Герой туманной долины

Глава 11

День новой встречи наступил и принес с собой безжалостный ливень, который, казалось, норовил пробить крыши домов и в клочья разорвать черные зонты, которыми наполнилась улица.

Шеннон не торопился войти в театр, ждал Деллу снаружи и поглощал четвертый стакан кофе за день — вынашивал и оформлял в слова идею, о которой задумался всего на мгновение и от которой после отказаться не смог.

Он пообещал себе не возвращаться, закрыть дверь в Стамбул раз и навсегда, но теперь был готов вновь увидеть Босфор не ради спасения собственной шкуры, а ради той, которая сейчас, вероятно, выходила на сцену на поклон.

Шеннон так и не увидел Деллу на сцене во время спектакля, лишь пару раз побывал на репетициях, дожидаясь ее на последнем ряду зрительного зала, но был уверен — она играла прекрасно и отдавала себя роли без остатка. В общем-то, вероятно, в этом и крылась проблема того, что надеваемые ею на лицо маски в последнее время шли трещинами и быстро раскалывались, как фарфоровые чашки.

— Мы предали себя и себя же забыли… Кажется, токсичные отношения бывают не только с другими людьми, — хмыкнул Шеннон, допивая кофе и глядя, как двери театра распахиваются и воодушевленная разноцветная толпа выливается потоком на залитую дождем площадку.

Его слова потонули среди шума ливня, хлопков раскрываемых зонтов, гомона голосов десятков людей, мерцающих своими аурами. Настоящая акварель, прячущаяся от хмурого неба и его слез под черными колпаками.

Смартфон в кармане завибрировал, Шеннон бросил пустой стаканчик в урну и, перехватив зонт, открыл сообщение.

«Подойдешь к запасному выходу? Не хочу, чтобы тебя затоптали!»

Он улыбнулся и развернулся, огибая здание театра, двигаясь к левому крылу, перескакивая лужи и злобно косясь на водителей, которые слишком быстро проносились по дороге, заливая тротуары потоками грязной воды.

Шеннон хотел пойти на представление, но колебался слишком долго — Делла не осудила его, когда он сообщил, что билеты распроданы: она продолжала думать, что большое скопление людей его тревожит, но о причинах этого не расспрашивала. И за это он был ей благодарен больше прочего.

Он не мог честно ответить себе на вопрос, был ли готов рассказать ей правду, но точно знал: если признание в даре-проклятье заберет у него Деллу Хармон, пережить он не сможет.

Шеннон поднялся на узкое крыльцо у запасного выхода, встал под козырек, сложил зонт и тряхнул им в стороне, опуская на сухие плитки крупные брызги.

Девушка вышла через минуту и широко улыбнулась, собираясь протянуть к другу руки, но вовремя себя одернула и только поправила красующийся на завитых волосах синий берет.

— Как прошло? — вместо приветствия спросил Шеннон.

— Могло быть лучше, — поморщилась Делла. — Одна из актрис забыла несколько строчек, пришлось импровизировать. Челси сказала, что выкрутились достойно, но я собой все равно осталась недовольна. Разберемся, — отмахнулась она, выставляя руку под дождь, но продолжая прятаться под спасительным козырьком крыши, с черепицы которого тонкими ручейками бежали струи воды. — Будет шторм.

Шеннон смотрел на нее исподлобья, стоял близко и кончиками пальцев пытался прикоснуться к невесомой и неосязаемой ярко-желтой ауре. Та проходила сквозь его пальцы, текстуры не имела и даже не щекотала — словно простое наваждение, затянувшаяся галлюцинация в череде других.

Он раскрыл широкий зонт, Делла скользнула под него и почти прижалась к Шеннону боком, прячась от выбивающих дробь капель дождя. Юноша зажмурился, готовый к столкновению с ее мечтой, но широкий рукав ее куртки только полоснул его пальто, предотвратив прикосновение.

Он часто заморгал, пытаясь прогнать заплясавшие перед глазами золотые звездочки. Голова закружилась от напряжения, каменные плечи расслабились и спазм, в который Шеннон вогнал свое тело, растворился, оставив после себя неприятную ломоту в пальцах.

Ему становилось хуже. Хуже, потому что с появлением в жизни Деллы он боялся своего проклятья сильнее и глубже прятал голову в песок, страшась до конца ей открыться.

— Расскажешь о работе, которая была в той папке на твоем столе? — попросила девушка, когда они преодолели последнюю ступеньку и медленно побрели под зонтом к парку.

— Ты о рукописи? — Шеннон постарался вернуться в реальность.

Делла кивнула.

— О чем ты писал?

— О людях… — размыто начал он, произнося первое, что пришло на ум. — То есть не об этих красивых манекенах, а о живых — небритых, помятых, уставших от рутины и забегавшихся. Мне хотелось привнести в книги больше… — Он задумался.

— Жизни? — предположила Делла.

— Да, жизни. Реальности без ее романтизации. Знаешь, чтобы было честно по отношению к тем, кто будет читать.

— Но?..

— Но я застопорился на мысли, что читать не станут, — повел плечом Шеннон. Они вернулись к теме, от которой он пытался сбежать. Они всегда так или иначе ее касались.

Сказанные ранее слова Деллы звуковой волной ударили в ухо, воспоминание в голове закружилось в вальсе с догадкой.

«Я знаю, почему ты не можешь разобраться, мистер Паркс. Ты никому не рассказываешь о своих страхах и проблемах… Стоит только проговорить их вслух, и они перестанут быть кашей, сами разложатся по полочкам…»

Она спасала его. Задавала вопросы, внимательно слушала и задумчиво хмыкала — неслышно и почти незаметно помогала разобрать то, что огромной кучей было свалено где-то в углу сознания.

— Мне правда интересно, — прошелестела девушка над самым ухом Шеннона. — Не молчи, мистер Паркс.

Тот встрепенулся, осознав, что прервался на середине фразы, не договорив. Губы растянулись в улыбке от мысли, что Делла не знает, как он раскусил ее маленький коварный план.

— Почему вдруг решил, что читать не станут?

— Потому что люди не хотят читать о себе — им себя и так хватает с остатком.

— Разве тебе не кажется, они тогда бегут от реальности?

— Мы все бежим от реальности, Делла, — тихо отозвался он, вспоминая, что теми же словами говорил однажды написанный им Роб.

— Потому что всегда будем думать: где-то вне нашей жизни лучше, — продолжила мысль та. Она понимала. Юная хрупкая девушка, жившая театром, все прекрасно понимала. — Поколения и времена сменяют друг друга, а мы продолжаем думать о той жизни, которой живут другие, собственной не замечая. Я не готова играть по таким правилам, — она покачала головой и усмехнулась, — лучше буду врезаться в стеклянные двери и не выключать свет по ночам — мне в этом хорошо.

— Значит, ты счастливый человек.

— Или просто ценю то, что имею, мистер Паркс. Ты ведь тоже ценишь?

Он посмотрел на нее, опустив глаза и столкнувшись с ее собственными — веселыми и чистыми, почти зеркальными. Посмотрел и понял, что ценит и недостатки искать не хочет, что в минуты рядом с ней вообще не желает думать о жизни лучшей, чем та, которая есть у него сейчас.

«Ты и меня самого делаешь лучше, знаешь?» — спросил он мысленно, продолжая смотреть на Деллу.

— У меня что-то на лице? — засмеялась вдруг она, заставив Шеннона вздрогнуть и смущенно отвести взгляд.

— Оно просто красивое, — пробормотал он еле слышно, почти одними губами, надеясь, что она не разберет слов. И она не разобрала. Или только сделала вид.

Делла внезапно остановилась и, хитро прищурившись, взглянула на друга. Тот вопросительно вскинул брови, улыбнулся, глядя на сморщенный нос и растянутые в довольной усмешке губы.

— Мне захотелось погулять под дождем, — призналась она. — Вдруг тебе тоже захочется.

— Готова? — без лишних прелюдий спросил он, смеясь и указывая на зонт над их головами, который собирался закрыть.

— На нас будут смотреть, как на идиотов, ливень же жуткий!

Казалось, Делла решила отказаться от идеи, которую Шеннон, по ее задумке, поддержать не должен был.

— Ты думала, я не соглашусь только поэтому? Брось, мы же это уже проходили! — засмеялся он и резко закрыл зонт, в ту же минуту прикрыв лицо руками.

Делла завизжала и подскочила на месте, громко хохоча. Его тихий, приглушенный смех вторил ее смеху, звонкому, озорному, безудержному и самому прекрасному из всех, что Шеннону доводилось слышать.

Она поманила его за собой, к аллее, которая вела в парк, и он бросился догонять ее, огибая разлившиеся лужи.

Прохожие и вправду смотрели на них ошарашенно, но глаз отвести не могли — слишком счастливо выглядели эти двое, что подставили головы резвым каплям дождя и в мгновение промокли до нитки. Шеннона это радовало — сырые волосы можно было убрать назад, и они больше не лезли в глаза.

— Так о чем ты начал рассказывать в той рукописи? — вновь спросила Делла. Ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум дождя и проезжающих по дороге машин. — О чем те тридцать страниц пустоты?

— О девушке, которая в наследство от умершего отца — автора бестселлеров — получает сундук с его рукописями, написанными втайне за двадцать лет «безмолвия» — он ушел из литературы и все считали, что он больше не пишет. — Шеннон поравнялся с Деллой и засунул мокрый зонт под мышку. — О ее друге, который пытается вновь влиться в общество, что однажды его отвергло, и об издателе, который старается найти новый материал, потому что из-под его руки давно не выходило ничего стоящего. Обо всем и обо всех. — Шеннон пожал плечами.

Он знал, о чем хотел поведать, успел познакомиться с новыми героями собственного пера, подготовил план книги, но не выдавил из себя ни одной стоящей строчки. А персонажи, которые хотели ожить, тихо перешептываясь, терпеливо ждали его где-то на кромке темной долины.

— А эта девушка, она в итоге издаст рукописи отца, да? — спросила Делла, с детской надеждой заглянув в глаза другу.

— Я… — Шеннон замялся и виновато поморщился, — я не знаю, так далеко не загадывал, — признался он, надеясь, что девушка не разочаруется, а та в ответ лишь мягко улыбнулась. — Но точно знаю, что перед ней стоит непростой выбор, — добавил он, вспоминая темные вечера и одинокую лампу на кухонном столе, скользящую по бумаге перьевую ручку и третью чашку остывшего кофе. — Отец на смертном одре просил ее отредактировать рукописи, улучшить — он ведь верил в нее, — но она не может решиться.

— Она на перепутье.

— Люди, кажется, любят такое читать, — пожал плечами Шеннон и почесал затылок, словно гадая, правда ли это.

— А мистер Паркс любит такое писать. Это куда важнее, — проговорила Делла, загадочно двинув бровями.

Девушка провела руками по лбу, стирая дождевые капли, и посильнее натянула на голову берет. Шеннон улыбнулся, вспоминая, как после такого же ливня она выжимала его в клумбу у кафе, смеясь и пытаясь не свалиться со скользкого крыльца. Делла обогнала Шеннона, пробежав вперед, расставила руки в стороны и поморщилась, когда крупная капля упала с кромки берета ей на нос. Она фыркнула и чихнула, заставив юношу рассмеяться, продолжила двигаться спиной к прохожим, лицом к другу.

— Ты напишешь! — крикнула она, сражаясь с гомоном дороги и шумом ливня. — Обязательно напишешь, когда придет время!

Делла кружилась вокруг, заставляя Шеннона крутиться на месте, чтобы не упустить ее из виду, убегала от него вперед, перепрыгивала через лужи, опуская в них пятки, визжала и совсем не боялась простудиться. Она была счастлива, и он был счастлив вместе с ней.

Аллея закончилась, парк через дорогу встречал их деревянной аркой, оплетенной гирляндой с маленькими фонариками. Делла бросилась вперед, кинув через плечо: «Догоняй, мистер Паркс», но остановилась у края дороги, повернувшись к машинам спиной, и замахала рукой, прося Шеннона ускориться.

Тот почти поравнялся с ней, когда девушка шагнула на проезжую часть, не обращая внимания на сигнал светофора.

Внутри что-то оборвалось. Упало вниз не от ужаса, который он испытал, глядя на ее радостную улыбку и расслабленное лицо, не от горечи, которой наполнилось горло, когда он крикнул «стой!», не от пронзившего улицу сигнала клаксона и ее вскрика — от осознания, что она прямо здесь, перед ним, в паре шагов. Он дернулся, не раздумывая, не соображая, что делает, и не пытаясь остановить себя. Делла не успела ничего понять и среагировать — но успел он.

Его мокрая рука обхватила ее запястье и потянула на себя, утаскивая с дороги обратно на тротуар. Шеннон закрыл девушку спиной как раз в тот момент, когда в их сторону обрушился водопад брызг, хлынувших из-под колес автомобиля — тот, сигналя, пронесся мимо, заставив всех на улице заинтересованно обернуться.

— Твою ж… — пролепетал Шеннон, сгибаясь и утыкаясь лбом в трясущееся плечо подруги, горячие руки которой чувствовал в ледяных своих.

Делла молчала, дрожала и, выпучив глаза, смотрела прямо на него, цепляясь за мокрое шерстяное пальто. На нижних ресницах замерли то ли появившиеся слезы, то ли капли дождя, размыв тушь, прочертившую темные полосы до самого подбородка.

— Шеннон? — позвала она испуганно, всхлипывая, чуть не падая, и впилась ногтями в кожу его ладоней.

Он не хотел отпускать, не собирался разжимать пальцы, принимая острую боль от ее хватки с благодарностью. Он ждал этого слишком долго и боялся сильнее прочего. Теперь некуда было отступать. Теперь можно было замереть и почувствовать ее руки в своих, пусть даже при таких обстоятельствах, с ужасом и бешено колотящимся сердцем в груди.

Шеннон закрыл глаза, чувствуя знакомое давление в черепной коробке, внимая пульсации в висках и ощущая, как от накатившей слабости и страха подкашиваются ноги.

Рано или поздно это должно было произойти.