разревелась.

Шеннон улыбнулся, мысленно обращаясь к ней, — раздраженной, смущенной.

«Пусть смеются над обоими. Над тобой не позволю, — проговорил он мысленно, не замечая, как в рвении ее защитить рука сама собой сжимается в кулак. — Ты не одна».

— За футболкой? — предложил он вновь, спускаясь с низенького крыльца.

— За футболкой, — кивнула Делла, следуя за ним.

Шеннон протянул ей тюбик с мазью от ожогов и указал на ведущую в ванную дверь.

— Там чистое полотенце и одежда, — добавил он, делая вид, что не запыхался, быстро разгребая бардак на кухне, пока девушка заинтересованно осматривала прихожую, нажимая на клавиши стоящей на комоде печатной машинки.

«Коврик, твою ж!.. — подумал он с отчаянием, глядя, как Делла признательно улыбается и разворачивается к ванной комнате. — Ты не купил коврик!».

— Плитка на полу скользкая, коврик для ног в стирке, — кинул он, быстро отворачиваясь и делая вид, что выбирает сорт чая, который пообещал заварить. — Аккуратнее, ладно?

— Ни слова про аккуратность, — проговорила девушка, невесело смеясь, указывая на коричневые пятна на блузке. — Больше ни слова…

— По рукам, — кивнул Шеннон, давя усмешку.

Ему было вовсе не весело, потому, когда Делла скрылась за дверью, а из ванной послышался шум льющейся воды, он протяжно застонал, пряча лицо в ладонях.

Пыльный стол, заваленный бумагами, потрепанные занавески на окнах, скрипящие половицы, которые встречали его каждый день после работы, и полная грязного белья корзина в ванной, которую он поспешил прикрыть шторкой.

— Какая же ты свинья, Шеннон Паркс, — тихо огрызнулся он, ловя свое отражение в стеклянной дверце кухонного шкафчика. — Невыносимая свинья!

Когда почти через четверть часа вода в чайнике закипела и Делла вышла из ванной, собирая волосы в пучок и держа в зубах резинку, он не смог удержаться от умилительной улыбки.

Темно-серая растянутая до безобразия футболка доходила ей до колен, то и дело сваливаясь с плеча, прятала под собой все те же вельветовые зеленые брюки, которые Делла высоко закатала. На ногах красовались теплые мохнатые носки, врученные ей Шенноном, оголяя тонкую полоску покрасневшей от горячей воды кожи.

— Свободная касса, — пошутила она, кивком указав на дверь за спиной. Из ванной валил пар, видневшийся уголок зеркала запотел. — Я даже не упала! — хохотнула она. — Сломанная нога была бы прекрасным завершением этого плодотворного дня, согласен?

Шеннон заулыбался шире.

— Я ведь не очень долго?

— Совсем нет, — помотал головой он, думая, что последние десять минут не находил себе места и был готов постучаться к ней и спросить, все ли у нее нормально. — Я следующий, ладно? — он указал большим пальцем на темное подсохшее и давно остывшее пятно на джемпере.

— Давай, — кивнула Делла, проходя на кухню. — Я тут похозяйничаю?

Шеннон окинул беглым взглядом кухню — сколько ни прибирайся, лучше не станет.

— Угу, — бросил он через плечо, скрываясь за дверью, которая никогда в жизни не казалась настолько обшарпанной, насколько предстала сейчас.

Последней женщиной, вошедшей в этот дом, была Катарин, не считая Хелли Бакер, которая дальше крыльца никогда не проходила, из субботы в субботу интересуясь, «где ее рыжеволосая бестия опять шляется».

Включив воду в душе, он отпрянул и был готов вскрикнуть, но вместо этого захохотал, надеясь, что шум воды перекроет его смех. Делла стояла буквально под кипятком и, видимо, была этому несказанно рада.

— Ты меня убиваешь, Делла Хармон, — улыбнувшись, прошептал он, прикрывая глаза. Горячие капли стекали по коже, сильнее жгли обожженную кожу и заставляли морщиться, но делали его счастливым. Счастливым от мысли, что он — странный и самому себе непонятный — в этом мире не один.

Выключив воду, Шеннон вылез из ванны и провел ладонью по запотевшему зеркалу в широкой деревянной раме. Он всмотрелся в свое лицо, в карие глаза, в капли на ресницах и пальцами зачесал кудри назад. Что-то изменилось. Едва уловимое, его собственному взгляду неподвластное, что-то, от чего сердце ликовало.

Он закончил быстрее Деллы, выскочил из заполненной влажным паром ванной и включил дребезжащую вытяжку, слишком шумную.

Девушка что-то мурлыкала себе под нос, заправляя выбивающиеся из пучка пряди волос за уши, поливала пожелтевшие цветы на подоконнике, одновременно проверяя, заварился ли чай.

— О, — улыбнулась она, обернувшись, — ну у тебя и ассортимент. — Она указала на чайные упаковки, выстроившиеся на столешнице ровным строем. — Я думала, ты кофеман.

— Только когда голова соображает плохо, — усмехнулся Шеннон в ответ.

— Кажется, она у тебя частенько плохо соображает, — хохотнула девушка, заранее вскинув руки и немо извиняясь за шутку.

— Не кажется, — покачал он головой. — Любовь к чаю от Катарин, — добавил, помедлив. — Она кофе терпеть не могла, предпочитала ромашковые сборы, хотя, глядя на нее, сложно было в это поверить.

Делла обернулась к серванту, примостившемуся в углу кухни, и поджала губы. Шеннон догадывался, что она уже рассмотрела стоящие в рамках черно-белые снимки.

— Она очень яркая, — тихо проговорила девушка и, закончив поливать цветы, сжала в руках пустой стакан, — очень красивая.

Он печально улыбнулся. Делла не сказала «была красивой». Не сказала, потому что берегла того, кто стоял напротив, — если бы сказала «была», в очередной раз напомнила бы, что Шеннон остался один.

— Жуткая оторва, — проговорил он, пытаясь не дрожать от подступивших воспоминаний. — За меня была готова порвать любого.

— Сильная женщина.

— И невыносимо глупая, — сдавленно засмеялся Шеннон, принимая из рук Деллы горячую чашку с чаем. — В хорошем смысле, конечно. Кстати, — он вскинул вверх указательный палец, — неловкая до ужаса, запиналась даже о пустоту.

— Мы бы с ней подружились, — улыбнулась девушка. Она поспешила перевести тему, видя, как серая тень грусти опускается на лицо друга. — Знаешь, я уже отошла от сегодняшнего представления, — сжимая кружку все еще красноватыми от душа пальцами, проговорила она. — Даже, наверное, готова над собой посмеяться.

— Говорят, смех — защитная реакция, — бездумно ляпнул Шеннон, мысленно сжавшись.

— Тогда я в непробиваемой броне, — хохотнула Делла, делая большой глоток. — Чай — сказка!

— Извини за бардак, — выпалил он, присев на край стола, глядя, как девушка по-свойски забралась на столешницу и теперь болтала ногами в воздухе. — У меня не бывает гостей. То есть, конечно, бывает Камерон, но он… — Шеннон поймал себя на мысли, что хочет оправдаться, а получается только хуже, — но он вроде как привык.

— Это я только с виду с иголочки, — расслабленно отмахнулась Делла. — Ты настоящего бардака не видел — у меня дома просто хаос! Этим, конечно, — она сделала притворно виноватое выражение, — гордиться не стоит, но говорю как есть.

Шеннон заулыбался и выдохнул, облегченно опустив плечи.

— Теперь я спокоен, — проговорил он, глядя, как его футболка спадает с левого плеча Деллы и как запросто она возвращает ворот на место.

— Там в папке, — она указала на стол за спиной Шеннона, — рукопись?

Он тяжело сглотнул, улыбка быстро соскользнула с губ.

— Там ерунда, — промямлил он, вновь прячась за кружкой и обжигая язык горячим чаем.

— Я так не считаю, — многозначительно отозвалась девушка, качая головой. — Вдруг захочется узнать мнение со стороны, — намекнула она, опуская глаза.

— Я и сам для себя отличное мнение со стороны, — отозвался Шеннон, только после подумав, насколько грубо это могло прозвучать. — Но, когда буду готов, почитать обязательно дам.

Делла подняла на него глаза, в которых засветился привычный блеск, которые засияли маленькими огоньками надежды и неугасаемого восторга, так часто прячущегося в последнее время.

— Правда?

— Правда. Тебе доверить готов. — Шеннон кивнул. Он говорил правду и эта правда его пугала, пуская по коже мурашки. — Тебе и разве что Камерону. Но, поверь, — он вскинул руки, — там совершенно нечего читать! Разве что три толковые строчки в тридцати страницах пустоты.

— Красиво говоришь, — заметила Делла, двинув бровью. — Значит, пишешь еще лучше.

Он не стал спорить — это было бесполезно. Ему претила и в то же время льстила ее уверенность в его таланте, который она рассмотрела в строчках выложенных и напечатанных статей. Он не хотел эту веру тушить, не хотел заливать этот горящий в ней костер водой — его искры попадали и на самого прозаика, обращались там пламенем свечи, которое с каждым новым упоминанием писательства разгоралось сильнее.

И ему вновь захотелось рассказать ей все — от самого начала пути до момента, когда точка невозврата не просто была достигнута, а осталась позади, у кромки того самого сумрачного леса, той самой туманной долины, в которую он вошел, ничего вокруг не замечая.

— Когда-то я видел в словах спасение, — начал Шеннон, ставя кружку на стол, складывая руки на груди и концентрируя внимание только на мохнатых теплых носках, в которые спрятала ноги Делла Хармон. Он знал: она будет смотреть на него пристально, иногда задумчиво склонять голову к плечу, словно сова, и никогда не перебьет, никогда не остановит.

Он тяжело втянул носом затхлый воздух и обнаружил, что девушка открыла окно — свежесть с улицы наполнила кухню и его собственные мысли.

— Когда-то я видел в словах спасение, но и они в итоге отвернулись — обесцененные и преданные, ушли.

Слова давались с трудом, той глубины, которую Шеннон хотел передать, не несли, но все равно превращались в подступающие слезы и стальным кольцом сжимали горло.

— Я говорил тебе об этом тогда, в театре. Я больше не могу писать. Могу, но пусто, не так, как прежде. Возможно, однажды слова простят меня и надо мной сжалятся, вернутся, но пока для себя я остаюсь никем. По крайней мере не тем Шенноном Парксом, которым был и который сейчас стал всего лишь воспоминанием. Ты говорила, что больше не можешь играть, я понимаю это так, как не поймет, наверное, никто больше. Я даже знаю, почему пустота окружила нас, Делла. Мы — я уж точно! — предали себя и себя же забыли. Я вот забыл нарочно, думая, что смогу поправить то, что в исправлении не нуждалось.

Он шумно выдохнул, краем глаза заметив, как девушка дернула плечом, как снова свалилась с этого плеча футболка, как Делла больше не осмелилась шелохнуться.

— Я оплошал, и моя оплошность стоила мне самого себя. — Шеннон отдался мыслям, которые его подхватили и передали бурному течению, что просило себе покориться. И он покорился, заговорил вслух так, как говорил только мысленно, обращаясь к Катарин. — Так вообще часто бывает, когда предаешь себя. Знаешь, я писал и думал, что достоин большего, но не был достоин даже тех слов, сумбурных и горячих в то время.

Шеннон всплеснул руками и приглушенно, невесело рассмеялся.

— Какая же глупость! — воскликнул вдруг он, качая головой. — Какая глупость — не знать, куда посмотреть, чтобы снова увидеть того пишущего парня в отражении. Слова всегда были ценнее и лучше меня самого, Делла. То, чем мы живем, всегда лучше нас самих.

Он замолчал, тяжело вздохнув. Захотелось закурить, но при девушке наполнять кухню сигаретным дымом не решился, вместо этого сделал большой глоток остывающего чая, сжимая кружку до белых костяшек, так, чтобы не была заметна дрожь в пальцах.

Кажется, стоило обратиться к врачу — с каждым днем эта дрожь усиливалась, к ночи обращаясь онемением, не позволяя пальцам летать над клавиатурой ноутбука.

— Ты хоть раз говорил об этом? — тихо спросила Делла и шмыгнула носом.

— Нет, — честно ответил Шеннон, потупив взор еще сильнее, разглядывая почерневшие носки домашних тапок, которые когда-то были синими. — Не осмелился.

— Я знаю, почему ты не можешь разобраться, мистер Паркс.

— Откроешь секрет? — спросил он, зная, что девушка не сообщит ему ничего нового.

Но она его удивила. Не сказала «займись делом и забудь», не отмахнулась и не посоветовала больше времени уделить медитациям, записаться на курсы йоги или пойти к психотерапевту, как остальные. Потому что она была Деллой Хармон, и она его чувствовала.

— Ты никому не рассказываешь о своих страхах и проблемах, — проговорила девушка, заставив Шеннона вскинуть голову и заглянуть ей в глаза — серые, почти скорбящие, наверное, об утерянных словах и масках, которые позволяли ей играть в театре. — Молчишь, и мысли варятся в твоей голове словно в котле. Стоит только проговорить их вслух, и они перестанут быть кашей, сами разложатся по полочкам. Тогда и вывод всплывет из подсознания сам, тогда твой вопрос сам на себя ответит.

И Шеннон вспомнил сказанное однажды Катарин ему, совсем юному. Те самые слова, которые стали отправной точкой дела, которым горел до сих пор, но которым заниматься больше не мог.

«Пиши, — сказала она однажды уверенно, протягивая лист бумаги и ручку, глядя на в очередной раз заплаканного племянника, который мотал головой и правду о своих страданиях рассказать не мог. — Не можешь говорить — пиши. Пиши, и сразу станет легче».

«Вы бы с Катарин и вправду подружились, — подумал Шеннон, почти обернулся к серванту и взглянул на ее фото. — Вы бы надавали мне подзатыльников, в процессе несколько раз промахнувшись, а после прочитали бы какую-то особенную нотацию и пошли поливать цветы…»

От этих мыслей стало только хуже, только тяжелее на душе и тоскливее в разы.

— Никто не станет слушать, Делла.

— Я стану. Я люблю тебя слушать, — отозвалась она, улыбаясь уголками губ. Улыбка вышла сиротливой. — А если говорить не готов — пиши.

Шеннон вздрогнул, зажмурился и опустил голову, резко выдохнув. Глаза заслезились сильнее, соленый поток напирал с той стороны.

— Да черт! — ругнулся он шепотом, ладонью проводя по горячему лбу.

Делла ничего не ответила, продолжила говорить.

— Пиши, как пишется, как чувствуется, иди за собственными строчками, и, может, однажды они выведут тебя на нужную тропинку.

«Я уже писал так, как чувствуется, Делла, — отозвался Шеннон мысленно. — Мои чувства затоптали…»

— А вообще, — она цокнула языком и поудобнее уселась на столешнице, — ты прав: мы предали себя и себя же забыли. Ты заигрался словами, я заигралась чужими ролями. Но спать по ночам мне помогает только одна мысль, мистер Паркс, — девушка сделала паузу, задумалась, глянув на потолок, — только одна: дверь за нашими спинами закрылась, но, быть может, нам возвращаться к ней и не нужно?

Шеннон не поднял глаз, сильнее впился пальцами в кружку. Он знал, что она скажет, потому что ее устами говорили его слова — ушедшие и обездоленные.

— Быть может…

«Нам нужно открыть другую дверь…»

— …нам нужно открыть другую дверь?

Он ждал, что сказанное заставит слезы побежать по щекам, превратится в колючую проволоку, которая оплетет горло, но оно лишь дало короткий разряд и растворилось где-то в его груди. Растворилось и наполнило пониманием.

Он не был один в битве, да в той и проигратьто было не стыдно. Она не была одна на поле брани, с которого победителем возвращаться совсем не обязательно.

— Ты сам себе противишься, — сквозь пелену нарисовавшихся в сознании картин донесся до него голос Деллы.

— Не понимаю, где начинается душа, а где заканчивается голова, — признался Шеннон, поморщившись. Он дышал тяжело и шумно.

Девушка соскочила со столешницы, поставила пустую кружку в раковину, а юноша в самый неподходящий момент вдруг обрадовался, что накануне набрался сил помыть посуду.

— Не дели их, — посоветовала Делла, заправляя футболку в брюки и сильнее перетягивая их ремнем на талии. — И душа и голова, они обе — твои. Попробуй сделать так, чтобы они жили в гармонии и не пытались соревноваться, постарайся довериться им обеим. Они не подведут тебя, мистер Паркс.

Он не ответил. Не нашелся, что сказать.

— Я побегу, ладно? — спросила Делла, пряча руки в карманы, не зная, куда их деть. — Там Виски один, нужно его выгулять.

— Да, — кивнул Шеннон задумчиво. Она стояла перед ним — омраченная собственным бессилием, точно таким же, каким наполнен был ее друг напротив.

Слова Челси Оллфорд и отдающий холодом голос заструились тонким ручьем в голове: «за каждой легкой душой прячется своя трагичная история…».

Она просила его не отнимать у Деллы Хармон мечту, а он, глядя на ее яркое желтое свечение и мягкую полуулыбку, не мог поверить, что Челси допускала подобную мысль. Даже если когда-нибудь он эту самую мечту увидит, даже если узнает, каким ужасом она может обернуться, он не посмеет.

Заберите у Деллы Хармон мечту — и она тут же перестанет быть собой. Девушка ждала чего-то, а Шеннон смог только кивнуть и тихо промямлить, что оплатит ее такси.

— Пройдусь пешком до ближайшей остановки, — отмахнулась та, поблагодарив за предложение. — Мне нужно поразмыслить о том, что произошло сегодня. О случае в кафе и нашем с тобой разговоре, — пояснила она.

Она скользнула в ванную, сняла с крючка грязную блузку и, небрежно сложив ее, затолкала в широкую вельветовую сумку, выудив оттуда большие наушники, повесив их на шею. Те самые, в которых Шеннон увидел ее впервые на шумной улице Реверипорта. Те самые, из которых звучала мелодия — ей тогда еще звавшаяся Гердой подпевала.

— Только не переборщи с мыслями, ладно? — попросил он, надеясь, что Делла его не услышит, накидывая на плечи куртку.

— Верное замечание, — улыбнулась она, снимая мохнатые носки и надевая кроссовки. — Ты такой же?

— Еще остались сомнения? — усмехнулся в ответ Шеннон, вновь ощутив жжение в груди, не на обожженной коже, а где-то гораздо глубже.

Девушка поднялась с пуфа, встала перед ним, пряча смущенную полуулыбку. Шеннон отсчитывал про себя секунды, думая, что стоило бы податься вперед, к ней поближе, а сама Делла была готова что-то сказать, когда не успевшие раздаться слова прервал быстрый стук в дверь и беспардонный скрежет ключа в замочной скважине.

Камерон замер на пороге, выпуская в лица молодых людей облако сладкого дыма. Замер, глядя то на друга, то на девушку, которые в его представлении стояли друг к другу слишком близко, и вдруг расплылся в ехидной улыбке.

— Не помешал?

— Исчезни, — процедил Шеннон, отмахиваясь от стремящегося к его лицу дыма.

— Камерон! — воскликнула Делла, пытаясь скрыть смущение, которое сияло на ее лице, как новогодняя елка.

— Привет, красотка, — шире улыбнулся парень, распахивая объятия. — Не ожидал увидеть тебя здесь так скоро.

Шеннон стиснул зубы, глядя, как девушка привстает на носочки, чтобы не уткнуться носом в грудь рослому художнику, как тот легко похлопывает ее по спине — совсем по-дружески, без намека на что-то большее, — как заинтересованно Делла рассматривает покрытый пятнами краски желтый комбинезон. Пурпур слился с охрой, размывая границы свечения, но мечта девушки все равно горела ярче, перекрывая фиолетовые сполохи, принадлежащие Камерону.

Шеннон знал, что его чувство не было ревностью — наверное, колючей завистью, которая ему претила, которая злила и вызывала к самому себе едкое отвращение.

Он не мог вот так запросто обнять ее, не мог помочь надеть куртку, взять за руку и даже завязать ее чертовы шнурки без вездесущего страха увидеть то, что видеть устал. И страх этот стал его второй кожей.

— Я побежала, — проговорила Делла, выходя на крыльцо. — Увидимся завтра?

— Может, в среду? Завтра не выберусь из офиса раньше времени, когда нормальные люди ложатся спать, — попытался пошутить Шеннон, и девушка улыбнулась шире. Подыграла, хотя искаженное от муки лицо считала быстро, едва на него взглянув.

— Если что, звони — вытащу тебя оттуда за ноги, — кинула на прощание она, быстро махнув Камерону, и вышла во двор, на ходу надевая наушники.

На середине пути Делла вдруг замерла, потопталась на месте и обернулась.

— Спасибо, мистер Паркс, — проговорила она, отдавая честь.

— В то кафе я больше ни ногой, — усмехнулся он, качая головой, вспоминая резкий удар о стекло и горячий латте на своем свитере.

— Ни за что, — рассмеялась девушка в ответ и снова махнула. — До встречи!

— Я заберу у тебя ключи, — сказал Шеннон другу, когда Делла скрылась за поворотом. Он продолжал стоять перед распахнутой дверью, глядя на угол дома, за который она скользнула, думая, что в следующий раз наберется смелости и обнимет ее на прощание, закроет глаза на возможность увидеть мечту и ее последствия.

«Нельзя было в тебя влюбляться, — проговорил Шеннон мысленно, зная, что невысказанные слова все равно не дойдут до адресата. — Ни в коем случае нельзя было…»

— Я же не знал, что ты не один, — виновато протянул друг, пуская к потолку кольца фруктового дыма.

— Да хватит уже! — воскликнул Шеннон, раздраженно разворачиваясь к Камерону. — Хватит курить у меня в доме! Вся мебель этим, — он ткнул в электронную сигарету, — провоняла!

Парень тяжело моргнул и отступил, пропуская разозленного прозаика Шеннона на кухню.

— Шен? — позвал рыжий, закрывая входную дверь и двигаясь следом.

Тот замер, всплеснул руками и вдруг устало опустился на стул, уткнувшись лбом в разложенные на столе бумаги.

Так его называли только Катарин и Камерон, который таким образом намекал другу, что тот перебарщивает. «Шен» было точкой сброса, возможностью заземлиться и выдохнуть — долго, протяжно, тоскливо.

Камерон, который никогда не пытался с другом сцепиться и ко всем его трудностям относился с мудрым смирением, сел напротив.

— Ты злишься из-за того, что я ее обнял?

— Я злюсь из-за того, что сам не могу ее обнять, — приглушенно отозвался Шеннон, вдыхая запах бумаги — запах горького миндаля. — А еще злюсь просто так.

— Никто не злится просто так, — хмыкнул парень, прижимая электронную сигарету к губам. Он не сделал новую затяжку, только поморщился и кинул прибор в широкий карман комбинезона на груди. — Мне уйти?

— Пиво будешь? — вместо ответа спросил Шеннон, поднимаясь со стула с тяжелым вздохом.

— Буду, — кивнул Камерон.

Шеннон открыл холодильник, достал две темные, чуть влажные бутылки и на мгновение задержал взгляд на опущенной в раковину кружке, из которой пила Делла Хармон.

Разноцветные домики, купола и пики мечети Ортакей — «жемчужины Босфора» — на заднем плане. Стамбул.

«Тебе бы понравилось в Стамбуле, — подумал Шеннон, мысленно обращаясь к Делле, отрывая взгляд от рисунка на кружке. — Ты была бы от него в восторге…»