Железная стена. Израиль и арабский мир

Ицхак Шамир оказался самым неудобным клиентом, и пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить его принять приглашение в Мадрид. Он предупредил Джеймса Бейкера, что последствия любой попытки США навязать Израилю ООП будут очень серьезными и что использование слова "конференция" может быть "провокационным". Последовательно отвергая любую связь между иракско-кувейтским и израильско-арабским спорами, Шамир намеревался вернуться к прежнему статус-кво. Чтобы продемонстрировать свою решимость противостоять давлению на мирные переговоры, он арестовал умеренного палестинского лидера Сари Нусейбеха по надуманному обвинению в шпионаже в пользу иракцев, держал на коротком поводке министра иностранных дел Давида Леви, а ввел в свой кабинет крикливого бывшего генерала Рехавама Зеэви, лидера агрессивно-джингоистской партии "Моледет" и известного сторонника "трансфера" или принудительной депортации палестинцев.

Гораздо более фундаментальным был вопрос о еврейских поселениях на оккупированных территориях. Чтобы дать шанс мирным переговорам, правительству Израиля со всех сторон было предложено прекратить строительство новых поселений и нового жилья. Представители правительства отвечали, что требование о замораживании строительства поселений на время мирных переговоров является предварительным условием. Это было абсолютной неправдой. Дело в том, что поселенческая деятельность является предварительным условием, так как если бы она продолжалась бесконтрольно, то в конечном итоге говорить было бы не о чем: поселения определяли бы исход переговоров. Поселенческая деятельность была не просто несовместима с мирным процессом, она была призвана его разрушить. В решающий момент подготовки к Мадриду израильские официальные лица объявили о планах новой волны строительства, рассчитанной на удвоение еврейского населения на оккупированных территориях за четыре года. Это категорически противоречило предыдущему обещанию не вести крупномасштабного строительства за "зеленой чертой".

Шамир не поддался давлению со стороны религиозных и ультрарелигиозных партий, образовавших мощное поселенческое лобби внутри его кабинета. Сам он принадлежал к правому крылу своего крайне правого кабинета. В значительной степени инициатива по расширению поселенческой деятельности исходила от министра жилищного строительства и коллеги Шамира по партии - Ариэля Шарона. Хотя эти два человека были политическими соперниками, политические разногласия между ними были незначительными. Главное отличие заключалось в том, что Шарон открыто заявлял о своем намерении создать необратимые факты на местах, чтобы исключить возможность территориального компромисса или самоуправления палестинцев, в то время как Шамир продвигал эту политику, не заявляя о ней.

Настоящий спор в Ликуде шел о том, должен ли Израиль вообще вступать в мирные переговоры с арабами и, если да, то с кем? Шарон был категорически против мирных переговоров, в то время как Моше Аренс утверждал, что переговоры не обязательно означают уход. На заседании комитета по иностранным делам и безопасности Ликуда Аренс напомнил о статье Зеэва Жаботинского, написанной в 1923 г., в которой он говорил, что переговоры с арабами должны вестись, и только после возведения "железной стены" с ними будет достигнуто соглашение. Аренс задал вопрос, построена ли эта стена, и ответил на него утвердительно: евреев больше нельзя изгонять. На второй вопрос - с кем они должны разговаривать - Аренс ответил, что, помимо воюющих с ними арабских государств, они должны заняться проблемами и чаяниями палестинцев и поговорить с ними о временном соглашении по типу Кэмп-Дэвидских соглашений. Вряд ли это было радикальное предложение, однако оно не соответствовало общей стратегии Шамира - уклонение и промедление.

Однако Израиль был экономически уязвим. Его зависимость от американской финансовой помощи в деле абсорбции масштабной еврейской иммиграции из Советского Союза давала Джорджу Бушу беспрецедентные рычаги влияния. Он использовал его в полной мере. Отказав Израилю в кредитной гарантии на 10 млрд. долларов, он вынудил Шамира сесть за стол переговоров. Америка предоставила Израилю помощь на общую сумму 77 млрд. долл. и продолжает субсидировать еврейское государство на сумму 3 млрд. долл. в год. Никогда еще в анналах человеческой истории столь малое число людей не было столь многим обязано. Сам Буш не считал себя в долгу ни перед Израилем, ни перед американским еврейством. В течение восьми лет он был вице-президентом в самой произраильской администрации в истории США, однако на президентских выборах 1988 г. он набрал всего 5% голосов евреев. Таким образом, у Буша была сильная позиция внутри страны, чтобы поставить Шамира перед выбором: сохранить оккупированные территории или сохранить поддержку США.

Мадридская мирная конференция была тщательно срежиссирована американцами, а главным кукловодом выступил Джеймс Бейкер. Именно он и его помощники, которых стали называть "процессорами мира", выбрали место проведения конференции, разослали официальные приглашения, предоставили письменные гарантии каждому участнику и оговорили, что основой переговоров будут резолюции Совета Безопасности 242 и 338 и принцип обмена территории на мир.

От предыдущих арабо-израильских конференций Мадрид отличало то, что палестинцы впервые были представлены там на равных с Израилем. Мадрид ознаменовал появление палестинцев, долгое время считавшихся отсутствующей стороной, за столом ближневосточных конференций. Само присутствие официальных палестинских представителей в Мадриде означало если не отмену, то хотя бы изменение многолетнего отказа Израиля рассматривать палестинцев как партнера по переговорам, как ценного собеседника. В результате наложенного Израилем вето на членов ООП и жителей Восточного Иерусалима палестинская делегация вошла в состав совместной иорданско-палестинской делегации и консультативного совета, координатором которого стал Фейсал Хусейни, а пресс-секретарем - доктор Ханан Ашрави. Парадоксально, но, исключив ООП, Израиль помог жителям оккупированных территорий выдвинуть новые лица и создать новый образ палестинского национализма.

Шамир отправился в Мадрид в вызывающем и непримиримом настроении. Вступительные речи глав израильской и палестинской делегаций точно отражали позиции обеих сторон. Шамир, подобно французским Бурбонам, казалось, ничему не научился и ничего не забыл. Весь тон его выступления был анахроничен, пропитан затхлой риторикой прошлого и совершенно не соответствовал случаю. Он использовал эту трибуну для того, чтобы произнести первую в истории Израиля речь перед арабской аудиторией. Его версия арабо-израильского конфликта была исключительно узкой и близорукой. Он представил Израиль просто как жертву арабской агрессии и отказался признать, что в отношении арабов и палестинцев к Израилю произошла какая-либо эволюция. Все арабы, по мнению Шамира, хотели уничтожить Израиль, разница между ними заключалась лишь в способах его уничтожения. В его речи, изобиловавшей антиарабскими клише, было крайне мало сути. Настаивая на том, что первопричиной конфликта является не территория, а отказ арабов признать легитимность государства Израиль, он был близок к тому, чтобы отвергнуть всю основу конференции - резолюции ООН и принцип "земля в обмен на мир".

Контраст между речью Шамира и выступлением главы палестинской делегации доктора Хайдара Абдель Шафи вряд ли мог быть более разительным ни по тону, ни по духу, ни по содержанию. В этой единственной речи было больше свидетельств нового мышления, чем во всех остальных выступлениях, как арабских, так и израильских, вместе взятых. Абдель Шафи напомнил собравшимся, что настало время палестинцам рассказать свою собственную историю. Обращаясь к прошлому, он, тем не менее, смотрел не назад, а вперед. "От имени палестинского народа, - сказал он, - мы хотим напрямую обратиться к израильскому народу, с которым у нас был длительный обмен болью: давайте вместо этого поделимся надеждой. Мы готовы жить бок о бок на земле и в обещании будущего. Однако для того, чтобы делиться, нужны два партнера, готовых делиться на равных. Взаимность и взаимовыручка должны прийти на смену господству и враждебности для подлинного примирения и сосуществования в рамках международного права. Ваша и наша безопасность зависят друг от друга, они так же переплетены, как страхи и кошмары наших детей".

Основная идея Абдель Шафи заключалась в том, что израильская оккупация должна быть прекращена, что палестинцы имеют право на самоопределение и что они намерены неустанно добиваться этого права до тех пор, пока не добьются создания своего государства. Интифада, по его мнению, уже начала воплощать палестинское государство, создавать его институты и инфраструктуру. Однако, заявляя о своей притязательности на палестинскую государственность, Абдель Шафи оговаривал ее двумя существенными моментами. Во-первых, он признал необходимость переходного этапа при условии, что временные договоренности не будут трансформированы в постоянный статус. Во-вторых, он предполагал конфедерацию между окончательно независимой Палестиной и Иорданией.

Когда глава палестинской делегации произносил свою речь, премьер-министр Израиля с каменным лицом передал записку своему коллеге. Один из пяти тысяч журналистов, освещавших конференцию, предположил, что в записке вполне могло быть написано: "Мы совершили большую ошибку. Мы должны были настаивать на том, что ООП является единственным законным представителем палестинского народа".

Речь Абдель Шафи в Мадриде стала одновременно и самым красноречивым, и самым умеренным изложением палестинской позиции, когда-либо произнесенным официальным представителем Палестины с момента начала конфликта в конце XIX века. ООП, при всей ее растущей умеренности, никогда не была способна сформулировать столь четкое мирное предложение Израилю в силу своих внутренних разногласий и ограничений межарабской политики. Ни один представитель ООП никогда не мог так недвусмысленно заявить, что палестинское государство готово к конфедерации с Иорданией. Весь тон выступления был более примирительным и конструктивным, чем даже самые умеренные заявления ООП. По словам одного из представителей ООП Афифа Сафиеха, речь была "неоправданно разумной". Главная цель выступления, поддержанная лидерами ООП в Тунисе, заключалась в том, чтобы убедить израильскую общественность в том, что палестинцы действительно настроены на мирное сосуществование. В международных средствах массовой информации речь получила все похвалы. Даже некоторые израильские официальные лица в Мадриде признались, что были тронуты ею. Спокойная и обнадеживающая манера пожилого врача из Газы лишь подчеркнула гуманность и разумность его послания.

Старая присказка Аббы Эбана в адрес палестинцев о том, что они никогда не упускают возможности для достижения мира, была в данном случае совершенно неуместна и, если уж на то пошло, могла быть обращена против израильской стороны. Даже состав делегаций двух стран свидетельствовал об исторической трансформации, произошедшей на пути к миру. Половину палестинских делегатов в Мадриде составляли врачи и преподаватели университетов. Израильскую же делегацию, как напомнил собравшимся министр иностранных дел Сирии Фарук аш-Шара, возглавлял бывший террорист, который в 1948 году разыскивался англичанами за убийство графа Бернадота, посредника ООН в Палестине. "Этот человек, - сказал Шара, демонстрируя фотографию тридцатидвухлетнего Шамира, - убивал посредников мира".

Выступление Шамира в Мадриде поставило серьезные вопросы о том, сможет ли он и его поколение лидеров Ликуда когда-либо оставить прошлое в прошлом и работать над достижением подлинного согласия с палестинцами. Слушая его выступление, один израильский журналист задался вопросом, не выудили ли его чиновники по ошибке из своих папок одну из речей Голды Меир начала 1970-х годов. Основной тезис Шамира заключался в том, что арабы все еще отказываются признать Израиль в качестве постоянного субъекта на Ближнем Востоке. Но мир с Египтом и присутствие в зале заседаний вокруг него представителей всех противостоящих государств, а также полномочных представителей палестинцев говорили совсем о другом. После первого дня переговоров Шамира спросили, каково это - наконец-то сесть лицом к лицу со всеми арабскими противниками Израиля. Он ответил: "Это был обычный день".

Если палестинцы доказали Шамиру, что он больше не может рассчитывать на то, что они отпустят его с крючка, то с министром иностранных дел Сирии ему повезло больше. Фарук аш-Шара играл на старой пластинке неприятия и язвительности. Он, несомненно, был самым воинственным и радикальным представителем арабских стран в Мадриде, а также самым изолированным. Конференция переросла в неприличную перепалку между израильтянами и сирийцами. Шамир осудил Сирию как один из самых репрессивных и тиранических режимов в мире. В ответ Шара осудил Израиль как террористическое государство, возглавляемое бывшим террористом, а затем отказался отвечать на вопросы израильских журналистов на пресс-конференции. Шара был похож на летучую мышь, пытающуюся взлететь при дневном свете. Его выступление показало, каким закрытым, темным местом остается Сирия, несмотря на ее переход из советского лагеря в американский. На фоне этой яростной демонстрации сирийского отторжения готовность палестинцев к конструктивному диалогу с израильтянами была тем более поразительной.

После завершения пленарного заседания в Мадриде начался второй этап мирного процесса. Он проходил в виде серии отдельных двусторонних встреч между Израилем и каждой из арабских делегаций. И здесь наиболее жесткими и непримиримыми оказались сирийцы, в то время как палестинцы, похоже, больше других арабских делегаций стремились к продолжению переговоров. В результате этих разногласий общий арабский фронт распался. Сирия настаивала на выработке единой арабской позиции, чтобы подкрепить свое требование об обязательстве Израиля обменять Голанские высоты на мир до начала двусторонних переговоров. Палестинские делегаты были сильно раздражены попыткой Сирии определить общую арабскую повестку дня на переговорах. Поэтому они пошли на разрыв с Сирией и не только провели свою встречу с израильтянами, но и пожали им руки перед телекамерами. Палестинцы, по сути, заявили, что Сирия не имеет права вето на их собственные шаги и что они не допустят, чтобы мирный процесс с Израилем стал заложником межарабской политики.

Еще одним ключом к успеху палестинцев в Мадриде стал политический альянс, который они заключили с США - движущей силой конференции. Появление американо-палестинской оси сломало привычный уклад ближневосточной политики. У американцев были все основания быть довольными выступлением палестинских новичков, дебютировавших на международной арене в Мадриде. Но гораздо важнее, чем отточенное выступление новичков, было то, что они оказались гораздо ближе к американской позиции в Мадриде, чем израильтяне. Они однозначно признали, что переговоры должны основываться на резолюциях ООН 242 и 338 и принципе "земля в обмен на мир", а Израиль - нет. Они сели в автобус, который, как сказал Джеймс Бейкер, придет только один раз, в то время как Шамир продолжал спорить о стоимости проезда, полномочиях водителя, правах других пассажиров, скорости движения автобуса, маршруте и конечном пункте назначения.

Такой разворот позиций Палестины и Израиля по отношению к американской политике на Ближнем Востоке стал переломным моментом в истории арабо-израильского конфликта. Умеренность, проявленная палестинцами в Мадриде, облегчила администрации Буша дальнейший крен в их сторону и в сторону Израиля. После Мадрида администрация продолжала оказывать давление на Израиль, чтобы заставить его вести переговоры по центральным вопросам - о земле в обмен на мир и о самоопределении палестинцев. Когда стороны не смогли договориться о дате и месте проведения двусторонних переговоров, американцы перехватили инициативу, направив 4 декабря официальное приглашение на переговоры в Вашингтон, добавив для убедительности предложения по вопросам существа, призванные сократить разрыв между Израилем и арабами.

Ицхак Шамир и его коллеги по кабинету были возмущены отказом Америки от консультаций, попыткой форсировать темп, повесткой дня вашингтонского этапа переговоров, а также ее все более резким и якобы односторонним подходом к мирному процессу. Встреча в американской столице всех арабских делегаций под одной крышей в один день - это не их идея двусторонних переговоров. За оговорками, которые они высказывали по техническим вопросам, скрывалось глубокое беспокойство по поводу содержания и направленности всего мирного процесса. Они заявили, что не могут начать переговоры раньше 9 декабря, и настаивали на том, что единственной целью встречи в Вашингтоне должно быть установление базовых правил для отдельных двусторонних переговоров, которые будут проводиться на Ближнем Востоке. Америка отказалась идти на уступки. В итоге на переговоры в Вашингтон прибыли все арабские делегации, но израильтян там не было.

В день окончания переговоров Шамир выступил с вызывающей речью, прикрепив свои флаги к мачте Великого Израиля и исключив возможность возвращения хотя бы одного камня в обмен на мир. "Даже работая день и ночь ради мира, - заявил он, - израильские лидеры не могут представить себе, что можно рассматривать идеи, направленные на уступки по Иерусалиму, Западному берегу, Газе и Голанским высотам". В подтверждение сказанному, еще одно поселение было создано вблизи арабского города Эль-Бирех на Западном берегу реки Иордан.

Двусторонние мирные переговоры

После мирной конференции в Мадриде в Вашингтоне было проведено пять раундов двусторонних переговоров. На протяжении всех этих раундов правительство Ликуда продолжало исключать возможность обмена земли на мир и играть на время. Значительную часть времени занимали процедурные препирательства, и только после того, как Израиль согласился вести переговоры отдельно с палестинской и иорданской делегациями, стало возможным рассмотрение вопросов существа. Но и в этом случае переговоры проходили в замедленном темпе и зашли в тупик. Руководителям израильских делегаций на двусторонних переговорах, очевидно, было дано указание не дрогнуть, создать впечатление, что ведутся реальные переговоры, что мирный процесс жив и здоров, но при этом ни в чем не уступать по существу. Такая позиция была направлена прежде всего на то, чтобы убедить американцев в том, что Израиль ведет переговоры добросовестно, и обрушить свой гнев на головы противной стороны. На брифингах для израильской прессы снова и снова повторялся один и тот же рефрен: "Мы встретились и поговорили, и это само по себе является прогрессом". Конкретных результатов, конечно, не было.

Напротив, глубокие разногласия по поводу принципов, лежащих в основе всего мирного процесса, так и не были преодолены. Эти разногласия делятся на две большие категории. Одна из них касалась Израиля и двух из трех суверенных арабских государств, участвовавших в переговорах, - Сирии и Иордании, а другая - Израиля и палестинцев, не имеющих гражданства. Межгосударственный спор разворачивался вокруг интерпретации резолюции 242. Арабы утверждали, что в соответствии с этой резолюцией Израиль должен уйти со всех территорий, оккупированных им в ходе июньской войны 1967 г., - Голанских высот, Западного берега реки Иордан, сектора Газа и Восточного Иерусалима - так же, как он это сделал с Синая. В этом и заключался смысл принципа обмена земли на мир. Аргумент израильского правительства состоял в том, что, вернув Синай Египту, оно выполнило территориальные положения резолюции, и теперь арабы должны предложить мир в обмен на мир. Разрыв в межобщинном конфликте между Израилем и палестинцами был еще глубже, чем в межгосударственном. Предполагалось, что Израиль и палестинцы заключат соглашение о "временном самоуправлении" для палестинцев на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа, оставив окончательный статус этих территорий для переговоров по окончании переходного периода в пять лет. Однако термин "самоуправление" трактовался обеими сторонами совершенно по-разному.

Переговоры между Израилем и палестинцами лишь подчеркнули огромную пропасть между ними. Палестинцы исходили из того, что они являются народом, обладающим национальными правами, и что обсуждаемые временные договоренности являются предвестниками независимости и должны быть сформированы соответствующим образом. Израильское правительство исходило из того, что палестинцы - это жители территорий, не имеющие никаких национальных прав и уж тем более права на независимость, даже после окончания переходного периода. На четвертом раунде переговоров, состоявшемся в конце февраля 1992 г., стороны представили несовместимые планы переходного периода самоуправления. Палестинцы предложили создать временный орган самоуправления Палестины (сокращенно ВОРС). Контрпредложение Израиля касалось "временных механизмов самоуправления". За этими двумя названиями скрывались непримиримые позиции относительно природы и целей "временного самоуправления".

Палестинские переговорщики осудили израильский план как направленный на сохранение еврейских поселений на Западном берегу и в секторе Газа, на укрепление контроля Израиля над землей и водой на этих территориях, а также на развитие апартеида, или расового разделения. Они обвинили Израиль в том, что он закрывает возможности для выбора, тянет время, чтобы создать "факты на местах". Израильтяне обвинили палестинцев в попытке повлиять на окончательный статус спорных территорий, выдвигая предложения, которые выглядят как строительные блоки для будущей государственности. Они оба были правы.

Аналогичное стремление к сохранению территориального статус-кво было характерно и для израильского подхода к двусторонним переговорам с Сирией и Ливаном. Как следствие, эти переговоры также не привели ни к чему хорошему. Главой израильской делегации на переговорах с Сирией был Йосси Бен-Ахарон, генеральный директор канцелярии премьер-министра, разделявший политические взгляды Шамира и пользовавшийся его твердой поддержкой. В случае с Бен-Ахароном идеологическая приверженность Великому Израилю подкреплялась религиозными убеждениями, а презрение к современному арабскому миру - знанием классической исламской цивилизации. Кроме того, он был доминирующей личностью с чувством интеллектуального превосходства, задававшей тон на израильской стороне и оказывавшей влияние на всех. Будучи государственным служащим, он считал себя политиком и полагал, что лучше любого из министров правительства знает, что отвечает долгосрочным интересам страны и как лучше поступить с арабами. Все его интеллектуальные и административные способности были направлены на то, чтобы в результате переговоров с арабами ничего не изменилось. О том, что происходило за закрытыми дверями израильско-сирийских переговоров, рассказал доктор Йосси Ольмерт, пресс-секретарь правительства, принимавший участие в первых двух раундах, пока его не отстранил Бен-Ахарон.

По словам Ольмерта, Бен-Ахарон был резок и конфронтационен, намеренно дразнил, оскорблял и провоцировал своих сирийских коллег, чтобы разоблачить их якобы скрытый экстремизм. На первой встрече в Вашингтоне он буквально швырнул в лицо главе сирийской делегации книгу на арабском языке с антисемитскими высказываниями, написанную министром обороны Сирии Мустафой Тласом. Некоторые эксперты израильской команды были потрясены непрофессиональным поведением Бен-Ахарона, но они мало что могли сделать. Вечером они собирались в баре своего отеля и упражнялись в метании книг в цель.

Ольмерт, академический специалист по сирийской политике, заметил, что готовность к прямым переговорам отражает серьезные изменения в позиции Сирии. По его мнению, Шамир, как и первый премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион, считал, что время на стороне Израиля, и поэтому не хотел добровольно идти на какие-либо уступки, если они не были абсолютно неизбежны. По мнению Ольмерта, у правительства Ликуда была реальная возможность продвинуть мирный процесс с Сирией, и эта возможность была упущена во многом из-за экстремизма и неуступчивости главы израильской делегации.

В случае с Ливаном дисбаланс сил двух сторон был еще более выражен, чем в случае с Сирией, и последствия этого дисбаланса были слишком очевидны в ходе двусторонних переговоров. Некоторые ливанские политики, например бывший премьер-министр Селим эль-Хосс, придерживались мнения, что Ливан должен отказаться от приглашения в Мадрид и на двусторонние переговоры с Израилем и настаивать на немедленном и безоговорочном выполнении резолюции Совета Безопасности ООН № 425. Эта резолюция, принятая после вторжения Израиля в Ливан в марте 1978 года, призывала Израиль вывести свои войска со всей ливанской территории. Когда в 1985 году Израиль вывел основную часть своих войск из Ливана, он объявил зону безопасности на юге Ливана и продолжил контролировать ее через марионеточную армию Южного Ливана (ОАС). Учитывая дисбаланс сил между ними, было неизбежно, что в ходе любых двусторонних переговоров с Израилем Ливан будет подвергаться сильному израильскому давлению. Если он обратится в ООН с требованием выполнения резолюции 425, то ответом может стать то, что теперь Ливан должен сам договариваться с Израилем напрямую в рамках мирного процесса.

На двусторонних переговорах с Ливаном израильтяне вели себя так же жестко и неразумно, как и предполагал их прошлый опыт. План, выдвинутый главой израильской делегации Ури Лубрани, показался ливанцам скорее ловушкой, чем мирным планом. В качестве экспериментальной меры план предусматривал вывод ОАС с узкой полосы территории вокруг Джеззина, северной части самопровозглашенной зоны безопасности Израиля. При этом не было и намека на полный уход Израиля, на который рассчитывали ливанцы. Второй особенностью неприемлемого плана было то, что он требовал от правительства в Бейруте вести переговоры с командующим ОАС генералом Антуаном Лахадом и тем самым косвенно признавать его власть на юге страны. В-третьих, план требовал от ливанского правительства обеспечить безопасность и подавить антиизраильские группировки типа "Хизбалла" в этом небольшом, но проблемном районе. Таким образом, план был очень жестким испытанием для хрупкого ливанского правительства, фактически ставя его на испытательный срок и не предлагая никаких существенных стимулов. Ливанские представители отклонили это предложение, и ситуация на юге Ливана не изменилась.

Несмотря на то, что двусторонние переговоры, по выражению Ицхака Рабина, были лишь толчением воды, они вызвали острую национальную дискуссию о будущем оккупированных территорий и отношениях Израиля со своими соседями. Опросы общественного мнения однозначно показали, что израильская общественность гораздо больше, чем правительство, впечатлена признаками умеренности с другой стороны и гораздо больше готова обменять землю на мир. Даже на восточном фронте большинство израильтян были готовы пойти на территориальные уступки разной величины. Именно на этом направлении развернулась общенациональная дискуссия, как потому, что оно затрагивало основные ценности израильских правых, так и потому, что оно было главным полем битвы интифады.

Здесь Шамир попал под огонь с двух противоположных сторон. Его критики слева утверждали, что, ставя землю выше людей и строя новые поселения на Западном берегу, вместо того чтобы должным образом заботиться об иммигрантах из Советского Союза, он до неузнаваемости искажает сионистский идеал. С этим связано обвинение в том, что своей дипломатической жесткостью и абсолютной политической некомпетентностью Шамир подрывает особые отношения Израиля с США. Его критики справа обвиняли Шамира в том, что он слишком далеко и слишком быстро продвигается по пути создания палестинского самоуправления - тонкого конца клина палестинского государства - и что под давлением США он готовится продать Землю Израиля. Чтобы противостоять давлению, Шамир выбрал двухвекторную стратегию: он пытался убедить американцев в том, что серьезно настроен на достижение соглашения с палестинцами, и в то же время уверял своих правых критиков, что им не о чем беспокоиться, поскольку он не намерен идти на какие-либо значимые уступки палестинцам. Когда Шамира обвинили в нечестности, он с гордостью ответил, что "ради Земли Израиля позволительно лгать".

В результате своей лжи Шамир потерял доверие как к американцам, так и к некоторым из своих партнеров по ксенофобской коалиции. В своих мемуарах Шамир утверждал, что целью его партнеров по коалиции, как и администрации Буша, было смещение Ликуда: "Небольшие партии справа от Ликуда - Техия, Цомет и Моледет - ослепленные своим экстремизмом, хотя и знали, что правительство обязуется отстаивать право евреев селиться везде в Земле Израиля и что я сам являюсь таким же горячим сторонником этой политики, как и все их члены, - начали не доверять мне и бросать вызов"

В середине января 1992 г. Рехавам Зеэви, бывший генерал с челюстями, и Юваль Неэман, бывший полковник со сверхвыносливой челюстью, ушли от Шамира, лишив его правительство незначительного большинства в Кнессете и вызвав новые сомнения в будущем регионального мирного процесса. "Я надеюсь, что наш уход из правительства замедлит мирный процесс, который, по нашему мнению, представляет смертельную опасность для государства Израиль", - заявил профессор Нееман в своем заявлении об отставке.

С отставкой ультраправых министров начался обратный отсчет до следующих всеобщих выборов. Как часто бывает с "покерным" лицом Шамира, трудно было понять, радуется он или огорчается. Он, конечно, не преминул представить себя перед избирателями в роли лидера, пожертвовавшего своим правительством ради мирного процесса, и, похоже, был уверен, что большинство карт во внутриполитической игре находится у него в руках. Однако джокером в колоде оказалась гарантия на получение кредита в размере 10 млрд. долларов, и эта карта оказалась в руках Джорджа Буша.

После выхода Техии и Моледета из коалиции, возглавляемой Ликудом, не произошло заметного смягчения официальной линии на мирных переговорах. В конце февраля 1992 г., когда делегаты собрались в Вашингтоне на четвертый раунд переговоров, Шамир заявил, что строительство поселений будет продолжено и что он сам не будет участвовать ни в каких сделках, ставящих это строительство под угрозу. Он специально отверг любую связь между проблемой поселений и просьбой Израиля о предоставлении американской гарантии на кредит. Буш и Бейкер пришли к выводу, что Шамир не изменит своей политики. Поэтому они пошли на смелый шаг, указав израильскому электорату, что если он хочет, чтобы американская финансовая поддержка продолжалась, то ему следует сменить правительство. Целью Буша и Бейкера было либо добиться полного поражения Шамира на выборах, назначенных на июнь, либо заставить его войти в коалиционное правительство с Рабином, новоизбранным лидером "Лейбористского блока", которого они считали гораздо более разумным.

Исповедь стоунволлера

Выборы 23 июня 1992 г. стали одними из самых важных в истории Израиля, поскольку на них так остро стоял вопрос о мире и будущем оккупированных территорий. Ицхак Шамир представлял традиционную для Ликуда политику территориальной экспансии, Ицхак Рабин - традиционную для Партии труда политику территориального компромисса. В январе 1992 г. Шамир вызвал бурную реакцию, заявив, что для расселения советских евреев теперь необходим "большой Израиль". За рубежом это заявление было воспринято как свидетельство того, что Израиль сделал выбор в пользу аннексии оккупированных территорий. Через две недели на встрече с политическими корреспондентами Шамир заявил, что его партия поставит во главу своего предвыборного манифеста "последовательное и серьезное стремление к достижению мира" и что это будет его главным посланием в ходе предвыборной кампании. На вопрос, планирует ли он добиться этого без сдачи территорий, он ответил: "Конечно. Без сдачи территорий Земли Израиля. Мы будем двигаться по двум направлениям: сохранение Земли Израиля и постоянное стремление к миру".

Позиция лейбористов не была детально определена. Руководители избирательной кампании лейбористов сосредоточили свои усилия на том, чтобы представить семидесятилетнего нового лидера как авторитетного национального лидера, а не на том, какую именно политику будут проводить лейбористы в случае победы на выборах. Однако сам Рабин сделал три конкретных заявления, которые заметно отличали его от правых соперников. Он пообещал, что в случае избрания будет стремиться к заключению соглашения о самоуправлении Палестины в срок от шести месяцев до года. Во-вторых, он согласился на включение в состав палестинской команды жителей Восточного Иерусалима. В-третьих, и это самое главное, он заявил, что будет выступать за замораживание строительства так называемых "политических поселений" на оккупированных территориях.

Учитывая столь явное расхождение в платформах основных претендентов, выборы стали практически референдумом по вопросу о мире. Избирателям предлагалось выбрать между экспансионистской территориальной политикой правых и миром, основанным на компромиссе; между строительством новых еврейских поселений и сохранением американской поддержки; между абсорбцией советских иммигрантов в границах, существовавших до 1967 г., и продолжением тратить свои скудные материальные ресурсы на строительство Большого Израиля. В основе этих выборов лежал еще более важный вопрос: хотят ли они жить в государстве, состоящем в основном из евреев и уважающем права арабского меньшинства, проживающего в его границах, или в государстве со значительным арабским населением, настроенным резко против израильского правления и поэтому подвергающимся репрессивному военному режиму и лишенным права голоса? Выбор стоял между демократическим еврейским государством и государством, стоящим на пути превращения в двунациональное и недемократическое.

На этот ряд сложных вопросов израильский электорат дал нехарактерно четкий ответ. Он вернул Лейбористскую партию к власти, получив решающий мандат на реализацию своей программы, и отодвинул Ликуд в оппозицию. Лейбористы увеличили число своих мест в Кнессете с 39 до 44, а Ликуд - с 40 до 32. Сопоставимую по масштабам победу можно найти только на выборах 1977 года.

Однако было бы неверно объяснять поражение "Ликуда" только его внешней политикой. Здесь действовали и другие силы, не связанные или лишь отчасти связанные с внешней политикой. Основные причины поражения Ликуда можно кратко сформулировать следующим образом. Во-первых, после пятнадцати лет пребывания у власти блок "Ликуд" предстал перед избирателями неаппетитным зрелищем внутренних разногласий, коррупции, самодовольства и отсутствия лидерства. Во-вторых, деятельность "Ликуда" по управлению экономикой была омрачена некомпетентностью, высокой инфляцией и 11-процентной безработицей. В-третьих, явный антагонизм ашкеназской элиты к выходцу из Марокко Давиду Леви и его соратникам вызвал дезертирство среди традиционных восточных сторонников Ликуда. В-четвертых, неудовлетворительная работа "Ликуда" по преодолению притока иммигрантов из Советского Союза настроила многих новых членов партии против правящей партии. В-пятых, "Ликуд" не смог подавить интифаду военными средствами и не смог предложить сколько-нибудь убедительного политического решения. В-шестых, значительная часть израильтян, придерживающихся средних взглядов, пришла к выводу, что условия для мирного урегулирования арабо-израильского конфликта уже созрели и что именно их правительство сдерживает этот процесс. И, наконец, многие израильтяне считали, что Шамир пожертвовал особыми отношениями с Америкой - их спасательным кругом - на доктринальном алтаре Большого Израиля и что ему пора уступить место более прагматичному лидеру.

Потерпев поражение, Шамир остался таким же неапологетичным и нераскаявшимся в своей идеологической приверженности Земле Израиля, как и при власти. Многие наблюдатели подозревали, что он не вел переговоры добросовестно и использовал мирный процесс, финансируемый американцами, лишь как дымовую завесу для укрепления израильского контроля над Западным берегом реки Иордан и сектором Газа. Шамир сам подтвердил эти подозрения в ослепительно откровенном интервью, которое он дал израильской газете "Маарив" на следующий день после своего поражения на выборах. В этом интервью Шамир подчеркнул, что "Ликуд" должен руководствоваться идеологией, поскольку ни одно политическое движение не может выжить, если оно не руководствуется идеологией. Центральным элементом идеологии его партии, по его словам, является Земля Израиля, и в этом вопросе не может быть компромиссов. "Умеренность, - пояснил он, - должна относиться к тактике, но не к цели. Именно так я действовал на посту премьер-министра. В своей политической деятельности я знаю, как проявить тактику умеренности, но при этом ни в чем не уступать цели - целостности Земли Израиля. В моих глазах тот, кто не согласен с этим, не принадлежит к национальному движению".

Шамир раскрыл свою тайную программу мирных переговоров, когда его спросили, о чем он больше всего сожалеет после своего ухода от власти. "Мне очень больно, - ответил он, - что в ближайшие четыре года я не смогу расширить поселения в Иудее и Самарии и завершить демографическую революцию в Земле Израиля. Я знаю, что теперь другие будут пытаться работать против этого. Без этой демографической революции разговоры об автономии не имеют смысла, поскольку существует опасность превращения ее в палестинское государство. Что это за разговоры о "политическом урегулировании"? Я бы вел переговоры об автономии в течение десяти лет, и за это время мы бы достигли полумиллиона человек в Иудее и Самарии". Когда Шамиру напомнили, что, судя по результатам недавних выборов, большинство за Большую Землю Израиля отсутствует, он прямо ответил: "Я не верю, что есть большинство за Большую Землю Израиля. Но это может быть достигнуто со временем. Это должно быть историческим направлением. Если мы откажемся от этой основы, то ничто не будет препятствовать созданию палестинского государства".

Интервью Шамира широко освещалось в международных СМИ и вызвало возмущение как американцев, так и арабов, палестинцев и израильтян. Высказывания Шамира возмутили некоторых его коллег по министерству, которые посчитали, что его признание запятнало их. Моше Аренс, решивший уйти из политики после унизительного поражения своей партии, назвал высказывания Шамира "ошибкой". Лидеры Партии труда присоединились к всеобщему осуждению Шамира. В Вашингтоне подняли брови, особенно в Госдепартаменте, где, похоже, подтвердились давние подозрения, что их союзник зря тратит время. Соседи Израиля, и без того не слишком доверявшие Шамиру, теперь узнали из первых уст, что с самого начала, несмотря на всю мирную риторику, звучавшую из Иерусалима, он втайне рассчитывал на то, что мирные переговоры провалятся. Таково было мрачное наследие, оставленное Шамиром своим преемникам по лейбористской партии.

Ицхак Шамир как на словах, так и на деле был приверженцем теории постоянного конфликта между Израилем и арабами. Все проявления арабской сдержанности были для него лишь миражом. Война была более созвучна его внутренним ощущениям и мировоззрению, чем возможность мирного сосуществования. В его понимании Израиль со всех сторон был окружен врагами, не заслуживающими доверия, порочными по своей сути и неизменно нацеленными на его уничтожение. Ведение войны было не просто необходимым условием выживания Израиля, но и достойным образом жизни. За два дня до своего поражения на выборах Шамир выступил в Кирьят-Ате на мемориальном собрании борцов за свободу Израиля (известных как "банда Штерна"). Его тема заключалась в том, что со времен Войны за независимость ничего не изменилось. "Нам и сегодня нужна эта правда, правда о силе войны, или, по крайней мере, мы должны признать, что война неизбежна, потому что без нее жизнь человека не имеет цели, а нация не имеет шансов на выживание" Наиболее милосердная конструкция, которую можно применить к этому высказыванию, заключается в том, что семидесятисемилетний ревизионист имел в виду не войну ради нее самой, а войну как средство защиты Земли Израиля, которая всегда находилась в центре жизни Шамира. Его автобиография не проливает много нового света на его политическую карьеру, но последняя фраза весьма показательна. "Если история и запомнит меня каким-то образом, - писал он, - то, надеюсь, как человека, который любил Землю Израиля и заботился о ней всеми возможными способами всю свою жизнь". История, несомненно, запомнит Шамира как человека, который любил Землю Израиля. Но история запомнит его и как человека, который в период своего пребывания на посту премьер-министра систематически сводил на нет все инициативы по урегулированию конфликта между Израилем и арабами.

Глава 13. Прорыв (1992-1995)

Когда на всеобщих выборах в Израиле 23 июня 1992 г. победила ЛАВРОВАЯ ПАРТИЯ, корреспондент Би-би-си поинтересовался реакцией арабского дворника в Иерусалиме. "Вы видите мой левый ботинок, - равнодушно ответил араб, - это Ицхак Рабин. Видите мой правый ботинок - это Ицхак Шамир. Два Ицхака, два ботинка, так в чем же разница?". Это ощущение, что лидерам двух основных партий Израиля не из чего выбирать, было присуще не только арабам. Когда Рабин занимал пост министра обороны в правительстве национального единства во главе с Шамиром, в Израиле ходила такая шутка: чем отличается левый ликудник от правого ликудника? Ответ: левый ликудник - это последователь Ицхака Шамира, а правый ликудник - это последователь Ицхака Рабина.

Изменение национальных приоритетов

Традиционная внешняя политика соперничающих партий, возглавляемых двумя Ицхаками, все же имела некоторые поразительные сходства. И Лейбористская партия, и Ликуд не замечали палестинцев, предпочитая рассматривать арабо-израильский конфликт как межгосударственный. Обе партии были глубоко противниками палестинского национализма и отрицали наличие у палестинцев права на национальное самоопределение. Обе стороны всегда отказывались вести переговоры с ООП, причем этот отказ был абсолютным, а не условным. Обе стороны также безоговорочно выступали против создания независимого палестинского государства.

Тем не менее, разногласия между Лейбористской партией и Ликудом были весьма глубокими как в области идеологии, так и в области практической политики. Признание Шамира в том, что он не намерен договариваться с палестинцами, оставило после себя наследие недоверия. Чтобы отмежеваться от этого наследия, Рабин подчеркнул различия и преуменьшил сходство между собой и своим предшественником. Он представил результаты выборов как знак разрыва, а не преемственности в подходе страны к мирным переговорам. "Мы унаследовали от предыдущего правительства рамки Мадридской конференции", - заявил он в Кнессете. "Но есть одно существенное изменение: предыдущее правительство создало инструменты, но никогда не собиралось использовать их для достижения мира".

Состав нового правительства также подчеркнул резкий разрыв с наследием Ликуда. Если правительство Шамира было самым "ястребиным" в истории Израиля, то правительство Рабина - самым "голубиным". Сам Рабин не был таким "голубым", как Моше Шаретт или Леви Эшколь. Но его коалиционное правительство в целом было более "голубиным", чем любая предыдущая коалиция, возглавляемая лейбористами. Из одиннадцати министров Лейбористской партии, по крайней мере, шесть можно было отнести к "голубям". Главным партнером по коалиции была партия Мерец - левоцентристская партия, созданная в результате слияния Движения за гражданские права, Мапам и Шинуй, которая получила 12 мест в Кнессете. Другим партнером по коалиции стала центристская религиозная партия ШАС, состоящая в основном из восточных евреев и увеличившая свое представительство в Кнессете с 5 до 6 мест. Хотя правительство Рабина имело лишь незначительное большинство в 62 депутата в Кнессете, состоящем из 120 членов, оно могло рассчитывать на поддержку пяти арабских и коммунистических депутатов в проведении умеренной внешней политики.

Таким образом, Рабин обладал значительной свободой действий при формировании внешней политики. Как лидер Партии труда он был хозяином в собственном доме после почти двух десятилетий изнурительного соперничества между ним и Шимоном Пересом. Партия сплотилась вокруг Рабина после его победы в борьбе за лидерство и провела выборы под лозунгом "Партия труда под руководством Ицхака Рабина". Результаты выборов дали ему личный мандат на перемены. Он стал обладателем такого авторитета, который ассоциируется скорее с президентом США, чем с премьер-министром Израиля. Но Рабин был также продуктом предшествующей полувековой истории своего народа. Он был первым премьер-министром, родившимся в Израиле, и в гораздо большей степени, чем кто-либо из его предшественников, был лично вовлечен в острую фазу конфликта с арабами. Его военная карьера охватывала первые два десятилетия существования государства, начавшись в молодости с командира бригады в Войне за независимость и достигнув апогея в должности начальника штаба в Шестидневной войне в июне 1967 года. Это непосредственное участие в конфликте между Израилем и арабами, сначала как солдата, а затем как дипломата и политика, сыграло решающую роль в формировании мировоззрения Рабина.

Подозрительное отношение к арабам и глубокое чувство личной ответственности за безопасность Израиля были двумя отличительными чертами этого мировоззрения. Для Рабина арабы представляли прежде всего военную угрозу, и поэтому он был склонен рассматривать все события в регионе с узкой точки зрения потребностей безопасности Израиля. Его военная карьера склоняла его к осторожным действиям, основанным на "анализе наихудшего случая", и заставляла неохотно идти на риск. Профессиональный военный, ставший политиком, он был склонен относиться к дипломатии как к продолжению войны другими средствами. Как миротворец, по его собственному признанию, он не добился заметных успехов во время своего первого срока на посту премьер-министра в 1974-77 гг. Все, чего он добился, - это временное соглашение с Египтом, в то время как его преемник от Ликуда совершил настоящий прорыв, заключив мирный договор с Египтом в 1979 году. Теперь у Рабина появился второй шанс, и он был полон решимости не упустить его. Он по-прежнему считал, что для достижения эффективности дипломатия должна подкрепляться военной силой, но акцент был смещен с последней на первую. Как и другие лидеры Партии труда, в частности Давид Бен-Гурион, Рабин находился под влиянием теории "железной стены" Зеэва Жаботинского. Однако, став премьер-министром во второй срок своего правления, он признал, что железная стена еврейской военной мощи достигла своей цели и что пришло время переговоров о прекращении конфликта с арабскими странами и палестинцами. Однако как средство достижения этой цели мадридская формула не привлекала Рабина, поскольку требовала от Израиля одновременного ведения переговоров со всеми его врагами. Вместо того чтобы стремиться к всеобъемлющему урегулированию арабо-израильского конфликта, Рабин был приверженцем принципа "один мир за один раз". Идея такого подхода заключалась в том, чтобы разбить единый арабский фронт, вести переговоры с каждой стороной отдельно и платить за каждое двустороннее соглашение минимально возможную цену в виде территории.

В новом правительстве Рабин дважды исполнял обязанности премьер-министра и министра обороны. Министром иностранных дел он назначил своего давнего соперника Симона Переса, но при четком понимании того, что он сам будет осуществлять общее руководство внешней политикой страны. Полномочия Переса были ограничены. Он должен был согласиться не выступать с самостоятельными внешнеполитическими инициативами и оставить ведение отношений с США в руках Рабина. Разделение труда между ними заключалось в том, что премьер-министр должен был руководить всеми двусторонними переговорами с арабами, а министр иностранных дел - менее важными многосторонними переговорами. Таким образом, Рабин с самого начала занимал возвышенное положение при формировании внешней и оборонной политики своего правительства.

Многосторонние переговоры были организованы на Мадридской конференции и проводились параллельно с двусторонними. Они охватывали гораздо более широкий круг участников и вопросов. В них приняли участие около 40 стран, в том числе Израиль, все арабские конфронтирующие государства, другие арабские страны Персидского залива и Магриба, США, Советский Союз, Европейский Союз и Япония. Если на двусторонних переговорах предполагалось создать политическую основу для урегулирования конфликта, то многосторонние переговоры должны были решить проблемы, выходящие за рамки национальных границ, и создать основу для регионального сотрудничества. Было создано несколько рабочих групп, занимающихся вопросами водных ресурсов, окружающей среды, беженцев, контроля над вооружениями и экономического развития.

Шимон Перес как нельзя лучше подходил для того, чтобы руководить участием Израиля в многосторонних переговорах. Если Рабин был экспертом по вопросам безопасности, то Перес был государственным деятелем, нацеленным на изменение хода истории. Перес гораздо лучше понимал арабов, лучше разбирался в экономике, яснее осознавал снижение полезности военной силы в современном мире и имел свое видение нового Ближнего Востока. Его видение, сформулированное в книге "Новый Ближний Восток", было вдохновлено примером Европейского Союза. 3 Предварительным условием реализации этого видения было всеобъемлющее урегулирование арабо-израильского конфликта. Безопасность, по его мнению, имеет не только военную, но и политическую, психологическую и экономическую составляющие. По его мнению, было бы ошибкой, если бы Израиль пытался сохранить территориальный статус-кво и продолжал основывать свою национальную безопасность на массивных и дорогостоящих вооруженных силах. Альтернативой, за которую он выступал, был уход Израиля с оккупированных территорий, урегулирование конфликта и открытые границы, которые позволили бы Израилю расширить свои экономические связи во всем регионе от Северной Африки до Персидского залива. Он был убежден в экономической составляющей миротворчества. "Строить политическую лестницу без экономических перил, - отмечал он, - значит рисковать тем, что люди начнут подниматься, но сорвутся, не дойдя до вершины".

Основная позиция Переса была ясна его близкому кругу советников, когда они отправлялись в свое амбициозное путешествие летом 1992 года. Поскольку "иорданский вариант" был фактически потерян, по крайней мере, на данный момент, у них не было другого выбора, кроме как разработать палестинский вариант. Реальной перспективы реализации плана создания палестинской автономии, первоначально предложенного Ликудом в 1978 году, не было. Переговоры на основе кэмп-дэвидской формулы в прошлом ни к чему не привели. Перес считал, что подлинная автономия предполагает передачу всего Западного берега реки Иордан и сектора Газа под власть палестинцев, но он также знал, что большинство израильтян не готовы к этому. Вместо этого он поддержал идею промежуточного соглашения. Если на этом этапе не удастся согласовать карту, то, по крайней мере, можно попытаться договориться о сроках, надеясь, что с течением времени условия изменятся.

Перес с самого начала дал понять, что входит в правительство не для того, чтобы возобновить старое соперничество с Рабином, а для того, чтобы посвятить себя делу мира. Будущие отношения с Рабином, по его словам, будут оцениваться по одному критерию - мирному процессу. В случае удовлетворительного прогресса он будет самым лояльным из министров Рабина, но если мирный процесс застопорится, он без колебаний поднимет знамя восстания. 5 В итоге двум мужчинам удалось превратить свое старое соперничество в тесное и конструктивное партнерство. Рабину было семьдесят, Пересу - шестьдесят девять, и они объединились в стремлении к одной главной цели - миру с арабами. Президент Хаим Герцог, бывший генерал и член Партии труда, был приятно удивлен партнерством Рабина и Переса во имя мира:

Их политические отношения были своеобразными: они не любили друг друга и в то же время дополняли друг друга, как ни одна команда в истории Израиля. Успех мирного плана - прекрасный тому пример. Перес потратил годы на поиски связующего звена с арабами и в конце концов остановил свой выбор на Арафате, когда многие считали этот выбор безумием. Но Перес никогда не смог бы осуществить этот план, если бы не сила Рабина, его осторожность и доверие, которое он внушал израильскому народу. Наблюдать за их борьбой за власть было мучительно, но такова природа политики.

Рабин представил свое правительство и его программу в большой речи перед Кнессетом 13 июля. Он сгруппировал различия между уходящим и приходящим правительством по трем пунктам: национальные приоритеты, мирный процесс и место Израиля в мире. Если уходящее правительство тратило деньги на территории, то Рабин обещал направить средства на абсорбцию иммигрантов, социально-экономические реформы, борьбу с безработицей и улучшение образования. Что касается мирного процесса, то Рабин предложил перейти от "процесса" к миротворчеству и отдать приоритет переговорам о палестинской автономии, подразумевая, что Сирия должна дождаться своей очереди. Мир, однако, не мог быть достигнут за счет безопасности Израиля. "Когда речь идет о безопасности Израиля, - сказал он, - мы ни в чем не уступим. С нашей точки зрения, безопасность имеет приоритет над миром".

Но самая яркая и неожиданная часть речи Рабина касалась места Израиля в мире. Еврейская история традиционно представлялась как бесконечная цепь испытаний и бед, достигшая своего апогея в нацистских газовых камерах. Лидеры Ликуда в своих политических целях старательно культивировали образ маленького и уязвимого еврейского государства, окруженного морем арабской враждебности. Ответом на это ощущение постоянной угрозы было создание Большого Израиля как цитадели для всего еврейского народа. Рабин не только отказался от этой политики, но и бросил прямой вызов мышлению, лежащему в ее основе. "Мы больше не являемся "народом, живущим в одиночестве", - заявил он в своем историческом обращении к Кнессету, - и больше неправда, что "весь мир против нас". Мы должны преодолеть чувство изоляции, которое владело нами на протяжении почти полувека". Эти слова стали резким отходом от того, что американо-еврейский историк Сало Барон в свое время назвал лакримозным взглядом на еврейскую историю. И, наверное, не случайно, что их произнес первый премьер-министр, родившийся не в диаспоре, а в Израиле.

Провал двусторонних мирных переговоров

Последствия нового отношения в Иерусалиме проявились сразу же, когда 24 августа 1992 г. в Вашингтоне начался шестой раунд ближневосточных переговоров. С израильской стороны прозвучало предложение о непрерывных переговорах, и этот раунд оказался более продолжительным, чем все пять предыдущих: он длился месяц с десятидневным перерывом в середине. Перед началом переговоров Израиль предложил ряд мер по укреплению доверия (МД), таких как освобождение палестинских заключенных и отмена приказов о депортации. Переговоры открылись в позитивной атмосфере, все стороны отметили новый тон и более примирительный стиль.

Более спокойное отношение Израиля к закулисной роли ООП в руководстве мирными переговорами пришлось по душе палестинским переговорщикам. Еще со времен Мадридской конференции Израиль вел переговоры с ООП опосредованно, поскольку палестинская делегация поддерживала тесный контакт с руководством ООП в Тунисе. Шамир знал об этом, но отказывался это признать. Он предпочел сохранить фикцию о том, что ООП полностью выведена из игры. Он предпочел зарыть голову в песок и играть в страусиную политику, хотя, как заметил Абба Эбан, страусиная поза не является ни элегантной, ни удобной. Рабину, напротив, было все равно, с кем встречались палестинские переговорщики и кто давал им указания. Он имел дело с фактами, а не с выдумками, созданными Ликудом. 7 В декабре 1992 года правительство Рабина пошло еще дальше и отменило закон шестилетней давности, запрещавший любые контакты израильских граждан с ООП. Рабин дал понять в Кнессете, что отмена запрета не означает, что его правительство вступает в переговоры с ООП. Но общение израильтян с представителями ООП больше не считалось преступлением.

Поскольку на карту было поставлено так много, Рабин взял двусторонние переговоры под личный контроль. По его оценкам, ни Иордания, ни Ливан вряд ли пойдут на подписание первого мирного договора с Израилем, поскольку Иордания не захочет упреждать палестинцев, а Ливан побоится упреждать сирийцев. Таким образом, оставались две стороны, с которыми можно было заключить первое мирное соглашение: палестинцы и Сирия. Вначале Рабин планировал сосредоточиться на достижении соглашения о палестинской автономии. Но затем он изменил свое решение. Причин для этого было несколько. Во-первых, переговоры с палестинцами начались не очень удачно, в то время как с сирийцами - удачно. Во-вторых, американцы предостерегали Рабина от того, чтобы оставить сирийцев в стороне, дабы у них не возникло соблазна помешать переговорам между Израилем и другими сторонами. В-третьих, сам Хафез Асад, видимо, через президента Буша и президента Египта Мубарака передал Рабину послания, в которых выражал заинтересованность в серьезном диалоге с Израилем. Рабин пришел к выводу, что урегулирование с Сирией все-таки возможно и что такое урегулирование со вторым по силе противостояния государством после Египта кардинально изменит стратегическую картину в пользу Израиля.

Рабин сохранил Эльякима Рубинштейна от "Ликуда" в качестве главы израильской делегации на переговорах с палестинцами. Умышленно или неумышленно, это создавало впечатление преемственности израильской политики. Более того, не было предложено никаких радикально иных идей, которые могли бы опровергнуть это впечатление преемственности. Реальный диалог сменился лозунгами, но позиции двух сторон по-прежнему сильно расходились. Шестой раунд начался 24 августа с того, что Израиль предложил провести выборы в палестинский административный совет из 15 человек, а палестинцы потребовали создания парламента из 120 человек с законодательными полномочиями, и на этом, с небольшими смягчениями израильской позиции, переговоры и закончились. Израиль продолжал предлагать делегировать определенные задачи, а палестинцы настаивали на реальной передаче полномочий.

В ходе седьмого раунда, состоявшегося в ноябре 1992 г., окончательно исчезла та двусмысленность, которая с самого начала переговоров скрывала концептуальный разрыв между израильской и палестинской позициями. Договориться о первом шаге оказалось невозможным, поскольку обе стороны стремились двигаться в противоположных направлениях. Палестинцы хотели прекратить оккупацию, израильтяне - сохранить контроль над территорией как можно дольше. Палестинцы пытались договориться о создании государства на этапе становления. Они настаивали на том, чтобы временное соглашение позволило и даже заложило основу для развития их суверенного государства. Израильтяне же были полны решимости не допустить, чтобы временное соглашение напоминало эмбрион палестинского государства. Они настаивали на сохранении единоличного контроля над еврейскими поселениями и дорогами на оккупированных территориях в течение переходного периода и на передаче им только государственных земель.

Когда 7 декабря в Вашингтоне, в сумерках администрации Буша, открылся восьмой раунд переговоров, переговоры между Израилем и палестинцами практически зашли в тупик. Переговоры о временном самоуправлении были возобновлены, но Израиль продолжал концентрироваться исключительно на временных договоренностях, в то время как палестинцы безуспешно пытались сместить акцент на самоуправление. Американским спонсорам казалось, что израильская концепция временного самоуправления в корне порочна. Но в последние дни администрация Буша оказалась не в состоянии убедить израильтян в том, что временное самоуправление означает именно то, о чем говорится, - этап, ведущий к полному самоуправлению.

Отсутствие конкретных результатов мирного процесса усугубляло разочарование палестинцев на оккупированных территориях и способствовало росту поддержки населением исламского движения сопротивления ХАМАС, выступавшего против переговоров с еврейским государством. Восьмой раунд переговоров должен был завершиться 17 декабря, но 16-го числа он неожиданно закончился, когда Рабин объявил о решении своего правительства депортировать 416 активистов ХАМАС в Ливан после похищения и убийства израильского пограничника. Все арабские делегации в гневе приостановили свое участие в мирных переговорах и отказались назначить дату их возобновления.

Рабин подвергся всеобщему осуждению, но не раскаялся. По его словам, политика правительства в отношении палестинцев была двуединой: борьба с воинствующими экстремистами и мирные переговоры с умеренными. Однако его приказ о депортации не имел прецедентов и грубо нарушал международное право. Он превзошел самые жесткие меры Ликуда и превзошел Шамира. Ни одному из предполагаемых исламских активистов не было предъявлено обвинение, их не судили и не дали возможности подать апелляцию, прежде чем их с завязанными глазами отправили в изгнание в Ливан. Этот акт был призван сдержать растущее влияние ХАМАСа, но имел обратный эффект. Он дискредитировал мирные переговоры, усилил экстремистов и ослабил умеренных. Это было хуже, чем преступление, это была ошибка.

Депортации повысили популярность Рабина внутри страны, но не остановили волну насилия. В марте 1993 года тринадцать израильтян были убиты фанатиками с ножами. Большинство этих нападений было совершено членами военного крыла ХАМАСа, а некоторые из них сопровождались применением огнестрельного оружия, особенно против израильских поселенцев и солдат на оккупированных территориях. Рабин ответил на это массированным возмездием. 30 марта он приказал закрыть границу Израиля, существовавшую до 1967 г., для рабочих с оккупированных территорий. Почти 120 000 семей были наказаны за деяния горстки убийц. Закрытие границы достигло своей непосредственной цели - уменьшения числа случаев насилия, но оно имело и гораздо более глубокое значение. Оно служило новой цели Рабина - добиться разъединения Израиля с оккупированными территориями. Она воссоздала границу 1967 года и привела к экономическому и социальному разделению еврейской и палестинской общин. Хотя закрытие было вызвано краткосрочными соображениями безопасности, оно, таким образом, противоречило политике предыдущего правительства, направленной на уничтожение "зеленой линии" в пользу Большого Израиля.

Девятый раунд двусторонних переговоров открылся в Вашингтоне 27 апреля после перерыва, длившегося четыре с половиной месяца. Для возобновления переговоров Израиль пошел на две незначительные уступки: согласился принять в качестве переговорщика Фейсала Хуссейни, несмотря на его проживание в Восточном Иерусалиме, и дал принципиальное согласие на создание палестинских полицейских сил на территориях. Кроме того, появились признаки большей гибкости Израиля в принципиальных вопросах. Теперь израильтяне были готовы признать наличие связи между промежуточным и окончательным этапом палестинского самоуправления. Они указали, что орган, избранный для управления палестинцами на пятилетний промежуточный период, может обладать некоторыми законодательными полномочиями. Они также подтвердили, что переговоры об окончательном статусе оккупированных территорий будут вестись на основе резолюции ООН 242.

Несмотря на такое благоприятное начало, документ, представленный палестинской делегацией в ответ на израильские предложения, выявил постоянные расхождения по трем фундаментальным вопросам: применение резолюции 242, соотношение между промежуточным и окончательным этапами, а также характер и полномочия временного палестинского органа власти. Пытаясь сдвинуть мирные переговоры с мертвой точки, недавно избранная демократическая администрация во главе с Биллом Клинтоном сформулировала и представила палестинцам рабочий документ, в котором предлагались новые условия ведения переговоров. Однако палестинские делегаты обнаружили на американском документе отпечатки пальцев Израиля. Отменяя американскую политику двадцатишестилетней давности, документ согласился с утверждением Израиля о том, что Восточный Иерусалим и остальная часть Западного берега реки Иордан и сектора Газа являются спорными, а не оккупированными территориями. Палестинская делегация отметила, что документ отклоняется от условий, в соответствии с которыми были начаты переговоры, и поэтому непригоден даже в качестве отправной точки для переговоров.

Между собой палестинские переговорщики шутили, что американцы присылают им только "негазеты", потому что смотрят на них как на "нелюдей", и не отвечают на большинство их меморандумов, потому что считают их "неделегатами". Как только Билл Клинтон вошел в Белый дом, произраильский крен в американской политике стал более заметным. На смену беспристрастному подходу администрации Буша пришел подход "Израиль превыше всего", напоминающий времена Рейгана. Клинтон отказался от давления на Израиль и занял выжидательную позицию по отношению к мирному процессу. Мирный процесс начался с двух коспонсоров в Мадриде, но один из них, СССР, уже не существовал, а второй, США, стал зрителем.

Американской газете не удалось сдвинуть переговоры с мертвой точки. Десятый раунд, проходивший с 15 июня по 1 июля, закончился неудачей. Мало что ожидалось и ничего не было достигнуто. В Израиле правительство Рабина стало подвергаться критике за невыполнение обещания достичь соглашения о палестинской автономии. Представители правительства пытались уйти от ответственности за тупиковую ситуацию, перекладывая всю вину на палестинцев. По крайней мере, к концу двадцати месяцев и десяти раундов арабо-израильских мирных переговоров стало ясно одно: мадридская формула не способна открыть новую эру мира на Ближнем Востоке, и необходимо найти новую формулу.

Хотя мадридская формула предполагала непрямые переговоры Израиля с ООП, Рабин целый год сопротивлялся призывам к официальному признанию ООП. Он видел в Ясире Арафате главное препятствие на пути к достижению соглашения о палестинской автономии и делал все возможное, чтобы оттеснить его на второй план, возлагая надежды на местных лидеров с оккупированных территорий, которых он считал более умеренными и прагматичными. Однако опыт научил его, что местные лидеры не могут действовать независимо от председателя ООП в Тунисе, и, следовательно, если он хочет добиться соглашения, ему придется заключать его со своим врагом.

Провал официальных переговоров по палестинскому направлению в Вашингтоне оставил Рабину две альтернативы: сделка с президентом Сирии Хафезом Асадом, предполагавшая полный вывод войск и демонтаж еврейских поселений на Голанских высотах, или сделка с ООП о временном самоуправлении, которая не предполагала немедленного обязательства по выводу войск с Западного берега и демонтажу еврейских поселений. Он выбрал второй вариант.

Канал Осло

Решение о проведении прямых переговоров с ООП стало дипломатической революцией во внешней политике Израиля и открыло путь к соглашению в Осло от 13 сентября 1993 года. Главную ответственность за это решение несли три человека: Ицхак Рабин, Шимон Перес и Йосси Бейлин, молодой заместитель министра иностранных дел. Рабин до последнего удерживался от прямых переговоров с ООП. Перес придерживался мнения, что без ООП невозможно урегулирование. Ожидать, что ООП позволит местным палестинским лидерам достичь соглашения с Израилем, - сказал он однажды, - все равно, что ожидать от индейки помощи в приготовлении обеда на День благодарения. Пока Арафат остается в Тунисе, утверждал он, он представляет "чужаков", палестинскую диаспору, и он будет делать все возможное, чтобы затормозить мирные переговоры. Бейлин был еще более категоричен в своем мнении, что переговоры с ООП являются необходимым условием для достижения соглашения с палестинцами. Он всегда принадлежал к крайне голубиному крылу Партии труда. Именно он был настоящим архитектором израильского признания ООП. Перес поддерживал его до конца, и им вдвоем удалось увлечь за собой своего нерешительного и подозрительного старшего коллегу.

Бейлин не только признавал необходимость переговоров с ООП, но и имел четкую и последовательную долгосрочную стратегию их ведения. Он с самого начала понимал, что для достижения мирного урегулирования с палестинцами Израилю придется заплатить высокую цену: возвращение к границам до июня 1967 г. с незначительными изменениями, создание независимого палестинского государства, ликвидация еврейских поселений и предоставление палестинцам функционального контроля над Восточным Иерусалимом. Рабин, напротив, не имел четкого представления об окончательной форме урегулирования с палестинцами. Он хотел сохранить еврейские поселения на оккупированных территориях и сохранить границу безопасности Израиля по реке Иордан. Но он также хотел прекратить полицейскую деятельность ЦАХАЛа в крупных палестинских городах, поскольку она порождала бесконечные трения, и двигался в направлении создания отдельного палестинского образования, меньше чем государства, которое управляло бы жизнью палестинских жителей Западного берега реки Иордан и сектора Газа. Именно этот политический вакуум в центре правительства позволил Бейлину занять лидирующую позицию и оказывать влияние, несоизмеримое с его младшим положением.

Учитывая тупик, в который зашли официальные переговоры в Вашингтоне, необходимо было найти другой путь для неофициальных переговоров между Израилем и ООП. Секретные переговоры в Осло начались в конце января 1993 г. при активном содействии Бейлина, который полностью информировал Переса. В общей сложности за восемь месяцев было проведено четырнадцать сессий переговоров, все они проходили под плотной завесой секретности. Министр иностранных дел Норвегии Йохан Йорген Хольст и социолог Терге Рёд Ларсен выступили в роли щедрых хозяев и посредников. Ключевыми фигурами были два израильских академика, доктор Яир Хиршфельд и доктор Рон Пундак, а также казначей ООП Ахмад Куреи, более известный как Абу Ала. Вдали от огласки и политического давления эти три человека с воображением и неутомимостью работали над созданием концептуальной основы соглашения между Израилем и ООП. Их дискуссии шли параллельно с двусторонними переговорами в Вашингтоне, однако они проходили без ведома официальных израильских и палестинских переговорщиков.

Неофициальные переговоры первоначально касались экономического сотрудничества, но быстро переросли в диалог о совместной декларации принципов. Это стало возможным благодаря изменению позиции ООП. В прошлом ООП всегда требовала от Израиля признания права палестинцев на национальное самоопределение в качестве цены за признание Израиля. Теперь же представители ООП были готовы обсуждать промежуточные договоренности без предварительного согласования конечного результата.

В Израиле также менялись взгляды. Длительное закрытие границ привело к тому, что общественное мнение стало склоняться в пользу территориального разделения Израиля и оккупированных территорий. Особенно это касалось бедного и перенаселенного сектора Газа, где антиизраильские настроения всегда были очень высоки. Показываемые на телеэкранах кадры жестокого поведения солдат по отношению к безоружным мирным жителям наносили урон имиджу Израиля за рубежом и шокировали общественность внутри страны. После закрытия сектора в Израиле вновь развернулась общественная дискуссия по поводу предложения об одностороннем выводе войск из сектора Газа. Многие израильтяне поддержали это предложение, рассматривая Газу как жернов на своей шее. В мае, на фоне всеобщего мрачного настроения, Перес принял важное решение: он приказал генеральному директору МИДа Ури Савиру и Йоэлю Зингеру, высококлассному адвокату, двадцать лет проработавшему в юридическом отделе ЦАХАЛа, присоединиться к Хиршфельду и Пундаку в поездках в Осло по выходным. В этот момент Перес начал регулярно докладывать Рабину о развитии событий на норвежском "заднем канале". Поначалу Рабин не проявлял особого интереса к этому каналу, но и не возражал против продолжения поисков. Постепенно, однако, он все больше вникал в детали и стал принимать активное участие в руководстве переговорами наряду с Пересом. Поскольку Абу Ала подчинялся непосредственно Арафату и его заместителю Махмуду Аббасу (Абу Мазену), между Иерусалимом и штаб-квартирой ООП в Тунисе была установлена непрямая связь.

Чтобы склонить Арафата к дальнейшим действиям, Перес выдвинул идею "сначала Газа". Он полагал, что Арафат отчаянно нуждается в конкретном достижении для укрепления своего политического положения и что Газа обеспечит ему первую точку опоры на оккупированных территориях. Перес также знал, что вывод израильских войск из Газы будет встречен вздохами облегчения среди подавляющего большинства его соотечественников. Арафат, однако, не клюнул на эту наживку, заподозрив израильский план ограничить мечту о палестинской независимости узкой полоской территории, простирающейся от города Газа до Рафаха. Эта идея была привлекательна для некоторых палестинцев, особенно для жителей сектора Газа, но не для политиков в Тунисе. Вместо того чтобы сразу отвергнуть предложение Израиля, Арафат выдвинул встречное предложение: "Сначала Газа и Иерихон". Выбор маленького и сонного городка на Западном берегу реки Иордан на первый взгляд показался странным, но он стал символом его притязаний на весь Западный берег.

Рабин не стал отказываться от встречного предложения. Все это время он поддерживал план Аллона, который предусматривал передачу Иерихона под власть Иордании с сохранением долины реки Иордан в руках Израиля. Но у него было одно условие: палестинский плацдарм на Западном берегу должен был стать островом внутри контролируемой Израилем территории, а мост Алленби также должен был остаться в руках Израиля. Иордания тоже предпочла Израиль палестинцам на другом конце моста. Поэтому Арафату пришлось согласиться на израильский вариант плана "сначала Газа и Иерихон".

К переходу Рабина к идее соглашения с ООП привели четыре оценки, поступившие к нему в период с конца мая по июль. Во-первых, по мнению Итамара Рабиновича, главы израильской делегации на переговорах с Сирией, урегулирование с Сирией возможно, но только ценой полного ухода Израиля с Голанских высот. Во-вторых, из различных кругов стали поступать сообщения о том, что местное палестинское руководство окончательно нейтрализовано. В-третьих, по оценке директора военной разведки ЦАХАЛа, тяжелое положение Арафата и его возможный скорый крах делали его наиболее удобным собеседником для Израиля на данном этапе. В-четвертых, это сообщения о впечатляющем прогрессе, достигнутом по каналу Осло. Другие сообщения, поступавшие к Рабину в этот период, указывали на тревожный рост популярности ХАМАС и "Исламского джихада" на оккупированных территориях. И армейские начальники, и руководители службы внутренней безопасности неоднократно подчеркивали ему неотложность поиска политического решения кризиса в отношениях между Израилем и жителями оккупированных территорий. Поэтому Рабин дал зеленый свет израильской команде, и тайная дипломатия в Осло перешла на более высокий уровень.

Рабин тщательно выверял каждое слово в декларации принципов. Однако, несмотря на осторожность, за короткое время Рабин продвинулся далеко вперед. В июне он не воспринимал канал Осло всерьез, а в августе хотел идти до конца. В итоге и он, и Перес использовали весь свой вес, чтобы добиться прорыва в канале Осло. 23 августа Рабин впервые публично заявил, что "от признания ООП никуда не деться". В частном порядке он подробно остановился на цене, которую Израиль может получить в обмен на это признание. По его мнению, ООП была "на волоске", и поэтому была высока вероятность того, что ООП откажется от некоторых своих священных принципов, чтобы добиться признания Израиля. Поэтому, одобрив совместную декларацию принципов о палестинском самоуправлении в Газе и Иерихоне и взаимном признании Израиля и ООП, он настаивал на внесении изменений в Палестинскую национальную хартию как часть пакетного соглашения.

Перес, совершая якобы обычное турне по Скандинавии, 24 августа тайно встретился с Абу Алой в Осло и завершил работу над соглашением. Поскольку разработка совместной декларации принципов была уже завершена, в ходе личной беседы министра иностранных дел Израиля и представителя ООП основное внимание было уделено другому важнейшему элементу соглашения - взаимному признанию. После того как о секретной встрече стали распространяться многочисленные слухи, Перес вылетел в Калифорнию, чтобы объяснить суть соглашения госсекретарю США Уоррену Кристоферу. Кристофер был удивлен масштабами соглашения и неортодоксальным методом, которым оно было достигнуто. Он, естественно, полагал, что Америка обладает монополией на мирный процесс. Его помощники в Госдепартаменте были взъерошены из-за того, что норвежцы поставили их в тупик. С другой стороны, все участники "черного канала" в Осло были удовлетворены тем, что достигли соглашения самостоятельно, без какой-либо помощи со стороны Госдепартамента. Их успех показал, что судьба мирного процесса находится в руках главных действующих лиц, а не в руках посредников.

Соглашение в Осло было представлено кабинету министров 30 августа. Это было большое собрание, на котором, помимо министров, старших офицеров и руководителей разведки, присутствовали Эльяким Рубинштейн, Йоси Бейлин, Йоэль Зингер и Ури Савир. Документ представил Зингер. Свою оценку дал начальник штаба Эхуд Барак. Рубинштейн, которого держали в неведении относительно канала Осло, перечислил двадцать одну оговорку. Практически все выступавшие министры высказывались в позитивном ключе и поздравляли участников переговоров. Кабинет министров одобрил соглашение единогласно при двух воздержавшихся. Текст соглашения не подлежит изменению, поэтому голосование против него было бы равносильно вотуму недоверия премьер-министру и министру иностранных дел. Тем не менее, степень консенсуса среди министров в пользу соглашения была весьма примечательной.

Соглашение в Осло

Декларация принципов о временных мерах по самоуправлению, по сути, представляла собой программу переговоров, регламентированную жестким графиком, а не полноценное соглашение. Декларация предусматривала, что в течение двух месяцев после церемонии подписания должно быть достигнуто соглашение о выводе израильских войск из Газы и Иерихона, а в течение четырех месяцев этот вывод должен быть завершен. Для поддержания внутренней безопасности в Газе и Иерихоне должны были быть введены палестинские полицейские силы, состоящие в основном из проарафатовских палестинских боевиков, а Израиль сохранял за собой общую ответственность за внешнюю безопасность и внешние сношения. В то же время на Западном берегу Израиль обязался передать "уполномоченным палестинцам" полномочия в пяти сферах: образовании, здравоохранении, социальном обеспечении, прямом налогообложении и туризме. В течение девяти месяцев палестинцы на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа должны были провести выборы в палестинский совет, который должен был вступить в должность и взять на себя ответственность за большинство государственных функций, за исключением обороны и иностранных дел. Израиль и палестинцы договорились в течение двух лет начать переговоры об окончательном статусе территорий, а по истечении пяти лет должно было вступить в силу постоянное соглашение. Одним словом, Декларация принципов обещала привести в движение процесс, который сулил прекращение израильского правления над двумя миллионами палестинцев, проживающих на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа.

Форма постоянного поселения в Декларации принципов не оговаривалась, а оставлялась на второй этап переговоров между двумя сторонами. В Декларации ничего не говорилось о таких жизненно важных вопросах, как право на возвращение беженцев 1948 года, границы палестинского образования, будущее еврейских поселений на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа, статус Иерусалима. Причину такого молчания нетрудно понять: если бы эти вопросы были затронуты, то никакого соглашения не было бы. Обе стороны шли на просчитанный риск, понимая, что очень многое будет зависеть от того, как на практике пройдет эксперимент с палестинским самоуправлением. Рабин был против создания независимого палестинского государства, но выступал за создание в перспективе иордано-палестинской конфедерации. Арафат был твердо привержен идее создания независимого палестинского государства со столицей в Восточном Иерусалиме, но не исключал возможности конфедерации с Иорданией после обретения независимости.

Хотя Декларация принципов была подписана в Вашингтоне, а ее церемониймейстером выступил президент Билл Клинтон, переговоры по ней велись в Осло, и там же она была парафирована. Соглашение в Осло состояло из двух частей, обе из которых были результатом тайной дипломатии в норвежской столице. Первая часть заключалась во взаимном признании Израиля и ООП. Она была оформлена в виде двух писем на обычной бумаге и без бланков, датированных 9 сентября, но подписанных председателем Арафатом и премьер-министром Рабином соответственно 9 и 10 сентября. Практически все внимание общественности было сосредоточено на подписании Декларации принципов, однако без предварительного соглашения о взаимном признании не могло быть и речи о полноценном соглашении о палестинском самоуправлении.

В своем письме Рабину Арафат отметил, что подписание Декларации принципов ознаменовало новую эру в истории Ближнего Востока. Затем он подтвердил обязательство ООП признать право Израиля на жизнь в мире и безопасности, принять резолюции Совета Безопасности ООН 242 и 338, отказаться от использования терроризма и других актов насилия, а также изменить те части Палестинской национальной хартии, которые не соответствовали этим обязательствам. В своем кратком, состоящем из одного предложения ответе Арафату Рабин подтвердил, что в свете этих обязательств правительство Израиля приняло решение признать ООП в качестве представителя палестинского народа и начать переговоры с ООП в рамках ближневосточного мирного процесса.

В совокупности эти две части соглашения в Осло заслуживают избитого эпитета "исторические", поскольку они примирили две основные стороны арабо-израильского конфликта. В основе арабо-израильского конфликта всегда лежало столкновение еврейского и палестинского национализма. Оба национальных движения, еврейское и палестинское, отказывали друг другу в праве на самоопределение в Палестине. Их история была историей взаимного отрицания и взаимного неприятия. Теперь взаимное отрицание уступило место взаимному признанию, пусть и негласному. Израиль не только признал палестинцев как народ, обладающий политическими правами, но и официально признал ООП в качестве его представителя. Рукопожатие Рабина и Арафата на церемонии подписания соглашения в Белом доме, несмотря на неловкий язык тела первого, стало мощным символом исторического примирения между двумя странами. Старый израильский военный коняга испытывал глубокое беспокойство по поводу такого грандиозного шага, как открытие отношений с ООП, которую всего несколько недель назад он называл террористической организацией. Своим помощникам он признался, что у него "бабочки в животе". И все же он сумел преодолеть свои сомнения и оговорки и пошел на этот серьезный шаг, прекрасно понимая, что обратного пути уже не будет.

В основе исторического примирения лежал исторический компромисс: принятие принципа раздела Палестины. Обе стороны приняли территориальный компромисс в качестве основы для урегулирования своего длительного и ожесточенного конфликта. Разумеется, идея раздела не была новой. Впервые она была предложена комиссией Пиля в 1937 г., а затем ООН в 1947 г., но в обоих случаях была отвергнута палестинцами, настаивавшими на создании унитарного государства на всей территории Палестины. Настаивая на "все или ничего", они в итоге не получили ничего. Окончательно приняв принцип раздела, обе стороны одновременно отложили идеологический спор о том, кто является законным владельцем Палестины, и перешли к поиску практического решения проблемы раздела тесного жизненного пространства между рекой Иордан и Средиземным морем. Каждая из сторон смирилась с тем, что ей придется расстаться с территорией, которую она ранее считала не только своим достоянием, но и важнейшей частью своей национальной идентичности. К этому историческому компромиссу каждую сторону подтолкнуло осознание того, что она не в состоянии навязать другой стороне свое видение ситуации. То, что идея раздела в конце концов была принята обеими сторонами, подтверждает высказывание Аббы Эбана о том, что люди и народы могут вести себя рационально, если они исчерпали все другие альтернативы.

Прорыв в Осло был достигнут благодаря отделению промежуточного урегулирования от окончательного. В прошлом палестинцы всегда отказывались рассматривать любое промежуточное соглашение, если заранее не были согласованы принципы постоянного урегулирования. Израиль же настаивал на том, чтобы пятилетний переходный период начался без предварительного согласования характера постоянного урегулирования и, более того, чтобы его целью было научить обе стороны работать вместе. В Осло ООП приняла израильскую формулу. В отличие от официальной позиции палестинцев в Вашингтоне, ООП согласилась на пятилетний переходный период без четких обязательств со стороны Израиля относительно характера постоянного урегулирования.

Соглашение между Израилем и ООП имело далеко идущие последствия для межгосударственного аспекта арабо-израильского конфликта. Первоначально арабские государства были вовлечены в палестинский конфликт из чувства солидарности с палестинскими арабами в борьбе с сионистскими захватчиками. Постоянная приверженность палестинскому делу не позволила арабским государствам, за исключением Египта, признать еврейское государство. Одной из основных функций Лиги арабских государств, созданной в 1945 году, было оказание помощи палестинцам в борьбе за Палестину. После 1948 г. Лига стала форумом для координации военной политики, ведения политической, экономической и идеологической войны против еврейского государства. В 1974 году она признала ООП единственным законным представителем палестинского народа. Теперь, когда ООП официально признала Израиль, у арабских государств больше не было веских причин продолжать отвергать его.

Очевидно, что важное табу было нарушено. Признание ООП Израиля стало важной вехой на пути к признанию Израиля арабскими странами и нормализации отношений с ним. Египет, первым решившийся на этот шаг еще в конце 1970-х годов, чувствовал себя оправданным прорывом, который он помог осуществить. Когда Рабин по пути домой после участия в церемонии подписания договора в Вашингтоне заехал в Рабат, король Марокко Хасан II принял его как любого другого лидера страны. Иордания позволила израильскому телевидению впервые в истории вести прямой репортаж одного из своих корреспондентов из Аммана. Ряд арабских государств, например Тунис и Саудовская Аравия, всерьез задумались об установлении дипломатических отношений с Израилем. А Лига арабских государств приступила к обсуждению вопроса об отмене экономического бойкота, действовавшего с момента создания Израиля. В результате заключения соглашения между Израилем и ООП в арабском мире ничего не изменилось. Правила игры на всем Ближнем Востоке радикально изменились.

Изменения в подходе Израиля к своим арабским оппонентам были не менее заметны, чем в их отношении к Израилю. Сионистская политика до и после 1948 г. исходила из того, что соглашения о разделе Палестины легче достичь с правителями соседних арабских государств, чем с палестинскими арабами. Ухаживание Израиля за арабскими правителями, такими как король Иордании Хусейн и президент Египта Садат, было попыткой обойти местных арабов и избежать решения основного вопроса конфликта. Предполагалось, что признание со стороны арабских государств поможет смягчить конфликт, не уступая палестинцам права на национальное самоопределение. Теперь эта стратегия была изменена на противоположную. Предполагалось, что признание ООП Израиля откроет путь к более широкому признанию со стороны арабских государств от Северной Африки до Персидского залива. Рабин выразил эту надежду, когда подписывал письмо Арафату, в котором Израиль признавал ООП. "Я считаю, - сказал он, - что существует большая возможность изменить не только отношения между палестинцами и Израилем, но и расширить их до решения конфликта между Израилем и арабскими странами, а также другими арабскими народами".

По обе стороны израильско-палестинского раскола сделка Рабина и Арафата вызвала резкое и яростное неприятие со стороны сторонников жесткой линии. Обоих обвиняли в предательстве и продажности. Лидеры Ликуда и более правых националистических партий нападали на Рабина за его резкий отход от двухпартийной политики отказа от переговоров с ООП и обвиняли его в том, что он бросил 120 тыс. поселенцев на оккупированных территориях на милость террористов. План "Газа - Иерихон" был осужден как плацдарм для создания палестинского государства и начало конца Великого Израиля. Однако опрос Gallup показал, что премьер-министр пользуется значительной поддержкой населения. Из 1000 опрошенных израильтян 65% заявили, что одобряют мирное соглашение, и только 13% назвали себя "очень против".

По итогам трехдневных дебатов Кнессет одобрил соглашение 61 голосом против 50 при девяти воздержавшихся. В ходе дебатов правые оказались более серьезно разделены по вопросу о мире, чем левоцентристская коалиция, поддерживаемая пятью арабскими депутатами Кнессета. Биньямин Нетаньяху, сменивший Ицхака Шамира на посту лидера Ликуда, полностью отверг соглашение и заявил, что после возвращения к власти Ликуд просто отменит его. Он сравнил соглашение с умиротворением Гитлера Невиллом Чемберленом и сказал Пересу: "Ты еще хуже Чемберлена. Он поставил под угрозу безопасность другого народа, а вы делаете это со своим собственным народом". Рафаэль Эйтан, лидер партии "Цомет", заявил, что правительство подписало соглашение "с величайшим убийцей евреев со времен Гитлера". Победа правительства, значительно превзошедшая ожидания, стала стимулом для Рабина и его политики мира. Учитывая, какое значение он придавал "еврейскому большинству" в своей политике, его очень успокоил тот факт, что "за" проголосовало больше евреев, чем "против". Голосование дало ему четкий мандат на реализацию плана Газа - Иерихон.

В палестинском лагере соглашение также встретило громкую, но малоэффективную оппозицию. В самой ООП произошел раскол, причем радикальные националисты обвиняли Арафата в отказе от принципов ради захвата власти. В их число входили Народный фронт освобождения Палестины во главе с Джорджем Хабашем и базирующийся в Дамаске Демократический фронт освобождения Палестины во главе с Найефом Хаватмехом. Арафату удалось собрать необходимое большинство в пользу соглашения в Исполнительном комитете ООП, состоящем из восемнадцати членов, но только после кровопролитной борьбы и отставки четырех своих коллег. За пределами ООП соглашение вызвало непримиримый гнев воинствующих движений сопротивления - ХАМАС и "Исламского джихада", которые считали любой компромисс с еврейским государством анафемой.

Противодействие сделке со стороны отказников, как светских, так и религиозных, было вполне ожидаемо. Более тревожной была оппозиция со стороны таких авторитетных фигур, как Фарук Каддуми, "министр иностранных дел" ООП, и таких видных интеллектуалов, как профессор Колумбийского университета Эдвард Саид и поэт Махмуд Дарвиш. Некоторые из критических замечаний касались автократического, идиосинкразического и скрытного стиля управления Арафата. Другие касались сути сделки. Самая основная критика заключалась в том, что соглашение, заключенное Арафатом, не содержало обещания, не говоря уже о гарантиях, создания независимого палестинского государства.

Эта критика принимала различные формы. Фарук Каддуми утверждал, что сделка ущемляет основные национальные права палестинского народа, а также индивидуальные права беженцев 1948 года. Эдвард Саид осуждал Арафата за одностороннюю отмену интифады, за неспособность координировать свои действия с арабскими государствами и за внесение ужасающего беспорядка в ряды ООП. "ООП, - писал Саид, - из национально-освободительного движения превратилась в подобие правительства маленького городка, где у руля все та же горстка людей". К самой сделке Саид относился только с презрением. "Все тайные сделки между очень сильным и очень слабым партнером обязательно предполагают уступки, скрываемые в смущении последним", - писал он. "Представленная нам сделка, - продолжал он, - говорит об истощении и изоляции руководства ООП и о проницательности Израиля". "Сначала Газа и Иерихон... и в последнюю очередь" - таков был уничтожающий вердикт Махмуда Дарвиша в отношении этой сделки.

Реакция арабских стран на израильско-палестинское соглашение была довольно неоднозначной. Девятнадцать министров иностранных дел стран-членов Лиги арабских государств, собравшихся в Каире через неделю после церемонии подписания соглашения в Вашингтоне, приняли Арафата вежливо, но прохладно. Некоторые страны-члены Лиги, особенно Иордания, Сирия и Ливан, были обескуражены самостоятельной дипломатией председателя ООП, которая нарушала обещания арабских стран координировать свою переговорную стратегию. Арафат оправдывал свое решение подписать соглашение, представляя его как первый шаг к достижению более всеобъемлющего мира на Ближнем Востоке. Временное соглашение, по его словам, было лишь первым шагом на пути к окончательному решению палестинской проблемы и арабо-израильского конфликта - решению, предполагающему уход Израиля со всех оккупированных территорий, включая "Святой Иерусалим". Он обосновал свое обращение к тайному каналу тем, что почти двухлетние открытые переговоры под патронажем США зашли в тупик. Некоторые министры иностранных дел арабских стран согласились с председателем ООП в том, что это соглашение является важным первым шагом, хотя они не все были согласны со следующим шагом или конечным пунктом.

Реализация Декларации принципов

В начале октября 1993 г. были созданы два комитета для ведения переговоров по реализации многообещающей декларации, подписанной в Вашингтоне. Первый возглавили Шимон Перес и Махмуд Аббас, лидер, подписавший декларацию от имени ООП. Этот комитет на уровне министров должен был собираться в Каире каждые две-три недели. Другой комитет, "орехово-зубчатый", состоял из экспертов, которые должны были встречаться по два-три дня в неделю на египетском курорте Таба на Красном море. Делегации на этих переговорах возглавляли Набиль Шаат и генерал-майор Амнон Липкин-Шахак, человек номер два в ЦАХАЛе и глава его военной разведки. Сторонам удалось выработать повестку дня и сформировать две группы экспертов, одна из которых занималась военными вопросами, а другая - передачей полномочий.

Офицеры ЦАХАЛа в целом заняли жесткую позицию на переговорах. Они не были допущены к секретным переговорам в норвежской столице и испытывали горечь от того, что с ними не посоветовались по поводу последствий соглашения для безопасности. Начальник штаба Эхуд Барак считал, что, торопясь занять свое место в истории, политики уступили ООП слишком много, и когда придет время выполнять соглашение, армия должна будет решать проблемы безопасности. Решение Рабина поручить генералам армии ведение детальных переговоров с ООП было вызвано отчасти желанием задобрить генералов за их прежнее отстранение, а отчасти - ограничить свободу действий Переса в отношении дальнейших уступок. Однако, как отмечали в то время некоторые коллеги Рабина по партии, его большая зависимость от генералов создавала нездоровый прецедент вмешательства военных в вопросы высокой политики.

В основе лабиринтных переговоров в Табе лежал базовый концептуальный раскол. Израильские представители хотели постепенной и строго ограниченной передачи власти при сохранении общей ответственности за безопасность на оккупированных территориях в своих руках. Они хотели не столько прекратить военную оккупацию Израиля, сколько ее переупаковать. Одним из способов достижения этой цели было перемещение основной массы войск из крупных городов в сельскую местность, где сопротивление организовать сложнее и столкновения менее вероятны. Палестинцы хотели скорейшей и широкой передачи власти, чтобы иметь возможность начать закладывать основы независимого государства. Они хотели избавиться от израильской оккупации и стремились получить все возможные символы суверенитета. В результате этого базового концептуального разрыва переговоры в Табе неоднократно срывались в кризис и заняли значительно больше времени, чем два месяца, отведенные первоначальным графиком.

После четырех месяцев препирательств было достигнуто соглашение в виде двух документов: один - об общих принципах, другой - о пересечении границы. Эти документы были парафированы Шимоном Пересом и Ясиром Арафатом в Каире 9 февраля 1994 года. Хотя Каирское соглашение было тактично представлено как компромиссное решение, оно сильно склонялось в сторону израильской позиции. ЦАХАЛу удалось навязать свою концепцию промежуточного периода: конкретные шаги по передаче ограниченных полномочий палестинцам без отказа от общей ответственности Израиля за безопасность. ЦАХАЛ обязался не выводить, а передислоцировать свои силы в секторе Газа и Иерихоне. Каирское соглашение предоставило ЦАХАЛу полную власть над тремя поселенческими блоками в Газе, четырьмя боковыми дорогами, соединяющими их с "зеленой линией", и "соответствующей территорией, выходящей за них". Таким образом, отличительной особенностью соглашения было то, что оно позволяло ЦАХАЛу сохранять военное присутствие на территории, предназначенной для палестинского самоуправления, и вокруг нее, а также сохранять полную ответственность за внешнюю безопасность и контроль над наземными пунктами пересечения границы с Египтом и Иорданией. Несмотря на эти серьезные ограничения, Каирское соглашение стало первым шагом в регулировании процесса вывода израильской гражданской администрации и секретных служб из Газы и Иерихона.

Процесс отступления был грубо поколеблен 25 февраля 1994 г., когда доктор Барух Гольдштейн, поселенец американского происхождения и член расистской партии Ках, открыл огонь из автомата Galil, выданного ЦАХАЛом, по мусульманским верующим в Гробнице Патриархов в Хевроне, убив двадцать девять человек, а затем был забит насмерть оставшимися в живых. Предварительный отчет комиссии по расследованию, назначенной правительством, выявил колоссальную некомпетентность и систематическую неспособность израильских сил безопасности обеспечить соблюдение закона в отношении вооруженных еврейских поселенцев. Однако массовое убийство в Хевроне также показало, что израильская концепция безопасности на оккупированных территориях была в принципе ошибочной, поскольку она удовлетворяла только евреев, игнорируя потребности палестинских жителей. Израильские поселенцы имели для своей защиты армию, полицию и пограничную службу, а также были хорошо вооружены. Палестинские же жители оккупированных территорий были брошены на произвол судьбы поселенцами и израильскими службами безопасности.

В ответ на это ООП в гневе приостановила свое участие в мирных переговорах и потребовала вывести из Хеврона около четырехсот воинственно настроенных поселенцев и разоружить остальных. ХАМАС, исламское движение сопротивления, с самого начала выступавшее против мирных переговоров с еврейским государством, поклялось отомстить. После этой бойни симпатии к поселенцам в Израиле резко упали как из-за их попыток сорвать мирный процесс, так и из-за угрозы вовлечь своих соотечественников в порочный круг насилия и кровопролития.

На израильское правительство было оказано сильное давление, чтобы заставить его принять меры против воинственных поселенцев. Большинство министров были готовы вывести поселенцев из Хеврона, но премьер-министр не согласился. Он отказался вывести поселенцев из Хеврона, как отказался вывести поселенцев в Газе, сославшись на то, что соглашение Осло не обязывает Израиль ликвидировать какие-либо поселения в течение промежуточного периода. Вместо этого правительство объявило "Ках" вне закона и задержало без суда и следствия некоторых его лидеров. Оно также удовлетворило требование ООП о временном международном присутствии в Хевроне для содействия стабильности и восстановлению нормальной жизни в городе. Призывы ООП и других сторон вынести вопрос о поселениях на обсуждение были отвергнуты правительством на том основании, что по первоначальному соглашению оно не обязано делать это до начала третьего года переходного периода. Однако в совместном с ООП коммюнике, опубликованном 31 марта в Каире, правительство пообещало ускорить вывод войск из Газы и Иерихона и руководствоваться сроками, установленными в Декларации принципов.

Этих уступок оказалось достаточно, чтобы склонить ООП к возобновлению участия в мирных переговорах, и очередной раунд переговоров завершился подписанием соглашения между Рабином и Арафатом в Каире 4 мая. Каирское соглашение завершило переговоры по Газе и Иерихону и определило условия распространения палестинского самоуправления на остальную часть Западного берега. Расширение должно было происходить в три этапа. Во-первых, ответственность за туризм, образование и культуру, здравоохранение, социальное обеспечение и прямое налогообложение должна была перейти от израильской гражданской администрации к Палестинской национальной администрации. Во-вторых, Израиль должен был передислоцировать свои вооруженные силы из "палестинских населенных пунктов". В-третьих, на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа должны были состояться выборы нового органа власти.

Каирский документ был представлен обеими сторонами как соглашение о разводе после двадцати семи лет несчастливого сосуществования, в котором более сильный партнер заставлял более слабого жить под его игом. Это было верно в том смысле, что Израиль обеспечил еврейским поселениям отдельную правовую систему и отдельное водоснабжение, электроснабжение и дороги. Но это не так в том смысле, что документ обеспечил более сильной стороне жесткий контроль над новыми отношениями.

В Каирском документе неоднократно подчеркивалась необходимость сотрудничества, координации и гармонизации новых отношений. Большое количество комитетов по связям, в большинстве из которых должно было быть равное число представителей обеих сторон, создавало видимость паритета. Однако этот паритет был подорван в пользу более сильного партнера тем, что израильские оккупационные законы и военные приказы должны были оставаться в силе, если не будут изменены или отменены по взаимному согласию. На практике это означало, что все вопросы, которые не могут быть решены путем переговоров, будут регулироваться нормами израильского, а не международного права. Это противоречило требованию палестинцев о том, чтобы источником законодательства и юрисдикции в переходный период было международное право, в частности Четвертая Женевская конвенция.

Через неделю после подписания Каирского документа в сектор Газа из Египта вошли символические силы из тридцати палестинских полицейских, чтобы взять на себя контроль за внутренней безопасностью отступающих израильтян. Это стало первым реальным свидетельством того, что израильская оккупация сходит на нет. До этого момента все перемещения были односторонними, поскольку израильская армия передислоцировала свои силы, чтобы обеспечить постоянную защиту крошечной общины еврейских поселенцев в секторе. Теперь же новая палестинская полиция должна была взять на себя ответственность за близлежащие палестинские населенные пункты в соответствии с заранее оговоренным разделением труда. Вывод израильских войск был встречен жителями Газы с огромной радостью и ликованием. Когда последние израильские солдаты покидали свои военные лагеря в Рафахе и Нусайрате под последний шквал камней, израильский флаг был заменен флагом Палестины. Двадцатисемилетний эксперимент по установлению израильского господства над двумя миллионами непокорных арабов символически и зримо подошел к концу.

Политика правительства по контролируемому выводу войск из Газы и Иерихона пользовалась широкой поддержкой населения. Как ни старались лидеры оппозиции, им не удалось вызвать протест народа против решений правительства. Парадокс заключался в том, что правительству нужна была сильная ООП, чтобы осуществить урегулирование в Газе и Иерихоне, но сильная ООП могла только укрепить решимость палестинцев бороться за собственное государство. Израильский премьер-министр не овладел искусством любезно уступать; председатель ООП мог быть не менее любезным и недостойным, сражаясь по каждому, пусть даже незначительному вопросу, чтобы добиться последней возможной уступки.

Долгожданный приезд Ясира Арафата в Газу 1 июля показал, какой ужас и отвращение он продолжает вызывать у израильтян даже после своего исторического рукопожатия с премьер-министром. Таким образом, визит Арафата стал моментом истины во внутренней политике Израиля. Лидеры Ликуда восприняли этот визит как повод для демонстрации силы, объединившись с лидерами ультраправых партий "Цомет" и "Моледет". Их антиарафатовская риторика достигла истерического уровня. Но митинг, организованный "национальным лагерем" на Сионской площади Иерусалима, перерос в бесчинства около десяти тысяч ультраправых против арабских прохожих и имущества в Старом городе. Последовавшая за этим оргия насилия ничем не укрепила позиции сторонников "жесткой линии" в глазах израильской общественности. Митинг не только не возбудил народ против политики правительства, но и обернулся против его организаторов, предоставив министрам желанную возможность выступить с осуждением правого экстремизма.

Правительство сохранило приверженность миру с палестинцами, несмотря на протесты правых и террористические атаки, предпринятые ХАМАС и "Исламским джихадом" с целью сорвать мирные переговоры. 28 сентября 1995 г. в Вашингтоне Ицхаком Рабином и Ясиром Арафатом в присутствии Билла Клинтона, Хосни Мубарака и короля Иордании Хусейна было подписано Временное израильско-палестинское соглашение о Западном берегу реки Иордан и секторе Газа. В народе оно получило название "Осло-2". Это соглашение, ознаменовавшее собой завершение первого этапа переговоров между Израилем и ООП, включало в себя и заменяло собой соглашения по Газе и Иерихону, а также ранние соглашения по расширению прав и возможностей. Временное соглашение было всеобъемлющим по своему характеру и вместе с различными приложениями составило более трехсот страниц. С точки зрения изменений на местах оно было весьма значимым. Оно предусматривало проведение выборов в Палестинский совет, передачу ему законодательных полномочий, вывод израильских войск из палестинских населенных пунктов и разделение Западного берега на три зоны - А, В и С. К зоне А относились палестинские города и городские районы, к зоне В - палестинские деревни и менее густонаселенные районы, к зоне С - земли, конфискованные Израилем под поселения и дороги. Территория А была передана под исключительный контроль палестинцев, а территория С - под исключительный контроль Израиля, причем в зоне В палестинцы осуществляли гражданскую власть, а Израиль продолжал отвечать за безопасность. По условиям этого соглашения Израиль уступил палестинцам гражданский контроль почти над третью Западного берега. Четыре процента территории Западного берега (включая города Дженин, Наблус, Калькилья, Тулькарем, Рамаллах, Вифлеем и Хеврон) перешли под исключительный контроль палестинцев, а еще 25% - под административно-гражданский контроль. В секторе Газа Израиль сохранил контроль над 35% территории, на которой располагались еврейские поселения и дороги, ведущие к ним, а остальная часть была передана Палестинской автономии. Таким образом, Осло II стало важным этапом в процессе прекращения принудительного контроля Израиля над палестинским народом.

5 октября Ицхак Рабин выступил в Кнессете с исчерпывающим обзором "Осло-2" и тех идей, которые лежали в его основе. Его речь неоднократно прерывалась возгласами со скамей оппозиции. Два члена Ликуда раскрыли черные зонтики - символы умиротворения Гитлера Чемберленом в Мюнхене. В ходе выступления Рабин изложил свою концепцию постоянного урегулирования: военное присутствие, но без аннексии Иорданской долины, сохранение крупных блоков поселений у границы 1967 года, сохранение единого Иерусалима при уважении прав других религий, а также палестинское образование, которое будет меньше государства и территория которого будет демилитаризована. Тот факт, что Рабин изложил принципы постоянного урегулирования на заседании, посвященном временному урегулированию, говорит о его большой заинтересованности в переходе к следующему этапу. Рабина не слишком беспокоила перспектива создания палестинского образования, обладающего большинством признаков независимого государства. Но сначала он хотел, чтобы палестинские лидеры доказали, что на них можно положиться в ответственных действиях, особенно в борьбе с исламским террором. Постепенный подход соответствовал его темпераменту. Правые оппозиционные партии, напротив, считали, что их первоначальные опасения подтвердились. Мечта о неразделенной Земле Израиля явно умирала. Кнессет ратифицировал соглашение "Осло-2" с минимальным перевесом голосов: 61 голос "за", 59 - "против".