Женщина, которая легла в постель на год

Глава 47

На следующий день, в пятницу, на пороге нарисовались двое: съемочная группа с регионального канала, изъявившая желание взять у Евы интервью.

Открывшая дверь Руби сориентировалась и сказала:

– Я ее мать, Руби Сорокинс. – Она сразу же узнала корреспондента. – А вы Дерек Плимсолл. Я ваша большая поклонница, каждый вечер любуюсь вами в новостях.

Это было правдой – Руби на самом деле являлась верной и восторженной почитательницей маститого телевизионщика. Когда-то Дерек был красив, стремителен и обаятелен и смешно шутил в конце шестичасового новостного блока. Текли годы, и Руби день за днем смотрела, как в его черные волосы прокрадывается седина, а тело раздается, но обозреватель по-прежнему носил милые приталенные костюмы пастельных тонов и пестрые галстуки. Во время интервью с политиками он вел себя очень уважительно. И никогда не злился, если собеседники увиливали от вопроса – не то что инквизиторствующий Джереми Паксман. Дерек походил на старого приятеля, и иногда, когда он говорил «Спокойной ночи, Ист-Мидлендс, до завтра», Руби кивала телевизору со словами: «Да, до завтра, Дерек».

Спутница корреспондента, несущая камеру на штативе, представилась:

– А я Джо.

Девушка сходу не понравилась Руби. В ее глазах новоприбывшая была из тех причудниц, вроде Поппи, что красились ярко-красной помадой и носили тяжелые ботинки. Руби совершенно не понимала современной молодежи.

Она пригласила визитеров в кухню и извинилась за несуществующий беспорядок.

Дерек сморщил загорелый нос и поинтересовался:

– Чем это так восхитительно пахнет?

– Пеку пирог, – с готовностью ответила Руби.

– Пирог! – радостно изумился Дерек, погрозил Руби пухлым пальцем и спросил: – Уверены, что у вас в духовке не кекс?

Старуха залилась смехом и прикрыла лицо руками:

– Чтобы у меня да в духовке секс? – Она привзвизгнула: – Мне семьдесят девять лет! Уже и матку вырезали!

– Готов поспорить, в свои молодые годы вы были страшной кокеткой, Руби, – галантно сказал Дерек. – О, всего одна мысль о вас, дорогая, и я уже возбуждаюсь.

Джо закатила глаза и тоже обратилась к Руби:

– Вот видите, с чем мне приходится мириться? С этим жутко старомодным пошлым надоедой!

– Мы с вами оба – люди старой формации, да, Руби? – отмахнулся от нападки Дерек. – Раньше ох как классно было обмениваться шуточками с сексуальным подтекстом без риска попасть в лапы полиции нравов.

– Нынче я вообще боюсь рот открыть, – подхватила Руби. – Такое впечатление, будто каждой фразой я кого-то оскорбляю. Ума не приложу, как теперь называть темнокожих.

– Темнокожими, – решительно сказала Джо. – Называйте темнокожих темнокожими.

– Не-е, мы ж цветные, а? – изобразил карибский акцент Дерек.

Пока Руби разливала чай, Дерек восторгался сервизом, восклицая:

– Чайник, молочник, сахарница, фарфоровые чашки и креманки! А серебряные ложки с апостолами!..

Руби была рада, что сюда наконец-то заглянул человек, умеющий ценить милые мелочи жизни.

Джо встала за камерой и настроила объектив. Пробормотала Дереку: «Освещение хорошее» и включила запись.

– Могу ли я задать вам несколько вопросов о вашей дочери? – спросил у Руби Дерек.

– Конечно, – кивнула польщенная Руби. Ей всегда хотелось попасть на телевидение.

Дерек указал на напарницу и объяснил:

– Джо проденет вам микрофон под одеждой, так что смотрите в оба – она играет за другую команду.

Руби недоуменно посмотрела на телевизионщика.

– Он пытается сказать, что я лесбиянка, и намекает, что я могу проявить к вам сексуальный интерес, – перевела Джо.

Руби слегка испугалась.

– Все нормально, Руби, – успокоил поклонницу Дерек. – У нашей Джо есть, как они это называют, «однополый партнер на всю жизнь», сейчас она не в поиске.

Руби накрасила губы ярко-розовой помадой, Джо прикрепила ей на воротничок микрофон-пуговицу, и интервью началось.

– Нужно проверить звук, – предупредил Дерек. – Миссис Сорокинс, что вы ели на завтрак?

– Две чашки чая, хлопья, яйцо, бекон, колбаски, пудинг с патокой, поджаренный помидор, бобы, грибы и тост, – без запинки перечислила Руби.

* * *

Наверху Ева проснулась от беспокойного сна. Она убегала от Майкла Паркинсона.

Поборов сонливость, она занялась обычными делами: встряхнула одеяло, выровняла подушки и села у окна. Сразу бросился в глаза припаркованный напротив микроавтобус «мерседес» с кричащей надписью на боку «СЕГОДНЯ В ИСТ-МИДЛЕНДС», а из кухни донеслись чьи-то бубнящие голоса, среди которых различался тембр матери.

– Мама! – крикнула Ева.

Спустя секунду она услышала, как открылась кухонная дверь и в прихожей раздались шаги. Топот сопровождался ворчаньем Руби, которая громко кляла лестницу.

– Эти чертовы ступеньки станут моей погибелью!

Она ввалилась в комнату и грузно плюхнулась на стул.

– Почему бы тебе не купить лифт? – выдохнула Руби. – Я не могу ходить туда-сюда по пять-шесть раз на дню.

– Кто там внизу? – поинтересовалась Ева.

– Дерек Плимсолл с лесбиянкой.

Ева недоумевающее посмотрела на мать.

– Дерек Плимсолл. Ты его знаешь. Его по телику показывают, в новостях. В конце выпуска он всегда шутит и собирает бумаги.

Ева кивнула.

– В общем, там он и какая-то лесбиянка. Я только что дала им интервью, – Руби потрогала прицепленный к воротничку микрофон.

– Неужели ты выиграла в лотерею аккумулятор?

– Нет, мы говорили о тебе.

– Обо мне?! – изумилась Ева.

– Ну да, о тебе, – кивнула Руби. – Дерек Плимсолл читает «Меркьюри», как и все в графстве. Вот и захотел взять у тебя, по его собственным словам, «расширенное интервью для спецвыпуска».

Ева встала в кровати и затопала по матрасу с криком:

– Категорическое нет! Я лучше собственную блевотину слопаю! Иди вниз и скажи им, что я против.

– А волшебное слово?

– Пожалуйста! – заорала Ева.

Руби не привыкла, чтобы дочь на нее кричала, и всхлипнула:

– Я-то думала, ты обрадуешься. Это же телевидение, Ева. Значит, ты действительно особенная. Я не могу спуститься и сказать Дереку, что ты отказываешься от интервью. Он очень расстроится, возможно, его сердце даже будет разбито.

– Ничего, он справится, – махнула рукой Ева.

Руби тяжело встала со стула и, бормоча, зашлепала вниз по лестнице.

* * *

Вернувшись на кухню, Руби громким шепотом сообщила Дереку:

– Говорит, что нет, она отказывается, и для нее проще съесть собственную рвоту. – Повернувшись к Джо, старуха добавила: – У нас одно время была собака, которая так делала… омерзительно! Я ужасно обрадовалась, когда псина сдохла.

Улыбка Дерека померкла.

– Руби, я не могу уйти восвояси, не побеседовав с Евой. Я весьма опытный и уважаемый журналист. У меня есть профессиональная гордость. Поэтому, мэм, не соблаговолите ли снова сходить наверх и сообщить вашей дочери, что я брал интервью у каждой знаменитости, попадавшей в Ист-Мидлендс. Я вел бой с тенью с Мохаммедом Али, задавал Нельсону Манделе откровенные вопросы о его прошлой террористической деятельности и, да упокой Господь ее душу, флиртовал с принцессой Дианой. – Он наклонился и доверительно шепнул Руби на ухо: – И, клянусь Богом, она заигрывала со мной в ответ. Я чувствовал, что будь она без свиты, и мы бы выпили вместе, а потом… кто знает, что могло бы случиться? Я был готов, она была готова… – Он замолчал и похотливо подмигнул Руби.

Та восторженно вступила в сговор. Заговорщицки кивнула и отправилась обратно.

* * *

Ева нетерпеливо ждала отъезда микроавтобуса, но услышала только мать, болтающую с лестницей:

– Хорошо тебе, лесенка, стоишь себе и стоишь, а мне приходится по тебе вверх-вниз карабкаться. Да, знаю, ты поскрипываешь, но ты хотя бы деревянная. А когда поскрипываю я – скрипят мои живые косточки, и жуть до чего больно.

Еву это не удивило. Мать постоянно разговаривала с предметами обихода. Только вчера Ева стала свидетельницей тому, как Руби упрашивала: «Ну же, утюг, побереги пар, мне еще три Евиных ночнушки надо прогладить».

Руби оперлась о косяк, силясь восстановить дыхание.

Ева стояла на кровати, глядя на мать сверху вниз.

– Ну? – поинтересовалась она. – Почему они еще здесь?

– Ты не можешь сказать «нет» Дереку Плимсоллу! – прохрипела Руби. – Он брал интервью у принцессы Дианы, когда голубушка еще была жива!

* * *

Джо просматривала на экране камеры интервью с Руби. Ярко-алая помада создавала впечатление, будто изо рта старухи течет кровь.

Руби говорила:

– Ева всегда была немного странной. Не один год мы думали, что у нее с головой не в порядке. Представляете, она разыгрывала пьесы в саду, используя игрушечного кролика для немых ролей. Могла целый день так дурачиться, а я только изредка выходила посмотреть, что она там делает. Брала с собой вязание, чтобы время с пользой скоротать. Кстати, кролик играл из рук вон плохо.

Джо обратилась к Дереку:

– Нельзя использовать общие планы. Старуха так расставила ноги, что видны ее огромные трусы.

Джо была уже до чертиков сыта. Любовь к Киноправде сподвигла ее на изучение кинематографии в Голдсмите, но Джо надеялась работать с Майком Ли и импровизирующими профессиональными актерами, а не с простыми людьми. Перед камерой «уличные» безнадежно мямлили и без конца скатывались на клише вроде: «такой кошмар», «мы были в шоке», «я еще не до конца осознал произошедшее» и – затасканное до дыр – «я на седьмом небе».

Через пять минут, когда Ева так и не спустилась, Дерек сказал:

– Хватит зря терять время, я иду наверх. Давай, за мной!

Дерек слегка нервничал в предвкушении того, что его ждет наверху. В прошлом он пережил несколько неприятных неожиданностей, например, когда спросил у стотрехлетнего мужчины, в чем секрет его долголетия, а тот выкрикнул: «Дрочка!». Медленно поднимаясь по лестнице, журналист насвистывал бодрящий мотивчик из «Изгоняющего дьявола».

– Мы катаемся по тонкому льду, Дерек, – предупредила Джо, плетясь следом и снимая на ходу.

Одолев все ступеньки, Дерек прошипел Руби, стоящей в дверном проеме:

– Уйдите с дороги, вы заслоняете кадр!

И протиснулся мимо нее, отчего Руби пошатнулась.

– Милый кадр, как ты отталкиваешь с прохода старушку, Дерек, – прокомментировала Джо.

* * *

Ева увидела, как Дерек Плимсолл и незнакомка с камерой на плече заходят в ее комнату, и закричала:

– Мама, не пускай их сюда! Закрой дверь!

Руби не знала, что делать. Джо тоже растерялась: ей не нравилось происходящее. Симпатичная женщина в видоискателе была очевидно напугана, но Джо прежде всего удивилась яркости абсолютно белой комнаты. Освещение было превосходным, и телевизионщица не считала возможным выключать камеру, пока сюжет не завершен, а потому настроила баланс белого и продолжила снимать.

Ева спряталась под одеяло с криком:

– Мама! Мама! Звони Александру! Его номер в записной книжке!

Джо умудрилась на пару секунд запечатлеть лицо жертвы, прежде чем та накрылась с головой.

В кадр вошел Дерек и объявил:

– Я в спальне женщины по имени Ева Бобер – или, как называют ее десятки тысяч людей, Святая из пригорода. Меня пригласила в дом мать Евы, миссис Сорокинс, но сама святая – стеснительная и нервная особа, и она попросила, чтобы ее лицо не снимали. Программа «Сегодня в Ист-Мидлендс» с уважением отнеслась к ее просьбе. Итак, вот этот бугор на кровати и есть Ева.

Видоискатель Джо нацелился на холмик под белым одеялом.

Ева завопила из-под укрытия:

– Мама, ты еще здесь?

– Да, но я еще не отдышалась после подъема, – отозвалась Руби, плюхаясь на стул. – Весь день прыгала туда-сюда по лесенке, как чертов кузнечик. В мои-то семьдесят девять я уже слишком стара для такого переполоха. И еще у меня внизу пирог в духовке, за которым нужно следить.

– Миссис Сорокинс, мы тут снимать пытаемся! – закричал Дерек. – Прошу вас, ничего не говорите, не свистите и не пойте!

Руби встала со стула и заявила:

– Не буду я здесь сидеть, коли меня не желают видеть.

Она вышла из комнаты прислонилась к перилам и тяжело обмякла, пока не почувствовала в себе силы спуститься на кухню, где принялась искать записную книжку Евы. Первым там значился номер Александра, записанный его собственным почерком. Руби села за кухонный стол и с трудом нажала на кнопки телефона в правильной последовательности.

Александр сразу же ответил:

– Ева?

– Нет, Руби. Она просит, чтобы вы заглянули сюда. Здесь люди с телевидения, а Ева хочет, чтобы они оставили ее в покое.

– Что? Ей нужен вышибала?

– Да, она хочет, чтобы вы пришли и выгнали их отсюда, – проворчала Руби, выходя за рамки указаний Евы.

– А почему я? Я ведь не уличный боец.

– Да, но темнокожих ведь больше боятся, верно?

Александр хмыкнул в трубку.

– Буду через пять минут. Принесу свои смертоносные кисточки для рисования, хм?

– Вот и ладненько, потому что мне уже до чертиков опротивела вся эта грызня. Я иду домой.

Руби аккуратно поставила телефон на базу, надела шляпу и пальто, взяла из-за кухонной двери свою авоську и вышла в холодный полдень.

* * *

Между тем Ева заставила Джо выключить камеру и теперь сидела в постели со сложенными на груди руками, похожая – по мнению Дерека – на современную Жанну д’Арк.

Дерек увещевал:

– Ну что, вы поступите как разумная женщина и дадите мне интервью сами, или же мне сказать все, что заблагорассудится, за вас? Если так, боюсь, вам не понравится то, что я сочиню.

– Все, что я хочу вам сказать: вон из моего дома!

– Мне это не нравится, – нахмурилась Джо. – Ты угрожаешь интервьюируемой, Дерек, и мне придется сообщить об этом в управление персоналом.

– Все нормально, всегда можно вырезать сомнительные эпизоды во время монтажа.

– Но я не занимаюсь монтажом. Я просто непрерывно снимаю реальную картинку, как диктует Киноправда.

– Ты не была столь принципиальной, когда на прошлой неделе мы поймали на пороге безутешную вдову.

– Какую именно? На прошлой неделе было две безутешных вдовы.

– Ту, чей идиот-муж упал в промышленную тестомешалку.

– Я тогда с тяжелым сердцем поступилась своими убеждениями.

Дерек схватил Джо за плечи и прошипел:

– Зато тебе удался шикарный высокохудожественный финал, когда по ее лицу бежали бриллиантовые слезы – ты будто радугу поймала.

– Я снимала, как она плачет, через хрустальную призму, – пояснила Джо. – И я этим не горжусь, наоборот, мне стыдно.

– На телевидении нам всем стыдно, дорогуша, но это же нас не останавливает. Не забывай, мы даем зрителям то, чего они хотят.

Дерек понизил голос и прошептал Еве:

– Кстати, не могу не сказать, как мне жаль, что ваш муж собирается уйти из семьи. Вы, наверное, безутешны?

– Вам вообще известно значение слова «безутешный»? – набросилась на провокатора Ева, но не стала ждать ответа. – «Безутешный» означает «опустошенный», «раздавленный» или «разлетевшийся на тысячу кусочков». Но вот она я, сижу перед вами в кровати, целая и невредимая. А теперь, пожалуйста, закройте дверь с той стороны.

Топая по лестнице, Дерек пробурчал:

– Вот почему я ненавижу работать с женщинами. Они не умеют мыслить дальше своей пятой точки. – Издевательским фальцетом, призванным спародировать женский голос, он продолжил: – «О Боже мой, меня захлестнули эмоции и поработили гормоны, и значит, все дальнейшее было этично с женской точки зрения!»

Телевизионщики услышали, как в замке поворачивается ключ, и увидели входящего в дом Александра. В руках тот держал большую картину, завернутую в пупырчатый полиэтилен.

– Это вы донимаете Еву? – с порога спросил Александр.

– А вы тот самый Александр, о котором говорила нам миссис Сорокинс? Друг семьи, хм? – встречно парировал Дерек.

– Прошу вас немедленно уйти, вашему присутствию здесь никто не рад, – твердо сказал Александр.

– Послушай, солнышко, в нашей глухомани в кои-то веки проклюнулась интересная история. Не каждый день в пригородах объявляется святая. Мы сделали крупные планы Евы в окне, записали интервью с ее матерью, а Барри Вутон рассказал нам свою скучнейшую, но трагическую историю. Нам не хватает только самой Евы. Всего лишь нескольких ее слов.

Александр улыбнулся во весь рот, напомнив Плимсоллу беременную крокодилиху, которую телевизионная группа недавно снимала в зоопарке Туайкросс.

– Вы брали у меня интервью на открытии моей первой выставки, – подсказал озверевший Алекс. – Наизусть помню вашу подводку: «Это Александр Тейт, художник. Как ни странно, он рисует не гетто, не портреты бандитов, не разоблачительные картины упадка городов. Нет, Александр рисует акварельные пейзажи английской глубинки…», и тут начиналась партия клавесина.

– А по моему мнению, это был милый сюжет, – вздохнул Дерек.

– Дерек, ты проявил высокомерие по отношению к Александру, откровенно намекнув, что рисование акварельных пейзажей – необычное занятие для темнокожих, – пояснила Джо.

– Но это так и есть.

Джо повернулась к Александру:

– Моя партнерша — темнокожая. Может, вы ее знаете? Ее зовут Присцилла Робинсон.

– Нет, просто смешно, правда? Мне, пожалуй, стоит поближе познакомиться с тысячами черных, тянущих лямку на хлопковых полях Лестера.

– А ну-ка не сваливай свое дерьмо на меня, дядя Том! – рассердилась Джо.

Дерек Плимсолл тяжело сел на ступеньку и вздохнул:

– Больше никаких съемок на дому. Дальше пусть все приходят ко мне в студию.

Александр посмотрел на волосы Дерека. «Белым корням вскоре потребуется подкрашивание, – подумал он. – Жалкое зрелище».