Женщина, которая легла в постель на год

Глава 44

Сестра Спирс велела Еве снять ночную рубашку. Она хотела обследовать тело пациентки на предмет пролежней.

Ева как могла прикрыла свою наготу покрывалом.

– Я знала людей, умерших от декубитуса, миссис Бобер, – подбодрила медсестра. – Если за пролежнями не следить, они могут привести к некрозу, образованию язвы, а в финале и к ампутации. – Она приподняла лодыжки Евы и критическим взглядом изучила пятки. Затем переместилась к ягодицам и закончила осмотр ощупыванием локтей. Сестра Спирс, по-видимому, слегка разочаровалась, не найдя никаких пролежней. – Наверное, вы пользуетесь хорошим защитным кремом.

– Нет, – сказала Ева, – но я знаю об опасности пролежней и поэтому не забываю двигаться и менять позы.

Когда пациентка оделась, медсестра измерила ее давление и нахмурилась, увидев результат, хотя тот не выходил за рамки нормы. Затем вставила термометр в ухо Евы и снова нахмурилась, посмотрев на показатель. Убрав градусник, сестра Спирс спросила:

– Как поживает ваш кишечник?

– Мой в порядке, а ваш? – вежливо ответила Ева.

– Я рада, что вы способны на такую беззаботность, миссис Бобер, учитывая все обстоятельства. По словам вашей матери, ваш муж живет в пристройке с другой женщиной.

– В сарае.

– Ваша мать также рассказала, что когда вам необходимо воспользоваться уборной, вы сооружаете то, что сами называете «Белым путем», и считаете этот самый путь продолжением своей постели. Это правда?

– Да, правда. Белый путь и есть продолжение моей постели. Если я прострелю вам череп и он разлетится на куски, сестра Спирс, как правильнее рассматривать пулю: саму по себе или как продолжение пистолета? – Ева вспомнила этот пример из подслушанной однажды за завтраком дискуссии о квантовой физике между Брайаном и Брайаном-младшим. Спор закончился падением банки с вареньем из рук мужа на пол.

Сестра Спирс хмуро делала пометки в карте Евы.

– Я бы хотела прочесть, что вы там написали, – сказала Ева.

– Боюсь, эти заметки – конфиденциальная информация, – отрезала медсестра и отодвинула карту подальше от Евы.

– Вы ошибаетесь, сестра Спирс, – возразила Ева. – По закону пациент вправе читать свою карту.

– Я пришла к заключению, что вы недостаточно умственно здоровы, чтобы читать свою карту. Это может спровоцировать у вас психический срыв.

– Я физически и умственно здорова.

– Психически больные, как правило, считают себя полностью здоровыми.

– Значит, вы хоть так, хоть этак правы? – усмехнулась Ева.

– В этом вопросе мне послышался оттенок паранойи, – насторожилась сестра Спирс.

– Вы достаточно квалифицированы, чтобы диагностировать психические заболевания? – поинтересовалась Ева.

– У меня нет соответствующего образования, но хватает личного опыта. В моей семье был случай психической ненормальности, этого не нужно стыдиться, миссис Бобер.

Ева почувствовала холодок страха.

– И вы из своего личного опыта вывели, что я психически нездорова?

– Я отправлюсь в больницу и сообщу вашим врачам, что, по-моему, у вас своего рода нервный срыв. Опять же, миссис Бобер, не бойтесь. Подобными расстройствами страдали многие выдающиеся люди. Вспомните Черчилля, Алистера Кэмпбелла, Леса Денниса.

– Но с моей психикой все в порядке! – настаивала Ева.

– Медицина продвинулась далеко вперед с тех пор, как бедный мистер Черчилль страдал от депрессии и называл ее «черная собака, которая всегда со мной». Изобретены чудодейственные препараты, и всего через несколько недель вы снова станете собой. Сможете встать с постели и снова присоединиться ко всем нам.

– А я не хочу к вам присоединяться.

Сестра Спирс надела темно-синий дождевик и аккуратно протянула ремень через коричневую кожаную шлевку.

– Я непременно к вам еще зайду. До свидания, миссис Бобер.

* * *

Пять минут спустя, услышав снизу голос матери и звук захлопнувшейся входной двери, Ева крикнула:

– Мама!

На подъем по лестнице у Руби ушло больше времени чем обычно, и, дойдя до кровати Евы, она тяжело дышала.

Ева не хотела расстраивать мать, но откровенный разговор уже назрел. Ева спросила:

– Значит, ты побеседовала с медсестрой?

– Да, – кивнула Руби. – Спирс рассказала о докторе Бриджесе. Представляешь, он уже три дня не ходит на работу – как-то повредил нос анимированным пинцетом.

– Автоматизированным, – исправила оговорку Ева. – И Спирс не следовало сплетничать о врачах.

– Ей не по вкусу этот чернокожий доктор, Проказзо, говорит, он натуральный лентяй. Ну, медики все такие и есть, а?

– Нет, они не такие.

– Я бы ни за что в мире не согласилась на работу Спирс. На все эти тошнотворные вещи, что ей регулярно приходится делать. Она описала несколько самых запущенных случаев. Отвратительно, какими только гадостями бедняжка не вынуждена заниматься.

– Ты насплетничала ей о Брайане и Титании, что они якобы живут в пристройке.

– Но я ведь не могла сказать, что они живут в сарае, разве нет?

– И зря ты проболталась о Белом пути.

– Но все давным-давно знают о твоем Белом пути, – возразила Руби.

– Все?

– Ну, все, с кем я знакома. Сказать по правде, Ева, все думают, что это сумасбродство с твоей стороны.

– А ты, мама? Ты сама как думаешь? Что это сумасбродство?

Руби печально покачала головой и вздохнула:

– Я думаю, что никогда тебя толком не знала и никогда не узнаю. Никто из нас больше тебя не знает, дочка. Мы все хотим, чтобы к нам вернулась прежняя Ева.

– Прежняя Ева мне не нравилась. Она была несчастной трусихой.

– Тебе давно пора сменить обстановку. За четыре месяца, небось, наотдыхалась. Неужели тебе не хочется встать, принять душ, вымыть волосы этой твоей овощной штукой…

– Травяной, – поправила Ева.

– … одеться потеплее и пройтись со мной по магазинам? В парке уже появились подснежники. Я могла бы позаимствовать у Стэнли инвалидную коляску. Ты стала легкая как пушинка, мне будет легко тебя везти. Я присмотрю за тобой, Ева.

– Ты не понимаешь, да, мама? Считай меня огромной гусеницей. Я окукливаюсь здесь, в этой комнате.

Руби стало неловко:

– Ты говоришь глупости, перестань!

– Но однажды я сброшу кокон, – мечтательно улыбнулась Ева. – Я с нетерпением жду этого момента. Интересно, какой бабочкой я окажусь?

– Одинокой, если продолжишь нести вздор в том же духе.

* * *

Руби спустилась вниз и обнаружила там Титанию, опорожняющую стиральную машину. Вещи любовников тесно переплелись. Одна из рубашек Брайана поглотила ночную сорочку Титании.

– Значит, вы не на работе? – спросила Руби.

Титания, считавшая Руби рекордсменкой по недалекости, терпеливо ответила:

– Очевидно, нет, раз я здесь, на кухне, позиционируясь в трех измерениях. Даже в четырех, если считать время.

Кивнув в сторону комнаты дочери, Руби вздохнула:

– Ей становится все хуже. Только что Ева сказала, что она – огромная гусеница.

Титания выпучила глаза:

– Вы уверены, что она не сказала что-то вроде «у меня заусеница» или «принеси мне гусятницу», или другое созвучное?

– Знаю, что я не молоденькая, но я своими ушами точно слышала, как она заявила «Я огромная гусеница».

– То есть, насекомое?

– Вот-вот.

– Очень по-кафкиански[27], – пробормотала себе под нос Титания.

– Передадите Брайану, когда он вернется с работы, что Ева теперь считает себя гигантской гусеницей?

– О да, с радостью передам, – кивнула Титания.

– Пойду-ка я домой, – решила Руби. – Мне малость поплохело. – Надев пальто и шляпу, она вдруг спросила: – Титания, что будет с Евой, если я умру?

– Мы справимся.

– Вы будете ее кормить? – уточнила Руби.

– Несомненно.

– Стирать ее одежду, менять простыни?

– Конечно.

– Мыть ее?

– Да.

– Но ведь вы не будете ее любить, вы и Брайан, правда?

– В мире и без нас хватает любящих ее людей.

– Но она нуждается в мамочкиной заботе, – надтреснутым голосом настаивала Руби. – А если я отправлюсь в объятия Иисуса, за ней же некому будет присматривать как положено, верно?

– Мне кажется, Александр всерьез любит Еву, – утешила Титания.

Руби подхватила пустую авоську и сказала:

– Вы про секс, а я говорю о любви.

Титания провожала взглядом удаляющуюся по коридору Руби, думая, что та явно одряхлела за последнюю неделю. Старуха нетвердо держалась на ногах, а ее плечи поникли. Возможно, имело смысл предложить Руби сменить туфли-лодочки на кроссовки.

* * *

Открыв входную дверь, Брайан учуял запах карри, своего любимого блюда. Титания суетилась у плиты, поджаривая индийские лепешки. Все поверхности, которые можно было отполировать, сверкали. В дочиста вымытой кухне слегка пахло отбеливателем. На накрытом на двоих столе стоял букетик подснежников и открытая бутылка бургундского. Натертые до блеска бокалы отражали свет люстры.

Брайан приподнял крышку кастрюли и спросил:

– Что это, курица?

– Нет, козлятина, – отозвалась Титания. – Пока не забыла: твоя жена нынче считает себя огромной гусеницей. Мерзким насекомым.

У доктора Бобера был чувствительный желудок. Он почувствовал, как аппетит улетучился, и опустил крышку на место.

– Огромная гусеница? – гадливо повторил Брайан. – А ты не могла подождать с насекомыми, пока я поем?