Ева смотрела, как распускаются листья клена. Впервые за долгое время наконец-то можно было оставить окно открытым. Лежа на спине, она занималась в кровати зарядкой: медленно поднимала прямые ноги, пока не чувствовала, как пресс напрягся до предела, и плавно опускала. Она знала, что Александр стоит у входной двери — в открытое окно залетали клубы сигаретного дыма.
С утра пораньше она слышала, как он ворчал на Венеру и Томаса. Дети запамятовали, куда подевалась их школьная обувь. Ева усмехнулась, когда Александр строго спросил:
– Куда вы в последний раз поставили ваши ботинки?
Ева отметила, что он следует неофициальному сценарию поведения родителей в данной ситуации.
Сколько тысяч лет малышне задают один и тот же вопрос? Когда люди начали носить обувь и из чего изначально ее делали? Из кожи животных или из переработанного растительного сырья?
В мире существовало очень много такого, в чем Ева не разбиралась.
Еще она услышала, как Александр сказал:
– Доедайте полностью, помните, что в Африке дети голодают.
«В моем детстве голодали китайские дети», – подумала Ева.
На вопрос Томаса, почему им обязательно нужно идти в школу, последовал традиционный же короткий ответ: «Потому что».
Не толпись на улице любопытные, Ева бы с радостью посмотрела, как постояльцы выходят из дома: Александр с живописными дредами, невероятно элегантный в своем синем пальто, и ребятишки в серо-красной школьной форме.
Руби как-то пожаловалась дочери, что детские рисунки и прочие каляки-маляки «заполонили дом к чертям собачьим» и добавила: «Против красивых картинок я бы не возражала, но таланта в них ни на грош».
Ева догадалась, что сегодня мать занялась выпечкой: в комнате приторно пахло пирожными, которые Руби позже понесет продавать уличной толпе.
Ева просила мать этого не делать.
– Ты поощряешь их здесь торчать и эксплуатируешь эту несносную ситуацию.
Но Руби уже купила себе новый ковер в гостиную на доходы от продажи чая и выпечки и отказалась прекращать свой бизнес, сказав:
– Если тебе что-то не нравится, вставай с кровати. Эти чудики надолго не задержатся, когда увидят, что ты самая обычная женщина.
Разминая шею, Ева повернула голову и заметила, как мимо окна пролетели две сороки с соломинками в клювах. Они вили гнездо в дупле клена. Ева уже неделю с большим интересом наблюдала, как птицы снуют туда-сюда.
«Неразлучники», – подумала она, и тут же задалась вопросом, могут ли мужчина и женщина быть абсолютно счастливы вместе.
Когда они с Брайаном (по его инициативе) устраивали званые ужины, женатые пары обычно поначалу общались между собой относительно вежливо. Но ко времени, когда Ева подавала собственноручно испеченные профитроли, хотя бы двое из женатиков успевали превратиться в воинствующих педантов, которые подвергали сомнению байки своих супругов и донимали тех по поводу всяких несущественных мелочей. «Нет, это было не в четверг, а в среду. И ты был в синем костюме, а не в сером». Такие пары уходили рано, и выражения их лиц напоминали истуканов с острова Пасхи. Или же наоборот сидели долго-долго, бездонно поглощая крепкие напитки и погружаясь в болото пьяной тоски.
Ева улыбнулась и с удовольствием подумала: «Мне больше никогда не придется устраивать званый ужин или идти в гости».
Потом попыталась угадать, счастливы ли сороки, или ощущение счастья присуще только людям?
Кто настоял на включении «стремления к счастью», как одного из неотъемлемых прав человека, в американскую конституцию[33]?
Ева знала, что всеведущий Гугл подскажет ей ответ спустя секунду после запроса, но не торопилась его ввести. Возможно, она вспомнит сама немного погодя.
В дверь постучал Александр:
– Готова к беседе с дальнобойщиком, живущим на две семьи? Одна у него в Эдинбурге, а другая – в Бристоле.
Ева застонала.
– Все еще хуже, – предупредил Александр. – На следующей неделе ему исполняется пятьдесят, и обе жены устраивают благоверному праздник, каждая – на своей территории. Смех и грех.
Они рассмеялись, и Ева сказала:
– А здесь мой праздник, и я буду плакать, если захочу…
– Я ни разу видел тебя в слезах. А ты любишь поплакать?
– Нет, я не умею плакать… – за вздохом последовал вопрос: – Что я здесь делаю, Александр?
– Даешь себе второй шанс, разве нет? Ты хорошая женщина, Ева.
– Но это не так! – возразила она. – Я ненавижу этих зануд за то, что они нарушают мой покой. Я прямо-таки чувствую, как их страдания закупоривают мне сосуды. Не дают дышать. Как я могу быть хорошей женщиной? Мне стало на всех наплевать. Мне надоели люди, которых я вижу. Я хочу лишь лежать здесь и ничего не говорить и не слышать. И не переживать, кто там следующий в твоем списке.
– Думаешь, мое бремя намного легче? – спросил Александр. – Я стою на холоде у двери и морожу себе яйца, целыми днями болтая с разными психами.
– Они не психи, – запротестовала Ева. – А просто люди, которые запутались.
– Да-а? Тебе стоило бы посмотреть на тех, кому я отказываю во встрече с тобой. – Александр сел на кровать. – Я не хочу стоять там на морозе. Я хочу лежать здесь, с тобой.
– По ночам я думаю о тебе. Как ты спишь от меня через стенку.
– Я знаю, что сплю в полуметре от тебя.
Оба сосредоточились на своих ногтях.
– Итак, сколько времени ты отведешь двоеженцу?
– Как обычно, десять минут – больше я не выдержу, – раздраженно бросила Ева.
– Слушай, если ни в какую не хочешь его видеть, так и скажи, и я от него избавлюсь.
– Я – шарлатанка. Они думают, что я им помогаю, но это не так. Почему они верят всему, что пишут в газетах?
– Забудь о газетах. Дело в интернете. Ты даже не представляешь, да? Совсем не представляешь, насколько они чокнутые. Лежишь себе здесь, мы носим тебе еду, а ты в буквальном смысле прячешься под одеялом, если сталкиваешься с чем-то неприятным, с чем-то, способным расстроить малютку-Еву. Но не забывай, что настоящая работа происходит внизу, и она очень опасна. А я ведь не профессиональный телохранитель. Я читаю твою почту, Ева, и отдаю тебе далеко не все письма. Удается ли мне порисовать? Нет. Потому что я безотлучно защищаю Еву от маньяков, которые рвутся ее расчленить. Еву-деву.
Ева резко села.
Ей хотелось встать с кровати и положить конец неудобствам, которые она всем причиняет. Но когда начала свешивать ноги, пол показался не твердым. Ева чувствовала, что если встанет, то увязнет в паркете, будто тот сделан из желе.
У нее закружилась голова.
– Прошу, дай мне минуту, а потом веди двоеженца.
– Хорошо. И давай-ка поешь. Ты похожа на мешок с костями. – Александр вышел и плотно закрыл за собой дверь.
Еве показалось, будто ее ударили кулаком в грудь.
Она уже некоторое время подозревала, что ведет себя плохо: эгоистично и требовательно, и к тому же почти уверовала, будто является центром своей маленькой вселенной. Наверное, стоит попросить Александра освободить соседнюю комнату, забрать детей и переехать обратно в свой дом.
Ева гадала, сможет ли выжить без любви и заботы Александра. Ей необходимо было как-то защитить себя от жуткой боли, вызванной мыслями о существовании в добровольном заключении без него.
Она продолжила зарядку, перейдя к сгибанию-разгибанию ног. И-раз, и-два, и-три, и-четыре, и-пять, и-шесть, и-семь…