Герой туманной долины

Глава 12

Телефон звонил уже с минуту, но Делла не собиралась сдаваться.

Шеннон поморщился, спрятал уставшее лицо в ладонях и не глядя тыкнул в экран смартфона, надеясь, что попадет на кнопку сброса вызова. Напрасно.

— Привет, — прошелестел тихий голос. Юноша включил громкую связь.

— Привет, — отозвался он, судорожно вдыхая и сильнее кутаясь в плед, из-под которого не вылезал со вчерашнего вечера и в котором провел всю бессонную ночь.

— Как ты?

Шеннон зажмурился, пытаясь прогнать наваждение.

Полные ужаса заплаканные глаза совсем близко, которые задают немой вопрос, сцепленные, переплетенные пальцы и согревающий жар прикосновения, трясущиеся коленки и съехавший набок синий берет.

И пустота. Пустота и бьющее в глаза яркое свечение цвета охры, замершее прямо перед ним.

Он вновь ничего не увидел, не рассмотрел, не нащупал. Мечта Деллы предпочла остаться загадкой.

— Я в норме, — прокашлявшись, ответил Шеннон, опуская щеку на холодную поверхность стола. — Ты как? Отошла?

— Кажется, да, — растерянно проговорила девушка в трубку, тяжело вздыхая. — После стеклянной двери подумала, что хуже уже некуда, но даже тут оступилась. — Ее голос звучал виновато.

Шеннон помнил, как довел Деллу до дома, крепко сжимая ее руку в своей, опасаясь внезапного приступа и молясь, чтобы кожа запомнила ее касания. Помнил, как зашел в прихожую, усадил ее на диван и укутал лоскутным одеялом, как смог уговорить Виски устроиться рядом и налил горячий чай, искоса поглядывая, как Делла ошарашенно смотрит в стену, боясь пошевелиться.

— Прости, — прошептала она, заставляя его моргнуть и прогнать воспоминание. — Я не знаю, как умудрилась не заметить…

Ее голос дрожал, и она была готова заплакать. Вновь.

— Тебе не за что извиняться, — отозвался Шеннон как можно мягче и взял телефон. — Все обошлось. Это главное. Я прошу только об одном, — его голос стал настойчивее, — возьми небольшой отпуск и не погружайся в это болото самокопания, ладно?

— Я всегда пыталась быть… — Делла всхлипнула и, кажется, зажала рот рукой. — Пыталась быть нормальной, — отрывисто договорила она и заплакала в голос.

— Ты отличная, — заявил Шеннон, поднимаясь со стула и меряя кухню шагами. Сидеть он больше не мог — бьющий озноб заставлял двигаться, не обращая внимания на ломоту в ногах, непонятно откуда взявшуюся. — Делла Хармон, я ответственно заявляю, что ты самый замечательный человек, которого мне довелось встретить, — проговорил он и тут же поспешил шутливо добавить: — Да простит меня Камерон Бакер.

Девушка не засмеялась, но всхлипы стали тише.

Он бы предложил приехать к ней и выскочил бы из дома прямо так — в мятом свитере, домашних тапках, заношенных флисовых брюках, с нечесаной копной кудрей и залегшими под глазами тенями, но не осмелился.

Он еще не понял, что чувствует к девушке, прикосновения к которой не доставляли жгучей боли и не рвали его сердце в клочья, после еще долго приходя по ночам в обличие кошмаров.

— Ты всегда избегаешь касаний, сам говорил тогда, в кафе, что их не любишь, — пробормотала Делла, шмыгая носом. — А вчера не отпускал мою руку весь вечер, хотя сначала и был напуган. Не происшествием, мистер Паркс, а тем, что осмелился ко мне притронуться. Почему?

В глазах защипало, Шеннон замер посреди кухни, оперся лбом о кухонный шкафчик и шумно выдохнул.

Он знал — признается ей, а она сочтет его безумцем. Она уйдет так же, как ушел бы любой разумный человек.

Потерять ее так сразу, только убедившись, что может запросто ее обнять и остаться в порядке? Попрощаться с единственным человеком, которому был готов довериться полностью, не оглядываясь на последствия?

— Это нечестно, — прошептал он, давясь собственными словами, вдруг замечая, что свои «нечестно» с появлением в его жизни Деллы Хармон попросту перестал считать. — Это чертовски нечестно.

— Что нечестно, мистер Паркс?

— Подарить мне тебя было нечестно, — признался он, сжимая телефон в трясущихся пальцах сильнее. — Несправедливо по отношению к таким, как я.

— К каким? — тихо уточнила Делла.

— К больным, — выдохнул он и зажмурился так сильно, что заболел лоб. — К больным, Делла.

Он собрался с духом, но тут же передумал, протяжно застонав, не пряча эмоции, стараясь показать, как тяжело дается ему каждое слово, как больно щемит в груди от одной только мысли, что придется признаться в том, что усиленно прятал за простым объяснением: «Все прозаики немного того».

— Я сажусь за дальний столик в кафе, — начал он, чувствуя, как зудит кожа. Шеннону вдруг захотелось содрать ее с себя и уничтожить вместе с ней глаз-татуировку. — Я предпочту пройти весь город пешком, вместо того чтобы сесть в заполненный людьми трамвай, вряд ли наберусь сил сходить в театр или в кино, никогда не осмелюсь пожать руку незнакомцу и буквально потеряю сознание, если несколько человек одновременно похлопают меня по плечу.

Шеннон остановился и перевел дух. Губы поджались, брови сошлись на переносице в полной муки гримасе.

— Я не боюсь людей. Я боюсь их грез, о которых узнаю, прикоснувшись к ним.

Сердце громко ухнуло, фонарь в руках заблудившегося в тумане странника, который уже шел к границе долины, моргнул и погас.

— Ты задумывалась, куда людей могут привести их мечты, Делла?

Она не ответила, только шумно выдохнула в телефон.

— Шестнадцать лет, прикасаясь к человеку, я вижу ужас, которым обернется его мечта. Поэтому я не обнял тебя два дня назад, поэтому не решался взять тебя за руку, поэтому… Я не переживу, — застонал он, обрывая себя на полуслове. — Я просто не переживу, понимаешь? Не вынесу.

Ее молчание затянулось.

Шеннон знал, что она пошлет его к черту, бросит трубку или вовсе рассмеется. Знал, но молился, чтобы она не сделала этого.

Его молитвы услышали. Вновь кто-то сверху словно кивнул ему, сжалившись, решив, что с этого парня достаточно страданий, что новой порции он не выдержит.

— О чем я мечтаю, мистер Паркс?

— Я не знаю. Я не увидел. Ни тогда, в клинике Лейлы, ни вчера.

— Такое было раньше?

— Никогда, — покачал головой Шеннон, забирая холод дверцы шкафчика, передавая его горящей голове.

Поднималась температура, пальцы ломило сильнее, першение в горле усилилось, и плед на плечах не спасал от озноба. А руку трясло все так же, и парень прижимал ее к груди, словно сломанное крыло.

— Почему не сказал сразу? — тихо спросила девушка, выждав еще немного.

— Потому что это глупость, Делла. Потому что ты сочла бы меня…

— Психованным? — подсказала она, хмыкнув.

— Как минимум.

— Все прозаики немного того.

Шеннон представил ее сидящей на кровати по-турецки, поглаживающей загривок Виски, такой же уставшей и заплаканной, как и он сам, пожимающей плечами и пытающейся понять, как относится к услышанному.

— Кто еще знает?

— Камерон. Катарин знала, но не верила.

— Камерон верит?

— Не знаю, но лишний раз пытается ко мне не прикасаться — видит, как я после этого рассыпаюсь.

— Он хороший друг, — тепло проговорила девушка.

— Отличный, — подтвердил Шеннон, стирая бегущие по щекам скупые слезы. — Я его не заслужил. И тебя не заслужил тоже. Ты светишься иначе, — вдруг начал говорить он, пальцами почти ощущая тепло ее прикосновений. — Аура твоей мечты не такая, как у остальных — более яркая, плотная, такая насыщенная и густая, словно у тебя за спиной разлилось солнце. Она не гаснет и не плывет, как у остальных, только мерцает и переливается, когда ты особенно счастлива, когда ты смеешься, когда ты…

Он вздрогнул и замолчал. Сказал то, что говорить не собирался, вывернул себя наизнанку и не заметил влюбленной улыбки, которая сама собой скользнула на уста, пытаясь противостоять слезам.

— Но ты не знаешь, что прячется за ней, да? — спросила Делла.

— Не знаю. И не уверен, что хочу знать.

Он собрался с силами.

— Все вокруг как краски на холсте — улица пестрит чужими мечтами, они бьют в глаза разноцветными пятнами, заставляют прятать взор и ниже склонять голову. Они казались бы красивыми, если бы я не знал, что скрывается за этой палитрой. Там, кроме боли, ничего нет, кроме пустоты и темноты, ничего не рассмотришь. Наши мечты — это долгое падение вниз с пьедестала, на который взбирался с таким трудом и упорством.

— Считаешь, тот счастливец, чье сердце не обременено мечтой? — послышался спокойный голос Деллы у самого уха.

— Не знаю, как ответить на этот вопрос, Делла. Я так и не нашел ответ на него за долгие шестнадцать лет. Может, и искать не следовало — не знаю.

Он развернулся и уткнулся в шкафчик затылком, запрокинул голову и прикрыл глаза, сложив на груди руки, пальцами перебирая уголок накинутого на плечи пледа, который больше не согревал.

— Не знаю, что лучше: видеть, как человеческая мечта оборачивается трагедией, или шарахаться от людей, которые этой мечты лишены вовсе. Лишенные… Они как копоть, как густой смог, как… — Шеннон вздрогнул и распахнул глаза, — как туман.

— Ты молчал об этом столько лет? — прошептала Делла. Ее печальный голос, нежный и чуткий, заставлял его трястись сильнее.

Она поверила? Вот так просто, не ища подвоха, не обвиняя во лжи, не насмехаясь и не отворачиваясь?

— Молчал, — ответил он. — Потому что коротать вечера в психбольнице не очень хотелось.

— Но твое молчание убивает тебя…

— Чужие мечты убивают куда быстрее, — покачал головой он. — Неужели веришь?

— Причин не верить у меня нет.

Делла замолчала ненадолго, а потом поднесла телефон к самым губам и уверенно заговорила, пуская по коже Шеннона мурашки, заставляя сердце выровнять ритм, помогая дыханию прийти в норму.

— Поэтому ты должен написать свою историю, мистер Паркс. Тогда все твои мысли станут водопадом, а беснующиеся в голове идеи и догадки обретут свободу и непременно встанут на свои места. Пиши как есть — как видишь и желаешь, без оглядки на то, правильно это или нет, оригинально или не очень, пафосно или слишком обыденно. Просто пиши о том, что знаешь, даже если процесс займет десятилетия. Пиши о себе — тогда ты непременно найдешь ответ, который отыскать не смог за годы. Я верю, он придет, когда от злости и страха не останется следа, когда все вокруг заполнит только твоя благодарность — та, с которой ты говоришь о Камероне или обращаешься ко мне.

Делла затихла и вздохнула.

— Я верю, ответ придет, и вы пожмете друг другу руки. А пока ты ждешь его, я останусь с тобой. Если… — она замялась, — если позволишь.

Слезы побежали быстрее, и сколько бы Шеннон ни стирал их с щек, лучше не становилось. Накопленные за проведенный с Деллой месяц, за недели молчания и невозможности прикоснуться к ней, они прорвали прохудившийся барьер и превратились в колышущийся океан. Они покидали его и наконец дарили покой.

— Не просто позволю, — не пытаясь сдержаться, проговорил он, — а попрошу остаться. Я готов умолять тебя не уходить.

Признание далось с трудом.

— Этого не требуется, — мягко произнесла девушка. — Я уже здесь. Здесь и останусь.

Они проговорили еще несколько минут. Шеннон пообещал рассказать ей все в подробностях, с самого начала, а она стояла на своем, просила его вернуться к письму, оформить в предложения и излить на бумагу. Жаждала прочитать, жаждала помочь ему вернуться к словам — не к тем, которые остались позади, а к новым, более осмысленным и живым.

И он согласился, скользнув взглядом по все еще стоящей в раковине кружке с изображением Стамбула и вспомнив посетившую его голову безумную мысль, которую прогнать не удалось.

И вдруг спросил с полной уверенностью, что готов на это пойти.

— Ты свободна в эти выходные?

Делла довольно усмехнулась в динамик телефона.

— Хочешь пригласить в ресторан? — Ее голос стал тягучим и помог Шеннону расслабиться, несмотря на ребяческое волнение, которое мешало четко произносить слова и путало мысли.

Но оно ему нравилось, и отмахиваться от него он не спешил.

— Не совсем, — все еще тоскливо улыбнулся парень, поражаясь своему безумству. — В Стамбул. Делла Хармон, ты полетишь со мной в Стамбул?

Она опешила. Начала что-то говорить, но тут же замолчала, бросив попытки.

— Хочешь провести там уикенд? — нерешительно спросила девушка наконец.

Шеннон заулыбался шире, шмыгая носом и стирая с щек соленые дорожки.

— Хочу там начать писать свою историю.

Он знал — она не откажется.

— Полечу, — проговорила Делла шепотом, тем самым, что когда-то дрожал от восторга, тем самым, в котором восторг мелькал и сейчас. — Я полечу с тобой в Стамбул, мистер Паркс.