Живи, солдат

* * *

Не забыть нам этой дороги.

Все шли за обозом: врачи, сестры, санитары. Шли день, шли ночь. Когда опрокидывались розвальни — собирали скопом ящики, связывали порвавшуюся упряжь; когда от недокорма и напряжения падала лошадь — распрягали ее, стаскивали на обочину...

На второй день открылся простор реки Сож. На берегу валялись разбитые орудия, развороченные танки с оборванными гусеницами, грузовики. Кое-где под снегом угадывались контуры человеческих трупов.

С широкой поймы веяло ледяным, колючим ветром. Обледенелые ветки кустарника, напоминающие хрустальные палочки, печально позванивали, и звон этот все время преследовал нас.

Кони еле плелись. Отощав, они падали, ломая оглобли. Часто с боков мы поддерживали лошадей, а сзади подталкивали розвальни. С боем брали каждый метр дороги.

Обоз растянулся почти на два километра.

Гажала сопровождал примерно восьмую или девятую упряжку, самую «аварийную». Лошадь вскоре выдохлась: ни окрики, ни кнут уже не действовали.

Люба неотступно следовала за Гажалой. Ей все в нем нравилось: неунывающий нрав, смекалистость, развитое чувство товарищества, спадающая на лоб упрямая прядка волос, добрые глаза, твердый, разделенный ямкой подбородок, статность.

Рядом с Гажалой она хотела показать и себя. Ни в чем не отставала от него: грузила ящики, толкала сани, погоняла лошадей. Что делать? Корма вышли. Самим впрягаться и тащить сани? Глаза Любы выражали готовность выполнить любой приказ Гажалы. Гулявший по пойме ветер пронизывал до костей. Люба защищалась, прятала голову в воротник, поворачивалась к ветру спиной.

В ушах стоял неотвязный хрустальный звон веток.

Одна из санитарок заметила на берегу скирду сена. Она сообщила об этом с такой радостью, с какой мореходцы, потерпевшие кораблекрушение, кричат «земля».

Гажала, а вслед за ним Люба побежали к скирде напрямик по замерзшим кочкам. Не обратили внимания на торчащие из-под снега обломки колес и дышла. Тут же лежала лошадь с запрокинутой мордой и развороченным брюхом. Наблюдательный Бородин предупредительно крикнул: «Осторожно!» Но уже было поздно. Оглушительный взрыв прогремел, как только Анатолий прикоснулся к сену. Любу ранило в ногу. Фельдшер упал навзничь. Кровь струей брызнула из шеи. Страшно закричала Люба. Прихрамывая, бросилась к Гажале. Пляшущими пальцами расстегнула гимнастерку и зажала рану. Когда Люба уступила мне место, все было уже в крови: гимнастерка, лицо, волосы, снег. Рана была над самой ключицей, очень низко. Не оставалось сомнений: повреждена общая сонная артерия...

Глазами Гажала словно пытался улыбнуться, а губы шептали:

— Матери помогите... пережить... мою смерть.

Я все сделал, чтобы остановить кровотечение. Но на розвальни мы положили уже мертвое тело.